Иван Логгинович Горемыкин 1839-1917

С.В. Зверев

Иван Логгинович Горемыкин 1839-1917.

Часть 1. Чиновный Сфинкс Империи.

Часть 2. Внутренние Дела России.

Часть 3. Первый Министр Царя.

Часть 4. Русский Великий Визирь.

Часть 5. Падение Самодержавия 1917.

Время неостановимо и не восстанавливаемо. Каждый прожитый день всякого человека остаётся непостижимой тайной. Можно удержать от бесследной пропажи только отдельные эпизоды, по какой-то причине считаемые важными. Человек может записать их сам, но его попытки вырвать у вечной неизвестности эпизоды своего существования всегда будут отрывочны или не точны. Любая такая запись мешает самой жизни, заменяя её одержимостью минувшим.

В результате историк стоит перед сплошной неизвестностью. Он пытается свести между собой разрозненные литературные отблески ушедшей реальности и вытащить из забвения какие-то её части. Восстановить всё прошлое невозможно, но чем скромнее получаемые в результате исследований результаты, тем они значительнее.

Во многих случаях историкам мешает избыток недостоверных источников. Их массивность создаёт ложное впечатление уместности повторяемых ошибок. Хотя напротив, осведомлённый и верный источник всегда находится в меньшинстве сравнительно с произвольными рассуждениями или сознательными искажениями.

Воспоминания, суждения из которых будут заимствовать историки, напишут и будут тиражировать политические враги убитого Русского Императора.  Мемуары напишет Кайзер Вильгельм II, который объявил войну Царю. Несколько томов саморепрезентации издаст Дэвид Ллойд Джордж, причастный к свержению Царя. Писать будут многие деятели февральского переворота 1917 г.: А.Ф. Керенский, П.Н. Милюков, М.В. Родзянко. Они пользовались тем, что остались живы, с целью убедить всех в своей исключительной правоте. Им часто это удавалось, ведь многие убитые монархисты не могли им ответить.

Воспоминаний о том, как принимались ключевые политические решения, не напишет Император Николай II. Не смогут сделать этого министры внутренних дел и главы царского правительства Дмитрий Сипягин, Вячеслав Плеве, Иван Горемыкин, Борис Штюрмер. Все они были убиты ещё до гибели Царя.

В эмиграции монархисты попытаются представить свой взгляд на то, как и почему произошло падение Империи. Ноих положение оказалось проигрышным. Многие самые достойные и самые осведомлённые лидеры монархистов были лишены жизни или возможности излагать свои взгляды. Ввиду ограниченных финансовых возможностей в эмиграции они в меньшей степени, чем их идейные враги, могли влиять на мнения современников.

Воцарившийся на месте России тоталитарный советский режим уничтожал самих монархистов и добрую память о них. Пропагандистская машина для оправдания существования преступного террористического режима десятилетиями в многомиллионных тиражах распространяла враньё о ненавистной большевикам Империи. Возможность вести честные исследования была ограничена содержанием 55 томов сочинений В.И. Ленина и практически не существовала. Вреднейшие идейные проблемы создаёт институциональная преемственность современных историков в РФ советским предшественникам, к трудам которых подобострастно вносятся несущественные коррективы.

За рубежом идеологическая ангажированность левых республиканских режимов приводила к заимствованиям иностранными историками концепций близких им по духу демократов и революционеров. Традиционная ненависть к монархистам в сочетании с обслуживанием нужд демократической пропаганды усугубляла несправедливость направления изучения и формы подачи.

Отсутствие исследований о крупнейших русских государственных деятелях Царствования Императора Николая II делает её историю неполноценной, уязвимой для критики, сомнительной и спорной. Суждения о личности последнего Русского Государя во многом зависят от точной характеристики его сподвижников. Беря шире – все представления о Российской Империи и сменившей её революционной действительности находятся в определённой зависимости от выяснения подлинных достоинств русских политиков – приверженцев Самодержавной идеи. Пока монархическая элита не стала предметом требуемого изучения, а их результаты не получили должного распространения, остаётся повышенный риск замещения объективных представлений заведомо ложными клеветническими лозунгами, выбрасываемыми революционерами с целью захвата вожделенной власти и удобными цепочке узурпаторов.

Иван Логгинович Горемыкин, состоявший в правительстве Императора Николая II c первых лет его Царствования, дважды возглавлявший Совет Министров в самые драматические годы революции 1906 г. и первой мировой войны 1914-1916 г., заслуживший высший гражданский чин действительного тайного советника 1-го класса – является фигурой, верное представление о которой определяет действительные достоинства монархической власти и идеи Самодержавия.

Часть 1. Чиновный сфинкс Империи.

Иван Горемыкин родился 27 октября 1839 г. – в пору «замечательного десятилетия» эпохи Царствования Николая I, как называли годы, предшествующие европейским революциям 1848 г. Их сменило так называемое «мрачное семилетие» до окончания Крымской войны и кончины Монарха в 1855 г.

Один из высших служащих Империи, действительный тайный советник Константин Фишер (1805-1880) в воспоминаниях называл Царя Николая I – «самый честный человек во всей империи, самый ревностный слуга России». Вторую половину 1840-х годов он негативно характеризует совсем не как либеральные критики приёмов и основных идей монархического управления. Он пишет, что тогда «особенно начинают навевать с Запада и проникать в Россию болезненные доктрины новейшей либеральной школы, учение своеобразного деспотизма, отрицающего историю и боготворящего деньги, кидающего грязь на памятники и преклоняющегося перед миллионерами. Предание, патриотизм, чувство чести, любовь славы, все силы, возбуждающие духовную природу человека, под влиянием которых государственные люди жертвуют достоянием и жизнью отечеству, уступило место любостяжанию» [К.И. Фишер «Записки сенатора» М.: Захаров, 2008, с.128, 183].

В действительности выбор между деньгами и честностью, материалистическим идолопоклонничеством и духовной жертвенностью возникает всегда, всюду труден, важен и неустраним. Мемуаристом он замечен в пору личного взросления. Разница в том, что при господстве различных религиозно-философских учений господствующая идеология может поддерживать и одобрять те или иные предпочтения, – но ответственный выбор каждомоментно остаётся за человеком.

Либералы сороковых годов повсеместно заслуживали со стороны национально мыслящих монархистов, в т.ч. русских историков, упрёки за несоответствие их пропагандистских деклараций своим же действиям. «Противоположности жизни со словом поражала П.С. особенно в представителях Русского либерализма, выкроенного по западной мерке: и либерализм сделался противен ему, не только как узкая буржуазная доктрина, неудовлетворяющая самым вопиющим потребностям обиженных судьбою масс, но и как маска, прикрывающая благовидно в глазах профанов личные интересы его проповедников» [В.В. Григорьев «Жизнь и труды П.С. Савельева преимущественно по воспоминаниям и переписке с ним» СПб.: Императорская Академия Наук, 1861, с.83].

Проводить не лицемерные левые, а монархические идеалы на государственной службе Иван Горемыкин избрал своей жизненной стезёй. Для этого он располагал немалыми задатками. Он происходил из старинного дворянского рода, по писцовой книге 1587 г. Горемыкины являлись владельцами погостов Бежецкой пятины Новгородской земли. Василий Степанович Горемыкин служил денщиком Императора Петра I. Григорий Калинович Горемыкин погиб в сражении с Наполеоном русско-прусской армии Витгенштейна под Бауценом на востоке Саксонии в мае 1813 г. На фамильном гербе Горемыкиных рыцарский шлем венчал щит с изображениями серебряного меча, оленьего рога и охотничьего рожка. В Новгородской губернии его роду принадлежало имение, насчитывавшее на 1899 г. 4700 десятин (5123 га). В 1846 г. в родовой усадьбе Горемыкиных был выстроен новый двухэтажный дом на 22 комнаты, воспроизводящий прежний дом рода Лупандриных, предыдущих владельцев усадьбы в XVIII столетии. Матерью Логгина Ивановича Горемыкина приходилась Александра Родионовна Лупандрина.

По словам И.Л. Горемыкина, запомнившего в детстве рассказы деда, в бане возле его усадьбы останавливался проездом генералиссимус А.В. Суворов, чей отец владел пограничными участками [И.В. Аничков «Обзор помещичьих усадеб Новгородской губернии» Новгород, 1916, с.16-17]. В имении возле Боровичей Суворов жил два года после отставки. В усадьбе Кончанское оставался архив и личные вещи Суворова до 1870-х и их потери от пожара [В.Г. Глушкова «Новгородская земля. Природа. Люди. История. Хозяйство» М.: Вече, 2016, с.348, 351].

Идейную опору на Суворова можно также встретить в записке, приведённой как его жизненное руководство специально для справочного издания: «Мой великий земляк Ал. Вас. Суворов говорил: “деньги потеряешь – ничего не потеряешь, время потеряешь – много потеряешь, дух потеряешь – всё потеряешь”. Хорошо бы проникнуться истиной этих слов всякому русскому человеку, частному, общественному и государственному. И. Горемыкин» [Н.И. Афанасьев «Современники. Альбом биографий» СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1910, Т.2, с.137].

Добровольно выбирая поприще государственной службы, Иван Горемыкин потенциально мог воплотить в своей персоне все достоинства и преимущественные особенности сословной монархической системы. Подобно тому, как целенаправленное воспитание создавало при наследственной Самодержавной Монархии особые качества урождённого Цесаревича, дворянский род Горемыкиных имел возможность воспитать своих представителей на неординарно высоком уровне.

Иван Горемыкин использовал свои возможности по максимуму. Он поступил в основанное в С.-Петербурге Николаем I в 1835 г. элитное Императорское Училище Правоведения. Это было закрытое учебное заведение для хорошо обеспеченных потомственных дворян, со статусом, равным Александровскому лицею в Царском Селе. В нём поддерживалась военная выправка и высочайший престиж. «Церковь училища правоведения на Фонтанке всегда считалась одной из самых великосветских домовых церквей» [Л.Д. Любимов «На чужбине» Ташкент, 1966, с.41, 88].

Училище Правоведение отражало новое идейное направление Царствования Николая I, согласно которому высшее образование вместо универсального гуманистического «идеального человека» должно было формировать профессионалов в специализированных областях государственного строя. Училище показывало политическое устремление к монархическому профессионализму от просвещенческого утопизма [А.А. Тесля «Последний из «отцов»: биография Ивана Аксакова» СПб.: Владимир Даль, 2015, с.14].

В 1849 г. в печати приводилось распространённое мнение о поверхностном характере университетского образования: «полагают, что у нас можно с пользою иметь одни только специальные училища, каковы: Военная Академия, Инженерное и Артиллерийское, Морской корпус, Институт Путей Сообщения, Горный институт, Училище Правоведения» [«Отечественные Записки», 1883, №11, с.63].

Со временем «идеалы шестидесятых годов окончательно выветрились», в Училище стали поступать не для службы в министерстве юстиции, а «для карьеры, для связей, для хорошего общества. После 1905 года из каждого выпуска кто-нибудь из правоведов шёл служить в гвардию». Из Училища Правоведения многие пошли добровольцами в Армию во время войны с Японией [«История в эго-документах. Исследования и источники» Екатеринбург, 2014, с.254].

Особая выправка и благородная надменность воспитанников Училища были видны в 1928 г. в Соловецком лагере, куда их загоняли в СССР: «церемонность этих людей только подчёркивает их немощность и обречённость. Здесь бывшие сановники и придворные, бывшие правоведы и бывшие лицеисты» [Олег Волков «Век надежд и крушений» М.: Советский писатель, 1989, с.65].

В патриотическом эмигрантском журнале к столетию основания Училища напечатали статью выпускника, флигель-адъютанта В.В. Свечина: «мы благословляем наше родное Училище, научившее нас любить до самозабвения Россию и Царя, приемля их, как единый и неделимый священный комплекс и завещавшее нас стоять неизменно на страже их интересов и быть всегда готовыми отдать свою жизнь за Россию – служа Царю, и за Царя, – служа России» [«Часовой» (Париж), 1935, №165-166, с.33].

Вместе с И.Л. Горемыкиным 21-й выпуск Училища окончили: Карл Михайлович Гарткевич (1840-1904), будущий сенатор и тайный советник; Алексей Васильевич Белостоцкий (1839-1894), сенатор; Григорий Александрович Евреинов (1839-1919), сенатор и д.т.с., управляющий министерством путей сообщения; Фёдор Фёдорович Иванов (1841-1914), сенатор и тайный советник; Павел Алексеевич Марков (1841-1913), сенатор, член. Г. Совета, зам. министра народного просвещения и министра юстиции; Василий Петрович Мордухай-Болтовский (1839-1915), сенатор, тайный советник. Менее выдающиеся, но тоже довольно значимые должности заняли в будущем О.О. Адамович, М.А. Веденяпин, А.Д. Всеволожский, Д.П. Георгиевский, Н.Н. Гурьев, Д.Д. Кривцов, А.Д. Любавский, А.А. Малоземов, И.А. Мальте, И.П. Мандрыкин, И.А. Плец, В.А. Роде, П.А. Устимович [Э.А. Анненкова «Императорское Училище Правоведения» СПб.: Росток, 2006, с.345-351].

Указание на присутствие в Училище традиционно сильного монархического духа весьма согласуется с представлением об Иване Горемыкине, сохранившимся в памяти русских, не сдавшихся перед советским оккупационным насилием и тоталитарным обманом. В книге, выпущенной в 1968 г. оставшимися в живых белоэмигрантами, полковник Шайдицкий, хранитель традиций Виленского военного училища, считал нужным в будущем начертать золотом на мраморе слова И.Л. Горемыкина, произнесённые им в Совете Министров в августе 1915 г.: «в моей совести Государь Император – Помазанник Божий, носитель Верховной власти. Он олицетворяет собой Россию» [«Николай II в воспоминаниях и свидетельствах» М.: Вече, 2008, с.148].

В верноподданности И.Л. Горемыкина не имелось корыстного интереса: он был весьма обеспеченным человеком. Не нуждаясь в деньгах, он мог чистосердечно отстаивать монархический принцип и стараться благодаря ему устроить юридическое упорядочение жизни Империи. Точно так и Русские Государи, не имея никакой личной заинтересованности в захвате и присвоении каких-то материальных благ, отдавали всю свою жизнь на благо России, по династическому праву и долгу.

Взятые на себя обязанности рождают вытекающие из них права. Достигнуть вершины системы бюрократического профессионализма можно было только через полную отдачу себя – и десятилетия упорного труда, при необходимости иметь к тому способности, интеллектуальные и нравственные.

Одним родовым богатством уникальность политического восхождения И.Л. Горемыкина не объяснима. Его сумасбродный оппонент эпохи Первой мировой войны, председатель Государственной Думы М.В. Родзянко в том же самом Боровичском уезде Новгородской губернии, что и И.Л. Горемыкин, владел 4822 десятинами земли, но в формулярах, как будто стыдясь, сильно занижал размер своих владений. Будучи потомственным дворянином и сыном гвардейского полковника, Михаил Родзянко тоже мог бы закончить самые престижные учебные заведения Империи и попытаться добиться успехов на поприще государственной службы. Но Родзянко решительно ничего не сделал для того, чтобы добиться высот сравнимых с достижениями И.Л. Горемыкина.

Родзянко закончил Пажеский корпус, что предопределяло выбор военной службы. Однако прослужил всего 5 лет и стал поживать у себя в Екатеринославской губернии, побывал почётным мировым судьёй, предводителем дворянства, земским гласным, председателем земской управы. Всё это само по себе неплохо и по виду симпатично, но где ему было тягаться с И.Л. Горемыкиным, который и по возрасту на 20 лет старше, и образование получил какое требуется, и главное, всю свою жизнь потратил на то, чтобы подготовиться действительно стать самым достойным кандидатом на высшие министерские посты в Империи.

Мало того, Родзянко имел склонность давать распоряжения, противоречащие и существующим законам, и предшествующим коллегиальным распоряжениям с его собственным участием. Его самомнение и самодурство доходило до того, что он требовал, чтобы в уездном городе к нему ходил представляться исправник в парадной форме. Сотрудникам канцелярии Родзянко было стыдно слушать этого болтуна, постоянно грезившего о министерском кресле. Родзянко даже признавался служащим собственной канцелярии: «я понимаю, что вы нас презираете за наше неумение и незнание, но это чувство надо таить в себе и терпеть» [Я.В. Глинка «Одиннадцать лет в Государственной думе. 1906-1917. Дневник и воспоминания» М.: НЛО, 2001, с.85, 92, 323, 362].

И.Л. Горемыкин не их тех, кто бы таил в себе отношение, какое полностью заслуживала Государственная Дума, основанная на абсурдном и опасном выборном начале, игнорирующем принцип профессионализма.

Или другой претендент на место И.Л. Горемыкина и даже Императора Николая II – участник преступного сговора с генералом М.В. Алексеевым, князь Г.Е. Львов. В отличие от Родзянко, ему ненадолго даже удалось возглавить революционное правительство. Но его тоже погубила некомпетентность. Он окончил юридический факультет Московского университета, но не пожелал вникать в работу государственного аппарата путём постепенного продвижения по службе. Оставшись вне правительственного аппарата Г.Е. Львов только и мог что плести заговоры, и путём лживой рекламы преувеличивать плоды работы Земского союза.

За 79 выпусков через Училище Правоведение прошло более 2000 воспитанников. И.Л. Горемыкин стал уникален и среди них. Пятилетний курс Училища он окончил 16 мая 1860 г., получив при выпуске 9-й класс по табели о рангах – титулярный советник (менее успевающие получали 10-й). В 1914 г. «Московские Ведомости» писали, что Горемыкин ещё в Императорском Училище Правоведения обратил на себя внимание «выдающимися способностями».

Оба родителя не успели увидеть успехов сына. Логгин Иванович Горемыкин (10 августа 1809 – 24 марта 1864) получил от своего отца разрешение на брак в 1837 г. Через несколько лет его не стало. Мать Ивана Горемыкина, Капитолина Николаевна (28 сентября 1818 – 22 июня 1856), урождённая Манкошева, тоже очень рано покинула этот мир. Отошёл на тот свет и дед Иван Дмитриевич (15 июня 1773 – 25 марта 1856).

Недавно появилось отрывочное упоминание о существовании брата Николая Логгиновича Горемыкина, вероятно, умершего очень рано.

Известны два брата Логгина Ивановича. Полковник Фёдор Иванович Горемыкин (1811-1850) и генерал-майор Дмитрий Иванович Горемыкин (1804-1868), оставивший трёх сыновей: Иван (1828-1884), Николай (1830-1898), Александр (1832-1904).

Д.И. Горемыкин в чине подполковника (1845) состоял при Великом Князя Михаиле Павловиче, когда тот скончался в 1849 г. в Варшаве. Дмитрий Иванович оставил свидетельства того как Император Николай I в те дни «не отходит от кровати брата своего» [Д.С. Арсеньев «Жизнеописание Императрицы Марии Александровны. 1838-1854» М.: Кучково поле, 2018, с.368-369].

Согласно воспоминаниям революционерки Е.К. Брешко-Брешковской, родившейся в 1844 г., её мать Ольга Ивановна Горемыкина происходила из дворянского рода Новгородской губернии, окончила Смольный институт [«Новый Журнал» (Нью-Йорк), 1960, №60, с.179].

Как отмечал будущий автор книги «Россия и Европа», Новгородская губерния в это время отличалась сравнительно наименьшей плотностью населения, близкой к губерниям Таврической, Саратовской, Войску Донскому – 1 человек на 321 кв. милю, вдвое менее чем в среднем по Европейской России. В Новгородской губернии отмечалось также заметное пропорциональное преобладание женского пола и малоплодородные почвы [Н.Я. Данилевский «Статистические исследования о распределении и движении народонаселения в России за 1846 год» СПб.: Тип. МВД, 1851, с.24, 34].

5 июня 1859 г. И.Л. Горемыкин писал: «Милая, Прекрасная Сестра и Друг Капитоша! Тороплюсь хотя несколькими строками уведомить тебя что я уезжаю в Штеттин во вторник 9-го числа и надеюсь, если Бог поможет, быть там в пятницу, а в Берлине в субботу. Как твоё здоровье, моя Милочка; поправилась ли от кори,  меня это очень беспокоит. А я теперь как угорелый мечусь от одного конца в другой и ни минутки отдохнуть» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1759 Л.1]. Штеттин в Померании знаменит как место рождения Екатерины II [Zoé Oldenbourg «Catherine de Russie» Paris, 1966].

17 (29) июня из Берлина Иван Горемыкин сообщал своим сёстрам: «сегодня же вечером уезжаю с экстренным поездом в Франкфурт-на-Майне, а оттуда на короткое время в Крейцнер и в Висбаден где и полечусь хорошенько, – а дальше куда не знаю. По приезде моём в Висбаден опишу Вам подробно моё путешествие, а равно и пребывание в Берлине, а теперь пишу только коротенькое письмо чтобы уведомить Вас о себе. Плавание моё до Штеттина было благополучно, только последние два дня то есть 11 и 12 июня, нас-таки порядком качало и валяло, а волны хлестали через борт». «Ужасно мучаюсь с галстухами и воротничками». «Пришлю Вам мой портрет чтобы вы видели какой я душка в статском платье». Попутно И.Л. Горемыкин пожаловался что в Германии «народ надует не хуже жида – особенно приезжего и особенно Русского, считая что русские богаты, и что их следует обдирать побольше». «Теперь я вполне узнал что значит грустить по родине; и особенно между Немцами; это такой неприветливый, неласковый народ; все говорят что надо скорее уезжать из Пруссии, что здесь хуже всего. А как я вспомню как мне у Вас было хорошо, так так сделается грустно что и сказать Вам не могу».

20 ноября 1859 г. из С.-Петербурга И.Л. Горемыкин писал: «теперь хлопочу об месте как бы лучше устроиться. Мы с отцом ездили к Пертковскому, он удивительно как любезно и можно сказать ласково принял нас и обещал непременно 6 декабря месяца дать мне у себя место. Сегодня я являлся всему начальству, а завтра утром иду к Великому Князю, с которым может быть буду иметь разговор, и если не опоздаю от него зайду к обедне помолиться за мою дорогую Новорождённую».

И.Л. Горемыкин после выпуска начал службу в 1-м Департаменте Сената. В юбилейном издании к 75-летию указано что он продолжал там работу с 1860 до 1864 г., «всецело отдаваясь изучению сенатской практики по разнообразным предметам административного характера дел» [«Иван Логгинович Горемыкин. LXXV. 27 октября 1839 г. – 27 октября 1914 г.» Пг.: Тип. Тренке и Фюсно, 1915, с.4].

Иван Горемыкин помимо службы жил в своей усадьбе в селе Белое Новгородской губернии с сестрой Капитолиной (р. 21 января 1842), управляясь с хозяйством.

14 июля 1860 г. из С.-Петербурга И.Л. Горемыкин писал сёстрам: «засел опять за свои занятия в Департаменте и грустно и вяло потекла опять моя жизнь. Скучаю и вздыхаю по Вас, мои звёздочки ненаглядные, вздыхаю по привольной жизни летом в деревне, вспоминаю бутерброды и более время проводимое за ними». «Что делать, надо покоряться величию судьбы; где-то сказано: Терпи, надейся и молись. Я терплю и молюсь, а надеюсь очень мало; конечно по слабости человеческой надеешься, ждёшь… чего-то, – но и эта слабая надежда скоро рушится – а там когда померкнет последний луч на не совсем ещё тёмном горизонте моей жизни, тогда? О тогда мне страшно подумать что будет?!! Остаток жизни, может краткой, может долгой, но жизни без надежды, без цели, без радостей…». «Сегодня я в грустном настроении духа, но надеюсь Вы мне простите это».

При всей готовности скромного Ивана Логгиновича смириться с судьбой неприметного служаки, он всё же хотел дойти до жезла фельдмаршала. И непредсказуемо непревзойдённое политическое восхождение его началось. Главной новостью, отмеченной в письме, стало получение чина 8-го класса табели о рангах, коллежского ассессора, т.е. капитана артиллерии, «что равняется майору армии». «В субботу 9-го июля в Павловске был бенефис Штрауса и маскарад. Он сделал невежливость перед публикой, не хотевши дирижировать оркестром и долго не соглашаясь играть. Тогда сделался страшный шум, закричали подавайте Штрауса, бить его и т.п., он поскорее тягу в Царское Село; полетело несколько стульев в оркестр, музыканты бросились бежать оставив свои инструменты, публика бросилась в оркестр переломала инструменты, вдребезги разбила рояль и всё что попалось под руку, и тогда только успокоилась когда удостоверилась что его нет в Павловске». Известный австрийский композитор Иоганн Штраус-мл. (1825-1899) в данное время действительно проживал в Российской Империи, и беспредельная страсть его поклонников описана И.Л. Горемыкиным более чем забавно.

16 июля Иван Логгинович получил письмо от отца «о приезде А.Г. Гребенькова» с галошами впридачу. «Я ужасный зяблик и пропадаю решительно от холода». «17-го числа приехал сюда Ал. Дм. [Горемыкин] и через несколько часов уехал со своим корпусным командиром в Красное Село».

Вторая сестра Ивана, Александра, вышла замуж в июне 1862 г. за 26-летнего Николая Никитича Фуфаевского. Поручителями невесты записаны генерал-майор И.Н. Манкошев и коллежский асессор Н.Д. Горемыкин.  Иван Логгинович занимался отправкой им вещей, включая мебель. Ливни не давали прохода, пришлось загрузить багаж в лодку.

В усадьбу И.Л. Горемыкин пригласил своего друга по Училищу Правоведения А.В. Белостоцкого из С.-Петербурга, степень близости с которым видна по его шутливому ответу 27 июня: «если срок пребывания мною назначенный покажется тебе слишком продолжительным, то пеняй на себя». «Из Кривой же Горы 40 вёрст по сносной дороге я буду трясти своё грешное тело, утешаясь, что Архиерей, особа, по всей вероятности грузная, проехал благополучно». В другом письме Алексея Белостоцкого из СПб. от 31 июля, идут благодарности за радушный приём; тоже ради забавы, идёт запись без использования твёрдого знака с припиской: «Без ъ писать очень неудобно, а потому будем привыкать мало по малу и для первого разу ограничимся одной страничкой». «Новостей в нашем глупом Петербурге никаких нет, кроме того только, что в Варшаве стреляли в Велепольского, но не попали, это было объявлено в газетах». Уже вызревал новый польский мятеж.

В то самое время в соседнем Великом Новгороде готовилось знаменательное открытие памятника Тысячелетие России, отсчитываемое от основания в России монархического строя через установление правящей Династии Рюриковичей, преемственный которой Дом Романовых может считаться единым с ней. Существование единой Династии позволило России выработать наиболее выдающиеся формы монархической политической культуры. Существование соперничающих Династий всегда подрывает монархический принцип, долженствующий устранять борьбу за власть и тем обеспечить внутренний мир.

Памятник строили в новгородском Кремле по проекту академика М.О. Микешина. В сохранившихся письмах Ивана Горемыкина сестре Александре можно узнать о его намерениях: «ты знаешь, я хотел быть 8 сентября в Новгороде на открытии памятника», получил приглашение от губернского предводителя дворянства князя Мышецкого, но не был уверен, как получится, поскольку около 10 сентября планировал быть в С.-Петербурге. 15 августа он писал, что в отличие от несговорчивой и пребывающей в хандре сестры Капитолины, именуемой Капой, «очень охотно» отказался бы смотреть на свадьбу в столице.

Епископ Макарий (Миролюбов), в 1860-1866 г. ректор Новгородской семинарии и настоятель Антониева монастыря, незадолго перед тем получил кафедру за описание Новгородских древностей и был переведён из Рязани. Согласно ложным слухам, сопровождающим любую эпоху, Царю приписывали намерение объявить в Новгороде конституцию. Сторонники Самодержавия справедливо указывали что склонность к либерализму заменяет утопиями заботу о текущем хозяйстве и домостроительстве, противостоя общей пользе и желанию России [Прот. А.А. Беляев «Профессор Московской Духовной Академии П.С. Казанский и его переписка с архиепископом Костромским Платоном» Сергиев Посад, 1910, с.194, 262, 266].

8 сентября на торжествах в Новгороде присутствовал Император Александр II и Великие Князья, граф А.В. Альдерберг, губернатор В.Ф. Скарятин, местный предводитель дворянства Мышецкий. Приезжал Ф.И. Тютчев. Царь обратился к новгородскому дворянству, назвав его своей опорой [Н.П. Барсуков «Жизнь и труды М.П. Погодина» СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1905, Кн.19, с.273]. Состоялся обед на кремлёвской площади, поездки в Рюриково городище. Празднество указывало на незыблемость Русского Самодержавия [А.И. Буслаев «Имперские юбилеи». Автореф. дисс. к.и.н. М.: МГУ, 2010, с.19].

Митрополит Московский и Коломенский в молитве в день воспоминания тысячелетия России выражал Господу благодарность за милости, явленные Русскому Царству, за его возрастание и воодушевление. В соблюдении православной веры виделся источник народного единства и благонравия, правды законов и благодетельности управления [Митрополит Филарет «Творения» М.: Отчий дом, 1994, с.469].

В недавнее время, в 1859 г. состоялось другое важное мемориальное мероприятие, восстановление первоначального вида древних палат бояр Романовых в Москве – старинного дома, принадлежащего Знаменскому монастырю на Государевом старом дворе, где родился Царь Михаил. Владыка Филарет, восславив обитель благочестия, призывал по примеру Императора Александра II «чтить и хранить древнюю доблесть, которую может украсить, но не заменить, новый блеск» [Николай Барсуков «Жизнь и труды П.М. Строева» СПб.: Тип. В.С. Балашева, 1878, с.560].

Понимание этих основ благополучия Российской Империи отличало Горемыкина, никогда им не изменившего, от пантеистической интеллигенции. Письма молодого Горемыкина позволяют составить его психологический портрет и увидеть уже в ранние годы то, что в министре внутренних дел Империи Владимир Гурко называл склонностью к философской вдумчивости.

В письмах его встречаются значительные, далеко не случайные фразы, позволяющие судить о его интеллектуальной развитости, трезвомыслии, упорстве и принципиальности. 26 сентября 1862 г. он оброняет сестре фразу: «великий пример Канта пропадает для тебя совершенно даром», и далее формулирует: «мыслить и чувствовать без преувеличения – вернейший рецепт для достижения счастья, по крайней мере насколько оно возможно». Уже из этого становится ясно, отчего Горемыкину не бывать коммунистом или либералом, и что ему хватало ума совершенно избегнуть молодёжных увлечений утопическими мечтаниями всех родов хилиастических верований социализма и даже конституционного демократизма.

В 1901 г. П.Б. Струве сумел обозначить точку расхождения с толстовцами и другими левыми революционерами всех, кто держался христианских позиций: «о счастье, с точки зрения нравственности, нечего заботиться. Для нравственного человека счастье есть побочный психологический результат его нравственного бытия» [Н.А. Бердяев «Субъектизм и индивидуализм в общественной философии. Критический этюд о Н.К. Михайловском» М.: Канон+, 1999, с.57].

Как ещё Геродот в «Истории», Горемыкин закономерно признавал превосходство монархического строя, при правильном понимании обязанностей царского служения, над демократией лучшего типа. И подобно лучшим русским писателям, таким как А.С. Шишков, С.П. Шевырев, П.М. Строев, Горемыкин вполне разделял монархический дух и осуждал «тот другой дух, который омыл кровию всю Европу» [Н.П. Барсуков «Жизнь и труды М.П. Погодина» СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1888, Т.1, с.177].

Двадцатитрёхлетний Горемыкин изрекает и того более удивительный для своего возраста жизненный девиз, как будто определяя свою судьбу: «мудрость, которую нельзя ни заучить, ни вычитать, а которую можно только нажить» «составляет единственное прочное основание всякого благополучия на этом свете».

Горемыкин называет важнейшим качеством то именно, за что Император Николай II будет неизменно ценить его и возвысит над всеми русскими политиками. Их объединило такое понимание основания благополучия Империи и каждого её жителя. Без частых среди интеллигенции конъюнктурных шараханий налево и направо, независимо от моды и количества несогласных мнений, Горемыкин уже тогда постиг руководящие принципы русской политической культуры. Таким, уже обрётшим эту чаемую мудрость, он будет министром внутренних дел, с этой непрошибаемой убеждённостью в своей правоте Горемыкин станет противостоять диким нападкам Государственной Думы, вооружённому и информационному террору революции. С невозмутимой уверенностью встретит величайшую войну 1914 г.

Но пока, соизмеряя с действительностью свои способности и возможности, Горемыкин, не расположенный к напрасным словоизвержениям, иронически завершает принципиальные обобщения: «перевернув страницу, я вместе с тем закрываю свою философскую лавочку».

Надо отметить, что в усадьбе Горемыкина имелась библиотека на 2000 томов русских, немецких и французских книг.

Про Канта И.Л. Горемыкин писал и А.В. Белостоцкому, судя по ответу 1 октября 1862 г.: «Исполняя твоё желание, милейший мой Иван Логгинович, я купил сочинение о скитах, оно стоит 4 р., посылаю его тебе вместе с сим через обер-кондуктора, так как посылка слишком мала, чтобы отдавать в багаж. Октябрь уж наступил, а у тебя кажется и намерения нет посетить столицу Севера, многогрешными творениями немцев заниматься полезно, но надо и друзей не забывать. Если ты можешь приехать в скором времени и тебя не пугнёт отдалённость нашего дома от центра, то остановись у меня», «расскажешь как ты праздновал тысячелетие в Новгороде» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.409 Л.6].

Чем приходилось ему заниматься, выясняется из других корреспонденций. На следующий раз, 28 октября 1862 г. из с. Белое Иван Логгинович сообщал, что ездил недавно в Боровичи и потому не писал. «Дорога такая, что хуже и быть не может». «Причиной моей поездки было то, что меня выбрали в члены комиссии, составленной здесь для ответа на разные вопросы, касательно местных дел и преобразований, предложенных Новгородскому дворянству по Высочайшему повелению». Из-за дурной дороги Горемыкин не поехал на выборы, но оказался избран. «Делать было нечего и скрепя сердце и предав тело на растерзание пришлось ехать. Два раза пришлось ночевать в дороге в Боровиче, раз у Фелисова и раз у Ивана Евграфовича. Старик был очень доволен нашим посещением». Штабс-капитан Николай Александрович Фелисов был управляющим его имением.

Боровичский уезд Новгородской губернии был известен разработкой глины для огнеупорных кирпичей. Но похоже что Горемыкин ими не занимался.

Эти месяцы И.Л. Горемыкин продолжает приискивать подходящее место для службы. 10 ноября 1862 г. из с. Белое писал об этом, что срочно собирается в С.-Петербург: «Принц получает где-то место прокурора и сообщил мне об этом через дядю». Дядей был Фёдор Иванович Горемыкин. Освободившееся место в городе Иван Логгинович вознамерился занять, считая выгодным и смиряя свои личные запросы согласно обстоятельствам. «Признаюсь откровенно, что по вкусам моя служба в Новгороде не очень привлекательна, но в этом случае надо подчиниться требованиям рассудка; не знаю, устроится ли это дело, даже думаю навряд ли, но во всяком случае сделаю что от меня зависит, чтобы потом не упрекать себя».

24 ноября, вернувшись в Белое, сообщил, что на 15 декабря, когда сестра Александра собралась к нему приехать, он будет на выборах в Новгороде. Их «по разным причинам не хотелось бы пропустить». Затем «я думаю с Капой ехать в Петербург и оставить её там». Капитолина писала сестре отдельно, но одна её приписка от 1 декабря 1862 г. оказывается весьма ценной, это хотя и шуточное, в семейном обиходе, но всё-таки указание на характерную, присущую И.Л. Горемыкину в то время и на все последующие годы легендарную невозмутимость. Капитолина писала так: «милая моя Саша. Ваня мне всё колет глаза своим ужасным хладнокровием и потом уверяет, что мы с тобой “порем горячку”, выражаясь изящным слогом; но я не смотря на всё это отбросила всякую попытку на хладнокровие». Иван Логгинович тогда пообещал, что их переписка прервётся. Следующее письмо датировано уже 27 июня 1863 г., когда он прислал «крепкий поцелуй».

После всех летних трудов 14 августа Горемыкин подытожил: «кажется, что моя деревенская деятельность весьма близка к своему окончанию. Всё устроено и приведено в такой порядок, что было бы непрактическим желанием хотеть лучшего в теперешнее время и если не заводить кого-либо нового предприятия, то мне оставаться здесь не стоит».

30 сентября Горемыкин привёл расчёт производительности усадьбы: расход 1933 р., приход 2740, остаток 537 руб. «Как видите результат не важный». Усадьба, которую продаёт Бахметев по семейным обстоятельствам, стоила 12 тыс., а даст 5%. Горемыкин задавался вопросом, не выгоднее ли поместить капитал в ценные бумаги и банковские вклады.

Судя по всему, возможность взяться за более серьёзное дело, не являлась сразу запросто. Горемыкин и тут не расстраивался. 29 ноября 1863 г. он изрёк: «вообще в жизни самое важное уметь ждать» [РГИА Ф.1926 Оп.1 Д.1760 Л.3-40].

В 1863 г. И.Л. Горемыкин начал работу в канцелярии новгородского губернского прокурора. Вероятность такого служебного перехода ранее упоминается в его переписке. О красотах Новгорода потом вспоминал Митрополит Антоний (Храповицкий), родившийся в этой губернии в 1863 г.: «всё-таки Петербург со всею громадностью местных соборов и их благолепием не заменил мне вполне священного Новгорода, который я продолжал видеть во сне довольно часто. Мне всё в Новгороде казалось лучшим и более благолепным» [«Царский Вестник» (Белград), 1935, 2 июня, с.2].

13 марта 1864 г. Иван Горемыкин подал прошение об откомандировании его на службу в Царство Польское после подавленного там восстания, в распоряжение высших русских властей, т.е. Учредительного комитета, и был назначен чиновником для особых поручений. Предначертанная ему должность комиссара по польским крестьянским делам должна была способствовать выяснению мер, необходимых для мятежного края. В Империи все наиболее важные и проблемные дела, касающиеся значительной части населения, решались путём выяснения на местах конкретных нужд жителей и обсуждения наиболее эффективных мер на собрании узкого круга самых компетентных специалистов. Своими трудами в Польше Горемыкин заслужил вхождения в их круг.

Назначенный в октябре 1863 г. управляющим Собственной Его Величества канцелярии по делам Царства Польского Н.А. Милютин призвал в Варшаву князя В.А. Черкасского и Ю.Ф. Самарина, совершил с ними и В.А. Арцимовичем поездку по краю. 24 октября в письме к жене сенатор Арцимович отмечал по результатам 4-х дней поездки по уездам под охраной полусотни линейных казаков и полуэскадрона улан: польский «класс крестьян находится в покое и удовольствии», присланные русские войска «за крестьянами ухаживают», они не пострадали при подавлении восстания [В.Д. Спасович «Сочинения» СПб.: Право, 1913, Т.10, с.375].

Н. Милютин с его командой совместно выработали основное политическое направление, создали руководящий Учредительный комитет. Под началом его председателя, Наместника в Царстве Польском, генерал-адъютанта Ф.Ф. Берга, числились генерал-лейтенант В.И. Заболоцкий, тайный советник В.А. Арцимович, д.с.с. Р.И. Брауншвейг, сенатор Я.А. Соловьёв, председательствующий в правительственной комиссии Финансов и Казначейства А.И. Кошелев и В.А. Черкасский, управляющий Внутренними и Духовными Делами.

В феврале 1864 г. Н. Милютин пригласил в Варшаву своего близкого приятеля Ивана Тургенева засвидетельствовать начало введения выкупа крестьянских наделов в Польше по русскому образцу. Тургенев предпочёл отдых в Баден-Бадене, пытаясь без малейшего успеха сохранить дружбу с А. Герценом, печатно запустившего в него «грязью», и продолжая спонсировать М. Бакунина, умудрявшего одновременно брать деньги и распространять «обо мне самые пошлые и гадкие клеветы» [И.С. Тургенев «Письма. 1862-1864» М.: Наука, 1988, Т.5, с.292, 387]. Академик С.Ф. Ольденбург, навещавший своего сына-монархиста в Германии, провёл с ним отпуск в Баден-Бадене возле дома где жил тогда Тургенев и записал 7 октября 1923 г.: «говорят, будто среди [правых бело]эмигрантов Тургенева терпеть не могут и даже многие его ненавидят за якобы слишком определённое сочувствие революционерам и революции» [СПФ АРАН Ф.208 Оп.5 Д.15 Л.130об.].

В переписке И.Л. Горемыкина с сёстрами имеется упоминание писателя, без точной датировки: «посылаю пока одного Белинского, а Тургенева спрашивал и на днях получу и при первой оказии пришлю», с шутливой подписью «Ванька Шубин» после вопроса: «Что значит что Вы похожи на Шубина?????». Обсуждается герой романа «Накануне» (1860), сравнения с которым Горемыкина носят случайный и произвольный характер.

По приглашению Милютина в Варшаву приехал писатель В.П. Боткин, который в отличие от Тургенева горячо поддерживал политику Муравьёва. Против польских революционеров был серьёзно настроен и Афанасий Фет, печатавшийся у Каткова.

Н.А. Милютин нуждался в 150 комиссарах и глав губернских комиссий. Им было предоставлено приличное содержание, но одного жалования было недостаточно для привлечения в опасный мятежный край для проживания в небольших городах, в постоянных полевых разъездах, чтобы решать запутанные местные вопросы, требующие знания трудноуяснимых для русских приезжих обычаев. К устроению положения польских крестьян звал русских возвышенный патриотический энтузиазм. «Для всего этого нужны были некоторая подготовка, неутомимая деятельность, почти спартанское равнодушие к удобствам жизни и, что едва ли не всего важнее, честность, но честность не вульгарная, не та только которая отказывается от взяток, а которая в состоянии противостоять и ласкательствам и женским соблазнам» [П.К. Щебальский «Николай Алексеевич Милютин и реформы в Царстве Польском» М.: Университетская типография, 1882, с.73].

Высокие нравственные требования к чиновничеству Российской Империи отмечены в критике интеллигентской академической некультурности при гибкости языка и совести: «если раньше подбирали людей на различные чиновные должности  по признаку их честности, чувства долга и пригодности для требуемого дела, то с некоторых пор стало  признаком хорошего тона назначать людей по университетскому диплому» [Э. Райс «Интеллигенция и культура» // «Возрождение» (Париж), 1966, сентябрь, №177, с.70, 73].

Иван Горемыкин отправился туда, где более всего в Империи требовалось деятельное участие русских монархистов. Попечитель Виленского учебного округа в марте 1864 г. писал об этом М.Н. Каткову: «нам нужны люди», а не одно содействие «печатного слова и общественного мнения». Приезд из России более тысячи чиновников пока ещё считался недостаточным [И.П. Корнилов «Русское дело в Северо-Западном крае» СПб.: Тип. А.С. Суворина, 1908, Вып.1, с.68-69].

И.Л. Горемыкин сразу получил ценный опыт общения с Николаем Милютиным (1818-1872), который регулярно приглашал к себе на обеды приезжих комиссаров, прежде чем отправить их по местам службы. Н. Милютин объяснял особенности крестьянского быта, отношение крестьян к помещикам, духовенству и правительству, старался внушить великие исторические задачи русской политики, передать миссионерский дух, непременно требуемый для одоления апатии крестьянства и интриг шляхты. В марте 1864 г. Н.А. Милютин открыл итоговые обучающие пятидневные курсы для 60 начинающих политиков. Получив печатные и письменные инструкции, после благословения Архиепископа Иоанникия (Горского), под военным конвоем, комиссары первого призыва 14 апреля разъехались из Варшавы.

Им не рекомендовалось останавливаться на постой в помещичьих имениях. В основном они разъясняли крестьянам Царские указы, истолковывали сельской администрации и крестьянским сходам их обязанности, судили жалобы и споры, собирали статистические данные.

Комиссары показали себя быстродействующими, неподкупными и результативными политиками. При необходимости они обращались за консультациями друг к другу, а также к князю В.А. Черкасскому (1824-1878), управляющему польскими делами, оказавшемуся заинтересованным в общем успехе и потому доступным для общения. Черкасский лично занимался вербовкой добровольцев в Москве для введения нового крестьянского положения в польском крае и усиления там русской власти. При наборе людей он отдавал предпочтение по уровню образованию.

В 1859 г., защищая князя Черкасского от журнала Каткова, автор превосходной «Истории Русской Литературы» С.П. Шевырёв причислил его к разряду благородных людей, подвергаемых литературным казням [«Благонамеренный» (Брюссель), 1926, Кн.1, с.159].

После двух месяцев поездок комиссарам полагалось вернуться в Варшаву для докладов и получения дальнейших распоряжений. Горемыкин предстал в качестве заместителя председателя Калишской комиссии, которую возглавлял надворный советник князь Иван Васильевич Мещерский, чиновник при Учредительном комитете по крестьянским делам. Им содействовали коллежский секретарь Н.Д. Рычков, поручик Л.-Гв. Литовского полка М.В. Розен и поручик гренадёрского полка В.Э. Сакс. Польские крестьяне радушно встречали их [М.И. Корнилович «Очерк истории крестьян и крестьянского дела губерний Привислинского края» СПб.: Тип. МВД, 1914, с.68].

От умершего отца И.Л. Горемыкин получит имение около 800 душ в Боровичском, Крестецком и Устюжном уездах Новгородской губернии, а также в Вышневолоцком уезде Тверской губернии. В дальнейшем владения Горемыкиным превратились к 1915 г. в 4900 десятин только в Боровичском уезде.

25 мая 1864 г. Горемыкин кратко дал знать о себе из древнего Калиша, где ныне служил. Калишская губерния граничила с Пруссией, являясь самой западной землёю Российской Империи. 7 июня уделил ещё немного внимания сестре Александре: «на будущей неделе собираюсь на несколько дней в Варшаву». После того как вырвалась подходящая его натуре устремлённость к действию: «скучно здесь подчас очень», Горемыкин мгновенно поправляется: «скучать я никогда не скучаю, это от себя зависит, но грустно невольно». «Может быть в Варшаве удастся повидаться с Капой, если она решится ехать прямой дорогой» «через Варшаву и Вену».

16 июня уже из Варшавы сообщал сестре, что приехал на несколько дней по случаю съезда председателей всех комиссий с отчётами. «Теперь в Варшаве гадко и ездить очень неприятно по случаю разных полицейских формальностей». «Сам я пока здоров», «все находят, что я похудел».

Строгий режим был вызван террористическими акциями. 19 сентября 1863 г. в Варшаве бросили бомбу в царского наместника графа Ф.Ф. Берга с крыши дворца Замойских [Ф. Шопен «Письма» М.: Музыка, 1984, Т.2, с.334].

6 октября террористы сожгли ратушу на Театральной площади. На генерал-полицмейстера Ф.Ф. Трепова во время его пешей прогулки из квартиры на Сенаторскую улицу совершили неудачное покушение 21 октября 1863 г.

Всего при подавлении восстания погибло 403 русского солдата, имеются также данные о 916 раненых. Военно-полевые суды за два года казнят 128 революционеров [П.А. Федосов «Жизнь М.Н. Муравьёва 1796-1866» СПб.: Нестор-История, 2021, с.323, 332].

Поддержка польского восстания А. Герценым и другими социалистами показала полное расхождение революционных устремлений с русскими интересами, подорвало репутацию врагов Царской России. Лондонский «Колокол», как писали русские монархисты, «так и сыплет проклятиями на всю Россию», «русские не оправдали надежд его милости», «осмеливаются даже сочувствовать героической энергии Михаила Николаевича Муравьёва» [«Летопись жизни и творчества А.И. Герцена. 1859-1864» М.: Наука, 1983, с.568]. В 1861 г. парижский суд разоблачил как клеветника и шантажиста другого сочинителя революционной литературы, князя П.В. Долгорукова, который вымогал 50 тыс. руб. у фельдмаршала М.С. Воронцова [«Дело князя С.М. Воронцова против князя Петра Долгорукова» М.: Университетская типография, 1862].

Можно сказать что в Польше началась и борьба И.Л. Горемыкина с марксизмом, поскольку К. Маркс лично поддерживал русофобский расизм польских революционеров и осенью 1864 г. написал учредительный манифест международного товарищества рабочих, образованного «с демонстрацией в защиту Польши» [К. Маркс и Ф. Энгельс «Сочинения» М.: Политиздат, 1963, Т.31, с.107, 365].

26 июня 1864 г. из Варшавы И.Л. Горемыкин написал своим сёстрам: «ещё до сих пор не знаю, когда можно будет отсюда уехать. Здесь время проходит самым скучнейшим образом. Главною частью официальные обеды, а по вечерам заседания, длящиеся до 2 часов, так что раньше третьего не ложишься и спишь до 10 часов, а всё-таки не выспишься. При этом отсутствие, не говоря уже необходимого комфорта, но даже какого-нибудь порядка в домашней жизни, не смотря на дороговизну жизни – делают её не очень приятною. Когда выйдет свободная минута, то не знаешь за что взяться. Заниматься ничем нельзя последовательно, даже читать что-нибудь порядочное. В Калише было до сих пор почти то же; не знаю как удастся устроиться вперёд, но иногда очень тяжело. Хочется окончить начатое дело, признаюсь с нетерпением ожидаешь его конца, но он ещё так далёк, что подчас мелькает надежда, что вот явится какой-нибудь случай как deus ex machina и переменит обстоятельства. На днях я сделал свои карточки и посылаю тебе одну из них по обещанию. Кажется они довольно похожи. От Капы не имею никаких сведений; если она мне писала, то вероятно в Калиш» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1759 Л.11].

Тяжесть повседневного служения чиновников Империи убедительно показывает их положительные достоинства, сравнительно с тем как красные идейные противники монархистов пошлейшим приподнятым тоном описывают революционеров: «молодой энергичный марксист» «познал наслаждение успешной агитационной и пропагандистской работы в массах» [В.Ф. Солдатенко «Георгий Пятаков: оппонент Ленина, соперник Сталина» М.: РОССПЭН, 2017, с.70].

Далее И.Л. Горемыкин отзывался о письмах управляющего имением Фелисова, который потерял сына, и грусть развивает в нём «мистицизм», не тождественный с религиозностью: «может плохо кончиться. У меня были с ним очень странные разговоры, но его трудно в чём-нибудь убеждать ».

В Польше при общем хорошем отношении к русским администраторам сельских жителей, сохранялась и опасность революционных преступлений. Так произошло покушение на комиссара Добродеева, которому польские крестьяне выражали сочувствие.

За несколько месяцев работы в 1864 г. многие русские молодые политики овладели устной польской речью. И.Л. Горемыкина выделился ещё и особенным глубоким погружением в польскую историческую и юридическую литературу.

Осенью крестьяне особенно сильно торопили комиссаров с разрешением их дел в пору озимых посевов.

Н.А. Милютин 22 сентября 1864 г. писал Я.А. Соловьёву: «Вам и всем нашим необходимо окружить себя людьми честными, твёрдыми и вполне надежными, которые составят не только материальную трудовую, но и нравственную нашу опору в Царстве. Эти люди (даже наименее блистательные и способные) будут всё-таки способнее и полезнее местных корифеев». Милютин лично следил за соответствием русских администраторов возложенным на ним задачам осуществления имперской политики в Польше. Одного из комиссаров Келецкой комиссии в том же письме Милютин обвинил в помещении в «Голосе» статей в пользу польской шляхты в сочетании с неприемлемым «пренебрежением к крестьянам». Такое поведение считалось совершенно не допустимым. «Как он к нам попал?» [«Николай Алексеевич Милютин в его заботах о крестьянском и судебном деле в Царстве Польском» // «Русская Старина», 1884, июнь, Т.42, с.587].

Н.А. Милютин и его единомышленники отстаивали принцип силы Самодержавия в качестве лучшей альтернативы либерализму и западническому конституционализму. Их поддерживал «Русский Вестник», а славянофилы были настроены к ним враждебно [«Дело Чернышевского. Сборник документов» Саратов, 1968, с.577]. Вокруг Н.А. Милютина длительное время группировались талантливые патриоты, которые хотели усилить положение русских учёных и политиков сравнительно с немцами и иностранцами [Н.И. Веселовский «История Императорского Русского Археологического Общества за первое пятидесятилетие его существования. 1846-1896» СПб.: Типография Главного Управления Уделов, 1900, с.61].

Приехав в Вену, А.В. Белостоцкий 10 октября 1864 г. написал своему другу заверение, что хотя за всё время пребывания И.Л. Горемыкина в Польше, не имел возможности написать ему, но «не переставал любить и уважать тебя». «Сведения о тебе я постоянно имел из твоих писем к Григ. Алекс.» (Евреинову). В Варшаве Белостоцкий узнал, что Горемыкин там редко бывает. «Интересно было бы тебя послушать и о многом поговорить, ни в одном уголке Европы не происходит и не происходило таких курьёзов как в Царстве Польском и Литовских Губерниях». «Отсутствие единодушия между лицами, стоящими во главе администрации более всего поразили меня». «В Варшаве я обедал у Фёд. Фёд. [Берга] и он мне сообщил, что деятельностью твоею очень довольны, а особенно Черкасский, не знаю только доволен ли ты распоряжениями Олимпа» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.409 Л.7-8].

Родственник Ивана Логгиновича А.Д. Горемыкин в 1864 г. был назначен председателем Варшавской комиссии по крестьянским делам, а в 1865 г. председателем Пултусской комиссии.

13 декабря 1864 г. вновь из Калиша Горемыкин пишет, что планирует покинуть комиссию или взять 4-месячный для поездки за границу или в с. Белое, т.к. «вновь присланный председатель совершенная невежда и в отношении дела и в общем». «Что касается самого дела, которому я глубоко предан, то бояться за него нечего», «мы вывезли его на гладкую дорогу, теперь всякий его повезёт. Обидно только, если этими трудами воспользуется кто-нибудь другой, но я не такой человек, чтобы отдать своё без боя. Много есть ещё других причин и расчётов, которые привели меня к моему решению».

Каждое письмо показывает решительность и принципиальность Горемыкина, постоянные черты его характера, встречаемые смолоду и до конца. Политический принцип браться только за то, чего не может никто другой – великолепная идея, сильно импонирует.

С какими именно затруднениями сталкивался Горемыкин и как пытался их преодолевать, показывает не датированный черновик письма, несомненно, адресованный члену Совета управления Царства Польского В.А. Арцимовичу, занимавшемуся с сентября 1863 г. до ухода в уголовный кассационный департамент Сената 7 февраля 1866 г., всеми делами, какие заботили И.Л. Горемыкина.

«Ваше Превосходительство Милостивый Государь Виктор Антонович! Помня дозволение, данное мне Вами, обращаться к Вам за советами и помощью, я решаюсь беспокоить Вас этим письмом».

«Вашему Превосходительству без сомнения известно лучше нашего, какое влияние имеет на успех наших действий военно-полицейское управление, главнейшим образом это влияние зависит от того участия, которое военно-полицейское управление уезда имеет в гминном устройстве. Я сказал участие, но кажется правильнее было бы сказать [о] полнейшей зависимости, в которой всё гминное крестьянское управление находится от военно-полицейского начальства. Об этом-то предмете я и решаюсь писать Вам и признаюсь, не без колебаний, так как сущность моего письма есть жалоба и просьба о помощи; жаловаться всегда неприятно и я пересилил своё нерасположение к ним только зрелым обсуждением необходимости и посоветовавшись с моими товарищами по делу».

«Состояние сельского гминного управления в Калишском уезде весьма плачевно. Гминные войты по большей части, за самыми редкими исключениями никуда не годны, солтысы также не только нигде не способствуют сохранению порядка, но часто сами суть первые зачинщики его нарушения, потому что ни те ни другие не привыкли видеть в себе лиц должностных, а смотрят на себя как на представителей правых и не правых, законных и не законных притязаний крестьян. Гминные канцелярии – вещь не существующая в действительности, в своём участке я не видел ни одной, им стал по большей части сброд личностей повыгнанных из разных мест за негодностью. Гминные суды также если и действуют где-нибудь, то уже конечно без лишней суеты и не с тем успехом, который имеет в виду закон их установивший. Есть гмины, где суд собирался уже 80 раз и во все собрания решил 20 дел; есть гмины, где суд не собирался ни разу, даже каких-либо точных сведений по данному предмету иметь нельзя, потому что трудно считать за заседания суда сходки солтысов и лавников, происходящие без всякого законного порядка, и не оставляющие по себе никаких следов, кроме шумных и часто не трезвых бестолковых разговоров. Всего лучше можно судить о их достоинствах по тому мнению, которое имеют о их достоинствах сами крестьяне; нельзя сделать крестьянину, подающему просьбу, большей неприятности, как сказать ему, что его дело подлежит рассмотрению гминного суда. Управление, составленное исключительно из крестьян устроить очень не легко: у нас в России крестьяне гораздо способнее здешних и где самый круг действий сельских управлений гораздо теснее – дело не обошлось без затруднений; здесь же без особенной попечительности со стороны полицейского управления, оно решительно идти не может. В Калишском уезде попечительства этого нет и гминные управления в большом беспорядке и что ещё хуже это то, что при настоящем начальнике уезда нет надежды, чтобы оно когда-нибудь пришло в порядок. Наше косвенное влияние на это дело уже истощило все свои силы.

В отчётах Калишской комиссии не раз было упомянуто о начальнике Калишского уезда майоре Химентовском. Когда председатель комиссии был в Варшаве, то князь Мещерский не раз доводил о нём речь и о нём князю Черкасскому оставлена была записка, содержавшая в себе разные обвинительные против него пункты. Всё это до сих пор не имело никаких результатов; Химентовский по-прежнему начальствует в Калишском уезде, а беспорядки и неустройства не уменьшаются, а вместе с временем приобретают всё более и более значения и опасности».

«Как ни трудна задача устроить крестьянское управление, она всё-таки в некоторой степени исполнима», доказательством чего служит Калишский уезд.

«Ожидания крестьян так несбыточны, притязания их столь чрезмерны, что, несмотря на самое заботливое охранение их интересов с нашей стороны, почти все они остаются недовольными», а гминные должностные лица не помогают, а противодействуют [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1440 Л.24-26].

Как видно, проницательный дальновидный Горемыкин поддерживая суды и самоуправление в принципе, не питает насчёт них лишних иллюзий, добиваясь, чтобы их положительные функции, в случаях неспособности, выполняло чиновничество и полиция в интересах крестьян. Именно в эту сторону двинется корректировка реформ при Александре III, в качестве логического развития крестьянской политики.

Войт – это глава гмины – низшей административно-территориальной единицы в Царстве Польском. Войты должны были исполнять распоряжения гминных судов и крестьянских сходов, наблюдать за уплатой денежных сборов и исполнением повинностей.  Солтыс – глава солецства, вспомогательного подразделения гмины. Лавники – заседатели судов.

На 28 января 1865 г. новым председателем Калишской комиссии значился титулярный советник Николай Карлович Рутцен (бывший мировой посредник), его заместителем Н.Д. Рычков, а секретарём В.Ф. Лазарович. Коллежский ассесор И.Л. Горемыкин записан комиссаром 1-го Калишского участка из 8-ми [«Общий состав Учредительного комитета и комиссий по крестьянским делам в Царств Польском» Варшава, 1865, с.12].

О назначенном по желанию Я.А. Соловьёва Рутцене вспоминают как об одном из лучших деятелей, присланных в Царство Польское, отмечают его рвение, какое он прежде проявлял и при устройстве крестьянских дел в Орловской губернии, старание избегать при разверстании земель применения военной силы, против беспорядков пускать предварительно увещевания и штрафы.  По-видимому, о том же неугомонном Химентовском есть такое упоминание в рассказе о работе Н.К. Рутцена, заслужившего благодарность Я. Соловьёва и Ф. Берга: «никуда калишский военный начальник не мог пронесться с казаками без того, чтобы Н.К. или не остановил его, или не отправился бы с ним туда же. Войска не могли быть введены ни в одно селение без ведома председателя комиссии и сколько раз его личное присутствие на месте разрешало дело мирным путём. Бывали дела очень сложные, но благодаря поддержке учредительного комитета, они всегда разрешались в смысле улучшения положения крестьян» [«Русская Старина», 1882, Т.33, с.617-618].

Заседании в Калишской комиссии перемежались с частыми разъездами. Каждое спорное дело подробно и тщательно расследовалось. Признаком умиротворения в Калишском уезде явилось проведение в полном порядке рекрутского набора.

Другой подобный черновик письма Горемыкина написан до его ухода из Калишской комиссии, но уже в преддверье. Горемыкин, опасаясь быть навязчивым, всё же решался напомнить о сложившихся в Варшаве хороших отношениях и встреченное расположение своего собеседника. Горемыкин сообщал что несколько дней назад получил от председателя его комиссии предложение стать заместителем председателя другой крестьянской комиссии. Горемыкин боялся «обречь себя на совершенно бездействие» при неподходящем начальстве, но и оставлять Калишскую комиссию с переходом в Варшаву остерегался, дабы его отказ сотрудничать не был превратно понят как нежелание работать с крестьянскими делами. Затрудняясь в выборе, Горемыкин испрашивал совета.

В написанном Владимиром Спасовичем очерке «В.А. Арцимович, его жизнь и деятельность в Царстве Польском в 1863-1865 г.» (1901) есть важная датировка: 4 мая по представлению вице-председателя Г. Совета Арцимовича И.Л. Горемыкин получил направление для ревизии судилищ чиновников учредительного комитета вместе с состоявшими далее при 2-м отделении Канцелярии Его Величества С.И. Лукьяновым (будущий сенатор) и Ф.И. Пясецким (редактор полного собрания законов). 23 июня Арцимович, поляк и католик, разошедшийся во взглядах с русскими администраторами, подал первое прошение об отставке, удовлетворённое осенью.

Дальнейшие занятия обрисованы в письме Горемыкина сестре, датированном 31 октября 1865 г. и помеченного городом Седльце, 90 км. от Варшавы: «дел разного рода всё много и по большей части занимаюсь ими довольно усердно, к чему принуждает и самая одинокая жизнь, лишённая других развлечений, иногда впрочем приходят минуты нравственной лени, когда хочется чего-нибудь другого и на обыденное смотришь скучно, но благоразумие одерживает верх и всё идёт по заведённому порядку».

Интересно как понятие лени Горемыкин относит к нравственности и соблазнам перемен. Если Горемыкин часто жаловался на такую склонность к лени, неудивительно если собеседники его не понимали и распространяли потом легенды о сонном Горемыкине, как будет с фразой о шубе, превратно толкуемой сплетниками, и многими приписываемыми ему высказываниями.

 Выясняется, что предыдущие 7 месяцев он прожил в бараке и теперь доволен своей квартирой. Испытывал желание съездить в С.-Петербург, но держит дело и ожидание отпуска летом, но может и зимой, если лето займут поездки по служебным делам.

14 декабря 1865 г. Иван Горемыкин вновь изрекает ноты мудрого смирения: «по какому праву будем мы требовать от судьбы того, чего она не давала тем, которые были не хуже нас и сделали больше нас». Из переписки можно составить коллекцию афоризмов. На будущей неделе он собирался в Варшаву.

В 1866 г. И.Л. Горемыкин станет вице-губернатором Плоцкой губернии, а в 1867-м перейдёт в Канцелярию Наместника в Варшаве.

Будущий сенатор, делавший успешную карьеру в Министерстве Юстиции, А.В. Белостоцкий писал 13 марта 1867 г.: «Спешу уведомить тебя, дорогой друг, что ещё не вполне потеряна надежда устранить Гурьева. Сегодня я виделся с Адамовым, Правителем Канцелярии Министерства, и он сказал, что о назначении Гурьева членом окружного суда, в один из провинциальных городов, уже была речь несколько месяцев тому назад».

22 декабря 1867 г. из С.-Петербурга Белостоцкий отвечал на приглашение на свадьбу, что «не в силах отказать себе в удовольствии исполнить твоё желание и потому вторично обещаю тебе явиться в Варшаву ко дню назначенному ждя твоей свадьбы. Меня смущает несколько стужа», «если не захвораю, то в день свадьбы твоей обниму тебя». «Если твоя свадьба будет 7-го, то я выеду из Питера 4-го, буде же 8-го, то 5-го». Г.А. Евреинов получил новую должность в Твери и поэтому не мог быть на свадьбе.

10 марта 1868 г. И.Л. Горемыкин отправлял письмо А.В. Белостоцкому, и получил ответ: «я вполне оценил это доказательство того что и среди полного счастья ты не забываешь людей тебя искренне и неизменно любящих». Из политических новостей Белостоцкий перечислял передачу «усмирительного управления внутр. дел. Царства Польского из Варшавы в Петербург, полное подчинение губернаторов здешнему МВД и Сенату и сравнение власти Наместника с властью Генерал-Губернатора – говорят этому очень противился Берг».

Владимир Гурко, состоявший при И.Л. Горемыкине в 1906 г. заместителем министра внутренних дел, перед смертью в Париже в 1927 г., оставил подробные воспоминания, изданные потом под названием «Черты и силуэты прошлого. Правительство и общественность в царствование Николая II». В них даётся обстоятельная характеристика личности Ивана Горемыкина, заслуживающая критического внимания. Владимир Гурко не знал Горемыкина достаточно близко и долго. Когда супруга Горемыкина в переписке упоминает встречу с Гурко в поезде, вероятнее, она говорит про его отца, Иосифа Гурко.

Они нигде не служили бок о бок, за исключением Особого совещания марта 1905 г. и Совета Министров 1906 г., поэтому Владимир Гурко мало может рассказать о прошлом своего начальника и о его подлинных убеждениях и чувствах. Чаще всего он передаёт внешние впечатления от знакомства и опирается на сложившуюся репутацию Горемыкина и распространявшиеся о нём разговоры. Следует учитывать, что Гурко не только постоянно не был в лагере Горемыкина, но наряду с С.Ю. Витте, вёл интриги против группы сторонников Горемыкина. Гурко говорит как идейный оппонент Горемыкина и как завистливый политик, потерпевший неудачу, сбитый на взлёте и не сумевший добиться достигнутых Горемыкиным высот.

Близко ко времени написания мемуаров, Гурко неоднократно делал публичные выпады против Горемыкина, например, считая что в 1915 г. против него поднималась «справедливая волна» [«Последние Новости» (Париж), 1924, 20 сентября, с.3].

При разнице в возрасте в 23 года и столь же крупной дистанции в личных отношениях, Владимир Гурко не может быть уверен в том, что Иван Горемыкин любил только свою семью и ни к кому другому не испытывал благодарности и привязанности. Это ничем не обоснованный вздор, как и частая аналогичная болтовня о Николае II. Слова «едва ли кого-либо любил» означают лишь, что И.Л. Горемыкин не выказывал свои чувства при Вл. Гурко персонально, а мемуарист склонен к выдумкам на пустом месте.

С таким отношением сталкиваются самые разные политики. Хиллари Клинтон пишет: «если мы слишком сдержанны, нас считают холодными и фальшивыми». Это частое обвинение политиков, обдумывающих и взвешивающих свои слова, не поступающих импульсивно и взбаломошно [H.R. Clinton «What Happened» Simon&Schuster, 2017].

И.Л. Горемыкин в этом соответствовал христианским устремлениям: «не следует выходить из себя, волноваться и малодушествовать при внутреннем нашем борении, ибо это может вредить успеху нашей духовной работы» [Архимандрит Арсений «Духовный дневник» М.: Печатня А. Снегиревой, 1911, Вып.2, с.40].

Владимир Гурко передаёт ходившее к 1895 г. мнение о причастности И.Л. Горемыкина к либеральному лагерю, ввиду его приверженности к законности и неприятию произвола. Определяет он такую причастность по личным связям в Сенате. Но Горемыкин имел самые широкие связи, поэтому не понятно какую именно сенаторскую группу Гурко выделяет и почему называет её либеральной. Изучив конкретные взаимоотношения И.Л. Горемыкина, мнение Гурко приходится признать ошибочным, безответственным легкомыслием мемуариста.

Нет нужды пользоваться левой политической терминологией: приверженность правовой культуре составляет важную часть правомонархической политической доктрины, которой оппонирует либерализм. Главными распространителями либеральных идей были газетчики и профессора, завороженные пантеистической философией. Преподаватели на юридическом факультете Московского университета, например, традиционно составляли оплот западничества, как вспоминал Б.Н. Чичерин про 1840-е [«Русские мемуары. 1826-1856» М.: Правда, 1990, с.173].

И.Л. Горемыкин, как будет видно, неизменно держал преемственность с лучшими монархическими традициями. Тем же отличалось его Училище Правоведения. Николай Лесков в путевых очерках «Из одного дорожного дневника» в сентябре 1862 г. записывал такой разговор в поезде по пути из С.-Петербурга в Вильно: «я уважаю чистую религию и для того сына моего отдала в училище правоведения, чтобы был… ну, понимаете, не то, что из университетов выходят». Т.е., можно быть уверенным, что И.Л. Горемыкин также возражал бы против отнесения его взглядов к либеральным, как Лесков в те же годы, в 1863 г. объяснял свой отзыв в правой «Северной Пчеле» на роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» желанием писать собственное мнение, не заимствованное, «никем не навязанное насильно, по системе новейшего либерализма» [Н.С. Лесков «Полное собрание сочинений» М.: Терра, 1996, Т.3, с.8, 176].

Правый монархист П.К. Щебальский в 1861 г. в «Русском Вестнике» писал о близкой И.Л. Горемыкину проблеме польского шовинизма: «Довольно насилия во имя цивилизации. Европа не забыла ещё Наполеона и его орлов, трепавших Германию и Испанию во имя свободы». Превосходно писал и в 1864 г. М.О. Коялович про «демократически либеральный фанатизм и постоянно тесно связанный с ним деспотизм» [«Забытые страницы польского вопроса» СПбГУ, 2022, с.123, 294].

Ввиду актуальности проблемы, в 1861 г. и Фёдор Достоевский писал об опасных искоренителях предрассудков: «до какого деспотизма может дойти иной либерал!» «чуть мыслит человек не по-вашему – губить его» [Ф.М. Достоевский «Полное собрание сочинений» Л.: Наука, 1979, Т.19, с.48, 58].

Таким либералом Горемыкин не был. Его не обманули ложные огни 1860-х, когда «сотрудники зла начали проклинать старые порядки и старых людей, а высшее сословие, испугавшись проклятий, стало отказываться чуть не от своего рода – своих имён и заиграло словом “свобода”, как маленький ребёнок играет игрушкой, ломая и коверкая её. Дворянство, как легкомысленная бабочка, летело к этому ярко горевшему слову и спалило все свои красивые золотые крылья!» [Е.Ю. Хвощинская «Воспоминания» М.: ГПИБ, 2016, с.84].

И.Л. Горемыкин, боровшийся с обманами либерализма, вполне мог со всем этим согласиться. Присоединившись к стремлению людей 60-х к развитию Империи, он не разрывал с тем лучшим, чем отличалась дворянская культура и оставался живым её воплощением.

После ужасов тоталитаризма в СССР стали писать про жизнь в «либеральной» царской ссылке, сравнительно с концлагерями под дулами автоматов за колючей проволокой. Хотя совершенно верно говорить о безвинности жертв большевизма и о том что революционеры при монархическом строе «сидели за дело», всё же охранительная политика самодержавия либерализмом не является [В.Р. Кабо «Дорога в Австралию. Воспоминания» М.: Восточная литература, 2008, с.165]. Точнее выражается арестованный в 1940 г. во Львове мемуарист, вспоминая про ГУЛАГ: «когда читаешь описание культурно и материально благополучной жизни, которую вели царские заключённые и ссыльные, трудно поверить своим глазам; а ведь именно эти люди свергли царский строй» [Г. Герлинг-Грудзиньский «Иной мир. Советские записки» СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2019, с.22].

Владимир Гурко не пытается ничего рассказать о взглядах Горемыкина в 1860-е, поскольку их не знает. Но и манеру изложения о 1890-х нельзя назвать безукоризненной. «По природе, несомненно, умный, тонкий и вдумчивый, с заметной склонностью к философскому умозрению», И.Л. Горемыкин «считался» «даже сторонником, конечно платоническим, толстовского учения».

Согласно возрасту, взгляды И.Л. Горемыкина сложились в 1860-е. Он стал не просто государственным служащим, польский опыт сделал его идеологом Имперской системы. Позднее анархическое толстовство с этим решительно не вяжется, но на читателей, заставших восхождение Льва Толстого, продолжало действовать его раннее очарование, а на дальнейшие проповеди смотрели снисходительно. В какой части мог Горемыкин разделять взгляды Льва Толстого в 1890-е, видно по статьям идеолога русского национализма Михаила Меньшикова, где он, защищая Л.Н. Толстого, вспоминает про 1860-е, когда «величие ума и чувства не только не встречало подобающего уважения, но принципиально отрицалось, как всё аристократическое». Не одобряя нигилистический лозунг отрицания авторитетов, он призывает уважительно относиться к великому писателю. Трудно согласиться с М.О. Меньшиковым насчёт редкой правдивости и не лицемерности Л.Н. Толстого. Однако в его заслугу правые писатели ставили выступление против идолопоклонства перед политикой и наукой, название более важными любовь и воздержанность [М.О. Меньшиков «Критические очерки» СПб.: Тип. М. Меркушева, 1899, Т.1, с.9-10, 24].

Если же брать более позднюю проповедь непротивления, то она совершенно не приложима к воззрениям И.Л. Горемыкина, применявшего силу в качестве министра внутренних дел ровно в той мере, сколько это было нужно, не злоупотребляя ею и не пасуя перед злом.

Всеми силами отвергал Горемыкин и такое центральное убеждение утопически изуверского толстовства, будто «нельзя быть христианином, имея собственность» [Л.Н. Толстой «Письма 1882-1910» М.: Художественная литература, 1984, Т.19, с.39].

Похоже, Гурко заимствовал вздор о толстовстве из воспоминаний А.П. Извольского, который ошибочно видел в игнорировании Горемыкиным в 1906 г. бессмысленной Г. Думы «столь дорогое Толстому непротивление злу» [«Le Gaulois» (Paris), 1919, 30 mai, p.1].

Владимир Гурко также пишет, что И.Л. Горемыкин «сохранял некоторую приверженность к народническому направлению 60-х годов, причём хвалился своим участием в проведении крестьянской реформы 1864 г. в Царстве Польском, где он занимал должность вице-губернатора».

Понятие народничества используется только как революционное, относительно монархистов правильнее говорить о правом национализме. Положительная практика русского национализма не исключала и даже прямо подразумевала заботу о польских крестьянах, труды на пользу которых составляли гордость Ивана Горемыкина. Их благополучие умножало общее довольство Империи, т.е. вполне соответствовало русским интересам.

Основательность подхода И.Л. Горемыкина к своему делу и его стремление к достижению высшего уровня квалификации выразились в предпринятом им серьёзном изучении истории Польши. Не удовлетворяясь текущим состоянием края, Иван Горемыкин желал выявить самые существенные исторические закономерности, определяющие это положение. Итогом его трудов стали изданные в С.-Петербурге «Очерки истории крестьян в Польше» (1869, 159 стр.).

Автор первоначально предлагал их редакции «Вестника Европы». 17 июля 1869 г. Евгений Утин, отдавая рукопись обратно, предложил сделать «изменения и сокращения. Во всяком случае я прошу Вас не считать это временное возвращение за окончательное, и надеюсь, что Вы будете столь добры и возьмёте на себя труд снова доставить Вашу статью в Редакцию «Вестника Европы», особенно, если Вы решитесь подвергнуть её небольшой ампутации»  [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1438 Л.16].

И.Л. Горемыкин в своём исследовании проводит критический разбор литературы на польском языке. Предметом его изучения является главным образом значение законодательства в национальной жизни. Он видит три основных влияния на юридический быт Польши. 1) право национальное, оно же польское, славянское, земское. 2) римское право, занесённое католическим духовенством. 3) немецкое право от колонистов, что приводило к значительному беспорядку (начало 2-го тысячелетия от Р.Х.).

Говоря о постепенном водворении в Польше тяжёлого крепостного права с начала XVI века, Горемыкин объясняет: «незаметно приносил каждый год свою частицу в общую массу тягостей, угнетавших земледельческое население; одно за другим терялись его права. Начиналось с противозаконного их нарушения, а потом, мало по малу, делаясь общим, беззаконие обращалось в обычай и закон. Нельзя упрекнуть польских крестьян в том, что они не защищали своих прав и своей свободы, но борьба их со всеми обстоятельствами, под влиянием которых сложилась государственная жизнь Польского народа, была не равною борьбою. В этой борьбе, кроме отдалённых славянских преданий, опереться им было не на что, и борьба скоро сделалась невозможною; подавляющая сила обстоятельств взяла своё и крестьянское население принуждено было лишиться всех своих прав на всё время самостоятельного существования Польши».

Исторический опыт давал И.Л. Горемыкину полное обоснование принятия монархических имперских идей. Он указывает, что в России крепостное право в отрицательном смысле установилось с 1719 г. при Петре I, которого русские националисты всегда осуждали за западнические заимствования и абсолютистскую подмену идеи Самодержавия.

Так раз в 1718 г. состоялось убийство Царевича Алексея Петровича, от которого Пётр I желал избавиться для передачи престола наследникам от второго, беззаконного, брака, ради которого он прежде преступным путём удалил в монастырь его мать Царицу Евдокию. Начав против неё новое жестокое преследование в 1718 г., Пётр лично руководил сфальсифицированным следствием, которого стыдились его преемники и от чего ужасаются даже апологеты Петра, так что его можно назвать не только первым большевиком, но и первым чекистом [В.Н. Козляков «Царица Евдокия» М.: Молодая гвардия, 2014].

Точно так и установление крепостного права в Польше произошло в результате навязывания германских аристократических республиканских начал, чуждых славянству. Это влияние не дало возникнуть в Польше сильной монархической власти, которая одна могла защитить права земледельческого населения.

И.Л. Горемыкин: «Каждый шляхтич мог составлять и издавать для своих крестьян какие было ему угодно законы, и никакой контроль не ограничивал его произвола».

«Первым шагом на пути своём к освобождению, обеспечением своей жизни, за которую прежде господин его оплачивался гривнами, польский крестьянин обязан русскому правительству также, как он обязан всеми последующими улучшениями в своём быту, правительствам тех государств, между которыми разделились земли Речи Посполитой. В последние годы самостоятельного существования Польши в пользу крестьян не было сделано ничего».

Сеймы не занимались благополучием крестьян. Кодекс Наполеона не облагодетельствовал польский народ, введя равенство всех перед законом, поскольку за шляхтой осталось всё имущество. И оно продолжило безраздельно править крестьянами, пользуясь этим.

«21 декабря 1807 года издан был декрет, которым предписывалось владельцам давать крестьянам годовой срок, до легального изгнания их из их участков», – И.Л. Горемыкин предоставляет очень полезную информацию для критики революционной бонапартистской политики. Император Николай I 26 мая 1846 г. издал указ, запретив отнимать у хлебопашцев Царства Польского их участки земли, уменьшать их, повышать повинности. Этот указ признал за крестьянами права на землю, существовавшие до введения крепостного права – тогда как Наполеон I закрепил зависимость крестьян от шляхты.

Крестьянскую реформу 19 февраля 1864 г, причастность к которой составляла гордость И.Л. Горемыкина, он называл услугой, на которую «вряд ли было бы способно оказать» «само польское общество».  Только русская монархическая власть – был вывод Ивана Горемыкина, служит естественной опорой как русского, так и польского крестьянства. Закономерность этого он видел в самом распаде Польши и в отсутствии поддержки в народе освободительных восстаний, поднимавшихся шляхтой и интеллигенцией исключительно в своих интересах [И.Л. Горемыкин «Очерки истории крестьян в Польше» СПб.: Тип. В. Демакова, 1869, с.53, 68, 118-122, 130-132, 157-159].

Эта книга представляет ценность для выявления сложившихся к тому времени политических убеждений Ивана Горемыкина. Не только семейные традиции и современные литературные влияния, его опыт государственной службы сформировал стойкие и определённые монархические и националистические взгляды.

Опыт правления Петра I показал серьёзную опасность для русского благополучия западнических влияний. Однако подражательные тенденции остались в Российской Империи и в эпоху Императора Николая I, при котором идея национализма формально победила принцип политических заимствований, Самодержавный правовой принцип одолел абсолютистский произвол. Империя нуждалась в политиках, которые бы отстаивали русские принципы Самодержавия в противовес абсолютистскому угнетению или конституционалистской передаче власти из рук Монарха финансовой олигархии.

Министр внутренних дел (1861-1868) Пётр Валуев, вскоре после выхода в отставку, обращаясь в дневнике к Императору Петру I, выразил сожаление насчёт идейных успехов русских националистов: «если бы не было его, в этот день забытого, не вспоминаемого, почти изгоняемого из отечественных летописей первого русского императора, не было бы и нынешней России, не было бы Академии, не было бы празднуемого юбилея, ни самого Карамзина. Англичане заставляли бы нас покупать опиум в Архангельске, а Погодиных и Аксаковых били бы батогами по царскому указу в Москве» [П.А. Валуев «Дневник» М.: АН СССР, 1961, Т.2, с.415].

Вопреки инерции представлений такого рода, ещё при Николае I в исторической публицистике западничество Петра I получило самую критическую оценку. В 1846 г. можно было прочесть о петровском правлении: «государство было истощено, народонаселение истреблено, природные жители бросали кров родной и бежали далеко от родины. В селениях оставались старый да малый, и нищета дошла до крайности» [А.С. Хомяков «Всемирная задача России» М.: Институт русской цивилизации, 2008, с.571]. «Время после Петра Великого являет новую односторонность, ужасную крайность, до какой когда-либо достигал народ: доходило до того, что мы вовсе отрекались от нашей истории, литературы, даже языка» [К.С. Аксаков, И.С. Аксаков «Литературная критика» М.: Современник, 1982, с.31].

Фигура Петра I осталась дискуссионной, даже из числа славянофилов её продолжали защищать те же М.П. Погодин и А.С. Хомяков. Уход из МВД противника славянофилов П.А. Валуева кажется особенно закономерным, поскольку в его дневнике постоянно выражено непонимание идеи, оправдывающей владычество русских в Польше, идеи, способной победить стремление поляков к независимости. Сенатор К.Н. Лебедев писал о Валуеве, что после второго брака с Вакульской он стал «немножко» поляком и космополитом. Упрёки властей Империи в отсутствии осознанной стратегии в отношении поляков выдвигали оппозиционные историки и позднее. Относительно политики в Польше Валуев оппонировал Милютину.

П.А. Валуев зарекомендовал себя и как противник муравьёвской политики аграрной политики в Польше [А.И. Миловидов «Освобождение крестьян Северо-Западного края и поземельное устройство при графе М.Н. Муравьёве» Вильна, 1901, с.49].

Но как видно по работе И.Л. Горемыкина над влиянием русской политики на благополучие польских крестьян, положительные задачи властями Империи вполне сознавались и реализовывались. В июле 1866 г. Горемыкин получил серебряную медаль за деятельность по устройству крестьян в Царстве Польском. Эта награда последовала за почётной медалью к усмирению мятежа 1863 г. [А.Г. Звягинцев «Роковая Фемида. Драматические судьбы знаменитых российских юристов» М.: АСТ, 2010, с.129].

И.С. Аксаков, в отличие от М.Н. Каткова, считал польское восстание 1863 г. народным. Он ссылался на то, что сопротивление Наполеону в Германии тоже считается народным, хотя крестьянство не принимало в нём активного участия. Однако посещение Польши отвратило его от симпатий к польскому сепаратизму. Из Вильно в 1863 г. Аксаков писал: «нигде в России сельское население не доведено до такого унижения и до той крайней нищеты, как в здешнем крае». Он рассчитывал, что «строгая и справедливая администрация поставит народ на место панов» [А.А. Тесля «Последний из «отцов»: биография Ивана Аксакова» СПб.: Владимир Даль, 2015, с.345, 352].

Относительно роли в восстании шляхты справедливости ради не помешает отметить и что сравнительно с русским разделом Польши, австрийская оккупация по-настоящему ударила по помещикам в Галиции. Их права собственности на имения не были гарантированы, замки и земли подвергались конфискации, вводилось завышенное налогообложение. «Многие помещики полностью покинули свои земли» [Н.П. Голицына «Моя судьба – это я» М.: Русскiй Мiръ, 2010, с.97, 102].

Реализацию пожеланий Аксакова о подъёме крестьян отметил белоэмигрантский писатель родом из Гродненской губернии: «граф Муравьёв не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои интеллигенции» [И.Л. Солоневич «Россия и революция» М.: ФИВ, 2007, с.98]. Из Гродно П.И. Небольсин, член губернского присутствия по крестьянским делам, 4 сентября 1866 г. писал о произведённом политическом влиянии на белорусов: «здесь крестьяне оживились русским духом: к польскому – отвращение; ко всему русскому льнут» [«Переписка И.А. Голышева с разными учёными лицами» Владимир, 1898, с.91].

Об этом писали даже близкие Герцену славянофилы, обличая его за поддержку революционного насилия, которое лишало всякого смысла критику правой монархической политики: «вы повторяли гнусные клеветы продажных польских публицистов и приберегали своё негодование для Муравьёва, который в три месяца поднял на ноги и оживил целый забитый народ» [Ю.Ф. Самарин «Собрание сочинений» СПб.: Росток, 2016, Т.3, с.565].

Сосланные в Сибирь бунтовщики устроились там неплохо. В мае 1890 г. Чехов из Томска писал семье, что поляки, сосланные в 1864 г., после амнистии уезжали отсюда, но вернулись: «здесь богаче». Менее обеспеченные поляки продолжали служить писарями на станциях [А.П. Чехов «Письма 1890 – февраль 1892» М.: Наука, 2009, Т.4, с.80].

Граф М.Н. Муравьёв в записке об устройстве Северо-Западного края, 14 мая 1864 г. поданной Александру II, называл этот край населённым 5/6 вполне русскими православными людьми, в интересах которых край не должен быть признаваем польским. Граф предлагал устранить польскую пропаганду, возвысить русскую нацию и православие, для чего заняться прочным устройством быта крестьян и их образованием в православном и русском духе. Он также предлагал водворять в край на переселение русских крестьян и управлять краем преимущественно русскими чиновниками, добиться подлинной независимости русских крестьян от польских помещиков, обеспечить правильную оценку земельных угодий мировыми учреждениями [«Из бумаг графа М.Н. Муравьёва» // «Старина и новизна», 1898, №2, с.300-305].

Для проведения в жизнь решительно всех указанных пунктов и понадобился переезд в Варшаву И.Л. Горемыкина.

Бюджет Царства Польского за 1865 г. показывал серьёзную финансовую поддержку со стороны Империи, и со следующего года, во избежание недовольства со стороны ревнителей русских интересов, польский бюджет был объединён с имперским, как того желал сотрудник Государственной канцелярии А.Н. Куломзин, с которым Горемыкину предстоит познакомиться. Благодаря помощи со стороны русских, польские губернии со временем стали доходными [Е.А. Правилова «Финансы империи. Деньги и власть в политике России на национальных окраинах. 1801-1917» М.: Новое издательство, 2006, с.176, 198]. «После поземельного устройства 1864 года развитие местной промышленности и ремёсл пошло весьма быстрыми шагами». Промышленное производство Варшавы выросло с 1876 г. по 1893-й на 62%, а ремесленное на 422% [А.С. «К столетию третьего раздела Польши» Варшава, 1895, с.28-29].

 Советник министров Империи, экономист И.И. Янжул объяснял значительный рост промышленности Царства Польского русской правительственной опекой и оплатой товаров из карманов русских же потребителей. Он писал про «многомиллионный долг Польши русской империи за создание и столетнее поддержание её промышленности» [И.И. Янжул «Воспоминания о пережитом и виденном в 1864-1909 гг.» М.: ГПИБ, 2006, с.365].

В декабре 1866 г. Н.А. Милютина поразил нервный удар, он полгода лечился в Баден-Бадене с женой Марией Агеевной. К ним приезжали Ю. Самарин и В. Черкасский, подавший в отставку с болезнью Милютина [И.С. Тургенев «Письма. Июнь 1867 – июнь 1868» М.: Наука, 1990, Т.8, с.9, 47, 284].

Управление Черкасского звали лучшим временем для Холмского края, его уход объясняли влиянием поляков, имевших связи в Петербурге [«Сборник клуба русских националистов» Киев, 1911, Вып.3, с.30]. 26 апреля 1868 г. Свербеева передавала слухи: «поговаривают, что кн. Черкасский будет министром просвещения» [«Переписка И.С. Аксакова и Е.А. Свербеевой (1861-1885)» СПб.: Пушкинский Дом, 2022, с.196]. Юрий Самарин 13 февраля 1869 г. писал о выдвижении его единомышленниками кн. Черкасского на пост градоначальника [«Я любил вас любовью брата…». Переписка Ю.Ф. Самарина и баронессы Э.Ф. Раден (1861-1876) СПб.: Владимир Даль, 2015, с.98]. 5 декабря 1870 г. К.П. Победоносцев приводил мнение сторонников Черкасского, уверенных, что пока его карьера везде окончена, но при необходимости о нём вспомнят, что и произойдёт в войну 1878 г. [«Новый Мир», 1994, №3, с.210].

Личный вклад И.Л. Горемыкина в благополучие Польши считался весьма значительным даже спустя полвека, когда к юбилею крестьянской реформы его пригласили на торжества в Варшаву. Были отмечены его заслуги «в качестве комиссара по крестьянским делам Пултусскаго уезда» Варшавской губернии. Он «принимал деятельное участие во введении реформ. Приглашение сделано И.Л. Горемыкину до назначения его премьером» [«Русское Слово» (Москва), 1914, 2 февраля]. 50-летие приходилось на 19 февраля, и ближе к этому дню в газетах портрет Горемыкина, комиссара по крестьянским делам «первого призыва», размещали сообща с фотографией польских крестьян, приезжавших в 1864 г. в Петербург благодарить Императора Александра II [Иллюстрированное приложение к «Новому Времени», 1914, 15 февраля].

О работе И.Л. Горемыкина в 1860-е есть редкое мемуарное свидетельство. После получения учёной степени в Германии и возвращения в Россию, в гостях у брата Михаила, губернатора Плоцкой губернии в Польше, Николай Егорович Врангель, будущий искусствовед, отец белого генерала Петра Врангеля, познакомился с вице-губернатором И.Л. Горемыкиным, занимавшим эту высокую должность с 1866 г. по 1869-й.

Н.Е. Врангель спрашивал у своего брата, чем ему заняться в жизни. Губернатор сказал, что насчёт гражданской службы лучшую консультацию даст его заместитель, «он в этих вопросах дока. Чиновник в квадрате». Они поговорили на обеде в присутствии офицера Генштаба Щербатова. «Горемыкин на все мои вопросы отвечал любезно и обстоятельно, но ничего мне не разъяснил. Из его слов выходило, что нужно сделать одно, но, принимая в соображение разные обстоятельства, совершенно другое. – Уж эти мне чиновники! – сказал Щербатов, когда Горемыкин уехал. – Ты спросишь его, который час, а он тебе обстоятельно доложит, как измеряется время, как изобрели часы, какие бывают системы часов, – но который час, он тебе никогда не скажет» [Н.Е. Врангель «Воспоминания. От крепостного права до большевиков» М.: НЛО, 2003, с.111].

Характеристика И.Л. Горемыкина как образцового и выдающегося чиновника очень показательна. Причём важно заметить, что в вопросе устройства человека на службу не может быть прямого и однозначного ответа – тут важно, какими качествами обладает конкретная личность. Н.Е. Врангель явно не для того был предназначен, и его брат справедливо предупреждал: «лучше брось. Ты не выдержишь». Обстоятельный и расчётливый И.Л. Горемыкин мог заметить то же в характере барона.

Запись Н.Е. Врангеля о Горемыкине похожа на воспоминания о руководителе русской политики в Польше Н.А. Милютине: «это был истинно даровитый человек, но чиновник». «Всю жизнь он провёл в канцелярии», «он не имел кроме чиновничьего, иного образа мыслей, не знал, кроме канцелярских, иных способов» [Из записок М.А. Унковского // «Огонёк», 1906, 4 сентября, №18, с.138].

Мемуаристы таким способом пытались уязвить бюрократов, но в действительности давали высшую похвалу их профессиональной принадлежности и соответствию их призванию.

9 мая 1869 г. И.Л. Горемыкин отправлял ещё одно письмо А.В. Белостоцкому, который в ответ рекомендовал ему из соображений продвижения его карьеры «почаще повторять свою физиономию в М-ве Вн. Дел, и особенно у Мансурова (с которым к сожалению не знаком и потому не могу лично к нему обратиться за справками) и серьёзно спросить его намерение чтобы в скором времени дать должность вице-губернатора или нет. Весьма не мешало бы тебе также просить его, чтобы тебе дали какое-либо поручение, ибо тогда можно было бы скорее подняться, что о тебе не забыли бы». «Необходимо приводить больше личной энергии», «надеяться на то, что особи, стоящие во главе административного управления будут оценивать деятелей, а не назначать только тех, которые им попадаются на глаза, едва ли основательно. Поэтому прими дружеский совет, и хоть на короткое время, но по чаще приезжай в Петербург и являйся к своему равнодушному начальству» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.409 Л.18].

Родственник Ивана Логгиновича, А.Д. Горемыкин, на 1866-1869 г. был назначен Подольским губернатором. 16 октября 1869 г. В.П. Мещерский в письме Наследнику называл его бестактным, но честным. «Самый русский» из 3-х губернаторов в Польше [В.П. Мещерский «Письма к великого князю Александру Александровичу. 1869-1878» М.: НЛО, 2014, с.280].

В письме от 26 ноября И.Л. Горемыкин попросил А.В. Белостоцкого навести справки в МВД о желательном порядке представления Келецкого губернатора к Наместнику. В ответе Белостоцкий рекомендовал сообщить министру ВД представление «о тебе», а министр подаст рапорт в Сенат. «Иногда Наместник сам представляет Сенату, из которого дело идёт» на заключение МВД. Похоже, переписка шла об официальном уведомлении Наместнику насчёт книги «Очерки».

Будущий председатель Г. Совета И.Я. Голубев, вместе с которым учился в юности И.Л. Горемыкин, 18 декабря 1869 г. писал ему: «Любезный друг Иван Логгинович. На днях Алексей Васильевич [Белостоцкий] по твоему поручению передал мне твои «Очерки истории крестьян в Польше». Приношу тебе искреннюю благодарность за эту книгу. На праздниках я с особенным удовольствием примусь за чтение её и заранее уверен, что найду в ней весьма много интересного. Я не имел случая поздравить тебя, когда состоялось твоё назначение на нынешнюю должность, но относительно принесения поздравлений я не держусь пословицы: лучше поздно, чем никогда. Постараюсь не запоздать поздравлением когда ты получишь следующую в административной иерархии должность, и тогда уже поздравлю не только тебя, но и ту губернию, которой придётся состоять под твоим управлением» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.585 Л.1].

Далее И.Я. Голубев попросил устроить его брата, штабс-капитана Финляндского полка, «которого ты быть может помнишь по Училищу», на административную должность в Царстве Польском, где действовали усиленные оклады. «Он мечтает о должности, которая приносила бы до 1200 р. в год». Для такого устройства необходимо было знать местных начальников в губернском или уездном правлении.

И.Л. Горемыкин выразил «готовность» «пристроить его», и 13 января 1870 г. Иван Голубев благодарил, «что с особенною предупредительностью вызываешься помочь моему брату в приискании места». «Брат мой хочет выждать твоего приезда в СПбург, чтобы подробнее переговорить с тобою и выслушать твой совет». «Книгу твою я успел прочесть – и с большим интересом, как и предполагал. Тебе пришлось познакомиться с многими источниками и немало порыться в архивной пыли. У меня на подобную работу не хватило бы терпения, и потому я с особенным уважением смотрю на лиц, занимающихся историческими исследованиями». И.Я. Голубев пожелал И.Л. Горемыкину скорейшего перехода на службу в великорусские губернии, считая что служба и жизнь в Польше не столь приятна, чем в более родных краях.

 В 1870 г. либеральный «Вестник Европы» увидел в книге И.Л. Горемыкина в первую очередь работу чиновника и потому отнёсся к ней с претензией: это «официальная записка, составленная добросовестно, но крайне сухо, игнорирующая внутренний быт крестьян и почти только указывающая на главнейшие законодательные меры, которые изменяли их положение. Г. Горемыкин не особенно хорошо овладел и этой не широкой темою, допустив в свою весьма необъёмистую монографию многочисленные повторения, и расположив материал, преимущественно в первой половине книги, довольно неудачно. Впрочем, в нашей исторической литературе этот труд всё-таки не бесполезный» [«Вестник Европы» (С.-Петербург), 1870, март, с.478].

Этот журнал Василий Розанов обвинил, что тот «не написал ни одного доброго слова о Христе, о христианстве, о церкви», предпочитая им Маркса и Лассаля, «вечно грыз любивших Россию людей» [В.В. Розанов «Последние листья» СПб.: Кристалл, 2002, с.116]. 11 июня 1870 г. чуть ли ни точно про номер с рецензией на И.Л. Горемыкина, Фёдор Достоевский написал Н.Н. Страхову: «какое подлое подлаживание под уличное мнение. Самая последняя казёнщина либерализма». Противопоставляя «Вестнику Европы» национально ориентированные журналы, Достоевский заявлял М.П. Погодину: «моя идея в том, что социализм и христианство – антитезы» [Ф.М. Достоевский «Письма 1869-1874» Л.: Наука, 1986, Т.29, Кн.1, с.127, 262].

В письме к редактору «Вестника Европы» М.М. Стасюлевичу 1 октября 1871 г. А.К. Толстой критиковал опасное направление журнала: «отрицание религии, семейства, государства, собственности, искусства – это не только нечистота, – это чума». «Учение и пропаганда отрицания находят себе пристанище даже в таких журналах, которых редакторы их не исповедуют, как, например, в Вашем». «Нигилизм будет отрицать всё на свете, но его самого никто не смей отрицать! Гвалт!» [А.К. Толстой «Дневник. Письма» М.: Классика, 2018, Т.5, с.446-447].

Монархисты отнеслись к труду Горемыкина с полным одобрением, используя его в обзоре положительной деятельности русских властей при подавлении мятежа 1863 г. Н.К. Щебальский в изданной у М.Н. Каткова в 1882 г. книжке про политику Н.А. Милютина обозначил в источниках: «во всём касающемся польского крестьянства мы руководствовались Моллером и Горемыкиным».

В современной научной литературе отмечается безусловное превосходство исследований Н.И. Костомарова над первой книжкой молодого И.Л. Горемыкина. Ничего удивительного, судя по разности их занятий. Костомаров возглавлял кафедру русской истории в 1859-1862 г. [«Исторический факультет Санкт-Петербургского университета» СПбГУ, 2004, с.8].

Горемыкин не профессиональный историк, кто всю жизнь посвятил изучению источников. Работа Горемыкина – труд политика, стремящегося понять Польшу, её состояние и нужды, для уяснения линии современной русской политики в Польше. Горемыкин дал полное опровержение спекуляциям о бессмысленности, бесполезности или непоследовательности действий русской администрации.

 Вместе с тем, историки отмечают особенностью труда Горемыкина использование главным образом польских авторов, внимание Горемыкина к взгляду самих поляков [Л.М. Аржакова «Польский вопрос и его преломление в российской исторической полонистике XIX века». Дисс. д.и.н. СПбГУ, 2014, с.322-323].

Владимир Гурко замечал явную любовь И.Л. Горемыкина к своей семье. В 1869 г. Иван Горемыкин породнился с именитым семейством Капгер. Насколько оно было высокопоставленным, можно увидеть по тому, как упоминается в дневнике Петра Валуева за 1861 г. сенатор Александр Христианович Капгер. 6 января 1862 г. есть запись про нескончаемые визиты сенатора Капгера, а в примечании к своим записям Валуев в 1868 г. добавляет, что тогда генерал-лейтенант Капгер ревизовал Калужскую губернию с целью наложить узду на действия по крестьянскому делу губернатора В.А. Арцимовича. Но губернатор оказался «умнее» сенатора. «Единственным полезным последствием было то, что Капгер сам себя потопил и что с тех пор он не всплывал» [П.А. Валуев «Дневник министра внутренних дел» М.: Изд. АН СССР, 1961, Т.1, с.112, 139, 323].

А.Х. Капгер представил Арцимовича к ордену Св. Анны, стал его другом и защитником. Как отмечалось выше, в деловых отношениях с Арцимовичем в Польше состоял Горемыкин.

Александра Ивановна Капгер, которая вышла замуж за Ивана Горемыкина, являлась дочерью брата генерала, Ивана Капгера (1806-1867), который тоже был сенатором, а также военным юристом. О нём можно прочитать в записках другого крупнейшего деятеля эпохи Императора Александра II, военного министра Дмитрия Милютина: с 1856 г. И.Х. Капгер начал пересмотр военно-уголовного устава, а летом и осенью 1861 г. «приходилось заниматься с сенатором Капгером, которому поручено было, также моим предместником, составление нового устава о воинских преступлениях и наказаниях» [Д.А. Милютин «Воспоминания 1860-1862» М.: Российский архив, 1999, с.244, 270].

Исходя из воспоминаний барона Врангеля, Ивана Горемыкина не следует представлять чрезмерно засушенным бюрократом в качестве вице-губернатора Плоцкой губернии, хотя бы из того, что там он нашёл даму своего сердца, с которой ему будет суждена долгая совместная жизнь на полвека и смерть – в один и тот же час и миг. Супружеская верность и сохраняющаяся на протяжении всей жизни пылкая привязанность к спутнику жизни у Горемыкиных заставляет вспомнить о Государе Николае II и Царице Александре, о генерале Петре Краснове и неразлучной с ним Лидии Фёдоровне, министре Дмитрии Сипягине и княжне Александре Павловне. У всех них прослеживается общий психологический тип.

Чёрствый сухарь не мог бы вызвать к себе сильных чувств, а зародились они в годы службы нашего героя в Польше. В октябре 1864 г. другая дочь Ивана Капгера, Софья, вышла замуж за полковника Н.Н. Медема, который в 1865 г. недолго пробыл Плоцким губернатором, а с 1866 г. стал губернатором Варшавским. По годам службы Ивана Горемыкина следует предположить его знакомство с Александрой Капгер в связи со свадьбой сестры.

После женитьбы Александра Ивановны переехала жить в его усадьбу в село Белое и её супруг оставался на службе в Польше. Из переписки между ними можно увидеть, что это не брак по расчёту и он не вызван родительским принуждением. 19 октября 1869 г., в первом из сохранившихся писем между ними Александра писала: «в пятницу в пять вечера получила твоё дорогое послание, а твои ласки были мне несказанно приятны». «Верю, что Бог нас не оставит и в будущем» … «Какое я тебе скучное письмо пишу, право, даже совестно посылать. Вчера вечером у нас был втроём весьма оживлённый разговор о замужестве, об отношении невесты к жениху, о власти родителей. Маман была противного нас мнения, но под конец разговора нам всё-таки удалось склонить её на нашу сторону. Я стараюсь по мере возможности не горячиться» … «Думаю о Тебе постоянно» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.595 Л.2 об.].

Со стороны левых нигилистов в те же годы звучала совершенно иная критика основополагающих принципов христианского брака, призывающая не «бояться общественного мнения», «давать воли своим влечениям», не связывая себя «перед лицом общества и церкви» [Д.И. Писарев «Сочинения» М.: ГИХЛ, 1955, Т.2, с.40].

До 31 декабря 1869 г. Александра отправила Горемыкину 51 письмо, отвечать удавалось не столь регулярно. Она утешала возлюбленного и заверяла, что не будет сильно скучать, не получая столь же частых ответов: «Друг, не тоскуй», «не утомляй себя, меня это мучает. Ради Бога, подумай о себе», – отправила она 28 ноября 1869 г. из С.-Петербурга. «Никому я всё это не говорю, как Тебе и вообще Ты один только знаешь всё что у меня на душе». Желая перевода мужа поближе к себе, она сообщала об открывшейся вакансии в Пскове и предлагала написать Трепову об этом. «Друг мой родной, делай как Ты думаешь лучше, ты ведь знаешь это лучше, а я вполне и во всём тебе доверяю. Сообщаю тебе это только как рассказываемый мне слух, может быть ещё это не скоро сделается и тогда легко устроится дело».

В письме из С.-Петербурга Александра Ивановна 31 декабря 1869 г. сообщала о посещении мадам Арцимович и долгой с ней беседе. Это подтверждает предложенное определение адресата приведённых ранее черновых писем. «Она мне очень нравится, и мы напоследок поцеловались очень дружески».

В.А. Арцимович характеризовался в юридической литературе человеком решительным и многоумным. Будучи с 1866 г. пятнадцать лет сенатором Уголовного кассационного департамента, он активно поддерживал лучшие стороны судебного порядка [С.К. Гогель «Правительствующий Сенат в XIX столетии. Компетенция. Делопроизводство. Уголовный процесс. Охранение прав личности» СПб.: Сенатская типография, 1911, с.119].

Также, в 1869 г. академик пейзажной живописи Павел Джогин выполнил три картины усадьбы Горемыкиных карандашом. Джогин прославился множеством этюдов из Новгородской губернии.

До встречи Александры с мужем оставалось целых 50 дней. «Это ещё очень много, хотя вообще 50 д. не очень большой срок». «С новым годом, друг мой дорогой, и с старым счастьем, могу сказать что желаю» «только того же счастья». В письме она отправила супругу прядь своих волос.

Тем временем приближался момент рождения их первенца. 1 февраля 1870 г. А.И. Горемыкина писала: «у меня вчера был очень тревожный день». Относительно сроков врач «объявила, что я ошибаюсь, и ошибаюсь на целый месяц». Она была очень взволнована тем, что супруг не сможет присутствовать при родах. Заранее советовалась насчёт намерения «взять ту самую русскую няньку», «говорят она хорошо ходит за маленькими детьми». «Ещё раз умоляю тебя не слишком тревожиться». «Буду писать каждый день хоть несколько слов».

На другой день, 2 февраля обещанные несколько слов были такими: «Маман и Соня друг друга не понимают, о многом говорят, но рассуждения их вовсе не действуют, всё остаётся по-старому и пережёвывается опять и опять».

20 февраля 1870 г. у них родилась дочь Александра. Меж тем, Горемыкину пришлось пережить ещё одну тяжёлую утрату, 11 марта 1870 г. умерла его младшая сестра, Капитолина Логгиновна Фуфаевская, едва успевшая выйти замуж 7 января того же года.

Исследователи замечают, что преимущественно русские чиновники в Царстве Польском заключали браки в течение первых лет службы. Так вышло и с И.Л. Горемыкиным. После рождения детей можно было подать прошение о прибавке 15% к жалованию или о выдаче пособий [«Библиография. Археография. Источниковедение» М.: Старая Басманная, 2017, Вып.3, с.36].

Тогда И.Л. Горемыкин занимался завершением работ по составлению сборника административных распоряжений. Он отлучался на несколько дней в Петербург в связи с появлением на свет дочери, а из-за кончины сестры запросил начальство отлучиться в Новгородскую губернию и Петербург на три недели. Горемыкин, судя по не датированному черновику обращения, решился на просьбу, «чтобы отлучка моя была сопряжена с наименьшим ущербом для моих служебных обязанностей, так как в конце будущего месяца» потребуется «увеличение занятий по поводу рекрутского набора» и введения в действие «административной реформы». «Барон Медем в свою очередь полагает, что я совершу свою поездку с начала будущего месяца по возвращении его из предпринятого им в настоящее время объезда губернии».

Николай Фуфаевский, супруг покойной Капитолины, 5 мая 1870 г. писал И.Л. Горемыкину: «Голубчик мой Ваня, поручение твоё: сделать справку и уведомить Н.А. Фелисова исполнено недели три тому назад, но Фелисов до сих пор ещё не был в Петерб., так что я начинаю думать, что он или болен или моё письмо до него не дошло – почему намерен сегодня написать ещё раз. – Много благодарю тебя и А.И. за портреты, хотя они оба вышли не совсем согласно с натурой». «Тебе надо пополнеть, чтоб ты был совершенно похож, – а в портр. А.И. черты лица вышли грубоватее». «Портрет К. [Капитолины] вышел удовлетворителен насколько можно требовать при снятии с карточки, для этого должен быть совершенно особый аппарат, которого ни один Петербургский фотограф не имеет» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1344 Л.1-2].

В другом письме Н. Фуфаевский писал о страхе за трудные роды Александры, поздравляя с первым появлением дочери. Фразу «обстоятельства жизни превратили меня в пуганую ворону» можно понять, что Капитолина умерла именно от родов.

28 мая 1870 г. А.И. Горемыкина приехала в Варшаву, добираясь к нему: «чувствую себя совсем хорошо, спала отлично, к лекарствам ни разу не прибегала». За собою у вице-губернатора Горемыкина она запрашивала выслать карету.

А.В. Белостоцкий 3 марта 1871 г. приглашал И.Л. Горемыкина «зайти ко мне» в С.-Петербурге для передачи разговоров, по всей видимости, о губернаторских должностях. «Если бы ты пожелал ехать в провинции, то затруднений бы не представилось и даже» «были бы очень рады, но в Петерб. пока есть только должности без содержания».

На время отпуска супруг смог приехать к Александре Ивановне. А 3 апреля 1871 г. «снова для нас настала пора писем» – Иван Логгинович вернулся в Польшу. Александра вдогонку прислала ему 2 мая «целый короб Петербургских историй и сплетен». «Про Муланова рассказывают, что он будет назначен в Рим, но это ещё не верно. Одесская история занимает всех. Государь очень недоволен Коцебу и что приказ где велено было сечь розгами был подписан Алек. Дмитр. Но в скобках прибавлено «по повелению» Коцебу. Возмутительно!». В Одессе жил её брат Михаил Капгер.

Используя свои связи в столице, жена снова и снова пыталась найти супругу более подходящее для совместно семейной жизни место службы. Делала она это осторожно и с разрешения мужа: «напиши мне об этом, иначе меня это будет мучить – ты знаешь как мне больно, если ты чем-нибудь недоволен, но если это так, то не скрывай от меня, а скажи откровенно, оно лучше». Среди тех, кто дружественно интересовался их служебными планами, упоминался Александр Дмитриевич Нератов. А.И. Горемыкина ссылалась на него 20 мая 1871 г.: «если ты в министерстве юстиции тотчас можешь получить лучшее место, то оно выгоднее, если же нет и придётся ждать год, другой, то расчёт иной и лучше остаться. Я с ним согласна». 22 мая она передала не оправдавшиеся слухи, что государственный секретарь А.А. Половцов станет министром юстиции («вот будет хорошо»). Шумахер уходит и назначается сенатором – если речь про директора Хозяйственного департамента МВД А.Д. Шумахера, то он получил назначение в Сенат в 1879-м. Знакомство с петербургскими слухами научило Горемыкина ни во что их не ставить.

23 мая 1871 г. жена уведомила, что их управляющий имением Фелисов «здоров совсем и велик и толст по-прежнему». В связи с отъездом в Царство Польское Горемыкин выдал ему доверенность на принятие дел в имении.

24 мая Александра Ивановна предупредила, что 12 июля Император Александр II будет в Варшаве. 26 мая по пути в Петербург «в вагоне встретили Гурко, который чуть было не навёл на нас тоску, он такой скучный». Письма мужу она посылала каждый день весь май и июнь 1871 г., в них мало политики, в основном про встречи с соседями, это Нератов, Бюнтинги, Дараган, Медем. В ноябре она призналась, что ни за что не променяла бы жизнь в усадьбе на житье в какой-нибудь даче.

На съезде боровичских землевладельцев 30 сентября – 1 октября 1871 г. обнаружилось, что только один И.Л. Горемыкин составил запрошенную у всех записку о имеющейся породе скота и методах разведения. В ней отмечена необходимость скота главным образом для удобрений к производству хлеба, т.к. сбыт молока может покрыть цены на корм только при наличии «значительного центра потребления». Далее Горемыкин подробно описал какая именно разновидность породы наиболее подходит местным климатическим условиям. Выведением её занимался А.А. Сухарев, бывший «попечителем И.Л. Горемыкина». Такой сорт скота существовал также в имениях Л.Л. Кастанды, генерал-адъютанта Лутковского и в имении князей Елисеевых. Съезд под председательством князя А.А. Суворова благодарил И.Л. Горемыкина за составление записки, прочитанной перед собравшимися секретарём съезда К.Ф. Лупандиным [«Земледельческая Газета», 1972, 15 апреля, с.244-245].

В другой подготовленной И.Л. Горемыкиным записке рассматривались условия обработки пашни и её стоимость.

А.В. Белостоцкий 19 февраля 1872 г. писал И.Л. Горемыкину: «я всё надеялся, что получу возможность сообщить тебе что-либо определённое по части реформы судебных установлений в Царстве Польском, но к сожалению в наших государственных сферах медленность образцовая и столь насущный вопрос остаётся целыми годами без разрешения. Разрешения этого вопроса я с нетерпением ожидаю в твоих интересах, ибо думаю, что если ты пожелаешь служить в нашем Министерстве, то всего удобнее тебе было бы устроиться в том управлении, которое вероятно образуется по делам Царства. Если ты желаешь непременно служить в Петербурге, то едва ли можно придумать для тебя что-нибудь лучшее». «По слухам, вопрос о суд. реформе в Царстве будет рассматриваться в Госуд. Сов. не ранее мая – потому распоряжения по введению едва ли начнут ранее конца года». «Ты столько истратил трудов для этого края, что благоразумие требовало бы ещё потерпеть и дождаться какого-нибудь результата» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.409 Л.26-27].

5 июня 1872 г. Белостоцкий написал, что виделся с Александрой Ивановной и узнал что И.Л. Горемыкин приедет в С.-Петербург только в июле. «Существует предположение из нескольких знакомых с привислинским краем лиц образовать отдел, который бы по примеру отдела при МВД по крестьянским делам, под непосредственным руководством Министра занимался введением реформы в Царстве Польском. В числе лиц, которые войдут в этот отдел предусматривается наш общий знакомый Н.Д. Рычков, который много занимался у нас эту зиму и очень хорошо заявил себя. Я думаю, если у тебя желание перейти в наше ведомство, то для начала всего лучше будет поступить в этот отдел, из которого переход на более или менее высшую должность не будет затруднителен. После 15 июня М-вом будет управлять О.В. Эссен, который кажется очень расположен к тебе и потому ты будешь иметь возможность с ним объясниться».

Отто Эссен (1828-1876), сенатор и заместитель министра юстиции, активный сторонник судебных уставов 1864 г.

В ожидании перемен приходилось продолжать терпеть долгие разлуки. 17 июля 1872 г. перед встречей Александра Ивановна послала приветствие: «милый, дорогой Друг мой, сегодня последний раз я пишу тебе несколько словечек – не хочу, не хочу больше писать, – хочу Мушу целовать!». 20 сентября о себе и дочери: «Твои две женщины себя ведут примерно, здоровы и не слишком скучают после Твоего отъезда». 1 декабря 1872 г. у них родилась вторая дочь Татьяна.

С 1869-го до 1873 г. Иван Горемыкин оставался вице-губернатором Келецкой губернии.

Переписка с женой возобновилась 11 января 1873 г. В корреспонденции отмечен траур по смерти Великой Княгини Елены Павловны, сестры Императора Николая I. Известно, что она была близка Н.А. Милютину и использовала своё влияние для поддержки его начинаний [И. Гофштеттер «Забытый государственный человек Николай Алексеевич Милютин» СПб., 1901, с.17]. О её политическом содействии имеется великое множество кратких положительных откликов в мемуарах. Из критических мнений о В.К. Елене Павловне есть весьма редкое суждение, будто, имея хорошие намерения, «на полтинник она правду говорила, а на два рубля врала» [«Тургенев и его современники» Л.: Наука, 1977, с.204].

«Преемники Милютина отличались усердием и вследствие этого усердия в несколько лет разобрали по частям всё воздвигавшееся им строение. Деятельность их рассчитана была на близкое расстояние» [Л. Страшевич «Взгляды Н.А. Милютина на учебное дело в Царстве Польском» СПб., 1897, с.17].

Такой отличительной переменой стал запрет разговоров на польском языке в стенах школы в 1872 г. Эффективность этой меры оспаривалась сторонниками Милютина. Свои наблюдения по этому поводу приводил А.И. Деникин в воспоминаниях «Путь русского офицера».

Среди правых оппонентов Н.А. Милютина можно отметить довольно полезную полемику газеты «Весть» с Ю.Ф. Самариным, чья неразумная типично славянофильская недооценка основных достоинств Российской Империи давала основание обвинять его лично в демократическом цезаризме и ненависти к дворянству, ввиду борьбы Самарина с важнейшим монархическим принципом неравенства [А.Э. Котов «Русский политический предмодерн: забытые «консерваторы» второй половины XIX века» СПб.: Владимир Даль, 2019, с.199].

Из литературных новостей жена И.Л. Горемыкина упомянула рассказ «Конец Чертопханова» из «Записок охотника» Ивана Тургенева. Он вышел в «Вестнике Европы», 1872, №11. Тургенев одно время отгораживался от Герцена и польского восстания, объявлял себя монархистом и оказал влияние на появление серии антинигилистических романов талантливых писателей Всеволода Крестовского, Болеслава Маркевича и др. И.С. Тургенев ввёл в моду использование термина «нигилист» вместо бывшего в ходу до 60-х определения «красный». В 70-е его постепенно стало сменять понятие «социалист».

17 февраля 1873 г. А.В. Белостоцкий написал И.Л. Горемыкину: «Я душевно порадовался, узнав на днях, что ты переходишь на службу в столицу и получаешь хорошую должность».

На финансовые операции Горемыкиных указывает письмо из Ревельского банка насчёт акций.

Именной высочайший указ 20 июня назначил вице-губернатора Горемыкина членом временной комиссии МВД по польским крестьянским делам [«С.-Петербургские Сенатские Ведомости», 1873, №53, с.1].

1 июля 1873 г. супруга писала из с. Белое с расчётом на то что Иван Логгинович едет к Варшаве. За июль сохранилось ещё три письма.

Из Киева Н. Фуфаевский писал 28 июля 1873 г., касаясь вопроса о возможной выгодности вложения средств в ж/д строительство: «Известие о твоём переселении из Польши в Петерб. меня очень обрадовало», «для тебя лично как мне кажется по многим причинам это будет выгоднее». «На желание твоё изложенное в письме, должен тебе сказать, что в настоящее время с явлением на сушу г-а Блиоха», положение дел с ж/д изменяется, «предпринимать что-либо нахожу крайне не рациональным, и мой совет ждать пока всё ясно не обрисуется и тогда уже начать действовать» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1344 Л.5-6].

24 января 1874 г. И.Л. Горемыкину отправили приглашение в Варшаву на праздничный обед в честь 10-летия 19 февраля.

28 августа 1874 г. Александра Ивановна писала, что ждёт возвращения мужа из Варшавы.

Однако 9 сентября 1874 г. И.Л. Горемыкин выступил поручителем при венчании в Преображенском соборе Одессы Михаила Капгера. В следующем году тот станет восприемником при крещении сына Горемыкина, Михаила Ивановича [О.В. Капгер «Род Капгер» СПб.: Роза ветров, 2014, с.267].

В юбилейном издании «LXXV» говорится, что в 1874-м г. было решено сохранить ограниченные права пользования крестьянами не принадлежащими им лесами. «Для собрания по этому предмету сведений и составления этих положений был командирован И.Л. Горемыкин, обозревший до того некоторые лесные хозяйства в Пруссии».

В другой работе Михаил Корнилович относит к 1875 г., помимо обозрения Пруссии, осмотр И.Л. Горемыкиным и польских губерний для установления правил пользования лесами, на какие крестьяне имеют частичные права пользования. Следовало выработать порядок защиты лесов от вырубки при том чтобы не нарушить права крестьян. 31 декабря 1875 г. составленные с этой целью правила были утверждены Императором Александром II. В 1898 г., уже будучи министром, Горемыкин лично будет участвовать в дальнейшей разработке этих правил.

Как можно убедиться, И.Л. Горемыкин был занят деятельным разрешением наиболее актуальных проблем, указываемых современниками, каково общее ослабление нравов, расстройство финансов, не обходя вниманием и «вырубки лесов» [«Дон-Кихот русского монашества. Жизнь и творчество игумена Антония (Бочкова) (1803-1872)» СПб.: Пушкинский Дом, 2010, с.45].

В соответствии с трудами И.Л. Горемыкина был выпущен и Указ 29 декабря 1875 г. об обязательном разверстании состоящих в общем пользовании пастбищ, а также правила о межевании крестьянских земель.

В 1876 г. на И.Л. Горемыкина было возложено наблюдение за введением правил о порядке пользования лесами. Также он выпустил издание правил о порядке утверждения приговоров крестьянских сходов для раздела общинных земель на подворные участки.

1 августа 1876 г. Иван Логгинович получил признание жены: «хорошо понимаю чувство тоски, которая овладела тобой по возвращении в душную петербургскую квартиру» – когда в деревне удивительная погода. «Неудачи сербов меня ужасно печалят, а человеколюбие нашего общества, людей как Самарин, Склифософский и др. меня приводит в восторг».

И.Я. Голубев в письме А.И. Горемыкиной 4 октября 1876 г. упоминает что её муж направился по служебным делам в Польшу. «Теперь газеты более интересны чем когда-либо». Голубев звал неизбежной войну с Турцией. «Не сочтите меня, на основании этого признания, за шовиниста, увлекающегося панславинистическими утопиями» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1498 Л.1-2].

Получив письмо И.Л. Горемыкина из Келеца, 20 октября 1876 г. жена посочувствовала ему: «вижу, что ты очень занят и очень устал», «когда-то закончится эта скучная скучная поездка!».

25 января 1877 г. писала в Варшаве по пути к нему: «в тоску же много ссор и сплетен, а это ужасно». Снова пришлось терпеть разлуку 19 октября: «без тебя на Белой живётся совсем не так приятно, но я так уже привыкла к нашей однообразной жизни, так с нею обжилась».

За ревностную службу 1 января 1878 г. И.Л. Горемыкин пожалован кавалером ордена Св. Станислава 1-й ст.

10 июня 1878 г. Александра Ивановна передавала мужу что увлекается чтением в бессонные ночи, а после отъезда Ивана Логгиновича «на Белой стало гораздо тише».

3 сентября 1878 г. в с. Белое «слава Богу, ничего особенного не имею сообщить Тебе. Все мы здоровы и веселы. Я уже совершенно вошла в старую колею и наше путешествие кажется мне давно минувшим сном. Провожу весь день с детьми, которые милы и ласковы».

В письме за 18 сентября 1878 г. подробнее расписан распорядок семейного быта: «Ты улыбаешься, и скажешь, Ленчик, ты верно днём транжирила своё время, ничего не делала, а теперь говоришь, что тебе не было времени. Как это ни странно, а это всё-таки так. Вот слушай: встаю я в 8 ½  – пью кофе в 9 ½  — хозяйничаю, распоряжаюсь, хлопочу до 11 ч. Тут, присутствовала при уроке детей до 12 ½  — до часу заставляю детей рисовать у меня, в час завтрак – тут  идём гулять все вместе и возвращаемся около 4 ч. – в четыре урок музыки – в 5 ч. обед – возня с детьми, кофе, чтение русское детям вслух, — пока они бегают, работа и разговор, — молитва с ними, — от 8 до 9 игра на фортепьянах правильная, каждый день, — чай, заказывание обеда, хозяйство: распоряжения и вот смотришь уже одиннадцать часов. Теперь, муша моя, я вижу что ты уже меньше улыбаешься, а если улыбаешься, то улыбка хорошая» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.595 Л.68-235].

Летом 1879 г. А.И. Горемыкина писала мужу из с. Белое. От 12 августа есть ориентировка на место пребывание: «надеюсь что ты не останешься в Петербурге до среды».

Духовный настрой И.Л. Горемыкина использовать все свои возможности в благих целях сохранился в принадлежащей его перу и скреплённой подписью записке 30 марта 1880 г. в С.-Петербурге: «в Писании сказано: ищите и обрящете, просите – и дастся вам». Сообразно с этим и «мудрость народная говорит» «спрос не беда». «Будьте уверены, я сделаю всё что смогу, чтобы удовлетворить Вашу просьбу. Искренне преданный Вам И. Горемыкин».

Из Минска Н. Петров 27 апреля писал: «благодарю» «за Вашу обо мне память и за дружбу, которую Вы мне оказываете, помогая мне сформировать личный состав моих сослуживцев» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1088 Л.3].

В следующие месяцы от Горемыкина к Петрову приезжали ещё сотрудники, получавшие назначение исправниками.

10 мая 1880 г. А.И. Горемыкина из с. Белое снова просила супруга приезжать к ней скорее, сообщала о здоровье троих детей: «Мишу катают на коляске по зале, чем он очень доволен». 25 мая она же благодарила: «лошадки хоть куда – прелесть, – масть мне очень нравится, и я вполне довольна, и благодарю ещё раз за этот милый подарок».

В 1880 г. Горемыкин участвовал в сенаторской ревизии саратовской и самарской губерний. Горемыкин состоял старшим чиновником при сенаторе Шамшине и занимался исследованием экономического состояния крестьянства и их юридического положения. По результатам ревизии Горемыкиным был составлен подробный отчёт.

Когда Горемыкин стал министром внутренних дел, Иван Иванович Шамшин, следуя специально утверждённому церемониалу, помогал графу Гейдену перевозить большую Императорскую корону из Зимнего дворца к Николаевскому вокзалу при подготовке к Коронации Николая II.

Н. Петров, писавший о дружбе с И.Л. Горемыкиным, 23 сентября 1880 г., беспокоился: «Что же будет с Временной Канцелярией на время Вашего отъезда? Я знаю что наконец-то она замечена» «сравнительно с другими заведениями Министерства».

Сенаторские ревизии 1880-1881, согласно циркуляру МВД, выявили несоответствие исполнения полицейских должностей урядников их замыслу и не удовлетворение потребности охраны порядка. Это было связано с личными недостатками служащих [«Русское Богатство», 1887, ноябрь, с.177]. В данном случае мемуарист не путает, что Шамшин и другие сенаторы ещё и определяли влияние ссылки политических преступников на общественное настроение [С.М. Проппер «То, что не попало в печать» М.: СМЛ-групп, 2024, с.117].

Задачами по части МВД было определить крестьянские настроения, ценить работу земств и их личный состав, рассмотреть санитарные условия городов, положение евреев. По судебном ведомству полагалось расследовать составление суда присяжных, работу адвокатов, порядок исполнения судебных постановлений. М.Т. Лорис-Меликов собирался определить по данным сенаторских ревизий направление дальнейших работ правительственных учреждений и порядок их преобразований [С.С. Татищев «Александр II. Его жизнь и царствование» М.: Эксмо, 2010, с.414-417].

Ревизия просматривала дела губернского правления, собирала статистические сведения об экономическом состоянии, рассматривала сведения о помощи крестьянам, пострадавшим от неурожая. Принимались жалобы на действия мещанских старост и учреждений всех уровней от волостных до губернских. Рассматривались жалобы на медлительность судопроизводства. Ревизии подверглось Самарское губернское присутствие по крестьянским делам и аналогичные уездные присутствия. Сенатор Шамшин задавал вопросы предводителям дворянства, председателям земских уездных управ о работе земских учреждений. Разбирались дела о лихоимстве земцев.

Знание земства изнутри И.Л. Горемыкин почерпнул и от исполнения им самим несколько трёхлетий обязанностей гласного Боровичкого уездного собрания в родной Новгородской губернии.

13 октября 1880 г. А.И. Горемыкина писала мужу: «Ты, друг мой золотой, там впрочем не скучай, я в душе – конечно рада Твоему путешествию». По пути из С.-Петербурга И.Л. Горемыкин должен был побывать в Москве. Супруга рекомендовала ему посетить там в Малом Театре пьесу В.А. Крылова «Дело Плеянова»: «по газетам – это совершенство. Я воображаю, как ты занят, в какой суете». 22 октября А.И. Горемыкина сообщает: «с нетерпением буду ждать письма из Москвы. Хорошо сделал, что взял Кошелева, Тебе удобнее, и спокойнее. Успешному окончанию Твоего ж. дор. дела тоже радуюсь, и надеюсь что эти деньги пойдут, отчасти, на удовольствие Тебе» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.596 Л.25-34].

Отец одного из министров адмирала Колчака, гласный Самарской городской думы и служащий городской Управы, когда шло проектирование железной дороги, старался добиться проведения линии возле своего родного города. По-видимому, рассказ идёт о дороге, строительство которой было начато в 1885 г. «Он поехал в Петербург и там вёл переговоры, но никто не принимал его предложения всерьёз. Ему помог Иван Логгинович Горемыкин, тогда ещё молодой человек. Он отнёсся к проекту отца внимательно и дружески, особенно после того, как увидел, что у отца нет личной выгоды в этом деле. Отец понял, что, на его счастье, он не пытался дать взяток: люди, бравшие деньги, не были способны повлиять на окончательное решение. Вопрос состоял в том, где и как встретить нужных людей. Для создания полезных связей нужны были месяцы, петербургские чиновники неохотно вступали в отношения с чужаками.  Горемыкин стал советчиком и помощником отца в этом.  Он ввёл отца в дом влиятельного человека и посоветовал принять участие в карточных играх, показать хорошую игру, но в конце проиграть.  При этом не рассказывать поначалу о планах, с которыми он приехал в Петербург. Видимо, отец произвёл хорошее впечатление на хозяев, так как они стали его приглашать в дом. Прошло два месяца прежде, чем он познакомился с помощником министра путей сообщения. Тут он раскрыл свои карты и был приглашён для официальной встречи в министерство. Отцу удалось убедить чиновников изменить прежний проект, что и было сделано». В связи с таким поведением Горемыкина и других служащих его круга в семье Неклютина были убеждены, что высшие чиновники Империи честны, старательны, и не подвержены коррупции. Они видели в И.Л. Горемыкине крупные заслуги перед городом и способность «предвидеть события» [К.Н. Неклютин «От Самары до Сиэтла. Воспоминания министра Колчаковского Правительства» Самара, 2011, с.27-29].

Н.Г. Неклютин в 1896 г. будет одним из представителей Самары на Коронации. Его сын, в 1918 г. — председатель самарского союза промышленников, рассчитывая на монархическую реставрацию, дал отличную характеристику эсерам, которые признавали за ним чрезвычайный ум: «мы понимаем разницу между вами и большевиками, но ваша власть, которая нас немного прирежет, но не дорежет, так же нас не успокаивает» [«Гражданская война на Волге» Прага, 1930, Сб.1, с.63].

В РФ господствующее социалистическое направление имеет именно такой эсеровский характер. А сравнительно с честностью И.Л. Горемыкина, коррупционная стоимость допуска к встрече с деятелями из правительства колеблется в размере 150-300 тысяч долларов. Значительно выше цена президента, свои цены есть и у глав регионов. Общий объём коррупции в РФ исчисляется в десятки и даже сотни миллиардов долларов в год [А. Роксборо «Железный Путин: взгляд с Запада» М.: Альпина Бизнес Букс, 2012, с.312]. Для сопоставления разных режимов, на 1995 г. цена встречи с премьер-министром оценивалась всего в 5 тыс. долл. [В. Стрелецкий «Мракобесие» М.: Детектив-пресс, 1998, с.78]. Точно такие же коррупционные системы работают и в современной Англии [«Дилеммы Британии. Поиск путей развития» М.: Весь мир, 2014].

Сравнительно с примером от К.Н. Неклютина совсем другие представления о чиновниках Империи хотят внедрить историки и публикаторы, не желающие вникать в смысл печатаемых ими документов, лишь бы они обличали бюрократию. К примеру, осенью 1890 г. Владимир Крутовский писал Г.Н. Потанину: «не имеете ли Вы, Григорий Николаевич, ходов через кого-нибудь к Горемыкину или Дурново, дабы объяснить им, что за сокровище мы имеем и чем это отразится на Енисейской губернии. Доносы, шпионство, взяточничество – самое отвратительно и страшное покровительство всем кабатчикам, торговцам, полное игнорирование общественного мнения, обделывание личных делишек и устройство своих приятелей удобнее к казённому пирогу – вот теперь программа действия» – обвинял он губернатора Теляковского. Составитель и комментатор считает, что имеется ввиду И.Л. Горемыкин, возглавлявший МВД с 1895 г. В 1890-м же в С.-Петербурге закрыли газету «Восточное обозрение», и сибиряки-автономисты хотели восстановить её в Иркутске, что в итоге удалось. Упоминается, безусловно, генерал-губернатор Восточной Сибири, располагавшийся в Иркутске в 1889-1900 г., Александр Дмитриевич Горемыкин. Дипломат Ю.Я. Соловьёв в мемуарах ошибочно зовёт его братом И.Л. Горемыкина.

Сибирские историки никак не могут вылезти из советских штанишек на лямках: биографы Крутовского без изменений и проверки воспроизводят его ругань по адресу властей, не пытаясь её удостоверить, уточнить, сличить с точкой зрения администрации и красноярских монархистов. Видимо, по причине той же слабой исследовательской инициативности происходит путаница с именем И.Л. Горемыкина. В 1897 г. тот же Крутовский пишет про Горемыкина: «последний, как большая колода, давит всё в Восточной Сибири, и у него, кажется, идеал его деятельности – на десять лет заморозить местную жизнь». А в комментариях к письму той же А.В. Бродневой, инициалы снова проставляются И.Л., даётся отсылка к предыдущему упоминанию Крутовским, но Горемыкин теперь становится генерал-губернатором Восточной Сибири. Форменную необъективность характеристик из переписки Крутовского его биографы замечают в одном лишь случае. 6 апреля 1892 г. он отзывается о корреспонденциях А.П. Чехова: «пошлость и гадость», «бред пьяного человека» [А.В. Броднева «Кто Вы, доктор Крутовский?» Красноярск, 2014, с.41-42, 54].

Сразу становится видно, что отзывы Крутовского о писателе Чехове из-за его публикаций в консервативной печати приблизительно столь же вздорно неуместны, как о губернаторах и чиновниках. Сторонники революционной пропаганды завязли в двойных стандартах, не замечая этого.

3 ноября 1880 г. из письма к Григорьеву А.И. Горемыкина узнала что её супруг уже в Саратове. И.Я Голубев в недатированном письме выражал свою поддержку: «веруя в благотворность предпринимаемой ревизии, я самым искренним образом желаю Вам полного успеха в» «исследовании и в изыскании средств к действительному излечению многих наших болезней».

А.В. Богданович, собиравшая у себя в дневнике наиболее невероятные сплетни и самое наглое злословие, в 1896 г., без указания имени источника, сообщала о министре, будто во время ревизии Шамшина И.Л. Горемыкин «потащил с собой целый арсенал всевозможных флаконов, банок и туалетных аксессуаров» [А.В. Богданович «Три самодержца» М.: Вече, 2008, с.159].

Есть редкое воспоминание о ревизии от графа Анатолия Дмитриевича Нессельроде, относившегося к Горемыкину с предубеждением, обусловленным идеологическими расхождениями. Насколько глубоко они простирались станет ясно, если отметить, что он был масоном, спонсором партии эсеров, вышедшим из русского подданства – полный антипод Горемыкина, все причины для ненависти ясны.

 Лорис-Меликов назначил 4 сенаторских расследования: Ковалевского, Половцова, Мордвинова и Шамшина. При Шамшине состояли сотрудниками И.Л. Горемыкин, М.М. Серебряков, К.К. Арсеньев и А.Д. Нессельроде, внук великого канцлера, в скором времени помрачивший память о предке, а пока что – служащий министерства юстиции. Нессельроде на протяжении 14 месяцев почти ежедневно общался с Горемыкиным и он опровергает вымысел Витте, будто Горемыкин бросил либеральные взгляды в 1895 г.:

«Подбородок и губы побриты, длинные бакенбарды начали седеть, и он заботится о них с особенным кокетством. Выглядит как нотариус или старомодный морской офицер. Его водянистые серо-зелёные глаза невыразительны и отражают только довольство и уверенность. Он говорил медленно и холодно, казалось, взвешивая каждое слово, вышедшее из его уст. И то, что он произносил, оказывалось раздражительно банально. Его отрекомендовали И.И. Шамшину через Делянова (будущего графа). Отвечая за ревизию земского самоуправления, он проявил узкие и ретроградные бюрократические склонности. И как все верные монархисты, он был юдофобом».

Несмотря на отпускаемые колкости, за ними можно рассмотреть характерные положительные черты Горемыкина. Нессельроде вспоминает совместные ежедневные обеды у сенатора с саратовским губернатором М. Тимирязевым. Уже тогда сотрудником при Горемыкине стал А.А. Хвостов. Также ассистировал Горемыкину Юрий Владимирович Трубников, будущий член Г. Совета и сенатор при Адмирале Колчаке в Омске.

Хвостов и Трубников разделяли идеи Горемыкина, шокировавшие либералов. Согласно наблюдению Нессельроде, в 1880 г. Горемыкин придерживался ровно тех же «антилиберальных» взглядов, что и затем во главе МВД, когда они снова встретились. Горемыкин убеждённо противопоставлял привязанность Трону и Православию опасным еретическим идеям западных пропагандистов и еврейских революционеров [A. de Nesselrode «Pages de mes souvenirs. I.L. Goremykine» // «La Tribune juive» (Paris), 1922, 22 Decembe, №153. P.2-3].

«Еврейская Трибуна» известна регулярными публикациями клеветнических материалов о русских монархистах. Даже эти воспоминания будто специально приурочены к соседней статье масона Якова Юделевского с ложными тезисами, будто «Протоколы сионских мудрецов» были подделаны Департаментом Полиции, и в 1895 г. их собирался представить Императору Николаю II какой-то министр внутренних дел. Т.е., чуть ни самого Горемыкина пытались подверстать под лживую пропаганду о «Протоколах» и откровения Нессельроде объявились как по заказу.

«Была очень полезна и поучительна издававшаяся в течение нескольких лет после революции «Еврейская Трибуна». К сожалению, евреи спохватились и закрыли этот великолепный рефлектор, освещавший еврейские подкопы» [«Двуглавый Орёл» (Париж), 1929, 12 ноября, №33, с.1583].

По самым точным исследованиям теперь известно, что А.Д. Нессельроде был масоном и в декабре 1918 г. присоединился к эмигрантскому масонскому комитету в Париже [А.И. Серков «История русского масонства. 1845-1945» СПб.: Изд-во им. Новикова, 1997, с.128]. Ранее жандармы отмечали крайне либеральные выступления А.Д. Нессельроде в саратовском дворянском губернском собрании [Л.В. Ульянова «Политическая полиция и либеральное движение» СПб.: Алетейя, 2020, с.211].

Надо полагать, что Горемыкин правильно понимал необходимость ограничения чрезмерной еврейской миграции. Назначенный в декабре 1872 г. членом еврейской комиссии под председательством заместителя министра внутренних князя Лобанова-Ростовского, выдающийся историк В.В. Григорьев утверждал: «вопрос еврейский есть вопрос о возможности самостоятельной русской жизни, или о гибели русского народа», поскольку отмена черты оседлости и повсеместное расселение еврейства угрожает вредными последствиями в экономическом, нравственном и политическом отношении [Н.И. Веселовский «Василий Васильевич Григорьев по его письмам и трудам. 1816-1881» СПб.: Издание Императорского Русского Археологического Общества, 1887, с.249].

С такими же актуальными инициативами против опасного и вредного миграционного потопа выступали все наиболее выдающиеся европейские правые политики. М. Тэтчер в 1978 г. говорила: «люди действительно с опасением наблюдают, как страна наполняется выходцами из иной культуры». «Мы должны открыто рассмотреть вопрос о прекращении иммиграции» [Жан Луи Тьерио «Маргарет Тэтчер» М.: Молодая гвардия, 2010, с.215].

Русские монархисты поднимали вопрос об опасности любой существенной миграции независимо от определённой этнической разновидности. К примеру, в Союзе Русского Народа Н.Е. Марков обращал внимание на число привлекаемых к работам китайцев и корейцев на Дальнем Востоке.

В правой газете со ссылкой на сравнительно достоверное немецкое католическое издание утверждали, будто Горемыкин «считается откровенно антигерманским и антисемитским» [«La Libre Parole» (Paris), 1895, 7 novembre, p.1].

Во французской прессе можно найти попытки разобраться в личности Горемыкина путём сопоставления противоположных суждений о нём. Не подписанная статья «Министерство Горемыкина» стремится объяснить, почему именно он неожиданно для многих заменил Витте и возглавил правительство. С одной стороны, Горемыкина клеймят как типичного русского бюрократа, лодыря, искателя удовольствий. Таким его представляли враждебные России газеты в Австро-Венгрии. В Вене уверяли, будто Николай II сделал худший выбор. Однако те кто обращает внимание на реальную карьеру Горемыкина, указывали на другую сторону: не будучи либералом, Горемыкин написал «блестящие» юридические исследования. «Замечательный» отчёт, приготовленный им в результате ревизии сенатора Шамшина, «поставил его в центр внимания» [«Le Temps» (Paris), 1906, 6 mai].

В статье особо подчёркивается, что непубличный характер государственной службы Горемыкина не позволяет судить его, поскольку для вынесения определённого приговора его критики не имеют никаких данных.

Как говорится в духовной литературе про подобное злоречивое изобилие лжи, «многословие требует клеветы» [«Посмертные вещания преподобного Нила Мироточивого Афонского» СПб.: Воскресенie, 2000, с.103].

В декабре 1880 г., ближе к Рождеству, И.Л. Горемыкин приезжал в С.-Петербург, его жена радовалась 14 декабря: «главное что скоро, скоро ты будешь здесь. Все ожидают тебя с нетерпением». В семейной переписке упомянуты её встречи с Лукояновым, Евреиновым, Ковалевским, Гартманом и др. «Дорогой мой, приезжай скорее на Фурштат., тогда будет хорошо». Несколько следующих лет Горемыкин продолжал жить в собственном доме на Фурштатской, 50.

Вскоре после Нового года им снова пришлось разъехаться. 29 января 1881 г. в С.-Петербург И.Л. Горемыкин прислал свой портрет и письмо через Г.А. Гревеница. По мнению жены, «карточка весьма недурная, только немного слишком в профиль». «В такой форме никто никогда тебя не видел, и Николай даже не узнал барина в эполетах». Относительно карьерных перспектив, А.И. Горемыкина в том же письме передала сообщение близкого друга их семьи, А. Нератова, относительно предложения Мосолова, явившегося к нему от имени министра Льва Макова. Мосолов предлагал И.Л. Горемыкину «вице-директорство» (в МВД Л.С. Макова), с тем чтобы немедленно принять эту должность, «не окончив ревизии». А. Нератов сразу же за И.Л. Горемыкина отказался от такого предложения, не считая нужным даже тратиться на запрос в Саратов: «быть в зависимом положении, из 4 переходить в 5 кл., бросив ревизию, всё это теперь не время». «Он уверен что Ты не будешь недоволен его ответом».

Всё это едва ли даёт основание относить И.Л. Горемыкина непосредственно к команде М.Т. Лорис-Меликова. Но интересно что уже при Императоре Александре II И.Л. Горемыкин лично стал известен самым высокопоставленным министрам.

Дочь Горемыкина Татьяна 1 февраля писала ему: «была свадьба и Саша Нератов нёс образ». «Сегодня мы приглашены к Мирским». 15 февраля Татьяна добавила красочную деталь: «волков так много, что они гуляют по саду» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.643 Л.5об.-9об.].

В феврале И.Л. Горемыкин располагался не в Саратове, как ранее, а в Сердобске, вернулся в Саратов в марте.

Катастрофа 1 марта 1881 г. отражена в письме А.И. Горемыкиной мужу из С.-Петербурга, на следующий день: «Отчаяние, ужас, смятение наполняют душу в ту минуту». «Да ужас! ужас! ужас! слов нет, чтобы выразить все чувства от впечатления, которые все, все переживают со вчерашнего дня! Тяжкий гнёт камнем лежит на сердце – всё это произошло так скоро, так неожиданно, так бесчеловечно! Узнали мы страшную весть полчаса после происшествия».

И.И. Шамшин в 6.45 утра 2 марта из Саратова отправил телеграмму И.Л. Горемыкину в Балашов, сообщив о покушении «посредством подброшенных под экипаж разрывных бомб. В три часа 35 минут Его Величество в Бозе почил».

Т.И. Горемыкина писала 15 марта: «На месте где убили Государя, сделана из цветов часовня, в двери висит образ Божьей Матери; там висят короны, кресты и ветки из цветов. Мария Фёдоровна была вчера в крепости посмотреть на покойника».

В следующем месяце они повидались, а 29 апреля повторяется сожаление Александры Ивановны о вынужденной разлуке: «снова начинается корреспонденция». 1 мая она получила первое письмо И.Л. Горемыкина из Самары.

Из Петербурга Горемыкину 1 мая отправили весть, что Лорис-Меликов подал в отставку и его просьба уже принята. «Кто его заменит пока неизвестно, но поговаривают о том, что Игнатьев. Со вчерашнего дня Абаза бывал и тоже подал просьбу об увольнении», вместо него с докладом отправился Бунге. «Говорят, что Лорис уезжает на днях за границу» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1438 Л.61-62].

Помимо того, из Саратова Горемыкин получил уведомление от своего сотрудника, что его ждут там «для разговоров по городским делам. Материалы по ревизии Гор. управы собраны и готовы для передачи Вам». Горемыкин переслал в Саратов объяснения управ, которые его корреспондент назвал канцелярскими отписками, от бесполезности которых «все мы так жаждем избавиться». К июньскому приезду Горемыкина в Саратов готовились справки по поводу этих объяснений.

Татьяна Ивановна писала 3 мая 1881 г. про брата: «Миша был очень болен, но теперь ему лучше». «Мама отдала в наём Канюгины». «Желаю тебе благословение и защищение Господа Бога».

Обе дочери И.Л. Горемыкина, Александра и Татьяна, обучались в каком-то брюссельском пансионе. Татьяна в какой-то момент заслужила звание первой ученицы по древней истории. И.Я. Голубев писал: «Вашим дочерям суждено упрочить в Бельгии более справедливое мнение о России и Русских» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1498 Л.49].

А.В. Белостоцкий 4 мая в письме сообщил о переменах в правительстве, которые состоялись, но ещё не опубликованы официально: «Вместо Лориса назначен Игнатьев, а вместо последнего – Островский. Вопрос об отставке Абазы ещё не разрешён, и как говорят, он остаётся до окончания сессии Г. Совета 15 мая и в преемники ему называют Бунге». «Завтра, как ходит слух, подаёт в отставку Милютин. О Каханове говорят также что он остаётся только на самое короткое время».

В бумагах И.Л. Горемыкина есть датированный 23 мая 1881 г. памятный листок с записью: «вопрос об увольнении Каханова от должности товарища Министра ещё не разрешён, хотя преемником его называют уже Гейнса. Директором Департамента Общих Дел предназначается староста Исаакиевского собора Богданович» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1440 Л.8].

Горемыкин мог соприкасаться с выпускником Училища Правоведения М.С. Кахановым когда тот был псковским губернатором в 1868-1872 годах. С августа 1880 г. Каханов являлся заместителем Лорис-Меликова. В качестве кандидата упомянут, по-видимому, генерал Александр Константинович Гейнс, который в 1863 г. руководил разгромом польских мятежников при Калише. С сентября 1878 г. Гейнс – Одесский градоначальник, причислен к МВД, с ноября 1880 г. – Казанский губернатор. Его назначение на указанную должность не состоялось.

В письме от 28 мая 1881 г. А.И. Горемыкина из Приютино передавала министерские слухи насчёт возможного назначения Воейкова, которого Иван Логгинович ранее встречал у А. Нератова. 6 июня Александра Ивановна написала: «в минист. называют уже нового кандидата на тов. мин.: Дмитрия Самарина», «место Воейкова по земскому отделу пока только предположение».

Результаты ревизии И.Л. Горемыкин изложил в записке, положенной в основу дальнейших работ Земского отдела МВД. За эту работу он получил орден Св. Анны 1-й ст.

28 декабря 1881 г. вышло «Положение о выкупе наделов в помещичьих имениях губерний великоросских и малорусских». Со следующего года Горемыкин вошёл в состав комиссии, занимавшейся выработкой правил в развитие этого положения.

В газетах печатали уведомление о производстве члена временной комиссии по крестьянским делам губерний Царства Польского И.Л. Горемыкина в чин тайного советника [«Харьковские Губернские Ведомости», 1882, 1 февраля, с.2].

Осенью 1882 г. вышли правила, способствующие приобретению недвижимой собственности или аренды земель в северо-западном крае: в Ковенской, Виленской и Гродненской губерниях. Эти правила предназначались для многочисленной шляхты, не сумевшей доказать своё дворянство и платившей помещикам за пользование их землёй.

27 декабря 1882 г. И.И. Шамшин писал что во время встречи с И.Л. Горемыкиным в С.-Петербурге забыл спросить об «окончании известного Вам дела князя Щербатова с его крестьянами. Вы знаете это дело лучше, чем я, знаете князя Щербатова». «Что же касается до других пробелов в нашем разговоре», «то их осталось так много, что их нельзя заменить письмом». Шамшин писал что дорожит Горемыкиным и привязан к нему.

В январе-феврале 1883 г. супруга И.Л. Горемыкина писала ему из Брюсселя, в мае она уже вернулась в с. Белое.

И.И. Шамшину И.Л. Горемыкин сообщил об окончании упомянутого дела князя Щербатова. 19 января Шамшин продолжал благодарить его: «я конечно не забуду ни оказанной мне Вами услуги, ни доброго участия, которое Вы не раз во мне принимали, ни Вашей доброты, ни того, что даже в тех случаях, когда происходила какая-нибудь неизбежная шороховатость, отношения с Вами не переставали быть приятными». Шамшин спрашивал о положении в Сенате: «В чём дело? Почему Д.Н. Набоков не держит своё обещание? и когда он его сдержит».

3 февраля Горемыкина уведомили, что всеподданнейший доклад о его отпуске представлен к разрешению, но министр не ездил лично к Александру III, а послал записки, которые вернутся с резолюциями сегодня. Ожидалось, что к заграничному выезду Горемыкина нет препятствий.

Из письма Шамшина от 27 февраля следует, что И.Л. Горемыкин выехал за границу на отдых, что огорчило князя Щербатова, который хотел поблагодарить его в С.-Петербурге. Оба корреспондента продолжали ставить между собой задачи общего улучшения крестьянского строя и устранения революционных угроз. Шамшин писал о наблюдаемой им в деревне, как и по делу Щербатова, вражде «не к разорителю и угнетателю лично, а к тому, кто имеет ещё остатки собственности, немножко развивается, как плод существующего строя вещей», что может перейти «во вражду к порядку. Но остановить её можно лишь в зародыше. Два министра, один за другим, видели для этого только одно пресловутое средство – конституцию. Третий, кажется, не считает необходимым никакие средства». Шашмин имеет ввиду последних управителей МВД М.Т. Лорис-Меликова, Н.П. Игнатьева и Д.А. Толстого (1882-1889). «Я часто вспоминаю о Ваших добрых отношениях ко мне во время ревизии и незачем прибавлять, что вспоминаю о них с большою к Вам благодарностью. Между строками Вашего письма звучат эти добрые отношения».

Сблизившийся с И.Л. Горемыкиным И.И. Шамшин может считаться его единомышленником. Показательно общее их отвержение  бесполезных конституционных химер, а также основанное на долгой совместной работе восприятие И.Л. Горемыкина как самого инициативного политика, а не инертного, лично занятого самыми важными вопросами крестьянского устроения. По воспоминаниям графа И.И. Толстого, Шамшин, помногу выступавший в Г. Совете, придерживался очень консервативных, т.е. крайне правых взглядов [И.И. Толстой «Мемуары» М.: Индрик, 2002, с.238].

Шамшин далее писал 6 июня, что во время Коронации в Москве «свидания ограничивались мимоходными встречами». «Когда Вы переезжаете в Петербург? Состоялось ли Ваше назначение? Предложил ли Вам Грот своего товарища?». «Приняли ли Вы предложение Грота?».

Горемыкин 15 июня 1883 г. вошёл в состав Консультации при министерстве юстиции и принял обязанности заместителя обер-прокурора отделения по крестьянским делам 1-го департамента Сената.. 17 июля он получил и официальную должность Горемыкин зам. обер-прокурора. Следует думать, это и есть исполнение обещания министра юстиции.

27 октября 1883 г. Александра Ивановна просила мужа привезти из С.-Петербурга в подарок сыну «маленький ящик с красками», тетрадку для раскрашивания. «Ещё прошу несколько стёкол для ламп с двойными фитилями. Все сломаны» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.597 Л.39].

В печати появлялись упоминания о выделении крестьянского департамента из состава 1-го Департамента Сената в самостоятельное учреждение, и о назначении И.Л. Горемыкина обер-прокурором 1-го Департамента [«Харьковские Губернские Ведомости», 1883, 29 октября, с.3].

Сенатор И.И. Шамшин 12 декабря 1883 г. писал И.Л. Горемыкину: «из газет я знаю, что дело образования Вашего отделения Первого Департамента идёт вперёд. Будет ли оно решено к первому январю? Я с большим нетерпением жду, когда Ваше служебное положение примет определённый характер. Будете отвечать мне, напишите подробнее, как и на что можно рассчитывать. Особенно подробно расскажите мне, как Вы поживаете» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1384 Л.2об].

29 января 1884 г. А.И. Горемыкина снова писала из с. Белое: «в усадьбе и в доме всё благополучно, всё тихо и мирно».

С 1 февраля 1884 по 1891-й И.Л. Горемыкин служил обер-прокурором 2-го департамента Сената, называемого крестьянским. В обязанности департамента входило толкование законов по крестьянскому праву, определение правильности применения законов, слежение за соблюдением положенных пределов власти правительственных учреждений. Рассмотрению в департаменте подлежали дела по представлению министров и губернских присутствий, жалобы на постановления губернских землеустроительных комиссий, споры о приобретении земель в собственность.

Определяя порядок пользования крестьянами землёй, 2-й департамент во главе с Горемыкиным считал за собственника подворного участка не одного домохозяина, как это было до 1880-х, но совокупность лиц крестьянской семьи. Этот момент используется для превратных либеральных спекуляций относительно отсутствия у крестьян частной собственности. Особо запутавшиеся неразборчивые критики Русской Императорской политики говорят даже об отсутствии крестьян собственности как таковой.

Действительно, для полного единоличного владения следовало полностью завершить выплату выкупных платежей, запланированных до 1911 г. и отменённых за несколько лет с опережением времени. Но в сути подворного владения определения департамента Горемыкина за 1885-86 г. ничего не изменили. Как и прежде, домохозяин оставался единоличным распорядителем в родственном подворном союзе, он один заключал сделки по ведению хозяйства, принимал решения о характере использования земли и даже единолично мог отдать землю в аренду без согласия семьи. Сенат лишь не позволял продажу или изъятие надела, защищая крестьянское сословие и предотвращая опасность обезземеливания [Л.А. Кассо «Русское поземельное право» М.: Кн. маг. И.К. Голубева, 1906, с.189-190].

Либеральные критики видят проблему даже не на пустом месте несоответствия отвлечённой теории, а в самых положительных актах в пользу крестьянства, к каким имел прямое отношение И.Л. Горемыкин.

Склонный к такой шаблонной демагогии Экштут умудрился обличить распространённый факт, когда крестьяне «были убеждены, что в неурожайный год барин обязан безвозмездно раздавать им хлеб из господских амбаров, и не мыслили своего существования без отеческого попечения собственного господина» [С.А. Экштут «Повседневная жизнь русской интеллигенции от эпохи Великих реформ до Серебряного века» М.: Молодая гвардия, 2012, с.50].

Ф. Энгельс в «Происхождении» возмущался аналогичными воззрениями европейских крестьян. Но так и происходило, помещик «был истинным благодетелем дальних и близких». «Полные амбары дедушки были открыты всем – бери, что угодно», «раздавал дедушка щедрою рукой хлебные запасы на семены» [С.Т. Аксаков «Избранные сочинения» М.: Современник, 1982, с.36]. Ю. Самарин, подготавливая отмену крепостного права, в 1859 г. в письме В. Черкасскому назвал существующей общей обязанностью помещиков оказывать помощь крестьянам [«Россия сельская. XIX — начало XX века» М.: РОССПЭН, 2004, с.88]. П.В. Киреевский в неурожайный 1840 г. раздал все свои запасы в амбарах своим крестьянам и чужим из соседних сёл, а позднее высказывал опасение, что раскрепощение крестьян избавит помещиков от хлопот за них [М.О. Гершензон «Избранное» М.: Университетская книга, 2000, Т.3, с.111-112].

Любая интеллектуально сильная власть и придерживающиеся нравственных принципов владельцы крупных капиталов занимаются помощью пострадавшим от бедствий. Это самое положительное явление и факты попечительной заботы дворянства являются великой гордостью национальной культуры и истории. Но для антирусской интеллигенции это всё позор и угнетение. С тем же успехом можно видеть рабскую психологию в страховых компаниях, в получении государственных выплат нуждающимся и всей частной благотворительности.

Возникновение большого числа бездомных является следствием отсутствия подобного законодательства, какое, не снимая с людей долговых обязательств, не лишало бы их источника дохода, каким служит имущество. К тому же, и при наличии важных официальных частнособственнических прав, практика семейных отношений подразумевает совместное владение, что зачастую имеет полное юридическое закрепление. Современный экономический мир по-прежнему полон примерами эффективного владения собственностью организованных групп лиц типа акционерных обществ, но недалёкие критики общины не в состоянии проводить параллелей и замечать суть явлений. Необходимо всё разнообразие форм собственности, каждая из которых исполняет выделенную ей роль, без подмены не свойственных функций.

Как правило, критика подворного и общинного владения поразительно малосообразительна и показывает, с какими негодными средствами противники монархического строя и капиталистического развития подходили к разрушению Российской Империи и теперь обосновывают закономерности революционного безумия для оправдания собственных ложных идей и представлений.

Такие же подходы мы встретим потом в оценке Японской войны 1904 г. и Великой войны 1914 г., какие заведомо ложно перетолковывались согласно необходимости обвинить монархическую власть во всех грехах и тем облегчить её свержение. Эта традиция восходит к чудовищному вздору о Крымской войне 1854 г., когда были «намерения неприятеля» «не раз высказаны, взять Анапу и Новороссийск» [«Рескрипты и письма Императора Николая I к князю Меншикову во время Севастопольской обороны» СПб.: Бережливость, 1908, с.23].

Хотя противники потерпели неудачу, не достигнув никаких значимых целей, антимонархическая пропаганда превратила несомненные достижения Российской Империи в доказательства её полной негодности. Особо рьяные революционные идеологи, как Н.Г. Чернышевский в романе «Пролог», договорись до того, что неспособность вражеских сил захватить Севастополь – всё равно, что взятие ими Москвы и С.-Петербурга.

8 февраля 1884 г. И.И. Шамшин поздравил И.Л. Горемыкина с назначением обер-прокурора 2-го Департамента Сената: «чрезвычайно рад, что это дело, тянувшееся так долго, пришло к концу». Шамшин надеялся, что теперь Горемыкин сможет «привести все свои личные предположения в исполнение наилучшим образом».

В посвящённых Горемыкину публикациях сообщалось, что он возвысился благодаря «репутации неутомимого работника» и стойкости убеждений, а во главе 2-го департамента Горемыкин приобрёл «глубокие и разнообразные познания сельской жизни» [«Альманах современных русских государственных деятелей» СПб.: Тип. И. Гольденберга, 1897, с.148].

В переписке Шамшин затрагивал также разработку проектов городского управления, народного образования. Упоминается взаимодействие И.Л. Горемыкина с министром юстиции Д.Н. Набоковым (1878-1885).

1 января 1885 г. И.Л. Горемыкин награждён орденом Св. Владимира 2-й ст.

В издании к 75-летию Горемыкина упоминается, что в 1885 г. он работал в особой комиссии для разработки мер прекращения наплыва «иностранцев в западные окраины».

В начале июля 1885 г. супруга три дня подряд отправляла И.Л. Горемыкину телеграммы о состоянии здоровья дочери Татьяны, отмечая падение температуры. «Тане лучше, спала спокойно. Кори нет. Приезжать нет надобности».

Князь И.Н. Святополк-Мирский 13 октября 1886 г. написал И.Л. Горемыкину, своему соседу: «желаю помочь погорельцам», крестьянам дер. Святицы, «посылаю для раздачи 53 семействам 4000 р.». «Вы конечно лучше знаете как это устроить; Вам и книги в руки, т.е. не книги, а деньги, которые при сём прилагаю» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1181 Л.35].

3 декабря 1886 г. В.К. Плеве уведомлял насчёт времени встречи с И.Л. Горемыкиным, намеченной на послезавтра [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1100 Л.1].

И.И. Шамшин 24 декабря 1886 г. прислал И.Л. Горемыкину свой проект Межевого устава, рассчитывая «при наших отношениях» на откровенный отзыв и самые строгие замечания: «я особенно дорожу Вашим приговором. Простите что навязываю Вам труд. Вы сами меня избаловали своим дружеским ко мне отношением».

15 июня 1887 г. И.И. Шамшин пригласил И.Л. Горемыкина на общий обед в понедельник с А.А. Хвостовым и Г.А. Гревеницем – участниками сблизившей их самарской ревизии. Пред тем «мне так было досадно, что в пятницу мы обменялись неудавшимися визитами» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1384 Л.6].

В 1888 г. Горемыкин работал в комиссии В.К. Плеве, рассматривавшей меры к сохранению за крестьянами их земель, для предупреждения отчуждения.

В 1889 г. И.Л. Горемыкин выпустил «Сборник решений Правительствующего Сената по крестьянским делам».

Как явствует из имеющихся воспоминаний, хорошее знание законодательства требовалось каждому губернатору на ежедневных приёмах ходатайств крестьян по земельным делам. Ввиду доступности высокого начальства, крестьяне предпочитали обращаться к ним, а не только в соответствующие учреждения.

Продолжая разработку темы, к началу 1891 г. И.Л. Горемыкин подготовил к изданию огромный трёхтомный труд с внушительным заглавием «Свод распоряжений и узаконений правительства об устройстве сельского состояния и учреждений по крестьянским делам с воспоследовавшими к ним разъяснениями, содержащимися в решениях Правительствующего Сената и в постановлениях и распоряжениях высших правительственных учреждений». Горемыкин выступил не только составителем, но и издателем этого труда. Впервые он был напечатан тиражом в 3500 экз., к 1903 г. вышло уже 5-е дополненное издание, ввиду его чрезвычайной востребованности в Российской Империи,

Горемыкин сумел не только продвинуться на государственной стезе, но и прилично заработать на этой частной инициативе, повсюду создать себе имя и репутацию. Его устремлённость к взятию первых высот своей специализации схоже с тем, чего достиг К.П. Победоносцев с трёхтомным «Курсом гражданского права», Н.П. Боголепов с «Учебником истории римского права», Л.А. Кассо с книгами о византийском и остзейском праве, многие другие министры Александра III и Николая II, являвшие интеллектуальную элиту Империи.

Первоначально издательское предприятие Горемыкина потребовало денежных вложений. Заведующий работами в Государственной Типографии С. Стецовский писал 23 ноября 1890 г., что фабриканту надо ссудить за бумагу для издания 1000 руб., остальную сумму – по завершении печати. Работа корректора обошлась в 150 руб. 26 ноября Стецовский получил их от Горемыкина. 19 февраля 1891 г. корректор Залевский получил ещё 96 руб. за остальные листы Т.1 «Свода» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.91 Л.1].

Первую половину 90-х Горемыкин проживал на Эртелевом переулке, 5.

4 января 1891 г. И.Я. Голубев, продолжавший поддерживать контакт с И.Л. Горемыкиным, благодарил его за исполненную просьбу, переданное письмо Н.Н. Медема.

Скончавшегося заместителя Манасеина А.Т. Аракина 17 июня похоронили на кладбище Александро-Невской лавры. И.Л. Горемыкин провожал покойного от его квартиры среди других высших чинов министерства [«Петербургский Листок», 1891, №164, с.3].

М.Л. Казем-Бек писала в 1890 г. что Д.Н. Набоков возмущался назначением Аракина, ибо он низкого происхождения. Но про Манасеина говорили, что чем менее знатного происхождения его сотрудник, «тем больше шансов попасть на высшие места». Совершенно неверно такую практику звали демократической. Признание талантов, способных по уму и трудоспособности конкурировать с выдвиженцами из элиты – достоинство монархического принципа. Именно так сама знать и формируется, из доподлинно лучших людей. Понятие черни при этом должно иметь не демократический, а черносотенный смысл.

Киевский, подольский и волынский генерал-губернатор А.П. Игнатьев писал, что 9 сентября 1891 г. получил II тома изданного Свода узаконений.

Не так давно, в 1890 г. по С.-Петербургу ходили слухи об ожидаемом назначении А.П. Игнатьева министром внутренних дел, но его не произошло [«Неизвестные страницы отечественного востоковедения» М.: Леланд, 2014, Вып.IV, с.199].

Достоинства И.Л. Горемыкина хорошо видели те, кто выдвигал его наверх. Министр юстиции Н.А. Манасеин 25 сентября 1891 г. советовался с К.П. Победоносцевым относительно подбора себе заместителя на место скончавшегося А.Т. Аракина, выпускника Училища Правоведения, специалиста по крестьянским и поземельным делам.

Кандидатами Манасеин называл сенатора И.Я. Голубева, обер-прокурора первого департамента сената П.М. Бутовского и обер-прокурора второго департамента И.Л. Горемыкина. «Горемыкин – загадка, сфинкс в некотором роде; лично я его очень мало знаю; при деловых разговорах объясняется толково, хотя вяло и скучновато; молчать и слушать он умеет хорошо; отзывы о нём очень различны: одни говорят, что он умный человек, другие, что за его молчаливостью скрывается простая глупость, и сходятся только в том, что он морально вполне порядочный человек; познания и служебная опытность у него должны иметься в достаточной степени…» [«К.П. Победоносцев и его корреспонденты» Минск: Харвест, 2003, Т.II, с.516].

Двух других названных кандидатов министр считал недостаточно знающими и надёжными. Горемыкин сильно выделялся своей молчаливой серьёзностью, которую уже тогда его оппоненты стали толковать как лично им будет выгодно, вне зависимости от того, каким Горемыкин был настоящий. В характеристике Манасеина весь секрет монархической карьеры Горемыкина – в Империи ценились в первую очередь честность и умения, а в последнюю – умение задвигать речи.

В 1885 г. сфинксом назвал в письме Императору Александру III Владимир Мещерский – Вячеслава Плеве, ещё одного талантливого и энергичного чиновника. Как видно, титул сфинкса получали самые многообещающие и умные личности, но использования его не указывают на близость с аттестуемыми авторов осторожной похвалы. В той же переписке министр юстиции Манасеин характеризовался Мещерским как «умный, но безмерно страстный», подверженный влиянию Победоносцева.

И.И. Шамшин, осведомлённый о рассмотрении кандидатуры, спрашивал И.Л. Горемыкина 24 октября: «устроится ли наконец Ваше служебное положение в Министерстве Юстиции».

Лица, знавшие положение дел в министерстве, оказались очень довольны назначением И.Л. Горемыкина, как видно по записи 27 ноября 1891 г.: «это лучший из всех предполагавшихся кандидатов, и все очень рады!». Манасеин представил Александру III список претендентов, не выделив никого из них, так что Царь сделал выбор самостоятельно [М.Л. Казем-Бек «Дневники» М.: Сретенский монастырь, 2016, с.140-141].

Д.с.с. А.А. Казем-Бек служил в это время управляющим канцелярии министерства.

Супруга, А.И. Горемыкина, в эти дни находилась в Варшаве.

В отличие от того что можно вообразить насчёт его молчаливости, в качестве заместителя министра юстиции с 24 ноября 1891 г. И.Л. Горемыкин не плыл по течению и не ориентировался на преобладающие мнения, отстаивая свои позиции при необходимости. Это касалось других проектов железнодорожного строительства, помимо описанного Неклютиным. 3 января 1892 г. Владимир Ламздорф записал, что в Г. Совете при обсуждении проекта министерства финансов по строительству Рязанско-Козловской железной дороге, «Горемыкин проявил больше независимости, нежели наш» заместитель министра иностранных дел, «и признался Гирсу, что он голосовал с меньшинством против» [В.Н. Ламздорф «Дневник 1891-1892» Минск: Харвест, 2003, с.255].

Немаловажно заметить, что директором железнодорожного департамента министерства финансов на то время являлся С.Ю. Витте, а значит его первые трения с И.Л. Горемыкиным начались тогда – чего он сам в мемуарах раскрывать не пожелал, а историки не обратили на это внимания. В феврале 1892 г. Витте стал министром путей сообщения. Соперничество Горемыкина и Витте по мере восхождения их на самые значимые посты в Империи станет косвенно влиять на принятие политических решений, определяющих направления путей развития России.

Поскольку Цесаревич Николай Александрович с 1891 г. возглавлял железнодорожный комитет, то в нём должно было состояться знакомство Ивана Горемыкина с будущим Императором Николаем II, который получил возможность оценить достоинства сановника. Наряду со сходимостью на деловой и культурной почве, уже на то время вполне могла проявиться их психологическая совместимость.

Великий Князь Константин Константинович, служа вместе с Цесаревичем в Преображенском полку, 7 января 1894 г. писал о нём в дневнике: «Ники со всеми одинаково учтив, любезен и приветлив; сдержанность, которая у него в нраве, выручает его. Не было ни одной неприятности, страсти не разжигались, незаметно было ни зависти, ни старания подслужиться, всё шло самым мирным и приятным образом» [«Император Николай II. Тайны Российского Императорского двора» М.: АСТ, 2013, с.175].

Усидчивость и упорство, вежливая уравновешенность Цесаревича напоминают о точно тех же качествах И.Л. Горемыкина, его трудолюбии, способности гасить конфликты, налаживать деловую работу и создавать благоприятный эмоциональный фон.

Владимир Гурко так описывал Горемыкина: «силой воли и упорством он, несомненно, обладал. Хорошо знакомый с техникой административного управления, он умел заставлять своих многочисленных подчинённых вполне точно исполнять сделанные им распоряжения и вообще согласовывать свой образ действий с данными им указаниями. Сам он всегда знал, чего хотел, и к намеченной цели шёл осторожными, тихими, но верными шагами. Приступая к всякому действию неохотно и лишь после всестороннего его обдумания, он, остановившись на каком-либо решении, уже не испытывал колебаний и проводил его без всякой горячности, но решительно и настойчиво. При этом он не терял хладнокровия и самообладания ни при каких обстоятельствах» [«Английская набережная, 4» СПб.: Лики России, 2004, Вып.4, с.317].

Воспоминания о заместителе министра юстиции крайне обрывочны. Алексей Ознобишин, служивший тогда в уголовном отделении, в эмиграции напишет про Брянцова, переписчика шедших к Александру III черновых докладов. Как-то раз он допустил ошибку и пропустил строку о лишении особенных, а не всех прав. Ошибку обнаружили только после наложения царской резолюции. «Переполох получился страшный». Нагоняй пошёл от Манасеина к Горемыкину, затем к директору департамента, начальнику отделения, и постепенно добрался до переписчика.

Сколько бы современные либеральные пропагандисты ни выдумывали на пустом месте чепуху, за неимением ничего другого, про пренебрежение монархической бюрократии к “человеку”, все такие примеры указывают на весьма ответственное и чуткое отношение к каждой рассматриваемой служащими персоне, насколько оно в принципе возможно при обилии дел.

Левые писатели, противники положительного принципа монархического неравенства, им недовольны, однако признают самое важное достоинство, что законодательство Империи «позволяло всем подданным» «предъявлять государству претензии, ссылаясь на существующие» юридические правила [Е.М. Аврутин «Велижское дело» СПб.: БиблиоРоссика, 2020, с.154].

М.И. Горемыкин в январе 1892 г. поступил в приготовительный класс Александровского лицея [«Императорский Александровский Лицей» М.: Старая Басманная, 2019].

В ночь с 24 на 25 января министр Манасеин написал: «Душевноуважаемый Иван Логгинович, потрудитесь  прислать мне теперь же бумаги по Городовому Положению; я поеду в заседание сам» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.949 Л.7].

На 26 января Манасеин внезапно прислал 4 дела, по которым просил «отсидеть» в соединённых департаментах Г. Совета. «Дела же все так незначительны, что особого приготовления по ним не требуется, – хотя самое «сидение» отнимет времени всё-таки не мало. – Вчера нас Перетц продержал почти до половины шестого и мы остановились на ст. 11-й. Город. Положения».

После того как командированный в Тобольскую губернию сенатор, генерал-лейтенант кн. Голицын, получил для устройства продовольственной части права генерал-губернатора и официальную возможность «объявлять в чрезвычайных случаях от имени Его Императорского Величества Высочайшие повеления», 11 февраля 1892 г. сенатор Белостоцкий написал Горемыкину, с полным основанием, что Верховная власть Монарха не может передаваться иным лицам. Белостоцкий напомнил, что в подобной ситуации при Александре II граф Пален составил представление в Комитет Министров и объявление таких прав киевскому генерал-губернатору Безаку было отменено как недопустимое Основными Законами [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.409 Л.43-45].

18 февраля 1892 г. А.Н. Куломзин письменно извинился перед И.Л. Горемыкиным за то что «не сделал в проекте резолюции» предложенного Горемыкиным редакционного изложения. «Дело в том что мы всячески избегаем отрицательной формы в положениях». Рассматривалось дело о сельском арендаторе, которого полагалось «освободить не от взыскания, которое не наложено, а от ответственности, это может быть грамматически верно, не смотря на то, что взыскание ещё не наложено. Эта форма более подходит и традиционной практике» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.888 Л.1].

Манасеин из Риги, где проживала его жена, 20 февраля телеграфировал, что приедет 21-го вечером, а к 22-му просил подготовить материалы по Городовому положению. Им же пришлось в Г. Совете заняться Горемыкину на заседаниях 24 февраля, подменяя министра. Рассмотрение дошло до ст.106.

13 марта Манасеин «совершенно секретно» на два дня покидал Петербург, оставляя Горемыкину право при необходимости принять экстренные распоряжения за министра «по Вашему усмотрению». Дела для заседания в Департаменте экономии Манасеин поручил М.В. Красовскому.

Заседание в Г. Совете 21 марта по законопроекту о местностях, объявленных на военном положении, Манасеин попросил Горемыкина взять на себя, что помогло бы министру разобраться с накопившимися делами и назначить приёмы нужным лицам.

30 марта 1892 г. по поручению Манасеина Горемыкин должен был участвовать в заседании Комитета Министров по делу о выкупе железной дороги из Варшавы, но из-за болезни министра финансов И.А. Вышнеградского за пару дней до того произошла отмена.

В записке от 8 апреля Манасеин написал Горемыкину: «дела идут успешно. Курляндцы только плачут по Сипягину, главным образом потому что преемник его Свербеев слишком уж плох и ему предшествовала его некрасивая (вполне справедливая) репутация».

Манасеин опять решил «говоря совершенно по секрету» «скрыться из С.-Пбурга» «проветриться и освежиться», почему на 11 мая Горемыкин брал на себя заседания Г. Совета. Зато с 12 мая министр давал Горемыкину разрешение на двухнедельный отпуск «и даже более».

Манасеин полагал что 31 мая Горемыкин поедет на акт в Училище Правоведения в 12 ч. Министр по нездоровью пропускал ежегодный приём окончивших курс. Директор Училища поэтому представил всех выпущенных к службе И.Л. Горемыкину.

Первое сохранившееся письмо К.П. Победоносцева к И.Л. Горемыкину датировано 2 июня 1892 г. и касается следственного дела в Москве о пропаганде пашковцев и штундистов. Обер-прокурор опасался, что дело «может окончиться оправданием обвинённых, что было бы в высшей степени вредно для дела». К.П. Победоносцев предлагал И.Л. Горемыкину вытребовать следственное производство, совместно с Синодом рассмотреть его и «прийти к заключению о дальнейшем направлении» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1103 Л.2].

Террористы из левых партий очень рассчитывали на проявление симпатий к ним со стороны «сект рационалистических (как молокане, штундисты)» и иных: «бегуны, шалопуты, хлысты» [«Из истории «Земли и Воли» и «Народной воли». Споры о тактике. Сборник документов» СПб.: Альянс-Архео, 2012, с.449].

9 июня 1892 г. И.Л. Горемыкин ещё раз принял управление министерством юстиции в связи с отъездом Манасеина.

И.Я. Голубев 23 июля писал Ивану Логгиновичу об опечатках в собрании узаконений «относительно пошлины на каменный уголь» и по просьбе Горемыкина прислал ему подробную справку по этому поводу. Относительно опечаток «Свода» и по его содержанию Иван Голубев присылал ещё несколько писем.

К.П. Победоносцев 26 июля пересылал письмо для прочтения И.Л. Горемыкину про одно из судебных дел: «писавший мне вовсе не известен и правду ли он пишет, не знаю». И попутно спрашивал: «неужели неизвестно ещё место пребывания Н.А. Манасеина? Это начинает беспокоить меня за него».

Манасеин, страдавший от хронического кишечного катара, более месяца, до 20 августа, не отвечал на письмо И.Л. Горемыкина, оправдываясь: «лень-то прежде нас родилась и вообще летом плохо пишется».

Как сообщает Л.Е. Барабохина в статье «О вкладе Александры Ивановны Горемыкиной в создание и развитие школы в с. Белое», в 1892 г. супруга И.Л. Горемыкина на свои средства выстроила просторный и красивый дом для школы за 3000 руб. Дом включал помещения для церковно-приходского класса с трёхлетним курсом обучения, с квартирами для учителя и сторожа, а также приют на 8 учеников из отдалённых селений, которые могли оставаться в школе на ночь целую недели и возвращаться домой только на выходные и праздничные дни. С заведующим школой и учителем Закона Божьего священником Иоанном Доброхотовым И.Л. Горемыкин состоял в переписке и в последующие годы общими усилиями они возводили новые церкви и школы. 30 июня 1894 г. А.И. Горемыкина дополнительно открыла приют на 10 человек, которые бы обучались при школе и там же кормились. Общее число учеников выросло до 50 человек.

Многие высшие чины Империи оказывали личное посильное содействие благотворительным обществам. На квартире министра земледелия А.С. Ермолова проходили литературно-музыкальные вечера в пользу попечения о бедных и больных детях [В.С. Соловьёв «Письма» СПб.: Общественная польза, 1909, Т.2, с.210].

Вместе с супругом этим занималась Софья Германовна Ермолова, урождённая баронесса Розен.

24 августа 1892 г. рескрипт Великого Князя Сергея Александровича был передан Горемыкину «для надлежащих распоряжений» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1438 Л.81].

В сентябре семейство И.Л. Горемыкина, включая его самого и трёх детей, получило из департамента герольдии Сената именные свидетельства о дворянстве [«Сенатские Ведомости», 1892, №91, с.358]

А.И. Горемыкина 23 сентября 1892 г. из с. Белое писала сыну Михаилу: «Мы с Папой Тобой очень довольны, и я убеждена, что и в будущем ты покажешь – силу характера и воли». «Папа сажает 3000 маленьких дубов – для разведения леса. На них любоваться будешь уже Ты» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1730 Л.13-14 об.].

Манасеин предупреждал Горемыкина, что 23 октября Г. Совет будет рассматривать Туркестанское дело, а 25 октября Финляндские дела. 1 ноября министр поручил Горемыкину участвовать в работе Комитета Министров.

В.К. Саблер 7 декабря, К.П. Победоносцев 10 декабря, а И.Н. Дурново 14 декабря благодарили И.Л. Горемыкина за присланные им экземпляры 2-го издания «Свода узаконений».

12 января 1893 г. Мария Казем-Бек записала в дневнике: «сегодня костюмированный бал у Горемыкиных».

8 февраля Манасеин и Горемыкин оба представляли министерство на заседаниях соединённых департаментов Г. Совета по двум делам. 25 февраля Манасеин опять просил Горемыкина заменить министра в Г. Совете.

И.Н. Дурново 13 апреля писал о готовности вечером побеседовать с И.Л. Горемыкиным о делах, назначенных к слушанию в Г. Совете.

Заместитель обер-прокурора В.К. Саблер 17 апреля предупредил И.Л. Горемыкина, что у директора Хозяйственного Управления Синода он может забрать 500 руб. на устройство в с. Белое церковно-приходской школы [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1195 Л.3].

И.И. Шамшин 24 апреля просил И.Л. Горемыкина передать ему данные министерства юстиции о зам. председателя курского окружного суда Гизетти.

Согласно журналу соединённых департаментов Г. Совета 20, 24 и 28 апреля 1893 г. И.Л. Горемыкин в числе 18-ти сановников, включая Победоносцева, Витте, Ермолова, Островского, Философова, Фриша, Перетца, Дурново, Имеретинского и др., утверждал что положение 19 февраля 1861 г. наделило крестьян возможностью распоряжаться землёй, не оставив их в экономическом рабстве, которое может быть тяжелее крепостного состояния. «Некоторое ограничение крестьян в распоряжении землёй, направленное к удержанию её в их руках», объясняется расчётом, что от этого «выиграет благосостояние крестьянского населения», несмотря на то что из-за этого пострадает «отвлечённое понятие права полной собственности». Подобным образом некоторое время назад в интересах сохранения статуса дворянского сословия запрещалось продавать имения не дворянам. Такая политика в отношении крестьянства объяснялась ссылками на опыт Венгрии, где в 1870-е продажа земли привела к «обезземеливанию 50 000 мелких землевладельцев». Мнение 18-ти деятелей Г. Совета основывалось на данных, которые не показывали связи между благополучием всего крестьянского населения и продажей земли. Горемыкин присоединялся к тем, кто отстаивал право «на покупку надельной земли всем лицам сельского состояния, подразумевая под этим не только крестьян, но и лиц других сословий (купцов, мещан и т.п.), которые, имея на основании закона (зак. сост. ст. 701), право перечисления в сельское состояние действительно в него перечисляется. Мера эта послужит без сомнения средством к расширению круга покупателей». По тем же причинам нежелания потери крестьянами своей земли 18 были и против возможности её залога [РГИА Ф.1212 Оп.1 Д.4 Л.371-372].

Видно что элита Российской Империи основывалась на необходимости защищать права собственности и принимать меры к повышению общего благосостояния. Наиболее подходящие к тому меры не предписывались заведомо догматически, а определялись в зависимости от опыта реальной экономической практики. Представляется логичным, что сохранение защищаемых прав собственности зависит от факта наличия земельного надела, служившего основой крестьянского благосостояния.

30 апреля 1893 г. Манасеин попросил отбыть за него «повинность» в Комитете Министров.

В письме от 6 мая Манасеин сожалеет, что Горемыкина обидела хворь. «Главное – не тревожьтесь и о заседаниях не помышляйте; я надеюсь отбыть их, все подряд».

29 мая Манасеин вызвал Горемыкина с отдыха: «Я совсем лишился сна и работать решительно не в состоянии. Поэтому я вынужден Вас просить возвратиться поскорее, дабы помочь в тяжёлое переживаемое теперь время. Мне очень и очень совестно Вас тревожить, но крайняя нужда заставляет так поступить». Причина была в недовольстве Александром III относительно рассмотрения в 1-м Департаменте Сената дела о назначении следствия над бывшим начальником Могилёвского округа шоссейных сообщений Авринского. «Вы сами убедитесь, что положение очень серьёзное и тяжелое» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.949 Л.60].

Отправляя Горемыкина на заседание Комитета Министров 8 июня, Манасеин ожидал «больших споров».

В связи с отъездом министра юстиции Н.А. Манасеина на летний отдых в Лифляндскую губернию, 15 июня 1893 г. тайный советник И.Л. Горемыкин принял на себя управление министерством.

24 июня В.К. Саблер передал И.Л. Горемыкину благодарность Великой Княгини Екатерины Михайловны (1827-1894) за извещение её «об освобождении Плетюхина из-под стражи».

И.Я. Голубев 20 июля 1893 г. просил о назначении сына мирового судьи 3 участка Гродненского округа Ознобишина на место скончавшегося отца. «Он кончил курс Училища Правоведения в 1888 г. (одновременно с Медемом, Пестрежецким, Мих. Бюнтингом)».

12 августа 1893 г. из Казани А.А. Казем-Бек написал И.Л. Горемыкину: «спешу принести тебе сердечную признательность за тёплое участие, принятое тобою в предстоящем назначении моём к присутствии в Сенате. Заминка, происшедшая в этом деле благодаря не жданному возражению С.Ю. Витте, меня чрезвычайно встревожила и расстроила. Никогда я не находился в таком глупом положении». «Не могу передать тебе в более точно сильных выражениях, до какой степени я тебе признателен за то, что ты положил конец этому невозможному положению» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Л.1438 Л.86].

Канцелярия министерства юстиции, которую возглавлял Казем-Бек, по новому штату упразднялась. Манасеин писал о нём из Мюнхена: «предоставляю Вам на размышление и разрешение вопрос – не попытаться ли Вам побеседовать с С.Ю. [Витте] (съездив даже для этого к нему на дачу) и убедить его согласиться на осуществление наших пожеланий относительно Казем-Бека? После разговора можно бы было, не ожидая меня, написать С.Ю. и письмо  по этому предмету». От Витте планировалось добиться сенаторского содержания в 10 тыс. руб.

14 августа 1893 г. Манасеин писал, что врачи пугают его возможностью «нервного удара» и потому желал своего увольнения из министерства. Затем поднялся вопрос о назначении сенатором С.Ф. Платонова с 7 тыс. оклада и 2 тыс. квартирных. «если бы Вы могли устроить это соглашение с С.Ю. Витте, то это было бы прекрасно. Пожалуйста, обсудите сей предмет». «Ведь, если Вы не уговорите С.Ю. Витте то, – всё равно, – не уломать его, значит и мне».

В записке от 19 августа Манасеин выражал надежду, что его сил хватит ещё на 2 месяца.

А.И. Горемыкина 11 сентября писала сыну из с. Белое: «два дня как здесь хорошая, тёплая погода, Папа этим очень доволен». 20 сентября она же добавляла: «вчера мы все были в церкви, потом завтракал у нас священник и земский начальник», «я с папой пошла по полям. Овёс наконец убрали, и начали усиленно пахать».

15 сентября поступало ходатайство от И.Я. Голубева о проведении их знакомого в податные инспектора.

К.П. Победоносцев пожаловался 20 октября: «Многоуважаемый Иван Логгинович. Очень грустно что приходится терпеть от вас обиду, и притом несправедливую. Вами подписано 31 августа предложение Общему Собр. Сената по делу об обложении монастыря, вопреки совершенно справедливому мнению значительного большинства и вопреки – утвердившейся уже прежней практике Сената. Не дай Бог если по этому предложению составится дело: не только монастырь, и без того бедный, разорён будет, но и на будущее время создадутся для нас великие затруднения!». Это, возможно, самый первый случай, когда независимые решения И.Л. Горемыкина разошлись с желаниями К.П. Победоносцева. В дальнейшем их накопится значительно больше, но пока Иван Логгинович продолжал пользоваться поддержкой и симпатиями обер-прокурора, с самого начала не превращаясь в его марионетку.

О тесных контактах И.Л. Горемыкина с другими сановниками свидетельствует письмо Д.С. Сипягина от 29 октября 1893 г.: «Многоуважаемый Иван Логгинович, к сожалению я вчера не застал Плеве дома, а так как сегодня на целый день уезжаю на охоту, то так не придётся уже с ним повидаться и переговорить на счёт телеграммы. Я, лично, остаюсь при том мнении, что телеграмму послать следует – от чинов министерства и от себя – и предлагаю послать таковую в понедельник рано утром, но если бы Вы нашли нужным и возможным повидаться сегодня с Плеве и там, переговоря с ним, пришли к иному результату, то очень бы меня обязали сообщив мне о Вашем решении сегодня вечером. Простите, что беспокою Вас и примите уверение в совершенном моём почтении. Преданный Вам Д. Сипягин» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1202 Л.7].

Манасеин приглашал к себе Горемыкина 20 ноября между 9 и 12 ч.

На общем собрании Г. Совета Горемыкин заменял Манасеина 29 ноября.

10 декабря Шамшин сообщал о своей встрече с Манасеиным и передал Горемыкину письмо А.А. Половцова «на Ваше доброе благоусмотрение» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1384 Л.10].

На квартире сенатора Я.Г. Есиповича 14 декабря прошло празднование 50-летия его службы. И.Л. Горемыкин принёс поздравления совместно с Манасеиным и с В.К. Плеве [«Петроградский Листок», 1893, №344, с.3].

Министр Манасеин 22 декабря представил Г. Совету проект межевого устава с соображениями, что порядок разрешения споров при межевании должен относиться не к уставу, а к положению о сельском состоянии. Изложение дела управлением межевой частью, И. Шамшиным, составило 222 стр. В 1905 г. И.Л. Горемыкин продолжит заниматься этими же вопросами, приняв на себе задачи их разрешения [РГИА Ф.1212 Оп.1 Д.1 Л.406об.].

И.Я. Голубев, пользуясь давней дружбой, 23 декабря снова обратился с просьбой к И.Л. Горемыкину, сознавая «что мои учащённые к тебе обращения переходят границу даже приличия и не извиняются» «добрыми товарищескими отношениями». Голубев хотел получить назначение и просил передать Д.С. Сипягину, что «Тобольск и вообще Сибирь меня вполне устроили бы, словом сделать в мою пользу нечто что тебя и твоего влияния может хватить. Моё положение (материальное) усложнилось». Про министерство государственных имуществ Голубев сообщал что «Ермолов не вполне хозяин в своём доме», «по слухам большое влияние имеет Сипягин», чем и вызвана просьба обратиться именно к нему.

1 января 1894 г. Н.А. Манасеин покинул министерство юстиции. Горемыкин подписал за министра назначение пожалованных орденов. В этот же день К.П. Победоносцев пометил в дневнике, что виделся с И.Л. Горемыкиным и новым министром Н.В. Муравьёвым. Правовед Ознобишин вспоминает его молодым и талантливым. Ему принадлежало проникнутое пониманием служебного долга вышедшее в 1889 г. пособие для прокурорской службы «Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности», излагающее его принципы и задачи наряду с обзором различия европейских юридических практик и толкований.

При вступлении в должность Н.В. Муравьёв назвал целью устранение розни между отдельными министерствами. Выдвижение им И.Л. Горемыкина в МВД при поддержке Победоносцева исходит из тех же соображений.

Муравьёв предложил провести систематический пересмотр судебного законодательства. Александр III утвердил его всеподданнейший доклад об образовании правительственной комиссии, в которой 12 января, став сенатором, И.Л. Горемыкин возглавил работу одного отдела из четырёх – того, что занимался местными судами. За пять следующих лет комиссия провела 503 заседания [Н.Н. Ефремова «Министерство юстиции Российской империи 1802-1917» М.: Наука, 1983, с.124-125].

12-м января 1894 г. датируется и новость о назначении И.Л. Горемыкина управляющим межевой частью на правах заместителя министра юстиции. Он занял должность И.И. Шамшина. Другим замминистра был назначен Бутовский, а Шмеман стал директором первого департамента минюста вместо Красовского [«Южный Край» (Харьков), 1894, 17 января, с.1]. В распоряжении межевой части Горемыкина находились две канцелярии, чертёжная и её архив. В его ведомстве числились также губернские межевые учреждения, Константиновский межевой институт и землемерные училища [«Общий обзор деятельности Министерства Юстиции и Правительствующего Сената за Царствование Императора Александра III» СПб.: Сенатская типография, 1901, с.92-94].

Отсутствие единства в организации местного суда Н.В. Муравьёвым было назначено первым в перечне дел, подлежащих устранению. Разнообразие устройства местного суда включало участки, где действовало положение о земских начальниках, где ведением суда занимались органы, не входящие в общую судебную организацию и где суд всецело зависел от местных органов, включённых в единую судебную систему. По воспоминаниям А.Ф. Кони, Горемыкин соглашался на отмену судебной власти земских начальников, в отличие от Н.В. Муравьёва [«Судебная реформа» М.: Объединение, 1915, Т.2, с.268-269].

15 января 1894 г. Н.В. Муравьёв прислал И.Л. Горемыкину «записки по Комитету Министров с просьбою заменить меня в заседании 18-го января, так как я возвращусь только на другой день в 11 ч. утра, а В.М. Бутовскому будет затруднительно». «Реестр означенных дел мною ещё не получен и будет доставлен Вам по поступлению. Крепко жму Вашу руку» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1006 Л.1-2].

И.Я. Голубев 2 февраля написал, что из «Пр. Вестника» узнал о назначении в Тобольск Шапошникова, но благодарил «за твоё доброе ко мне отношение».

Военный министр П.С. Ванновский 5 февраля прислал И.Л. Горемыкину ответ на ходатайство за лекаря 6-й резервной артиллерийской бригады Вениамина Белиповского о предоставлении ему возможности сдать последние 3 экзамена на степень доктора медицины. Для защиты диссертации «врач может воспользоваться своевременно отпуском».

Сенатор Белостоцкий, давний приятель Горемыкина, внезапно умер от сердечного приступа.

Интересные подробности взаимоотношений И.Л. Горемыкина с министрами встречаются в письме И.Я. Голубева 16 февраля: «ты мне говорил что с Витте теперь хорош. Не поговоришь ли с ним». «С Ермоловым очевидно каши не сваришь, вчера узнал что он меня вторично проваливает и в Томск не назначит».

Министр Юстиции в записке от 15 марта просил И.Л. Горемыкина повидаться насчёт какого-то сложного дела, «буду дома утром до 12 ч.».

Шамшин 21 марта писал: «Я несколько беспокоюсь, не получив от Вас ответа об Арцыбушеве по Большевскому делу. Вероятно напрасно. Если так, не отвечайте мне на эту записку».

4 апреля 1894 г. начальник Главного управления по делам печати Феоктистов написал Горемыкину, что вчера не застал его дома. Хотел поговорить насчёт просьбы редактора «Юридической Газеты». Феоктистов пытался объяснить И.Н. Дурново, что это честная газета, но придётся обратиться за отзывом министра юстиции Н.В. Муравьёва.

П.П. Гессе 17 апреля уведомлял И.Л. Горемыкина, что ему прислали письмо княгиня Шаховская и Писарева. «Не знаю, можно ли ей ответить, что в этом деле политического ничего нет и что оно касается огласки секретных документов, или это ещё преждевременно» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.563 Л.2].

26 апреля в следующем письме П.П. Гессе сообщал И.Л. Горемыкину, что Императрица Мария Фёдоровна запрашивает обстоятельства московского дела Ливена. «Кутузов по этому поводу обратился ко мне с просьбою, если возможно, доставить эти подробности», в т.ч. узнать причину ареста.

30 апреля начала работу комиссия по пересмотру судебных законоположений.  Прошли два заседания в полном составе с обсуждением плана и организации работ до конца года [«Южный Край» (Харьков), 1894, 16 мая, с.1].

И.Я. Голубев 7 мая 1894 г., продолжая рассчитывать на влияние И.Л. Горемыкина среди министров, выразил надежду, что Н.В. Муравьёв ему не откажет в просьбе, и повторял: «ты очень хорош с Витте».

Насколько можно довериться воспоминаниям А.Ф. Кони, министр Манасеин, будучи в дружеских отношениях с Победоносцевым, позволял себе некоторое сопротивление его предпочтениям, а новый министр Муравьёв, обязанный возвышением Великому Князю Сергею Александровичу, больше добивался расположения Победоносцева [«К.П. Победоносцев в воспоминаниях современников» М.: Институт русской цивилизации, 2016, с.243].

В литературе можно встретить сомнительные наименования И.Д. Делянова слабым, уступчивым министром, подобным Н.А. Манасеину, нуждавшемуся в опоре на «сильную фигуру» Монарха в противостоянии Г. Совету [Н.В. Черникова «Государственный совет в системе управления Российской империи» М.: Научно-политическая книга, 2021, с.155-156].

Мне представляются неподобающими многие подобные представления о том, будто политики, принимающие во внимание чужие доводы и способные согласиться со своими оппонентами, являются слабыми. Сущность политики в достижении наиболее положительных целей, а не одних собственных инициатив во вред другим. Часто встречаемое глубоко порочное представление о такой “силе” объясняет происхождение неугасающей популярности мифологического противопоставления подобной карьеристской самодовлеющей “силы” С.Ю. Витте – способности Императора Николая II к маневрированию между различными политическими проектами. Похвальное достоинство И.Л. Горемыкина проявлялось в полном отсутствии такого злоупотребления мнимой “силой”.

В относительной близости от имения Горемыкина, на левом берегу Волхова располагалась небольшая скромная одноэтажная усадьба министра юстиции Н.В. Муравьёва. В ней когда-то родился композитор Рахманинов и в ней одинокой вдове министра приведётся доживать свой век [Н.Г. Порфиридов «Новгород 1917-1941. Воспоминания» Л.: Лениздат, 1987, с.125].

В начале августа в газетах сообщалось что председатель комиссии Г. Совета Абаза, разрабатывавший проект положения о майоратах, сложил полномочия. «С.-Петербургские Ведомости» назвали И.Л. Горемыкина ожидаемым кандидатом на его замену. В.К. Плеве тоже покинул комиссию, возобновления её работ ожидали к октябрю.

В сентябре 1894 г. И.Л. Горемыкин ездил по делам в Тифлис, где останавливался в гостинице «Кавказ». Елизавета Петрова присылала туда письмо от 16 сентября: «Завтра мы отправляемся в Вену», а затем телеграмму: «Будем [в] Риме по 30 сентября» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1080 Л.9]. Туда же отправлена Горемыкину телеграмма министра юстиции: «изменять ваш план работы нет надобности. В Тифлисе не буду» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1006 Л.32].

Приблизительно к 1894 г. относятся сведения из воспоминаний Анатолия Егорова о посещении Горемыкиным Одессы. Помощники занимающего должность градоначальника Одессы Старкова старались поместить в газете «Одесские Новости» сообщение, что Старков провожал Горемыкина на вокзале и подарил его супруге «изящный букет из белых и жёлтых роз».

Начала работу комиссия по вопросу о майоратах во главе с И.Л. Горемыкиным, с рассмотрением взглядов представителей дворянства.

4 ноября 1894 г. Н.В. Муравьёв просил И.Л. Горемыкина зайти к нему домой через два дня в 10 ½ утра, в воскресенье.

В 1893 году, пока Николай Николаевич Медем (1867 г.р.) ещё служил товарищем прокурора Митавского окружного суда, он женился на Татьяне Ивановне Горемыкине. У них было трое детей: Марина (1894), Николай (1901), Ирина (1906). В 1896 г. Н.Н. Медем стал товарищем С.-Петербургского окружного суда, в 1902 г. Черниговским вице-губернатором, а в 1903 г. – псковским. Оставаясь на этой должности до 1911 г., он наконец стал и губернатором в том же Пскове и пребывал им до 12 января 1916 г., когда был назначен губернатором в Петроград, но не приступил к должности из-за болезни. В октябре 1918 г. большевики убили Н.Н. Медема в Пятигорске вместе с Н.В. Рузским. Татьяна Ивановна Горемыкина сумела прожить до 1965 г. в Ницце.

Его отец барон Медем просил заступничества И.Л. Горемыкина, т.к. И.В. Гурко добивался его отставки (Медем самовольничал не по должности). В свою очередь, И.В. Гурко попросил у Горемыкина назначить помощником своего сына вместо барона. Горемыкин прежде не заступался за Медема, а после сказал, что в этом ходатайстве Государь отказал. По слухам, Горемыкин не докладывал Государю об этой просьбе, а самовольно отказал, последовав совету Медема, сказавшему ему: «я Гурко за одиннадцать лет хорошо изучил, он из самолюбия не станет выяснять у Государя причины отказа и вообще говорить о нём» [Д.И. Гурко. «Воспоминания генерала» // «Генералами рождаются» М.: Русское слово, 2002, с. 191-192].

И.В. Гурко не стал спрашивать и подал в отставку – 6 декабря 1894 г. его уволили по прошению. 12 декабря по его же просьбе освободили от занятий в Г. Совете «по слабости здоровья» Согласно записи Владимира Гурко, его отца уволили под влиянием Императрицы Марии Фёдоровны – без упоминаний про участие Горемыкина. По версии С.Ю. Витте, И.В. Гурко приехал-таки лично к Николаю II и потребовал назначить Владимира Гурко управляющим своей канцелярией. Государь не поддался ультиматуму и сразу принял отставку. В дневнике Император писал в январе 1896 г, что Гурко живёт в Зимнем дворце по праву фельдмаршала.

Советский мемуарист повторяет сведения Витте: «Николай II был другой складки, чем отец и не допускал разных речей со стороны подданных. Гурко в резкой категорической форме потребовал назначения своего сына правителем дел в генерал-губернаторстве. Сын не был назначен, а отцу пришлось покинуть свой пост» [Б.А. Энгельгардт «Потонувший мир» СПб.: РХГА, 2020, с.145].

«Страшный тягостный день», – обозначил в дневнике К.П. Победоносцев уход из жизни Александра III. 7 ноября его тело опустили в могилу.

Критики Императора Николая II часто находятся в согласии с непомерным почитанием могучей фигуры Александра III, остановившего, будто бы революционное движение, возродившееся после его смерти. Такое изображение нисколько не справедливо.

Глава заграничной агентуры П.И. Рачковский так писал директору Департамента Полиции П.Н. Дурново 24 ноября 1892 г. о возникновении в С.-Петербурге новой группы народовольцев: по представлениям революционеров, поддерживаемых либералами, «вне систематического террора» никакую успешную деятельность в России они вести не могут. «Предстоящая эпоха по всем данным, грозит неминуемыми катастрофами», одними средствами наружного наблюдения, без внутреннего, обезвредить их не удастся [«Политическая полиция Российской империи между реформами. От В.К. Плеве до В.Ф. Джунковского» СПб.: Алетейя, 2014, с.28].

Ещё при жизни Александра III стало ясно: «не только на искусство, но на всё общество и государство надвигается другая гроза, несравненно более страшная и в конец разрушительная, — гроза социализма, от которой у нас, Русских, есть все средства избавиться» [В. Грингмут «Враги живописи» М.: Университетская типография, 1893, с.48].

Император Николай II и его министр И.Л. Горемыкин входили в эпоху великих потрясений. Выступить против русской государственности готовилась огромная революционная армия, взращённая популяризацией агрессивной пантеистической философии, призывавшей раздавить Церковь, а с нею Монархию и всех, кто будет защищать Веру и Царя.

Личность Императора Александра III не могла остановить процесс распространения революционных идей, закрепление пантеистических догматов у интеллигенции и пропаганду студентов в народе. Пантеистическое обожествление природы и народа противопоставлялось теистической теологии и исповедующей её монархической власти. Борьба с революционным пантеизмом зависела от личного выбора каждого подданного Империи, его сознательности и стойкости, или внушаемой слабости.

Усиление революционной пропаганды произошло не в связи с вступлением на Престол Императора Николая II. Сильный толчок пропаганде давали обусловленные климатическими факторами неурожаи – и вызванный ими голод 1891 г. Н.М. Могилянский вспоминал: «лёг мрачный год 1891, явившийся своего рода демаркационной линией в общественном настроении» [«Голос минувшего на чужой стороне» Париж, 1926, №4, с.91]. Историк революционного движения, жандарм А.И. Спиридович, а за ним и современные историки, видят подъём революционного движения с голода 1891-92, давшего новый материал для обманных подтасовок [С.Б. Павлов «Опыт первой революции: Россия. 1900-1907» М.: Академический Проект, 2008, с.27].

В действительности ни что другое как голод 1891 г. не показывает всего точнее разницу между Российской Империей и Советским Союзом, выстроенным руками множества недовольных Царским Правительством. В 1891 г. правительство выделило на помощь голодающим 150 млн. руб. из бюджета, который впервые достигнет отметки в один миллиард только под новый 1894 г.

На одну Новгородскую губернию, родную Горемыкину, в 1891 г. было выделено более 6 млн. руб. [А.Ф. Кошко «Воспоминания губернатора» Петроград, 1916, с.5].

Была широко организована частная благотворительная помощь внутри России и поставки продовольствия от иностранных государств. Благодаря этому продовольственную помощь получали около 6 млн. человек – столько же, сколько умерло от голода в СССР в 1932-33 годах, когда для помощи голодающим не было выделено ни грамма. Напротив, хлеб насильственно изымался из колхозов, а за невыполнения планов по хлебозаготовкам в СССР арестовывали тысячи председателей колхозов.

Массовая смертность появилась ещё с насильственных ограблений и выселений коллективизации 1929 г. Но только в 1933 г., когда 6 миллионов уже погибли, Украина получила ссуды на 501 тыс. тонн зерна, РСФСР – 990 тыс. тонн [«Современная российско-украинская историография голода 1932-1933 гг. в СССР» М.: РОССПЭН, 2011, с.427].

С меньшими жертвами, та же ситуация повторилась и в голод 1946-47 годов. Этих данных достаточно, чтобы считать СССР страной победившего нацизма со всеми вытекающими отсюда осудительными последствиями. Следует признать возмутительными попытки современных историков и идеологов, придерживающихся просоветских взглядов на революцию и Гражданскую войну, отрицать характер геноцида – как русских, так и украинцев и казахов. Ложный культ величия Советского Союза и его военных побед, продвигаемый вместо признания геноцида, угрожает новыми повторениями массовых чекистских преступлений.

Сравнения Российской Империи с другими мировыми державами показывает, что революционная «страшилка», как иногда переводили «призрак» коммунистического манифеста, кралась повсюду и везде угрожала насадить террористический строй, хуже былого рабовладельческого.

Как писал Ф. Энгельс в 1883 г., монархические принципы и институты служили главным препятствием на пути политического господства марксизма. Установление демократии открывало социалистам дорогу во власть через выборы [К. Маркс и Ф. Энгельс «Сочинения» М.: Политиздат, 1964, Т.36, с.48].

Французская республика жила как на вулкане после 1870 г. Несмотря на то что Бурбоны не были восстановлены после Наполеона III из-за рыцарской принципиальности их отказа принять трёхцветное революционное знамя, «своей кульминации общее ожидание классовой борьбы достигло около 1890 года». Париж был на осадном положении, в черте города разместились 38 тысяч вооружённых солдат и полицейских [Ф.Р. Анкерсмит «Политическая репрезентация» М.: ВШЭ, 2012, с.83]. Революционные погромы не оставляли Париж и позднее. Трудно найти эпоху, когда бы их не было. После казни в США террористов Сакко и Ванцетти парижане «избивали любого американца, попавшегося им на глаза. Если американцев не попадалось, то толпа набрасывалась на чрезмерно богатых соотечественников». Толпа разорила могилу Неизвестного солдата и 200 полицейских получили ранения, в том числе ножевые [Билл Брайсон «Беспокойное лето 1927» М.: АСТ, 2017, с.363].

Брат убитого американского президента вспоминал, что во Франции, во время войны в Корее, он, будучи американским военнослужащим, подвергся нападению парижских бандитов. А именно, коммунистов: «французские коммунисты не любили американских военных даже больше, чем простые французы». Его преследовали трое громил с палками [Э.М. Кеннеди «Один за всех. Воспоминания» М.: КоЛибри, 2012, с.130-131]. «Я был в Париже летом 1968 года. Я пришёл к твёрдому убеждению, что во Франции было подлинно народное восстание, главной движущей силой которого были студенты. Это было антикапиталистическое восстание. То самое, о котором в СССР мечтали десятилетиями. В Париже оно победило. Если бы оно победило во Франции, то история конца XX века была бы иной» [Г.Х. Попов «Реформирование нереформируемого. Попытка Алексея Косыгина» М.: Международный университет, 2009, с.410].

Разница лишь в том, что подрывная операция Мильнера в феврале 1917 г. специально была произведена в Петрограде во время войны, что не позволяло направить все силы государства на подавление мятежа, как, например, удалось Германии после поражения 1918 г., и в том же Париже, и во время террористического движения коммунистов и негров в США 1960-х.

Можно вообразить такую же революционную “ситуацию” во многих сопоставимых странах и демократических политических режимах. В начале ХХ века в США «опасность представлял разгул преступности в городах. Воровство, проституция и систематические погромы, направленные против национальных меньшинств, делали жизнь в городах весьма небезопасной. Подобные ужасающие условия стали результатом не только слабого планирования, но и недостатка власти в городах» [Д. Макинерни «США. История страны» М.: Эксмо, 2009, с.375].

«В августе 1923 года тот случай, казалось, отразил всю нашу республиканскую действительность. Тогда я стал свидетелем, как полицейские били участников демонстрации безработных, избивали членов социал-демократической службы порядка. Были тяжелораненые, а сенат даже не нашёл слов для осуждения действий полиции» [Вилли Брандт «Воспоминания» М.: Новости, 1991, с.93]. И.В. Гессен, эмигрировавший в Берлин, объяснял: «напрасно взяточничество и протекция считались государственной особенностью России: где только ни появлялись исключительные законы, тотчас к ним прокладывались обходные тропинки, и в тем большем количестве, чем законы были сложней и стеснительней». В начале 1920-х Гессен дал взятку, чтобы не платить высокий налог для иностранцев за проживание к большой квартире [Олег Будницкий, Александра Полян «Русско-еврейский Берлин (1920-1941)» М.: НЛО, 2013, с.48].

Оговорка об исключительности России взялась не просто так. Система таких ложных представлений образовывала идеологию революционного движения. Поскольку сопоставления стран можно делать решительно по всем областям жизни, нет оснований повторять за революционными пропагандистами невежественные перепевы лживых вымыслов о каком-то системном кризисе Российской Империи и её монархической системы. Желающие рассуждать о нём пусть начнут с прогнивших демократий и их замшелых конституций. Сравнительно с ними, Русское Царство Николая II обладало рядом устойчивых преимуществ и вело борьбу с террористическим движением социалистов с завидным успехом.

Со значительным опозданием, хотя бы часть либеральных историков, как А.И. Миллер, признала: «мы наконец расстались с мифом об избыточности российской бюрократии, осознали, что империя в острой форме испытывала нехватку чиновников» [«Наследие империй и будущее России» М.: Новое литературное обозрение, 2008, с.37].

Этот вывод тянет за собой сразу несколько логических связей. Он позволяет говорить о правоте монархистов, которые делали это умозаключение вовремя. Либералы поддерживали все такие мифы, лишь бы они приближали революцию. И это очень важно, что именно компактная монархическая государственная модель с минимумом чиновников оказывается необычайно востребована в национальных интересах сравнительно с неостанавливаемо раздуваемым демократическим чиновничеством и налоговыми тратами на него.

В «Русском Вестнике» Н.В. Щербань, хорошо разбиравшейся в положении европейских стран, справедливо указывал в 1887 г. на несостоятельность революционной риторики: «оказывается, что в республиканской Франции, где “всё обложено, и повозка, и лошадь, и земледельческая машина, и даже навоз”, налоги куда неимовернее!» [«Под каким соусом нас съедят. Русский антинигилистический памфлет второй половины XIX века» СПб.: Владимир Даль, 2019, с.252].

Ложно обвиняющие в отсталости монархистов, либералы сами на 200 лет с лишним застряли на одной и той же утопической идее превратить Россию в США, к чему стремилась ещё террористическая организация декабристов, желавшая переустройства «по образцу Соединённых Штатов», ради чего «Пестель заставил принять большинством искоренение царской семьи» [«Восстание декабристов. Материалы» М.: Госполитиздат, 1950, Т.IX, с.46].

Либералы и следующие 200 лет всегда будут терпеть такие же поражения, пока не будут опираться на существующую Россию. Результатом их деятельности оказывается только усиление большевизма и отъезд западников на возжелаемый ими Запад. Как и во время борьбы с правительством Горемыкина, либералы всякий раз превращаются в политический труп, с безумным упорством выступая против русского патриотизма. Тем самым они добиваются только усиления большевизма, который не отказывается спекулировать на консерватизме негативного типа. Как это и обстояло в начале ХХ века, политическую победу над большевизмом может обеспечить только русский национализм, которым бежать некуда и которые способны опереться на свою религию, культуру и правые политические традиция в борьбе с ложью демократии и социализма.

Еврейский историк, избавленный от советского идейного балласта, пишет о настоящей причине революционных брожений, о движущих силах идей: «высшее образование» «инкубатор революции» [Б. Натанс «За чертой. Евреи встречаются с позднеимперской Россией» М.: РОССПЭН, 2007, с.233].

Если выражаться ешё точнее, это проблема лжезнания, угроза ложных мотиваторов, обманных манипуляций демократического самообольщения и социалистической дороги к рабству, соблазн райского утопизма. Всё то что Император Николай II назовёт бессмысленными и беспочвенными мечтаниями.

Проблема игнорирования подлинных достижений естественных и гуманитарных наук и пренебрегающую ими дезинформационную популяризацию хорошо осознавали русские политики, составлявшие элиту Империи. Особенно ясно её выразил в ряде своих публикаций и политических решений Константин Петрович Победоносцев, содействовавший появлению И.Л. Горемыкина в ближайшем окружении Николая II. В эмиграции, после пережитого опыта революции, Д.С. Пасманик оценил К.П. Победоносцева как гениального критика демократии, сумевшего правильно определить все её слабые стороны.

Профессор Московской Духовной Академии Алексей Лебедев в 1907 г., призывая читателей «Богословского вестника» бросить писать панегирики вместо настоящей истории Церкви, одновременно написал про почившего «К.П. Победоносцева, этого идеального обер-прокурора. К.П. Победоносцев был умнейший и добрейший человек, о доброте его я сужу по собственному опыту». Главным недостатком Победоносцева мемуарист назвал увлечение литературными занятиями в ущерб служебному долгу, передачу управления делами Церкви менее чем он сам заслуживающим того лицам. Так раз этого старался избежать И.Л. Горемыкин, отказавшись от написания самостоятельных исследовательских исторических трудов на интересующие его темы. Относительно Победоносцева едва ли этот упрёк вполне справедлив, но какие-то основания для него имелись. Интересно, что тот же мемуарист точно подметил суть критики К.П. Победоносцева, полностью совпадающей с позднейшими типовыми выпадами в адрес И.Л. Горемыкина: «так просто оказывается развенчать великого или замечательного человека: кричи, что у того или другого из них холодное сердце, отсутствие сердечных отношений или же тот или другой из них засушенный бюрократ и выпустошенная душа – и от действительного величия, по суду публики, осталось будто бы одно воспоминание. Шаблон заел нас!» [А.П. Лебедев «Великий и в малом…»: Исследования по истории Русской Церкви и развития русской церковно-исторической науки» СПб.: Издательство Олега Абышко, 2008, с.83, 157].

Часть 2. Внутренние Дела Империи.

При воцарении Его Величества состоялось знакомство молодой Царицы с И.Л. Горемыкиным, оказавшееся запоминающимся. 17 июня 1915 г. Императрица Александра Фёдоровна писала: «буду счастлива побеседовать с дорогим стариком. С ним я могу быть вполне откровенной, я его знаю с тех пор, как замужем; он безгранично тебе предан и поймёт меня» [«Николай Второй в секретной переписке» М.: Алгоритм, 2005, с.172].

Первые дни Царствования Николая II шли для И.Л. Горемыкина прежним служебным чередом. 3 декабря 1894 г. А.С. Стишинский писал ему: «Милостивый государь Иван Логгинович. В виду открытия занятий I Отдела Высочайше учреждённой Комиссии по пересмотру законоположений о судебной части, предусматривается, что представилям Министерства Внутренних Дел придётся вероятно вносить в Отдел письменные работы». Не имея возможности взять на себя лично эти работы, Стишинский просил И.Л. Горемыкина разрешить присутствовать на заседании Отдела, «в составе чинов Канцелярии оного, делопроизводителю Земского Отдела коллежскому ассессору Александру Васильевичу Кривошеину» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1231 Л.1].

Продолжая временно исполнять обязанности министра юстиции, И.Л. Горемыкин в начале года рассматривал проект военного министерства о дуэлях между офицерами, и высказался против желания военных оставлять такие дела без судебного рассмотрения. Г. Совет постановил отдать решение этого вопроса ведомству Горемыкина [«Южный Край» (Харьков), 1895, 12 января, с.2].

Качественное современное исследование по 1894 г. показывает недостоверный характер сочинений В. Кн. Александра Михайловича о неготовности Императора Николая II к правлению – «как и многое другое в крайне тенденциозных мемуарах этого великого князя» [Д.А. Андреев «Самодержавие на переломе: 1894 год в истории династии и власти» СПб.: Алетейя, 2022, с.39]. Это видно по разным точно выясненным примерам, где отмечаются его неточности, вроде того как «разговор придуман в.кн. Александром Михайловичем под влиянием позднейших слухов» [Ю.А. Сафронова «Екатерина Юрьевская. Роман в письмах» СПб.: ЕУ, 2021, с.241, 262].

В перечне наград, приуроченных к новому 1895 году, И.Л. Горемыкин получил орден св. Александра Невского.

17 января 1895 г. Государь произнёс программную и пророческую речь, предупреждавшую противников монархического принципа об опасности конституционных иллюзий и демократического начала.

Согласно некоторым мемуаристам, речь Царя о бессмысленных мечтаниях вдохновила МВД при И.Л. Горемыкине, «гонения на земства усилились», «всякая награда чиновника воспринималась с каким-то средневековым благоговейным почитанием, свойственным посвящениям в рыцари» [В.П. Семёнов-Тян-Шанский «То, что прошло» М.: Новый хронограф, 2009, Т.1, с.390].

Либеральная партия, напротив, активизировалась, обвиняя Царя в заключении союза не с интеллигенцией, а с чиновничеством, дворянством и купечеством и призывая к открытой борьбе с Императором и его сторонниками [Н.М. Пирумова «Земское либеральное движение» М.: Наука, 1977, с.163].

Профессор Н.П. Боголепов, будущий министр народного просвещения, выразил в дневнике положительное отношение к речи Императора о бессмысленных мечтаниях, предполагая благотворное её воздействие на преподавателей и студентов [«Русский Архив», 1913, Вып.1, с.44]. К.П. Победоносцев склонялся к более мрачным суждениям и Великому Князю Сергею Александровичу написал: «я уверен, к несчастью, что большинство членов Государственного совета относится критически к поступку государя и, увы, некоторые министры тоже» [И.С. Розенталь «И вот общественное мненье!» М.: Новый хронограф, 2007, с.163].

Следует отметить в обществе и признаки сильного расположения к новому Императору. 5 января 1895 г. Валерий Брюсов писал из Москвы: «замечательно патриотично настроена теперь публика. На журнал, где в приложениях нет портрета государя, и не подписываются» [«Литературное Наследство» М.: Наука, 1976, Т.85, с.734].

Как ни старалась революционно-демократическая проповедь уничтожить эту приязнь к Царю, она внушала ненависть к Николаю II с немалыми затруднениями. Другой поэт, А. Белый весной 1903 г. писал: «почему-то я особенно люблю Николая II-го. От него добрые вибрации» [Андрей Белый – Эмилий Метнер «Переписка» М.: НЛО, 2017, Т.1, с.229].

Такого чувства Александр III не вызывал. Б. Бугаев тогда ориентировался на направление статей «Московских Ведомостей». Его лживые воспоминания, написанные для издания в СССР, очень далеки от честности.

На эти монархические настроения ссылается В.А. Маклаков, пытаясь оправдать допущенные левой интеллигенцией политические ошибки. Он постоянно обвиняет Николая II в развязывании идеологической войны с либералами и конституционалистами речью о бессмысленных мечтаниях. Подтасовка В. Маклакова заключается в том, что либералы никогда не поддерживали Николая II, они лишь хотели использовать его для выдвижения знамени конституционализма в своих интересах – против взглядов Царя и потребностей Империи. Николай II прекрасно понял необходимость сразу же предотвратить возможность вредных спекуляций, когда либералы хотели изобразить Николая II своим единомышленником в борьбе с правыми монархистами. Эта идеологическая война непрерывно длилась десятилетиями, Николай II не разжёг её, когда ясно дал понять на чьей он стороне, для того чтобы открыто, активно и последовательно развивать политическую идею правой национальной Самодержавной Монархии в борьбе со всеми левыми течениями.

Наглость В. Маклакова доходит до объявления непререкаемой истиной, будто единственной обязанностью Самодержавия было служить либерализму и постепенно самоуничтожиться во имя конституции. Возмутительная претензия либералов на непререкаемое политическое господство в Российской Империи и желание совершенно низвести на нет идеи правых монархистов развязывало настоящую культурную войну между ними.

В. Маклаков откровенно лжёт, утверждая, будто в бумаге Родичева, на которую ответил Император Николай II, не говорится о конституции. Это не так, ибо Родичев выдвинул типичное для демократической мифологии противопоставление «отдельных» представителей власти Монарха исполнению «закона», а не воли Царя непосредственно. Таким образом высшей властью над министрами либералами объявлялась конституция, а не Самодержавие. Что столь же типично для левой демагогии, Родичев далее заявлял Царю о необходимости прав «общественных учреждений выражать своё мнение» [В.А. Маклаков «Власть и общественность на закате старой России» М.: НЛО, 2023, с.133, 550].

Т.е., исходя из двойных стандартов либералов, тут уже не шла речь об отдельных представителях общества с их частными мнениями, а о каком-то едином мифическом обществе и совершенно абсурдном мнении учреждения, чего быть не может. Мнение есть только личное. Демократическая подкладка таких заявлений несомненна.

Пережившие на себе самые трагические последствия войны либералов с Самодержавием русские под гнётом большевизма продолжали, следуя примеру А.И. Солженицына, отстаивать положительные принципы правого национализма, господствовавшие в Российской Империи, за которые сражался Николай II. Задачи борьбы с либеральной русофобией оказывались максимально актуальны и к 1978 г., и позднее: «не было слова, более ненавистного и отвратительного русской интеллигенции, чем слово “самодержавие”». «И не было для интеллигенции в российской действительности явления, более раздражающего и удручающего, чем стойкий народный монархизм». «То, что интеллигенции казалось “невежеством” и “рабством” – вера в царя – было естественным и необходимым элементом “образа мира”», «занимавшим строго определённое место в иерархии религиозно обоснованных ценностей» «противоположно безграничному деспотизму» [Вадим Борисов «Статьи, документы, воспоминания» М.: Новое издательство, 2017, с.84-85].

Даже и в 1990 г. после десятилетий революционного промывания мозгов, по опросу центра общественного мнения, 12% опрошенных назвали «свержение самодержавия» «очень значительной потерей» для России [М. Хейфец «Цареубийство в 1918 году» М.: Фестиваль, 1992, с.314]. Поэтому затем, в пору крупнейшего русского культурного возрождения, в 1990-е «ажиотажный спрос» на беломонархическую литературу «стал выплёскиваться из берегов», о чём с горечью вспоминают сторонники большевицкого тоталитаризма, гордящиеся ныне, что не стали у себя печатать романы «небесталанного» П.Н. Краснова [В.П. Лукьянин «Урал: журнал и судьбы» Екатеринбург: Кабинетный учёный, 2018, с.558-559].

Когда представители политической традиции В. Маклакова пишут, что «либерализм как разработанная уже система сменил абсолютистское полицейское государство», они признают: «метод либерализма — не творческая деятельность, не созидание, а устранение», т.е. разрушение Монархического правопорядка во имя базовых левых революционных принципов 1789 г. Попытки либералов включить в свою программу даже и «предпринимательский дух» откровенно смешны, т.к. к либерализму, т.е. революционной политической идеологии, творческий «дух» уже не имеет отношения, как и создание правового порядка. А провозглашать «незыблемость частной собственности» куда успешнее, чем либералы на словах, могут их противники справа на деле [В.В. Леонтович «История либерализма в России (1762-1914)» Париж, 1980, с.1-4].

А.И. Солженицын в 1979 г. поэтому предупреждал, что в демократическом движении игнорируют исторический опыт «и по общей теории либерализма просто хотят повторения Февраля. А это гибель» [«Преодоление разделения» М.: ПСТГУ, 2011, Кн.1, с.419].

Правые монархисты, поскольку они враги революционной свободы, способны более реалистично ставить положительные цели. Что касается и судопроизводства: требуемая скорость и честность предъявления обвинений после ареста зависит исключительно от того как налажен полицейский и бюрократический аппарат, т.е. определяется внутренней государственной сутью того чему противостоят либералы.

Политические мыслители поэтому очень проницательно утверждают, что важнее не деление режимов на авторитарные или демократические, а то, насколько в них сильны тоталитарные тенденции, заставляют ли они общество принимать господствующие идеи для достижения целей всей системы. Левая пропаганда «ослепляет людей в отношении возможности монархического правительства учитывать интересы» совокупности подданных, когда демократические партии нередко защищают «секторальные интересы», навязывая их всем избирателям [«Michael Oakeshott. Cold War Liberalism» Palgrave Macmillan, 2015, p.8,101].

В отличие от либеральных и социалистических режимов, монархический не оказывает такого давления на общество, т.к. самостоятельно преследует вырабатываемые им политические цели, независимо от количественного одобрения правителя подданными. Монарху не нужно системой массовой пропаганды или насилия принуждать общество соглашаться с ним. Даже среди ближайшего окружения Императора Николая II далеко не все, как И.Л. Горемыкин, придерживались крайне правых взглядов. Царю не нужно было привлекать к сотрудничеству только полных своих единомышленников типа Горемыкина. Те же конституционалисты или правые либералы вполне могли работать на Николая II, сохраняя свои взгляды. Это делало монархическую систему устойчивой, привлекающей на свою сторону, а не отталкивающей.

Поэтому правые американцы, часто даже не будучи противниками демократии, старались сотрудничать с европейскими монархистами, считая их своими политическими союзниками [Lee Edwards «William F. Bucley Jr.» Regnery Gateway, 2023].

Логика политической борьбы, разработка правых идеологических систем и анализ исторического опыта системного усиления господства левых либералов и социалистов приводили к пониманию того что нужно не подстраиваться под революционную идеологию, а уходить от неё как можно дальше направо. Поучительно, какой путь, в сторону того на чём всегда стояли русские монархисты, прошли многие крайне правые американцы, оказавшиеся очень далеко от использования в качестве основополагающих принципов свободы и демократии. Так,  старший редактор «Нэшнл Ревью» Брент Бозелл, один из наиболее влиятельных американских консерваторов, постепенно осознал что весь политический американизм, основанный на конституционных началах США, является по сути левым, работающим на нарастающее преобладание антихристианских принципов либералов и социалистов, и потому должен быть отвергнут всеми правыми. Брент даже переехал жить в монархическую контрреволюционную Испанию [Daniel Kelly «Living on Fire. The Life of L. Brent Bozell Jr.» ISI, 2014].

Сторонники либерализма принудительно навязывают всему человечеству отвлечённо-теоретический свободоцентризм в качестве нового основного господствующего вероучения, считая его тотально обязательным, вроде мнимой исторической неизбежности водворения социалистической формации или построения коммунизма. Слепая уверенность, будто удобный для популистского обмана неустойчивых умов льстивый либерализм это нечто безвариантно утопически прекрасное, исторически всякий раз оборачивается пособничеством либералов левым социалистам и ведёт к революционному насаждению самого худшего деспотизма.

Мечта либералов остаться победителями на руинах Монархии никогда не сбывается, их всегда сбивают более последовательные революционеры, против которых осторожные либералы беспомощны: одолеть их может только сильная Самодержавная Монархия на базе национализма, бюрократии и полиции. Но так раз её-то либералы и хотят всеми силами разрушить или хотя бы обескровить, чтобы перехватить в ней управление. Либералы пытаются усидеть в идеальном центре между правыми и левыми, но миг их торжества каждый раз оказывается мимолётным. Пока правые монархисты достаточно сильны, их мировоззрение будет определяться Христианской доктриной, как в Российской Империи, отнюдь не либеральной (умеренно-левой). Только при подрыве Самодержавной Монархии либералы могут рассчитывать перехватить управление, но чем слабее благодаря водворению либерализма и светского атеизма будут становиться правые силы, тем беспомощнее либералы будут становиться уже перед лицом левых социалистов и снова проиграют, но уже другому флангу, ибо фарисейский сладкий популизм социалистов ещё более соблазнителен и гораздо более воодушевляет жертв массовой пропаганды постановкой радикально-утопических целей. Сколько-нибудь продолжительно вынужденный компромисс между правыми и левыми длиться не может. Победит Российская Империи как воплощение крайне правых монархических идей либо же СССР как крайне левая радикальная противоположность. Эта закономерность борьбы прослеживается в каждой эпохе и на примере всех стран, где либералы терпели такие поражения от левых или правых, минуя краткий миг политического равновесия.

Безусловная ложь В. Маклакова о том, будто закоренелый либерал и политический преступник Ф. Родичев это сторонник Царя, активно распространялась в 1895 г., что вызвало опровержение со стороны К.П. Победоносцева.

Нельзя не обратить внимание на то, как в письме от 2 февраля 1895 г. высокотребовательный К.П. Победоносцев счёл многих министров, оставшихся от Александра III, не имеющими достаточно твёрдых правых убеждений. В случае с А.С. Ермоловым и министерством земледелия это могло не иметь существенного значения, но недостаток стремления к активному укреплению принципа Самодержавия в идеологической борьбе с либерализмом, по-видимому, поставил вопрос о необходимости смены И.Н. Дурново в МВД. Получается, что И.Л. Горемыкин представлялся наиболее подходящим кандидатом для результативного наступательного политического укрепления идеологических позиций правых монархистов и Самодержавной Монархии. К.П. Победоносцев также отмечал 12 января что И.Н. Дурново «ничего не понимает в деле литературы и культуры и всего боится» [«Великий Князь Сергей Александрович Романов» М.: Новоспасский монастырь, 2018, Кн.5, с.92].

1 марта 1895 г. П.С. Ванновский, извинившись за задержку с ответом, пригласил И.Л. Горемыкина нанести ему визит через два дня в 10.30 утра [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.478 Л.2].

Император Николай II отклонил предлагаемую матерью кандидатуру Д.С. Сипягина на МВД, ответив ей 21 марта 1895 г.: «конечно, Сипягин со временем будет министром внутренних дел», но пока определён в Комиссию по принятию прошений на Высочайшее имя, относительно которой Мария Фёдоровна предлагала других лиц. Следует считать, в тот момент Государь решил назначить министром именно И.Л. Горемыкина.

Н.В. Муравьёв 30 марта письменно уведомил И.Л. Горемыкина: «Жребий брошен… Сейчас получил объявляемый 2 апреля, а подписанный сегодня указ о Вашем назначении. Дай Бог Вам здоровья, сил и полного успеха – это моё горячее, искреннее и сердечное желание. Посылаю Вам для прочтения – с просьбою о возвращении – черновой экземпляр записки о мировом суде, представленный мною Его Величеству».

Многозначительнейшая латинская фраза про жребий в сопоставлении с перепиской Царя об МВД позволяет полагать что уже тогда, в марте, решение о переводе И.Л. Горемыкина прямо означало занятие им в ближайшем будущем министерской должности. Поскольку перевод из министерства юстиции на аналогичную позицию замминистра производился с полного одобрения Н.В. Муравьёва, следует считать что он, в не меньшей степени нежели К.П. Победоносцев, прямо выдвигал кандидатуру И.Л. Горемыкина для возглавления МВД, считая что это будет очень полезно для эффективного сотрудничества МЮ с МВД. Согласованная однозначная поддержка выдвижения И.Л. Горемыкина в МВД не только К.П. Победоносцевым, но и Н.В. Муравьёвым, получала в глазах Императора Николая II гораздо большую убедительность, сравнительно с тем как если бы замену И.Н. Дурново предлагал один обер-прокурор.

Со 2 апреля 1895 г. Горемыкин стал заместителем министра внутренних дел. Его прежнюю должность принял сенатор Бутовский. Чины МВД 12 апреля представлялись в приёмной И.Л. Горемыкина. Одновременно Д.С. Сипягин получил Комиссию прошений. И.И. Шамшину за управление СПб. училищем глухонемых пожаловали орден Св. Александра Невского.

Н. Манасеин поздравил И.Л. Горемыкина вечером 2 апреля: «с великим удовольствием» узнал «и весьма порадовался во 1-х за Вас, потому что Вы вступаете на обширное, достойное Вас поприще деятельности (хотя работы Вам будет очень много, а отдыха – маловато), а во 2-х за М-во Внутр. Дел, которое при Вас научится смотреть прямо и трезво на его дела и задачи… Душевный Вам привет и Бог Вам в помощь!» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.949 Л.78].

О первом времени работы в МВД известно насчёт участия в работе комиссии Н.В. Муравьёва, готовившей системный пересмотр судебных уставов 1864 г. Разработанные проекты не были реализованы. О Горемыкине в 1914 г. сообщалось, что в той комиссии он открыто выступал против института земских начальников, утверждённого в июле 1889 г., после разработки в особом совещании при участии А.С. Стишинского, в Г. Совете и министерстве юстиции.

Александра Сипягина 27 апреля 1895 г. пригласила И.Л. Горемыкина «к нам приехать отобедать» в 19 ч. 30 апреля, указав в качестве наряда сюртук.

9 мая И.Л. Горемыкин получил сообщение: «Вчера Сипягина говорила моей жене, что они едва ли возьмут Вашу квартиру, так как имеют другую в виду. В таком случае позволите просить Вас зачислить мою дочь графиню Граббе кандидатом на эту квартиру и позволить ей осмотреть оную». «Моя дочь имеет более всех прав на эту квартиру, так как она родилась в этом доме». «Если Вас не затруднит, сообщите цену».

31 мая А.С. Стишинский писал И.Л. Горемыкину насчёт имевшегося среди бумаг, представленных в МВД по Земскому Отделу, ходатайства помещика ковенской губернии Пилсудского о разрешении ему перевести его имение в Государственный Дворянский Земельный Банк.

Елизавета Петрова 8 июля 1895 г. телеграфировала в Белое: «Сердечно прошу не опоздать [с] приездом. Присутствие Ваше крайне желательно» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1080 Л.2].

23 июля граф Делянов переслал Горемыкину письмо Капниста с предложением опубликовать результаты дознания и тем отправить сигнал публике. Ведомственные взгляды не совпали, со стороны коллег Горемыкина письмо графа Капниста было воспринято как оправдание учебного начальства с ошибочным возложением вины на МВД.

К.П. Победоносцев 21 августа переслал Горемыкину письмо генерал-майора Александра Сумарокова, который 9 лет служил участковым мировым судьёй в Ковенской губернии, где отмечал сильное католическое влияние. «Мировые учреждения так хорошо влияли здесь на дух народа, так расположили население (особенно литовское) к русскому Правительству, что ксендзы и фанатичные помещики» старались подорвать доверие к ним. Мировые учреждения – «начало примиряющее», защита «от гнёта кулаков, ростовщиков евреев и сильных ещё панов», — писал А. Сумароков из г. Вилкомир.

18 сентября Царь был на панихиде по Манасеину, бывшему начальнику Горемыкина. Среди монархистов встречается мнение что именно Манасеин был наиболее значительным русским политиком эпохи Александра III [М.М. Беклемишева «А.А. Башмаков (1858-1943)» дисс. к.и.н. М.: МГУ, 2021, с.71].

В эти дни И.Л. Горемыкин жил на даче заместителя министра на Аптекарском острове.

В.К. Саблер 24 сентября в личном письме просил И.Л. Горемыкина телеграфировать губернатору об освобождении заштатного священника Щеглова, «если нет кроме указанных в телеграмме причин к его задержанию» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1195 Л.7].

Предупреждённый о предстоящем назначении министром, И.Л. Горемыкин составил записку, затрагивающую «все существенные вопросы» по МВД для К.П. Победоносцева. 25 сентября обер-прокурор вернул Горемыкину эту записку: «о подробностях переговорим при свидании – на днях я перееду в город. О раскольничьих делах я просил Саблера объясниться с вами».

И.Н. Дурново тоже знал, что уходит из МВД. В дневнике Великого Князя Сергея Александровича 3 октября обозначен продолжительный разговор на этот счёт в Царском Селе.

5 октября В.К. Саблер вернул И.Л. Горемыкину проект министерского циркуляра. «Показывал его Константину Петровичу. Никаких возражений нет. Составлен циркуляр весьма умело и вполне соответствует обстоятельствам дела». Затем Саблер 9 октября, возвращая переписку по делу об открытии молельни, одобрил действия МВД: «взгляд министерства на дело безусловно правильный».

«Правительственный Вестник» 6 октября сообщил о назначении А.С. Танеева вице-председателем Комитета попечительства о домах трудолюбия, при участии Иоанна Кронштадтского, И.Л. Горемыкина, А.А. Будберга, Галкина-Враскина, Ратькова-Рожнова, Буксгевдена, В.И. Герье, П.Л. Корфа и др.

На 10 октября к 18 ч. И.Я. Голубев приглашал И.Л. Горемыкина на обед с участием Г.А. Евреинова [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.585 Л.35].

13 октября И.Н. Дурново просил И.Л. Горемыкина заменить его на департаментском заседании Г. Совета, передав назначенные к слушанию дела. В этот день И.Н. Дурново должен был встречать Императрицу Марию Фёдоровну в Морском канале, куда она прибыла на яхте «Полярная Звезда» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.740 Л.4].

В связи со смертью председателя Комитета Министров Н.Х. Бунге и переводом на его должность И.Н. Дурново, 16 октября 1895 г. обнародованным «высочайшим приказом» «преемником д. т. с. Дурново назначен сенатор, тайный советник И.Л. Горемыкин, занимавший до сих пор должность товарища министра внутренних дел и по обычаю начинающий своё новое служение в качестве “управляющего министерством”» [«Всемирная Иллюстрация», 1895, №1395, с.302].

16 числа А.В. Богданович записала, будто не один Победоносцев, но и Витте выдвинул Горемыкина. Это одна из бессчётных её ошибок.

Сплошные вымыслы о назначении Горемыкина записаны в мемуарах Витте, который сочинил, будто Николай II «всё время не решался – кого назначить», но стоило только Царю перекинуться парой слов с Витте, то моментально вышел указ. Так создаётся мифология о бесконечной нерешительности, хотя окончательное решение о Горемыкине Николай II принял ещё в марте, а за все следующие месяцы не имел колебаний и не менял принятого решения. Но Витте ничего не знал о делах Царя, его не касавшихся.  Такая же ложь у Витте, будто Горемыкин не занимался делами МВД пока не получил формальной министерской должности, а не временного управляющего, «потому что каждый день мог быть назначен другой министр» [С.Ю. Витте «Воспоминания» М.-Пг.: Госиздат, 1923, Т.1, с.28-29].

Ничего такого не было, поскольку Горемыкин тоже с марта знал о твёрдом решении Царя назначить именно его, никто другой на МВД не мог претендовать. Не накапливалось в МВД нерешённых дел, они придуманы только ради поддержания клеветы про мифическую лень Горемыкина. Витте ошибается, вообразив, будто, когда был перемещён И.Н. Дурново, назначение И.Л. Горемыкина не явилось одномоментной полноценной и безвариантной его сменой. Практически всё написанное Витте в мемуарах имеет такую же, нулевую ценность.

В Царском Селе 18 октября Великий Князь Сергей Александрович отметил любезную беседу с новым министром.

19 октября 1895 г. Ламздорф записал в дневнике, что состоявшееся назначение Ивана Горемыкина оказалось не из числа наиболее предсказуемых кандидатов, но новый управляющий имеет репутацию человека серьёзного, способного «принести пользу». О смене И.Н. Дурново не жалеют [В.Н. Ламздорф «Дневник 1894-1896» М.: Международные отношения, 1991, с.278].

М.Л. Казем-Бек, всегда хвалившая Горемыкина, считала Дурново весьма ограниченным. Что напоминает претензии Победоносцева.

По справедливости, надо отметить что И.Н. Дурново сделал выдающуюся карьеру и не стоит недооценивать министра, чьё место Царь передал Горемыкину. В.П. Мещерский очень хвалил работоспособность И.Н. Дурново (в более ранние годы старался по 18 ч. в день), теплоту сердца и горячность души, тактичность, честность, следование рыцарским преданиям времён Николая I.

Газета «Новое Время» для характеристики И.Л. Горемыкина упомянула «серьёзную трудовую школу» карьерного возвышения за счёт неутомимого труда, отличающегося «высокой честностью», твёрдых убеждений, приверженности законности. «Новости» собрали сведения о Горемыкине, выяснив, что в каждом из ведомств, в Сенате, в МВД и минюсте он проявил «чрезвычайную энергию» и «глубокое знание дела», получил самый обширный опыт работы. «Биржевые Ведомости» отметили знание крестьянского дела. Журнал «Гражданин» сообщил, что личность И.Л. Горемыкина вызывала симпатии к нему на службе, а опыт провинциальной административной школы убедил его в необходимости сильной власти для созидательной её работы.

Согласно «Новому Времени», планы о назначении именно Горемыкина долго держались в секрете, несмотря на давние разговоры среди чиновников об уходе И.Н. Дурново. Интересно отметить и мнение газеты, что Горемыкин не принадлежит ни к одной из т.н. партий и потому может проводить совершенно самостоятельную собственную политику.

В обзорах польской печати тоже отмечалась испытанная честность Горемыкина, определённость и неуклонность его взглядов [«Южный Край» (Харьков), 1895, 25 октября, с.2].

Сразу надо полностью опровергнуть наиболее распространённые лживые легенды, часто повторяемые некомпетентными историками относительно назначения Горемыкина.

Поговорка «а кто ныне не подлец», которую в мемуарах Витте вменил Победоносцеву относительно назначений министров, на самом деле была широко распространена в печати и изустно, и Витте мог её заимствовать даже из материалов прессы времён создания записок [Архиепископ Никон (Рождественский) «Православие и грядущие судьбы России» М.: Новая книга, 1994, с.65]. Впервые пытался приписать Победоносцеву фразу «кто нынче не подлец» В.П. Мещерский в «Гражданине» за ноябрь 1887 г., в самый разгар первого ожесточенного расхождения, капитально рассорившийся с ним после истории с горнистом. Речь шла о кандидатуре заместителя министра Н.А. Сергиевского [В.П. Мещерский «Письма Императору Александру III. 1881-1894» М.: НЛО, 2018, с.502].

Так что воспоминания приближённого Мещерского ошибочно относят эту же фразу: «кто, батюшки, нонче не подлец» к мнению К.П. Победоносцева о каком-то своём помощнике. Расхождение нескольких версий превращает все их в набор сплетен [С.В. Фомин «Боже! Храни своих!» М.: Форум, 2009, с.412].

То же касается и поговорки про кагал, использованной Витте. В статье про евреев в 1881 г. встречается выражение, как сильно распространена у них протекция между своими: «в искусстве тащить друг друга они не уступят «правоведам»» [Н.П. Гиляров-Платонов «Жизнь есть подвиг, а не наслаждение…» М.: Институт русской цивилизации, 2008, с.686].

В обоих случаях сочинитель пасквиля, Витте опирался не на конкретный живой пример, к какому был бы лично прикосновенен, а использовал расхожие фразы, популярные шуточки, напрямую не относящиеся к назначению Горемыкина, которое якобы обсуждалось Витте с Николаем II. Так что когда И.Л. Солоневич свои представления о «правящем слое России» основывал на воспоминаниях Витте, это является самым неудачным примером опоры на самый ненадёжный источник [К.Н. Сапожников «Солоневич» М.: Молодая гвардия, 2014, с.34].

Что же до заурядных историков, использующих ту же затасканную фразу, то у них наблюдается паралич по части исследовательских способностей и интеллектуальных расследований.

Заведомо надуман и тип анекдота про Александра III, что он понимает доклады И.Н. Дурново, а сам министр – нет. В рассказе А.В. Кривошеина, записанном М.Л. Казем-Бек 22.12.93, говорится, будто Александр III не понимает доклады Вышнеградского. Но позже шутку подправят, заменив его на Витте. К эпохе Александра III восходят и жалобы на то что Царь соглашался с министрами, а потом отменял распоряжения. Никакого отличия от претензий к Николаю II, вопреки мифологии об обратном, продвигаемой Витте. Одинаковый политический фольклор перекочёвывал из одной эпохи в следующую, только имена заменялись.

В самом начале 1900-х попытку опорочить И.Л. Горемыкина предпринял в мемуарах А.Н. Куломзин, находившийся с ним в неприязненных отношениях. Куломзин назвал Горемыкина неглупым, но ленивым «до крайности», легкомысленным и самоуверенным, в 1895 г. тот «принялся за дело без определённого плана», собираясь лишь угождать Императору и сберечь своё место. Поскольку всё изложенное легко опровергнуть, следует сомневаться и в том, будто Горемыкин пренебрежительно отзывался об отметах Государя на отчётах: «да что же нам отвечать на каждую его мазню» [Б.В. Ананьич, Р.Ш. Ганелин «Николай II» // «Вопросы истории», 1993, №2, с.61].

Нет сомнений, пристрастие Николая II к резолюциям на докладах увеличивало трудозатраты по оформлению и реагированию. Это могло вызвать какую-либо реплику, в случае когда резолюции не имели существенного значения. Но по переписке Горемыкина видно что монархисты считали отзывы Царя главнейшими руководящими указаниями и доклады делались именно для того чтобы резолюции получить.

 Неизменно демонстративная монархическая преданность Горемыкина лежала в основе его положительной репутации. Вот о Куломзине такого не сказать. Надо учесть личные счёты: Куломзин был уволен в мае 1906 г., когда Горемыкин возглавил правительство. Киреев писал, что тогда Царь выслал Куломзина на 4 месяца за границу из-за поддержки им проектов нарушения неприкосновенности частной собственности, которую защищал Горемыкин. «Византийцы они», – неодобрительно отозвался Куломзин на председательство Горемыкина в Совете Министров [«Вопросы истории», 2009, №8, с.37].

Сотрудник Канцелярии Комитета Министров запомнил Куломзина беспокойным и склонным к горячке. По одному этому несходству характеров с Горемыкиным они не ладили, ибо наш герой «отличался невозмутимым спокойствием». Горемыкин создал себе имя как человек «умный» и довольно сдержанно относился к случаям передачи в революционную печать министерских бумаг [Н.Н. Покровский «В Мариинском дворце» М.: НЛО, 2015, с.71, 417].

Стыдиться им было нечего, поэтому, в отличие от американской администрации, призывавшей к смертной казни для организаторов утечек в Викиликс, И.Л. Горемыкин и не думал нервничать. Н.Н. Покровский даёт пояснение и относительно пометок Государя, который считал нужным внимательно читать отчёты и ставил очень много резолюций. Они распределялись по ведомствам, и к ним либо давались отписки для Комитета Министров или же, по словам К.П. Победоносцева, они предавались там забвению. Такой порядок ведения дел в правительстве Куломзин напрасно вменил в вину одному Горемыкину.

В 1895 г. после назначения министром И.Л. Горемыкин призвал на государственную службу и назначен пензенским губернатором харьковского уездного предводителя дворянства князя П.Д. Святополк-Мирского. Следует с осторожностью использовать дневник его жены, записывавшей с живописными подробностями длинные беседы, при которых сама она не присутствовала. Большие сомнения вызывает и точность приписываемых Горемыкину высказываний о Николае II: «помните одно: никогда ему не верьте, это самый фальшивый человек, какой есть на свете» [М. Ефимов, Д. Смит «Святополк-Мирский» М.: Молодая гвардия, 2021, с.31-32].

Е.А. Святополк-Мирская в 1904 г. много негодовала насчёт идеологического неприятия Императором Николаем II либерализма. Эта деталь проходит проверку по другим источникам. Такое же возмущение вызывало у неё нежелание Государя подчиняться отдельным министрам, которым не удавалось продавить желаемые ими политические решения. Только в этом смысле недовольство Царём имеет реальную подоплёку, что не даёт оснований верить в точность записи слов Горемыкина. Если они и были сформулированы, то несколько иначе. Р.Ш. Ганелин не потрудился ничем подкрепить голословное мнение, будто записи делал сам министр под видом дневника жены.

Правильно интерпретировать возможно и запись Е.Н. Шелькинга, что Николай II «считал себя “отмеченным несчастием” и, к справедливому ужасу И.Л. Горемыкина, признавался ему в этом». Вполне достоверно, что Царь многим приближённым говорил про уготованные ему страдания, имел на то все основания и оказывался прав. Однако Шелькинг явно преувеличивает, называя восприятие И.Л. Горемыкина ужасом. Не похоже, что это в характере его христианской невозмутимой уверенности. Мемуарист вполне может спутать психологический диагноз, не вполне точно подбирая определение, принимая за ужас огорчение, сострадание, удивление. Или попросту приписывать собеседнику свои внутренние ощущения.

Расхваливаемый советскими псевдоучёными памфлетист Обнинский уверял, что Горемыкин в МВД занимался не крестьянскими делами, а беззаботно искал удовольствия, наслаждался множеством волочащихся за ним женщин, раздавая им «места». Эта выдумка настолько же экстравагантна, сколько однотипна и является банальной вариацией будущего распутинского мифа. Обнинский, надо полагать, сам ничего не выдумал, а добросовестно пересказал все запомнившиеся ему сплетни, включая и те, где на докладах Царю Горемыкин «имитировал сцены, устраиваемые ему возлюбленными». Столь же достоверны рассказы, будто Горемыкин лил «ручьи» «слёз в царском кабинете», жалуясь на Витте [В.П. Обнинский «Последний самодержец» М.: Республика, 1992, с.32].

Затем Обнинский договорился до того, что Горемыкин попросту выжил из ума. Всё что мы знаем о супружеских идеалах, цельном образе жизни Николая II и Горемыкина, полностью противоречит тому что большевицкие историки зовут несомненно достоверным в этом низкопробном продукте либерально-масонской клеветы и лицемерном панегирике парламентаризму. Важно подчеркнуть, насколько далеки противники Императора Николая II были от понимания русской политической реальности и насколько ничтожны их критические выпады.

Разновидности невероятных сплетен обнаруживаются в дневнике А.С. Суворина 14 апреля 1896 г.: «Горемыкин женат на сестре Зеленко, а Петров, бывший шеф жандармов, на другой его сестре. Рассказывают разные другие гадости» (в изд. 1923. воспроизведено в неполном и искажённом виде). Досконально зная родословную семьи Горемыкиных, можно начисто опровергнуть этот вздор, поскольку никакой такой сестрой А.И. Горемыкина (Капгер) не являлась и других таких сестёр у неё не имелось. Это полнейшая туфта, как и истории Обнинского. Комплекс таких вымыслов воспроизводил в «Битве документов» мало способный к критике источников Р.Ш. Ганелин.

И.Н. Дурново простился с сотрудниками МВД, выразив им благодарность за помощь в трудной деятельности.

17 октября МВД утвердило устав убежища для престарелых театральных работников, разработанный Русским театральным обществом. Для собрания правоведов И.Л. Горемыкина попросили дать распоряжение цензорам присылать все статьи из газет и журналов о будущей деятельности министра. «Чтобы избавить тебя от упрёка в хлестковщине и в самовосхищении, скажи Феоктистову, чтобы названные статьи он отсылал ко мне непосредственно», «особенно интересны для нас, правоведов, будут “ругательные” статьи, иначе он будет присылать только хвалебные». Эту просьбу новый министр исполнил.

Историк А.Е. Пресняков в письме матери от 17-19 октября сообщал что у И.Л. Горемыкина репутация «умного, знающего и порядочного человека».

Граф Алексей Игнатьев, давний знакомый Горемыкина, 21 октября попросил у него аудиенцию.

В октябре 1895 г. министр Горемыкин распорядился взять под контроль переписку уехавшего в том же году в Англию сектанта И.С. Проханова. Были перехвачены его письма жителям С.-Петербурга [В.С. Измозик «Чёрные кабинеты: история российской перлюстрации» М.: Новое литературное обозрение, 2015, с.195].

23 октября Феоктистов дал объяснение относительно негодования С.Ю. Витте: Розенблум, член Российского Телеграфного Агентства, еврей, печатающийся под псевдонимом Львов, сослался на «Правительственный Вестник» в своей телеграмме, используя рубрику материалов иностранной прессы официальной газеты.

Возвратившийся в С.-Петербург Великий Князь Константин Константинович контактировал с министром Горемыкиным относительно дел общества, которое бы оказывало помощь нуждающимся школам. 24 октября Константин Победоносцев, граф Голенищев-Кутузов, И.Л. Горемыкин, а затем и Витте убедили Великого Князя, что общество ревнителей не следует делать излишне обширным – это сделает его недееспособной беспорядочной толпой.

25 октября К.П. Победоносцев на один день пересылал И.Л. Горемыкину какую-то «архи-конфиденциальную» записку, о которой никому не полагалось сообщать. Обер-прокурор предупреждал также, что может вернуться в Петербург уже завтра, после чего у них планировалась встреча.

К.П. Победоносцев в письме к Рачинскому охарактеризовал Горемыкина 26 октября 1895 г.: «первый в России знаток крестьянского дела и деревню знает не на бумаге только. Не принадлежит к числу канцелярских верхоглядов». Мало способный помещать источники в реальный исторический контекст биограф обер-прокурора пишет, будто Горемыкин сразу после назначения стал получать от Победоносцева письма с руководящими указаниями (что неправда), однако, согласно письмам Константина Петровича уже за декабрь 1899 г., министром Горемыкин  «был ленив и равнодушен до крайности и избегал всяких личных отношений и бесед», «в течение всего своего правления он ни разу не последовал моей рекомендации и ни разу ничего не сделал, о чём я просил его» [А.Ю. Полунов «Победоносцев» М.: Молодая гвардия, 2017, с.259, 161].

Ввиду беспомощной бессмыслицы тавтологий комментариев Александра Полунова, следует пояснить: раздосадованный от потери собственного влияния на министров К.П. Победоносцев повторил чужие пересуды о лени, ходившие из-за отсутствия каких-то реальных грехов, могущих дать почву для злословия. Нежелание исполнять чужие распоряжения следует поставить в заслугу Горемыкина, потому и уклоняющемуся от чрезмерно частных встреч (дневник Константина Петровича и переписка указывают на великое их множество, оказавшееся, однако, недостаточным для неисчерпаемых возжеланий обер-прокурора). Стремление Горемыкина ради службы Царю оградиться от такого рода просителей, осаждавших министра, желающих припасть к источнику власти, всякий обойдённый вниманием может попытаться объяснить ленью и едва ли окажется прав.

Равнодушием тоже удобно именовать неприязнь Горемыкина к верхоглядству и сплетням, ко всякой иной лишней болтовне. Именно это свойство личности Горемыкина завоевало приязнь к нему Императора Николая II.

Среди бумаг Горемыкина имеется характеристика, составленная на него для А.С. Танеева (судя по имени и отчеству в обращении) и I Отделения Канцелярии Е.И.В., за время занятия должности заместителя министра юстиции. В ней подчёркивается способность «трудиться со свойственною ему энергиею» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.85].

Это можно сказать и про труды в качестве министра. «От французского minister – “служитель”» [А.В. Булычева «Бородин» М.: Молодая гвардия, 2017, с.166].

Без необычайной трудовой напористости Горемыкин не сумел бы сделать самую выдающуюся за его эпоху бюрократическую карьеру, попутно опубликовать выдающиеся исследовательские труды, заниматься семьёй с тремя детьми, благотворительностью в пользу крестьян его губернии. Так что обвинения в лени – плод обмана, зависти и клеветы.

Письма Победоносцева опровергают ходившие в 1895-1896 годах легенды, будто Витте объединился с Победоносцевым и они стали главной силой в правительстве, а другие министры – «пешки».  Такое слышали от чиновника одного из петербургских департаментов [В.В. Розанов «Загадки русской провокации (Статьи и очерки 1910 г.)» М.: Республика, 2005, с.207].

И.Л. Горемыкин стал полновластным министром, осознающим значение государственной миссии, не подчиняясь ни Победоносцеву, ни Витте, ни Муравьёву, ни Великому Князю Сергею Александровичу. Всем им казались недостаточны имевшиеся у них полномочия. Отсюда истекают их недовольства. Отсутствие снедающего властолюбия у Горемыкина выгодно выделяет его.

Барона Н.А. Гревеница (1848-1898) И.Л. Горемыкин одним из первых своих назначений 26 октября 1895 г. сделает своим ближайшим доверенным сотрудником в качестве директора Департамента Общих Дел [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.432 Л.1].

Александра Сипягина, называя себя «Вашей старинной знакомой», 4 ноября обратилась с ходатайством за Н.В. Протасьева, желавшего назначения вице-губернатором. «Я не умею просить и потому простите, если что-нибудь выражаю не как должно. Никогда не решилась бы побеспокоить Вас, но желание помочь Протасьеву пересилило мой страх. От всей души поздравляю Вас с новым назначением, которое так сердечно радует меня и всех. Мне кажется, что Вы именно принесёте наибольшую пользу. Верьте, многоуважаемый Иван Логгинович, что это не пустые слова, а искреннее моё мнение. Не откажите сообщить мне, могу ли я надеяться на исполнение моей просьбы» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1201 Л.3].

По-видимому, в бюрократических кругах было широко известно о том что Д.С. Сипягин также претендовал на МВД, поэтому Александра Сипягина старалась показать что выбор Царя их вовсе не огорчает и они нисколько не настроены против И.Л. Горемыкина из-за оказанного ему предпочтения. Жаль что погрязший в сутяжничестве С.Ю. Витте не следовал положительному примеру семейства Сипягиных.

5 ноября Феоктистов сообщил Горемыкину, что профессор Чупров, руководитель газеты «Русские Ведомости» на 2-3 дня в Петербурге и ему надо назначить приём.

Чуть ранее, его коллега И.И. Янжул оббегал весь Петербург, о чём писал жене 19 сентября 1895 г.: «Очень хлопочу о бедном Чупрове», которому граф Делянов предложил «подождать с чтением лекций». «Надо серьёзно похлопотать в Москве у генерал-губернатора: думаю съездить к Боголепову и его попросить». «Какое огромное лишение – смерть Бунге, он бы наверняка всё устроил к общему благополучию. Сегодня ездил даже к Плеве, хотел попросить хоть его заступиться за бедняжку, но увы, Плеве ещё в Костромской губ. Муравьёва и Витте – также нет в Петербурге. Вл. Ив. Ковалевский – неуловим: сегодня его не застал дома в 9 ½ утра. Он назначает мне через Познера свидание завтра» [СПФ АРАН Ф.45 Оп.5 Д.566 Л.158-159].

В эмигрантском «Возрождении» П.Б. Струве потом назовёт Чупрова, наряду с редактором «Вестника Европы» К.К. Арсеньевым, руководителями «либерально-оппозиционного» настроения, подогреваемого ими в общественном мнении [Пётр Струве «Критические заметки» М.: Модест Колеров, 2020, с.35].

17 ноября И.Л. Горемыкин принимал банкира Я.С. Полякова, который в дневнике записал: «Принял любезно, даже угостил папироскою. А прежде держал очень долго пока принял. Полагаю, что он не совсем знал, кого он принял». В этот день К.П. Победоносцев писал Горемыкину: «я заезжал было к Вам сегодня. Вчера приехал вызванный мною из Киева чиновник Скворцов, коего я посылаю на Кавказ по известному делу. Я уже ознакомил его с бумагами, от Вас присланными». «Несомненна связь этого дела с Хилковым, а я не знаю где именно Хилков водворён и какие есть о нём сведения в Д-те полиции. Я адресую его для сего к Сабурову».

Н.П. Долгово-Сабуров, директор Департамента Общих Дел МВД, был назначен заместителем министра. Подобно Горемыкину, он ранее участвовал в подавлении восстания 1863 г. и обустройстве дел польских крестьян. Однако он уже переживал тяжёлую болезнь, о чём сообщалось в газетах.

24 ноября Великий Князь Сергей Александрович после Победоносцева и Муравьёва впервые отмечает встречу с И.Л. Горемыкиным в дневнике и пишет о знакомстве: «кажется, сухой формалист – желал бы ошибиться». Часто встречаясь с Н.В. Муравьёвым, Великий Князь постоянно упоминает длительные интересные беседы с ним. Горемыкин не проявлял такой разговорчивости [«Дневник московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича» Пермь, 2021, с.293].

Лично И.Л. Горемыкин принял и доктора Моисея Слуцкого из Кишинёва. «Я вошёл в кабинет министра, он любезно протянул мне руку и указал кресло. Я изложил скорбную историю больницы. Министр терпеливо и внимательно выслушал меня, и когда я кончил, объявил мне: «Ваше ходатайство будет удовлетворено»». Не оправдались слухи, будто для успеха непременно требуются взятки. «Я взяток никому не давал». Сумма в 33 958 р. была предоставлена в распоряжение больницы 2 декабря 1895 г. [М.Б. Слуцкий «В скорбные дни: Кишинёвский погром 1903 года» СПб.: Нестор-История, 2019, с.99-100].

4 декабря К.П. Победоносцев прислал И.Л. Горемыкину записку, «вытребованную мною из Харькова. Она показывает, какая язва пущена в народ Толстым и Хилковым».

И.Д. Делянов 6 декабря просил И.Л. Горемыкина назначить время «для заседания по делам Московского университета» с участием Н.П. Боголепова и П.А. Некрасова [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.714 Л.9-10].

7 декабря 1895 г. Николай II повелел Горемыкину начать рассмотрение возможности изменения временных правил 3 мая 1882 г., запрещавших водворение евреев в сельской местности и приобретение в них недвижимого имущества. Горемыкин дал Комитету Министров запросить мнение местного начальства.

Во всеподданнейшем докладе 7 декабря 1895 г. Император позволил Горемыкину испрашиваемый им безотлагательный пересмотр действующих постановлений об административной высылке, в соглашении с министром юстиции.

Н.В. Муравьёв 8 декабря препроводил И.Л. Горемыкину для подписания общий всеподданнейший доклад об изменении порядка заведывания тюремной частью.

Болтун А.А. Киреев писал 9 декабря 1895 г.: «дурака Дурново убрали — но что за человек Горемыкин? Какой‑то homo novus et incertus??? Государь, кажется, человек, доступный всему хорошему и преданный России… Дай‑то Бог! Но нужна твёрдая система» [«Русский сборник», 2014, Т.16, с.174].

Дневник генерала Киреева достаточно часто используется историками Российской Империи. Насчёт него в дальнейшем следует помнить, что это тип легкомысленного славянофила, помешавшегося на ложной утопии земского собора, преувеличивающего его спасительное значение. Помимо не самых адекватных политических взглядов, в 90-е Киреев также обвинялся сторонниками царского самодержавия и русскими священнослужителями и богословами в пропаганде папско-лютеранских идей за проталкивание сближения со старокатоликами, приводящее к борьбе с православным учением и его сторонниками. По предположению профессора А.Ф. Гусева, Кирееву содействовал В.К. Саблер [Т.И. Буткевич «Как иногда присуждаются учёные степени в наших Духовных Академиях» Харьков: Тип. журнала «Мирный Труд», 1909, с.15, 147].

Не всем назначение Горемыкина понравилось. Памфлетисты начали издевательства над фамилией министра. «Друг, не верь пустой надежде» как значится в посмертной публикации серии дебильных стишков, записанных Пуришкевичем, сготовлен уже в конце 1895 г.

9 декабря были арестованы деятели «Союза борьбы за освобождения рабочего класса» вместе с В. Ульяновым. В одиночную камеру №193 дома предварительного заключения на Шпалерной улице Ленина привезли поутру. Обвиняли его в распространении революционной литературы из-за границы, выпуске подпольной газеты и передаче денег на поддержание забастовки рабочих.

Выпуск газеты удалось сорвать, с.-д. пришлось снова напирать лишь на листовки, убеждая, что революционная организация продолжает свою работу и не уничтожена, а стачка должна длиться дальше. Что побудило полицию производить следующую череду арестов, преимущественно среди студентов и курсисток – основного актива с.-д. [Наталья Баранская «Странствие бездомных» М.: АСТ, 2011].

Министр Земледелия А.С. Ермолов 10 декабря ходатайствовал перед Горемыкиным за назначение своего товарища по лицею Катенина.

Записка И.Л. Горемыкина от 11 декабря 1895 г. свидетельствует о начале его деятельной борьбы с революционным движением: «С конца минувшего года замечено было усиление брожения среди рабочих на некоторых фабриках и заводах г. С.-Петербурга, выразившееся в неоднократных стачках и забастовках. Обстановка последних позволяла заключить, что они происходят не без влияния извне со стороны лиц, занимающихся в столице преступной пропагандой среди рабочих. Вследствие сего были приняты меры особого наблюдения и розыски, выяснившие действительное существование в Петербурге особого кружка «социал-демократов», состоящего как из лиц интеллигентных, преимущественно учащейся молодежи, так и распропагандированных ими рабочих.

Данными наблюдения установлено, что несколько молодых людей, составив из себя отдельную группу, присвоившую себе название «Центрального рабочего кружка», в течение настоящего года, войдя в сношения с рабочими, организовали из последних «Центральную рабочую группу» и, благодаря её содействию, успели образовать между рабочим населением столицы несколько противоправительственных кружков в разных фабричных местностях города. Действуя в означенных кружках, главным образом, путём устной личной пропаганды «Центральный кружок» вместе с тем прибегал к созывурабочих сходок, распространению среди рабочих противоправительственных изданий, воспроизведению последних путём перепечатания на пишущих машинах и гектографах, сбору денег в рабочие кассы и т.п. Вместе с тем, пользуясь проявлением брожения или волнения среди рабочих того или другого завода, кружок стремился взять дальнейшее движение в свои руки и оказывать всякими путями содействие к продолжению беспорядков.

Принимая во внимание, что за последние месяцы кружок стал проявлять особо энергическую деятельность, приобретать материалы и инструменты для печатания и воспроизведения преступных изданий, а равно принял деятельное участие в происходивших в ноябре и декабре месяцах рабочих волнениях на Путиловском и Торнтоновском заводах, – признано было своевременным приступить к обыскам и арестам участников названного кружка. Обыски эти произведены в ночь на 9 сего декабря и вполне подтвердили имеющиеся указания на преступную деятельность заподозренных лиц.

Из числа лиц, у коих произведены обыски, подвергнуты аресту 29 и оставлено на свободе 17; в числе арестованных: 1помощник присяжного поверенного, 3 инженера-технолога, 1кандидат университета, 1 врач, 4 студента технологического института, 1 студент университета, 2 слушательницы высших женских курсов, 5 человек разного звания и 11 рабочих.

Об изложенном долгом считаю всеподданнейше доложить вашему императорскому величеству, присовокупляя, что по делу этому возбуждено расследование при С.-Петербургском губернском жандармском управлении.

Министр внутренних дел Горемыкин» [«Красный Архив», 1939, Т.93, с.123-124].

Революционные провокации пропагандистов ничего не давали рабочим, т.к. полученные от стачек убытки даже в случае получения требуемых прибавок к зарплате долго ими компенсируются [С.Ю. Витте «Конспект лекций о народном и государственном хозяйстве» М.: Юрайт, 2015, Т.1, с.183].

По желанию Государя Горемыкин и Муравьёв представили совместный доклад по вопросу освобождения МВД от заведывания местами заключения и о передаче их в минюст. 13 декабря Царским Указом эта передача состоялась и дальнейшая разработка законов по арестантским и пересыльным делам возлагалась на ведомство Н.В. Муравьёва, где образовалась особая комиссия.

В письме Великого Князя Сергея Александровича 16 декабря появление в Москве И.Л. Горемыкина «у меня» эмоционально отмечено двумя восклицательными знаками. «Остаётся два дня – свои-то дела я обделал с ним; даём ему сегодня обед. При свидании расскажу курьёзы». Великий Князь по результату долгой беседы внёс в дневник мнение, что толку от Горемыкина будет мало [«Великий Князь Сергей Александрович» М.: Новоспасский монастырь, 2018, Кн.5, с.57].

Забота о защите монархического принципа вызывала со стороны Великого Князя такие же опасения и насчёт вероятности отсутствия у Императора Николая II твёрдой руки, но подозрения не оправдались. Демонстративное же написание про Горемыкина слова «Сам» с прописной буквы можно понять как указание на решение министра держаться полной политической самостоятельности, которая вызовет недовольство всех, кто хотел бы использовать МВД в собственных интересах. Именно этим более всего будут недовольны Победоносцев, Муравьёв и Витте. Полагаю ровно тот же смысл что и слово «Сам» имеет словечко «великий» использованное Великим Князем относительно Витте в 1899-м.

17 декабря Великий Князь Сергей Александрович ещё раз завтракал и разговаривал с Горемыкиным, который также принимал представителей учреждений и ведомств, после чего вернулся в С.-Петербург.

Циркуляром Горемыкина 18 декабря 1895 г. предписывалось обязательно заносить в приёмные формулярные списки данные о медицинском переосвидетельствовании новобранцев в губернском военном присутствии в случаях, если уездные или городские присутствия по воинской повинности принимают на военную службу не единогласно или при наличии несогласных мнений врачей.

В декабре правителем канцелярии МВД при Горемыкине стал А.А. Хвостов. Фамилия соратника Горемыкина Хвостова стала символизировать верность монархическому принципу. Как признаёт большевицкий номенклатурный академик, принадлежность к этой фамилии в СССР даже после победы сталинизма в 1945 г. если не наводила дамокловый меч, то лежала угрожающим подводным камнем [Ю.А. Поляков «Историческая наука: люди и проблемы» М.: РОССПЭН, 1999, с.252-253].

Относительно А.А. Хвостова в письме от 26 марта, вероятно, следующего года (не указан) обер-прокурор отмечал слухи о планах И.Л. Горемыкина отдать ему Земский Отдел МВД. К.П. Победоносцев счёл что такое назначение «будет в известном отношении неудобно – как и назначение Красовского. Так мне кажется».

В одном ранее отправленном Горемыкину письме без даты и разборчивой подписи есть предупреждение: «берегитесь, милейший Иван Логгинович, Красовского, который везде кричит, что он Вас законопроектами заест. Следует доказать, что все эти законопроекты мальчишеская погремушка, которою пускает пыль в глаза этот неразборчивый на средства нахал. Затем обратите внимание на слишком частые побеги этого мерзавца к Министру [Манасеину]; постарайтесь удержать за собою должное влияние и значение Тов. Министра». «Вообще вас окружает большая сволочь» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1436 Л.19].

Если Горемыкин сам выдвигал в МВД Красовского, то он не придавал значение доводам неизвестного доброжелателя. М.Л. Казем-Бек при знакомстве с Красовским находила его умным, но очень невоспитанным и смеялась над выговором его жены: раут, венчанье. Позднее М.В. Красовский станет одним из лидеров партии октябристов.

Новым, вторым заместителем Горемыкина, был назначен Н.А. Неклюдов, в чём видели подтверждение намерение министра сделать упор на занятие обустройством крестьянских дел. Показателем открытости чиновников Империи был доступ нуждающихся к Неклюдову в здании МВД по вторникам в 13-15 ч. Неклюдов автор капитальных исследований по русскому уголовному праву, руководства для мировых судей, учился у В.Д. Спасовича. В Сенате Неклюдов служил обер-прокурором уголовного кассационного департамента, общего собрания кассационных департаментов и кассационного присутствия. Также Неклюдов участвовал в учреждении Юридического общества и его работе. Изучая постановку судебного дела во Франции, Неклюдов не стремился сделать всё как в Европе, а давал в переписке критические замечания к действиям как французской прокуратуры, так и защиты. Неклюдов также возглавлял подготовительную комиссию по разработке юридических вопросов, касающихся общего законодательства России и Финляндии, для устранения несогласованностей.

С Неклюдовым Горемыкин хорошо сработался ещё при Манасеине, о чём говорит та же анонимка, что министр юстиции «посылал наши законопроекты на заключение об.-пр. Неклюдова и Ваши. С осторожностью можно пользоваться этим средством».

Петербургский градоначальник В.В. Валь 18 декабря был сменён на Н.В. Клейгельса.

19 декабря В.К. Саблер прислал Горемыкину прошение за чиновника особых поручений Витебского губернатора, предлагая его на место предводителя дворянства. «Число школ умножается. И думаю, что Золотарёв сумеет принести там столь ожидаемую от него пользу».

И.Л. Горемыкин навещал К.П. Победоносцева 22 декабря. «Заговорившись», обер-прокурор только на следующий день припомнил дело, ради которого утром заезжал с Горемыкину с запиской о том, что в Полтавской губернии «некоторые земские начальники» «бесчинствуют у нас самовольно со школами», «найти на них управу у губернатора невозможно». «Самому вам утомительно читать, но вы может быть поручите кому-нибудь прочесть и доложить вам».

В переписке И.И. Янжула по проблеме возможности снятия земского начальника, в 1900 г. отмечалось, что это находится вне власти губернатора. «Это зависит от Мин-ва Вн. Д., но конечно губернатор может найти повод и во всяком случае решения МВД определяемы в значительной степени его влиянием и репутацией губернатора в Мин-ве» [СПФ АРАН Ф.45 Оп.5 Д.566 Л.95].

23 декабря 1895 г. Н.В. Муравьёв прислал И.Л. Горемыкину просьбу «до свидания со мною не решать вопроса о назначении представителя Вашего министерства в Комиссию Таганцева по тюремному переустройству. Я имею виды на тобольского губернатора Богдановича и хотел бы с Вами переговорить по этому поводу. Буду у Вас на днях».

В одном из последних писем Страхова за 25-26 декабря отмечено, что всякие революционные и либеральные движения в Петербурге утихли. Самодержавная Россия «шаталась немножко, но потом вдруг упала и остановилась на своём прежнем основании» [Л.Н. Толстой – Н.Н. Страхов «Полное собрание переписки» Оттава, 2003, Т.2, с.1023].

Но оппозиционные вспышки встречались в земстве. 25 декабря 1895 г.  В.К. Саблер писал: «слышанием брани Тверской наполнился наш град. Кто умиротворит мятущихся? Думаю что этой способностью обладает Б.В. Штюрмер» [Архиепископ Тверской и Кашинский Савва «Хроника моей жизни. Автобиографические записки. 1891-1896» Сергиев Посад, 1911, Т.9, с.513].

27 декабря 1895 г. А.В. Богданович писала о затеянной Горемыкиным ревизии сумм Департамента Полиции. По разным слухам, Горемыкин либо желал найти злоупотребления И.Н. Дурново, либо же покрывал Н.П. Петрова, своего приятеля, за недостачу на время его управления департаментом.

Судя по их переписке за предыдущие и последующие годы, когда И.Н. Дурново нередко брал предлагаемые И.Л. Горемыкиным театральные билеты, личные отношения с бывшим министром у Ивана Логгиновича сложились самые тёплые и не наблюдалось никакой вражды или конкурентной борьбы, чтобы И.Л. Горемыкин копал под И.Н. Дурново. Сплетники и близко не угадывали ход настоящих событий – таковы и воспоминания Витте.

Св. прав. Иоанн Кронштадский в личном письме от 29 декабря просил И.Л. Горемыкина вступиться за молодого человека, высланного московским градоначальником Власовским в Архангельскую губернию «за поступки, не превышающие значение обычных шалостей, которых так много в больших городах, и которые проходят для них безнаказанно или с некоторым арестом. Я стою близко к этой семье, как духовный отец некоторых членов этого дома и знаю дело точно. Если бы Вам было угодно – я объяснил бы Вам мотивы суда над означенным молодым человеком наедине, потому что в письме не всё можно писать. В виду справедливости прошу Ваше высокопревосходительство, усердно прошу ияжкую опалу Евгения Окромчедалова заменить более лёгкою и возвратить его семье. Ваш покорный слуга и усердный богомолец, Протоиерей Кронштадтского Собора Иоанн Сергеев».

Вероятно, уступая просьбам родственников высланного, о Иоанн не получал от них полных сведений по данному делу. Во всяком случае после ответа И.Л. Горемыкина о. Иоанн Кронштадтский написал ему следующее: «Ваше высокопревосходительство, высокочтимый министр Иван Логгинович! Прочитав Ваше ко мне письмо о некоем Окромчедалове, беру своё ходатайство назад и прошу извинить за беспокойство, сделанное вам мною просьбою за человека недостойного» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1193 Л.1-3].

Далее в 1898 г. Иоанн Кронштадтский ещё раз пришлёт ходатайство И.Л. Горемыкину за одну «несчастную женщину» по судебному делу её мужа.

30 декабря 1895 г. Победоносцев прислал личную просьбу насчёт графа Армфельдта, чьё имя неоднократно потом ещё будет упоминаться в письмах обер-прокурора. Он ходатайствовал за устройство службы, характеризуя графа имеющим добрый нрав. «Я уже как-то просил И.Н. Дурново, но он забывал».

3 января 1896 г. К.П. Победоносцев навестил Горемыкина.

Победоносцев пожаловался Николаю II 6 января на статьи В.П. Мещерского, противопоставляющего законность самодержавию, считая такие суждения невероятно глупыми. Начавшие издаваться «Санкт-Петербургские Ведомости» князя Э.Э. Ухтомского разочаровали Победоносцева одобрением суждений Мещерского. Князь Мещерский выступил против И.Л. Горемыкина, утверждая, будто «законность», проводимая им в МВД – посягательство на самодержавие. М.Л. Казем-Бек тоже находила Мещерского дураком, хотя и по другим поводам.

Связей Мещерского с Горемыкиным в литературе о князе и его салоне не обнаружено. В мемуарах Мещерского нет соответствующих данных. Наиболее подробная биография князя сообщает, что И.Л. Горемыкин стремился совершенно отстраниться от В.П. Мещерского и его журнала. Учитывая склонность Мещерского к дешёвой антибюрократической демагогии, естественно полное расхождение между ними, какое будет наблюдаться и в 1906 г., когда князь вопреки голосам всех правых монархистов станет поддерживать Г. Думу [Н.В. Черникова «Портрет на фоне эпохи» М.: РОССПЭН, 2017, с.260]. Русские монархисты будут вышучивать предательство В.П. Мещерского, сообщая, будто бы он теперь будет издавать «Освобождение», а П.Б. Струве, напротив, возьмёт у него «Гражданин» [«Виттова Пляска», 1906, №4, с.3].

Сближение имевшего богатый политический опыт писателя с Николаем II произошло уже после ухода И.Л. Горемыкина из МВД. А.Г. Небольсин писал 24 февраля 1902 г.: «Говорят Сипягин устроил свидание Кн. Мещерского с Государем, который с ним беседовал более часа. Нашёл советника – нечего сказать» [СПФ АРАН Ф.45 Оп.5 Д.334 Л.44об.].

На вечере у Победоносцева 7 января 1896 г. были министры Витте, Муравьёв, граф Воронцов-Дашков. К концу раута подъехал и Горемыкин, не склонный к развлечениям. Граф Алексей Игнатьев в письме от 7 января обсудил с Горемыкиным кандидатуры Подольского губернатора и просил опровергнуть слухи «Гражданина» об упразднении генерал-губернаторства в Вильно и Киеве.

Победоносцев пишет в дневнике 9 января, что у Государя пришлось говорить «об интригах против Горемыкина в Гос. Сов.». После Делянова и министра Двора Победоносцев навестил в этот день и Горемыкина. Отражением этих интриг можно посчитать запись А.В. Богданович 11 января, будто Горемыкин ленив на работу. Скорее – на болтовню и рауты.13 января Победоносцев ещё раз был у Горемыкина.

Анонимный донос Горемыкину 11 января просил его обратить внимание на губернское земство Воронежской губернии, где председатель, секретарь и члены – «шайка» «грабящих земства». «В 1894 г. земство получило убытка на 14 000 руб.» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1436 Л.31].

13 января 1896 г. Розанов через Рачинского просил Победоносцева отправить «Горемыкину письмо с самой лёгкою просьбою» определить его на должность цензора с окладом 2500 р., однако Розанова опередили, и вакансия была занята [В.А. Фатеев «Жизнеописание Василия Розанова» СПб.: Пушкинский Дом, 2013, с.229].

Январём 1896 г. датируется письмо И.Л. Горемыкину К.К. Грота о работе возглавляемой им правительственной комиссии по делам общественного призрения, занятой подготовкой законодательных мер по делам благотворительности. К.К. Грот указывал, что до 1864 г. в каждой губернии существовал специальный Приказ общественного призрения – бюрократический орган, занимавший благотворительностью. В 34 земских губерниях эти Приказы были отменены, т.к. считалось, что земство примет на себя определение нужд населения и сбор средств на помощь нуждающимся. Земства и города не взяли на себя достаточной инициативы сравнительно с положительной работой дореформенных государственных учреждений, а МВД отстранилось от благотворительной работы в земских губерниях. «Может быть при свидании в Петербурге Вашему Превосходительству угодно будет дать мне ближайшие указания по этому вопросу». В завершении перечня своих соображений К.К. Грот предложил в силу 80-летнего возраста сменить его на другого председателя комиссии по выбору И.Л. Горемыкина, однако был оставлен там до марта 1897 г., после чего разработки комиссии перешли в хозяйственный департамент МВД  [«Константин Карлович Грот, как государственный и общественный деятель» Пг.: Тип. М.А. Александрова, 1915, Т.1, с.435-443].

А.С. Суворин 15 января писал И.Л. Горемыкину, что хотел его видеть для представления корректуры статьи «На рубеже», на которую обратил внимание Император Николай II. Суворин уверял что «исправлял и смягчал эту статью, которая мне совершенно не нравилась. К нам, журналистам, вообще существует большое недоверие, и я очень рад, что в типографии не были ещё уничтожены корректуры, по которым легко видеть, с каким вниманием относимся мы к передовым статьям, исправляя их по своему разумению».

18 января 1896 г. А.А. Хвостов предупредил министра о готовности проекта всеподданнейшего доклада, который готов представить лично или прислать. «Справка по тому же делу будет составлена Земским Отделом. Я говорил вчера с Георг. Георг. Савичем» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1351 Л.1об].

21 января в воскресенье вечером Горемыкин и Победоносцев встречались.

Победоносцев 26 января напишет в дневнике: «У Горемыкина. Смущение о Феоктистове». Похоже, Горемыкин желал назначить другого управляющего по делам печати. По воспоминаниям А.Е. Егорова, Феоктистов последнее время перед увольнением начинал впадать в детство.

В некрологе говорится о расстройстве здоровья Евгения Михайловича более чем за год до смерти, наступившей 16 июня 1898 г. Болезнь именовалась долгой и тяжкой, а сам бывший редактор «Журнала Министерства Народного Просвещения» запомнился умным, добрым и благожелательным, не допускавшим стеснений русской исторической науки [Л.Н. Майков «Е.М. Феоктистов» СПб.: Тип. В.С. Балашев и К, 1898, с.19-21].

К.П. Победоносцев в личном письме от 28 января спрашивал И.Л. Горемыкина, «известна ли вам эта затея, очевидно идущая из толстовщины, распространяется из Елисаветграда неким прис. пов. Левитским? Эти бланки напечатаны во множестве экземпляров и усиленно распространяются».

31 января после всех встреч у Победоносцева записан И.Л. Горемыкин.

В Г. Совете рассматривался доклад Архангельского губернатора Энгельгардта о необходимости строительства на Мурмане порта с административным центром. Новый порт был назван Александровск [А.Г. Нидермиллер «От Севастополя до Цусимы. Воспоминания» Рига, 1930, с.79-80].

В начале февраля Горемыкин и Муравьёв давали объяснения Г. Совету об основаниях передачи Тюремного управления из МВД в министерство Юстиции. Такая принадлежность тюрем справедливо считается одной из гарантий правового государства, т.к. разделяет следствие, суд и наказание.

Образованное в 1879 г. Главное тюремное управление в составе МВД, в 1895 г. было передано в министерство юстиции. Были уничтожены долговые тюрьмы и арестантские роты. Политические и уголовные содержались раздельно [Р.Т. Мухаев «История государственного управления в России» М.: Юнити, 2007, с.281].

В отличие от цивилизованных стран, в СССР тюрьмы и лагеря находились в МВД и только после падения большевизма вернулись в министерство юстиции. Важность этого подчёркивает председатель ельцинской комиссии по помилованию [А.И. Приставкин «Всё, что мне дорого» М.: АСТ, 2009, с.147].

Однако в 1905 г. фельетонист В. Дорошевич будет утверждать, будто при Н.В. Муравьёве министерство юстиции превратилось в служанку МВД. Это такая же либеральная легенда, ценимая советскими литературоведами, как и вымысел, будто в молодости К.П. Победоносцев был корреспондентом Герцена [С. Рассадин «Гений и злодейство, или дело Сухово-Кобылина» М.: Книга, 1989, с.239].

Даже критики министерства юстиции признавали за Н.В. Муравьёвым, что он более всех указывает на недостатки работников судебного ведомства, критиковал неподготовленность юристов – кандидатов на должности. В министерских циркулярах Муравьёв давал распоряжения, ограничивающие действия судебного персонала в собственных интересах в ущерб делопроизводству [«Дело отставного профессора Казанского Университета А.Н. Хорват» М.: Печатня А.И. Снегиревой, 1904].

К.П. Победоносцев 5 февраля сообщал Горемыкину: «я никогда не разделял мнение о пользе введения русского языка в католическое богослужение в видах, т. сказ. обрусения р.-католической церкви в народе». «Это всегда казалось мне порождением теории, не сходной с практикою» (правительственная политика в Империи в предшествующие годы меняла свою позицию от первоначального, напротив, запрета использования русского языка, угрожающего привлечением русских к римской церкви).

6 февраля миссионер В.М. Скворцов посещал Горемыкина с докладом относительно церковных дел на Кавказе.

Н.В. Муравьёв 7 февраля писал И.Л. Горемыкину, что не заезжал к нему в этот день, «потому что доклад был ранний, краткий», «а я опять немного хриплю». Наиболее «существенное оставляю до следующей недели».

На 7 февраля Горемыкин пригласил к себе на обед 27 губернских предводителей дворянства, находящихся в Петербурге на заседаниях в зале Дворянского собрания под председательством графа Бобринского.

Начиная с 1896 г., губернские предводители дворянства начали 1-2 раза в год собираться на совещания. Это не было правительственной инициативой, и препятствий она почти не встретила. Сопротивлялся Витте, однако Император принял во внимание пожелания дворянских собраний и 13 апреля 1897 г. в рескрипте председателю Комитета Министров И.Н. Дурново назначил его во главе Особого совещания для изучения нужд дворянского сословия и сохранения его традиционной служебной роли в Империи. Витте продолжал критиковать дворянские собрания и Особое совещание, считая нужным рассматривать дворянский вопрос наряду с крестьянским.

«Министр внутренних дел И.Л. Горемыкин соответственно созвал в Петербург в феврале и марте 1896 г., сроком на месяц, двадцать семь губернских предводителей дворянства на совещание, на котором обсуждались различные меры поддержки дворянского землевладения, а также вопросы возведения представителей низших сословий в дворянское достоинство и корпоративной роли дворянства в системе местного управления. Горемыкин пристально наблюдал за ходом совещания и по окончании его наложил восьмимесячный запрет на публичное обсуждение записки, представленной предводителями императору. Этот документ содержал обвинение правительства в том, что начиная с 1860-x гг. его действия наносили материальный ущерб первому сословию, а позднейшая политика поощрения и поддержки промышленности, банков и железных дорог велась за счет интересов сельского хозяйства» [С. Беккер «Миф о русском дворянстве. Дворянство и привилегии последнего периода императорской России» М.: НЛО, 2004, с.102-103, 107-108, 246].

В том же 1896 г. попытку создать собственное объединение предприняли земцы. Их даже одобрил Великий Князь Сергей Александрович, но И.Л. Горемыкин указал на незаконность объединений представителей земства, обязанных заниматься местными нуждами. Однако им никто не мешал собираться неофициально на своих квартирах [В.А. Маклаков «Воспоминания. Лидер московских кадетов о русской политике» М.: Центрполиграф, 2007, с.262].

10 февраля Победоносцев был у Горемыкина.

В газеты просочились сведения о намерении Горемыкина летом устроить поездку по губерниям [«Южный Край» (Харьков), 1896, 10 февраля, с.2].

За 13 февраля у Победоносцева после Синода, Комитета Министров, Шереметьева и Муравьева записана встреча с Горемыкиным.

Анатолий Нератов, давний приятель И.Л. Горемыкина, с польских времён, 14 февраля предупредил его, что среди казанских татар могут произойти беспорядки, если их представитель не будет отправлен на Коронацию [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1025 Л.12].

Г. Совет 15 февраля 1896 г. передал И.Л. Горемыкину предрешение Императора начать подготовку преобразований земских учреждений. Горемыкину поручалось представить своё мнение о подготовке введения земских учреждений в губерниях, где они прежде отсутствовали. Разработка их велась и в предшествующие годы.

Феоктистов сообщил 17 февраля Горемыкину, что разъяснил В.П. Мещерскому: тот не может в «Гражданине» использовать слова «тётка Алёна» которое он слышал от Александра III, т.к. это не почтительно, «он должен соблюдать приличие».

18 февраля граф Алексей Игнатьев сообщил Горемыкину о намерении прибыть в С.-Петербург в начале марта. 13 марта он же уведомил Горемыкина, что при представлении Николаю II он доложил, что не может совмещать службу с Волынским губернатором д.с.с. С.П. Суходольским (11 июля 1896 г. тот будет переназначен Ковенским губернатором). На Волынь Игнатьев предложил Вятского губернатора генерал-майора Ф.Ф.Трепова-младшего, который, как ему было известно, с особенным удовольствием принял бы это назначение. Так и будет поступлено в июле.

26 февраля у Победоносцева в дневнике вечером значится посещение собора и Горемыкин.

И.И. Шамшин просил И.Л. Горемыкина при приёме тифлисского губернатора князя Шервашидзе одобрить его ходатайство о назначении бобруйского уездного предводителя дворянства Стефановича вице-губернатором. В 1895 г. Горемыкин уже успел оставить без последствий такую просьбу Шамшина.

Вице-губернаторские назначения не требовали высокого возрастного порога и большой опытности, а напротив, как вводная позиция, зачастую предназначалась именно для приобретения начальных политических навыков. Владимир Гурко в воспоминаниях почему-то игнорирует это обстоятельство, передавая слова И.Л. Горемыкина, будто в 1896 г. Император Николай II хотел удовлетворить ходатайство о назначении лица, не имевшего «ни малейших прав». И.Л. Горемыкина отговорил Царя, ссылаясь на неудовольствие обойдённых по статусу. Склонность Гурко к выдумыванию или воспроизведению нелепых ложных историй заставляет обратить внимание на отсутствие в этом анекдоте точных сведений, опираясь на которые можно прийти к каким-либо оценочным выводам. Надёжный мемуарист указал бы, какой именно статус взятого лица якобы недостаточен, а не заявлял о полном отсутствии прав.

6 марта 1896 г. хабалка Богданович писала, будто Горемыкин тратит на устройство причёски несколько часов.

7 марта С.Э. Зволянский передал в Главное управление по делам печати справку о том, что он считает возможным удовлетворить прошение В.Г. Короленко об изменении программы журнала «Русское Богатство», освобождении от предварительной цензуры и его утверждении редактором, несмотря на то что в прошлом Короленко проявлял антимонархическую активность. Гл. Упр. в представлении Горемыкину 11 марта, однако же, не рекомендовало исполнять желания Короленко, с чем министр согласился [«Русское богатство», 1917, №11-12, с.64]. Нижегородское охранное отделение за время до выезда Короленко в Петербург в 1896 г. не находило за ним ничего предосудительного, помимо сношений с лицами сомнительной благонадёжности [«Былое», 1918, №13, с.34].

Говоря о внешних влияниях на Николая II, историк напрасно признаёт назначение И.Н. Дурново и И.Л. Горемыкина в 1895 г. «при поддержке Марии Фёдоровны» [Ю.В. Кудрина «Императрица Мария Фёдоровна и Император Николай II» М.: Вече, 2013, с.95]. Эта версия рождена некритическим использованием недостоверных публикаций иностранной прессы, где такие утверждения насчёт Горемыкина действительно можно встретить. Их легко оспорить на основании довольно скорой записи А.А. Половцова 12 марта 1896 г.: честный и умный И.Л. Горемыкин подвергся «сильнейшему гонению со стороны партии, покровительствуемой Императрицей Марией Фёдоровной и претендующей быть продолжательницей Александра III» [А.А. Половцов «Дневник 1893-1909» СПб.: Алетейя, 2014, с.176].

Здесь определённо говорится о сторонниках выдвижения Д.С. Сипягина, которых обошли Н.В. Муравьёв и К.П. Победоносцев с предложением Горемыкина. Императрица Мария Фёдоровна отправляла Сипягину поздравительные телеграммы с 1893 г. В фонде И.Л. Горемыкина следов столь давних отношений между ними не сохранилось. Можно отметить такой черновик телеграммы Горемыкина уже после его назначения: «Имею счастье повергнуть к стопам Вашего Императорского Величества верноподданническое поздравление с радостным событием рождения Августейшей Внучки Вашей Великой Княжны Ольги Николаевны. Управляющий министерством внутренних дел Горемыкин».

Положение Комитета Сибирской железной дороги 15 марта дало возможность Горемыкину отпускать по 3 тыс. руб. для незамедлительной выдачи крестьянам ссуд на разрешённое губернским правлением переселение.

Для различных губерний МВД разрабатывало отдельные проекты улучшения сельской врачебной части. И.Л. Горемыкин вносил их на рассмотрение в Г. Совет.

Победоносцев 17 марта отметил разговор: «Горемыкин. О ковенской школе офицеров».

В марте 1896 г. Горемыкин обращал внимание Государя на то как учащиеся военные кадеты-католики в 1853 г. получили католический катехизис на русском языке, вместо польского. Однако в богослужении иноверцев, как правило, русский язык исключался [О.В. Серова «Россия и Ватикан. Политика и дипломатия» М.: Языки славянской культуры, 2019, Кн.1, с.922].

В газете «Свет» в 1896 г. отмечалось, что на нужды католиков уходит бюджетных средств относительно больше, чем на православных, по их доле в населении.

20 марта Император удовлетворил прошение Горемыкина разрешить католикам в Царстве Польском проводить богослужение только на латинском языке, исключая польский и русский, относительно приоритета которых велась длительная борьба. Этакое соломоново решение в интересах тысяч католиков Минской губернии было одобрено и Ватиканом, с которым Русское Самодержавие долго вело совместную борьбу с революционерами.

И.Н. Дурново в письме И.Л. Горемыкину от 20 марта поддержал просьбу К.П. Победоносцева об исходатайствовании аренды одесскому градоначальнику П.А. Зелёному: «с особенным удовольствием исполняю сим желание Константина Петровича, так как знаю П.А. Зелёного за почтенного и вполне честного человека, не имеющего собственных средств». И.Н. Дурново не ошибся, упомянув о его службе в должности градоначальника, сперва таганрогского, уже около 14 лет.

30 марта 1896 г. Победоносцев после Государя был у Горемыкина и видел Куломзина. Горемыкин тогда поправлялся от болезни.

7 апреля Горемыкин вечером был у Победоносцева. А.С. Ермолов писал Горемыкину, что Вольно-Экономическое общество при обсуждении вопроса о золотом обращении ещё не окончило прения, и просил высказать Горемыкина его «мнение по этому делу». «Весь ход прений общества по настоящему вопросу имеет характер явной агитации против министерства финансов». Министр Земледелия рассказал про «расходившихся ораторов и бушевавшую публику». Граф Гейден уверял, что ничего против правительства не подразумевалось, но имена А.А. Пороховщикова и марксиста П.Б. Струве «и им подобные, заставляют меня очень в этом усомниться». Ермолов хотел зайти к Горемыкину и переговорить об этом [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.753 Л.3].

В 1907 г. Струве писал, что Горемыкин, Сипягин, Плеве, одинаково «вели бессмысленную, мелочную и политически безграмотную борьбу» с возникшим в ВЭО объединением общественных сил [П.Б. Струве «Patriotica. Политика. Культура. Религия. Социализм» М.: Республика, 1997, с.36].

Серьёзные специалисты, однако, считали что так раз докладчики из ВЭО завоевали себе «дешёвые лавры»: такого же рода статья с нападением на Витте «не только слаба», «но прямо невежественна». И.И. Янжул 29 марта 1896 г. писал в частном порядке К.С. Веселовскому, опасаясь что публичная защита Витте вызовет подозрения в продажности: «добропорядочная финансовая система и даже всё народное хозяйство не мыслимо без твёрдого курса денежной единицы и получает характер азартной спекуляции со всеми зловредными последствиями, например неверность во всех расчётах доходов и расходов, переплаты потребителями и частые недохватки производителями, отсутствие возможности сколько-нибудь благоразумного хозяйничанья без риска и с расчётом на известные результаты». У Витте «единственно возможный план и как всё действительно умное, простой и общепонятный» [СПФ АРАН Ф.24 Оп.2 Д.127 Л.8-9].

Финансовая политика 1896 г. стабилизировала валюту и устранила спекуляции на кредитном рубле. В результате банки стали вкладывать капитал в акции промышленных предприятий. Во время биржевого кризиса 1896 г. правительство оказало помощь акционерным коммерческим банкам по поддержанию ликвидности. Банки, работавшие на фондовом рынке смогли быстро восстановиться [С.А. Саломатина «Коммерческие банки в России. Динамика и структура операций. 1864-1917» М.: РОССПЭН, 2004, с.150, 163].

Историки видят в золотой валюте принципиально важное условие установления эффективной, устойчивой и в то же время достойной и честной экономической системы. Бумажная валюта имеет те грандиозные недостатки, угрожающие глобальной катастрофой, которые сейчас широко известны на примере доллара, бесконтрольный выпуск которого позволил США паразитировать на мировой хозяйственной системе. Золотая валюта означала торжество законности над нечестным обогащением [«Исторические записки» М.: Наука, 2002, Вып.5 (123), с.192].

Сравнительно с политикой золотого обращения Императора Николая II, отмена золотого стандарта в США в 1934 г. стала актом «абсолютной недобросовестности», которую американские сенаторы называли: «это просто кража» [Р. Хиггс «Кризис и Левиафан. Поворотные моменты роста американского правительства» М.: Мысль, 2010, с.312]. Именно к этому времени в США «социализм стал преобладающей идеологией в университетах» [Л. Уайт «Борьба экономических идей» М.: Новое издательство, 2020, с.161].

Из последующих правых экономистов о необходимости золотого стандарта часто писал Ф. Хайек. Людвиг Мизес в книге «Всемогущее правительство» называет отказ от золотого стандарта этатистским дьяволом лёгких денег, средством обманывать народ перед выборами, раздавая необеспеченные суммы и сваливая ответственность за будущую инфляцию на следующие правительства.

«Неограниченная возможность печатать всемирные деньги обеспечила Америке огромные преимущества при создании конструкции глобализации», «Соединённые Штаты не стояли перед необходимостью что-то продать для того, чтобы что-то купить. Они могли просто печатать доллары» [К. Престовиц «Страна-изгой» СПб.: Амфора, 2005, с.121].

Бесчестный характер имела и тактика накопления неоплачиваемых долгов в Англии после революции 1688 г., когда «монарх попал в зависимость от парламента», который стал «занимать деньги в немыслимом доселе объёме» и «не платить до долгам», получая «беспрецедентные ресурсы для ведения войн» [Ниал Фергюсон «Великое вырождение. Как разрушаются институты и гибнут государства» М.: АСТ, 2016, с.48-50].

В связи с этим, демократы часто несправедливы, когда говорят, что любое правительство, показавшее неудовлетворительные экономические результаты, следует менять. Оно того вполне и может заслуживать, но экономика устроена так, что многие последствия принятых решений не достигают эффекта немедленно. В связи с этим демократические выборы нисколько не являются средством контроля за эффективностью принимаемых политических решений.

Генрих Фёдорович Крюгер в записке членам Г. Совета утверждал, будто именно он подготовил по указанию Вышнеградского проект осуществлённой Витте денежной реформы, что Витте пытается отрицать. Крюгер утверждал, что в Европе Витте считают финансовым гением, и его репутация нисколько не пострадает от признания авторства Крюгера [Г.Ф. Крюгер «Высокочтимым членам Государственного Совета», 1898, с.17].

Историки находят, что концепция золотого монометаллизма сложилась ещё при Бунге, ему же следовал Вышнеградский. По распоряжению Императора Николая II текст «Загробных заметок» Бунге получил И.Л. Горемыкин и другие министры. Горемыкин содействовал строительству в Киеве образцовой начальной школы имени Бунге [В.Л. Степанов «Н.Х. Бунге. Судьба реформатора» М.: РОССПЭН, 1998, с.204, 290].

За 1896 г. происходило значительное умножение специализированных с/х учебных заведений: высших и средних за счёт казны, низших на земские сборы. Закон о коммерческом образовании предоставил новые льготные условия для таковых училищ, которые начали открывать города и купеческие общества. Отдельные губернские земства и дирекции школ начали разрабатывать планы введения всеобщего обучения, в т.ч. женского. Путь к тому ограничивали только финансовые возможности и неприемлемость насильственного принуждения к посещению школы, а расширение министерских, земских и церковных образовательных учреждений явно вело к их неуклонному росту.

Деятель народного образования, Е.П. Свешникова в мае 1906 г. замечала некоторые преимущества новых коммерческих училищ над гимназиями и земскими школами: «дух коммерческого живее и свежее. Новая метла чище метёт» [СПФ АРАН Ф.887 Оп.2 Д.270 Л.18].

Министр Юстиции Н.В. Муравьёв 10 апреля в записке напомнил И.Л. Горемыкину «просьбу о Вельяминове и Минске» и передал известия о назначениях: «тов. пр. Тверского округа Горемыкина прокурором Архангельского окр. суда» и «перевод тов. прок. Митавского о. суда бар. Медема в Петербург».

11 апреля Феоктистов уведомлял Горемыкина о приезде В.А. Грингмута из Москвы через 3 дня, ему нужно назначить приём. Попутно Феоктистов рекомендовал Горемыкину брошюру Грингмута о печати и цензуре: «написана она умно, но с моей точки зрения вызывает немало возражений».

12 апреля Победоносцев – у Горемыкина. Алексей Игнатьев 12 апреля хотел застать дома Горемыкина, «покончить служебные дела свои». 

Обер-прокурор 14 апреля пересылал И.Л. Горемыкину бумаги, полученные от Делянова, с просьбой прочесть и вернуть их к завтрашнему приезду Делянова.

Победоносцев в дневнике среди увиденных за 15 апреля записал: «Делянов и Горемыкин». Почвовед В.В. Докучаев описывал министра Делянова в чертах, схожих с обликом Горемыкина: блестяще одарённый, знающий языки юрист с «удивительно мягким и спокойным характером, ещё более – тактом, всегда и со всеми ровный и корректный», заслуженно сделал выдающуюся служебную карьеру и отличался удивительной опытностью, используемой в важнейших интересах Российской Империи. На протяжении многих лет он способствовал развитию русского национализма.

Утром 17 апреля скончался после продолжительной болезни директор Департамента Полиции Сабуров.

В.А. Грингмут 17 апреля прислал И.Л. Горемыкину подробное обоснование отказа от предложенной ему должности. При обсуждении «Вы спросили меня, что можно было бы возразить против соединения в одном лице редактора или по крайне мере владельца «Московских Ведомостей» и начальника Главного Управления по делам печати. В качестве публициста я указал Вашему Высокопревосходительству на возражения могущие возникнуть с более знакомой мне газетной точки зрения и совершенно упустил из виду возражения с точки зрения административной. Лишь на другой день я из собственных своих размышлений и из разговоров с Е.М. Феоктистовым, графом И.Д. Деляновым, С.Ю. Витте и М.Н. Островским пришёл к тому заключению, что я упустил сделать самое существенное возражение», что начальник обязан «стоять выше всей печати, и его беспристрастие не должно подвергаться ни малейшему сомнению».

Если И.Л. Горемыкин, делая такое неожиданное предложение, рассчитывал на В.А. Грингмута как на верного монархиста, превосходно разбирающегося в делах печати, то редактор «Московских Ведомостей» беспокоился о репутации своего издания: административные прещения против других газет могли быть истолкованы «как личная месть» или даже как средство устранения конкурента в коммерческих целях. Грингмут желал сохранить независимость своей газеты от правительства.

Назначение Грингмута, похоже, было желанием не только И.Л. Горемыкина, но и самого Императора Николая II, поскольку Грингмут попросил передать Царю «истинные мотивы» отказа при желании продолжать «служить Ему исключительно на почве привычного мне печатного слова». Затем 19 апреля Грингмут отдельно прислал благодарность И.Л. Горемыкину за «Ваше столь доброе и доверчивое ко мне отношение» и за согласие на передачу ему «Московских Ведомостей» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.695 Л.1-3].

Газета изначально принадлежала правительству, но полный принципиальный отказ монархических властей заниматься пропагандой и популизмом привёл к передаче «Московских Ведомостей» в аренду в частные руки.

19 апреля 1896 г. Феоктистов писал в дневнике про Д.С. Сипягина: «его не устранят, ибо он пользуется расположением вдовствующей императрицы». Тогда Горемыкин собирался сделать доклад Государю о продвигаемой Сипягиным брошюре И.Ф. Рцы «Дело Александра III», которую в МВД нашли неприемлемой [«Литературное наследство», 1935, Т.22-24, с.559].

А.Н. Куломзин называл в числе предложенных Великим Князем Сергеем Александровичем министров Боголепова, Сипягина, Булыгина, но не Горемыкина.

Совещание о духоборах с Витте и Куропаткиным Победоносцев проводил 19 апреля. Позднее в переписке Победоносцев указывал, что не играл никакой роли в преследовании духоборов, этим занималось МВД, т.е. И.Л. Горемыкин. Решение о выселении было принято независимо от обер-прокурора, который не имел возможности его предупредить. Победоносцев считал, что вмешиваться в дела духоборов не следует. Так и происходило на Кавказе, где их община имела полное самоуправление. Однако из-за внутренней борьбы за власть «поднялся мятеж, начался ряд неумелых распоряжений», а толстовцы стали проповедовать среди них анархизм и подбивать на переселение в Канаду [П.А. Тверской «Из деловой переписки с К.П. Победоносцевым 1900-1904» // «Вестник Европы», 1907, №11, с.654-655].

Такое наблюдалось с появлением новых подвидов духоборов и раньше: «постоянное саморазрушение и саморазложение раскола и сектантства будет продолжаться». Херсонский епархиальный миссионер ввиду шатаний разноплеменного народа на Северном Кавказе предупреждал о необходимости тушить пожар антигосударственных и религиозных заблуждений «в самом начале его появления, чтобы не пришлось потом тратить слишком много усилия для его прекращения» [Михаил Кальнев «Новохлысты Кубанской области» Киев, 1896, с.3]

20 апреля датировано письмо Л.Н. Толстого, адресованное лично И.Л. Горемыкину как «к человеку», а не министру. Толстой перечислял примеры преследования властями распространения анархического учения. Действительное «зло», с которым боролось русское правительство, «продолжает существовать среди тысяч людей, которых нет возможности всех арестовать». Поэтому Толстой возмущался отдельными мерами против «случайно попадающихся». Проповедник ненависти к Императорской России желал, чтобы Горемыкин остановил борьбу с распространением анархизма. Но сражение с разрушительными учениями так или иначе, обязано было вестись со стороны монархистов. Предпочтение отдельных мер, в зависимости от каждого случая, вместо массовых репрессий или полной капитуляции, являлось наиболее разумным шагом. На предложение Толстого ответить «простым неофициальным письмом» Горемыкин не отозвался, опять-таки, в отличие от С.Ю. Витте, который желал приехать к Толстому и обсудить с ним винную монополию. Известно, что это письмо Горемыкин назвал вызовом правительству, чем оно и являлось. Его следовало проигнорировать, и Толстой не дождался ни желаемых кар в собственный адрес, ни отказа от борьбы с революционерами и анархистами, чья работа вела к разрушению государства и подрыву положительной политической программы Русских Царей.

К.П. Победоносцев писал И.Л. Горемыкину 22 апреля, что планирует встретиться с ним завтра в Царском Селе. «Чем дольше думаю о комбинации с Грингмутом, тем больше опасаюсь её», «надо бы искать другое лицо» (на место Феоктистова).

26 апреля Победоносцев был «у Половцова. У Горемыкина». А.А. Половцов жил в бывшем доме графа А.С. Уварова на Большой Морской.

Дочь Льва Толстого Татьяна 27 апреля 1896 г. внесла в дневник сообщение, что её отец написал письма Горемыкину и Муравьёву с просьбой перенести на него гонения, которые терпят его последователи.

Относительно революционного пыла сектантов, собеседники Льва Толстого спорили с ним, полагая, что после переселения «анархизм духоборчества не устоит против соблазнов американской жизни» [М. Горький «Собрание сочинений» М.: ГИХЛ, 1963, Т.18, с.50].

Сам Толстой в 1898 г. сообщал Черткову, что если духоборы не изменят свой образ жизни, то будут иметь те же проблемы с канадским правительством, что и здесь. В сочувствующих Толстому революционных изданиях с гордостью сообщается, что духоборы не признавали законодательство Российской Империи и частную собственность в ней. Канада им не понравилась и многие хотели вернуться обратно.

После долгой борьбы, духоборы в Канаде согласились принять британское подданство, без которого они не могли приобретать участки земли. Капитулировав здесь, они вынуждены были согласиться и на государственную регистрацию рождения детей и заключения браков, с чем, как оказалось, они совершенно напрасно боролись в России. Так от коммунистических идеалов духоборов почти ничего не осталось. В Российской Империи они отвергали частную собственность. Но в Канаде они настолько «подчинились капиталистическому порядку, что вносили отведённые им имения в книги на имя отдельных владельцев» [«Огонёк», 1906, №26, с.206].

Гилберт Честертон в «Автобиографии» (1936) писал, что опекаемые толстовцами духоборы в России якобы жили по «высоким образцам раннего христианства», но в Канаде «быстро стали опасными фанатиками, выпрягавшими лошадей и выпускавшими на волю коров, чтобы спасти их от плена». Замечательный христианский писатель, конечно, не обладал точными сведениями о их поведении в России. Сектанты, преследуемые И.Л. Горемыкиным, все были такого рода опасными фанатиками.

Так, скопцы не признавали Царя и поставленных им властей. «Будапешт — мировой центр скопчества, где, между прочим, почти все извозчики — русские скопцы. Он же является и главным центром распространения по Европе и особенно в Рoccии скопчества; оттуда, из Будапешта, наезжают к нам, в Россию, главные “мастера” скопчества (оскопители) и проповедники его; туда же, в Будапешт, обыкновенно скрываются на время или навсегда оскопленные в России, избегая кары законов» [М. Кальнев «Судебное дело Гуриной и других скопцов г. Николаева» СПб.: Колокол, 1909, с.47].

В 1917 г. из тюрем из ссылок будут выпущены не только Свердлов, Сталин и Дзержинский. Временное правительство признает нужным принять в Россию обратно помимо Ленина и Троцкого ещё и 10 тыс. духоборов из Канады, а также скопцов из Румынии [«Конфессиональная политика Временного правительства России» М.: РОССПЭН, 2018, с.408, 415].

Толстовцы и конкретно «духоборы» считали власть абсолютным злом, требовали немедленного утопического анархизма, «совершенно игнорируя организованную, этическую и правовую ценность власти» [Б.П. Вышеславцев «Этика преображённого эроса» М.: Республика, 1994, с.211].

Практика преследования сектантских групп силами полиции и армии, с отнятием у опасных фанатиков их детей, сто лет после Горемыкина и Победоносцева имеется и в США, с её знаменитой первой поправкой к конституции о свободе слова, которая по содержанию скорее поправка о невмешательстве государства в деятельность религиозных общин. Игорь Ефимов, антихристиански настроенный ультралиберал, в книге «Связь времён. В новом свете» (2012), использует те же доводы что и Лев Толстой, для критики властей современных Штатов.

1 мая Победоносцев обсуждал у Государя Коронацию. 4 мая он «у Делянова». «Булыгин. Горемыкин».

Директор департамента общих дел МВД возглавил комиссию по раздаче билетов для присутствия на Коронации.

Есть воспоминания В. Фигнер о посещении И.Л. Горемыкиным Шлиссельбургской крепости. Описание его как расслабленную и измождённую развалину явно ошибочно в отношении 56-летнего министра, который помирать пока не собирался. Здесь явно недобросовестно перенесены на непозволительно ранний срок приёмы дискредитации Горемыкина, использованные через 20 лет. Согласно такому источнику, Горемыкин задавал заключённым очень скупые вопросы, а именно: «Насекомые?» или «Камни?» спрашивая об энтомологических и минералогических коллекциях. Можно поверить, что по натуре немногословный Горемыкин не горел желанием заводить задушевные разговоры с разными мерзавцами вроде террориста В.С. Панкратова (будущий комиссар Временного правительства при арестованной Царской Семье в Тобольске, автор очень глупых мемуаров). Однако сам характер вопросов показывает не бездушное отношение Горемыкина к арестованным, его осведомлённость о их увлечениях. Услышав просьбу Фигнер о пополнении тюремной библиотеки, Горемыкин увеличил сумму, выделяемую на приобретение книг. Последующие министры Шлиссельбург не навещали [«Былое», 1919, №14, с.10].

Как водится, дополнительные свидетельства позволяют дать И.Л. Горемыкину ещё более верную характеристику и по вопросу о тюрьмах. В 1906 г. в левой газете «Двадцатый Век» выходило интервью с бывшим узником Шлиссельбургской и Петропавловской крепостей Н.П. Стародворским. За 22 года «хуже всего жилось при Плеве и при Д.А. Толстом, лучше всего при И.Л. Горемыкине. Не говоря уж об его, хотя холодном, но весьма вежливом обращении, заключённым стали давать даже газеты». Комендант крепости полковник Генкерт, постоянно сопровождавший Горемыкина, также зовётся умным и гуманным. Все просьбы Стародворского Горемыкину были исполнены: перевод в лазарет душевнобольных, разрешение табака и переписки с родными. «Вообще с его посещением развилось законное отношение к заключённым» [«Новое Время», 1906, 25 мая, с.4].

Это можно сказать и про положение в других тюрьмах при И.Л. Горемыкине. Дзержинский 13 января 1898 г. писал сестре из Ковенской тюрьмы: «не воображай, что в тюрьме невыносимо». «У меня есть книжки, я занимаюсь, изучаю немецкий язык и имею всё необходимое даже в большем качестве, чем имел на воле» [Ф.Э. Дзержинский «Дневник заключённого. Письма» Минск, 1977, с.8].

Когда февральская революция выпустила таких террористов на волю, монархисты в организованных ими тюрьмах окажутся в невероятно более худшем положении.

Из других заключённых в Шлиссельбурге, Н. Морозов передал Горемыкину рукопись книги «Периодические системы строения вещества» с просьбой передать её Д.И. Менделееву и Н.Н. Бекетеву. Пожелание оказалось исполнено, с той разницей, что бумаги получил на рассмотрение профессор Петербургского университета химик Дмитрий Коновалов, чьим наставником был Менделеев [«Речь», 1907, 5 апреля, с.5]. 

6 мая 1896 г. состоялся первый киносеанс в московском театре, а 10 мая – первая киносъёмка: приезд Царской Семьи в Москву и проезд приветствуемого народом кортежа по Тверской. В конце 1897 г. в Москве откроется первый стационарный кинотеатр.

Государь 8 мая принимал доклады Горемыкина, Муравьёва, Победоносцева.

Устав С.-Петербургского Попечительского общества о домах трудолюбия Горемыкин утвердил 9 мая. 15 июня откроется его первое собрание о мерах трудоустройства нищих. Выбранные меры получили одобрение Императрицы Александры Фёдоровны, которая выразила сердечную благодарность с пожеланием, дабы «оказываема была скорая помощь всему нуждающемуся в ней населению столицы».

И.Я. Голубев 9 мая 1896 г. пригласил супругу И.Л. Горемыкина, от имени его друзей, на обед 12 мая в 18 ч. в ресторане с забронированной на его имя отдельной комнатой [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1498 Л.20].

11 мая баронесса Икскуль рассказала, что министр Горемыкин назвал письмо Льва Толстого вызовом правительству и сказал, что не собирается отвечать на него. По наблюдению Т.Л. Сухотиной-Толстой, баронесса всегда отрицательно относилась к правительству.

Обер-прокурор 11 мая пересылал И.Л. Горемыкину копию с всеподданнейшего доклада «по просьбе раскольников об открытии Рогожских алтарей» (алтари храмов на Рогожском кладбище были запечатаны в 1856 г. и открыты вновь только в апреле 1905 г.).

Победоносцев запомнил за 12 мая: «Горемыкин о речи старейшин».

13 мая Горемыкин читал доклад у Императора.

В честь Коронации 14 мая И.Л. Горемыкин получил чин действительного тайного советника «в воздаяние отлично-усердной и ревностной службы». Н.В. Клейгельсу пожаловали орден св. Анны 1-й ст. Командированный в Москву гвардейский полковой адъютант П.Н. Краснов за участие в торжествах получил серебряную медаль.

Заместитель министра Неклюдов через Горемыкина передавал Государю всеподданнейшее поздравление от жителей С.-Петербурга.

На Коронации Николай II показался приезжим приятным исключением на фоне высшего общества и отчуждённо державшейся церковной иерархии. «Архиереи буквально не знали, что им делать при всевозможных церемониях и единственно кто выручал, это всезнающий В.К. Саблер». Визиты, обеды и церемонии оставляли безрадостное впечатление, только «Государь с его добрым, светлым взглядом, навсегда с любовью сохранится в памяти Владыки» [«Высокопреосвящённый Архиепископ Иероним (Экземплярский) 1836-1905» Киев, 1906, с.253].

Американский журналист, приехавший на Коронацию, обратил внимание на благоговейное почитание народом Царя, свойственное Православной России. Проходя мимо церквей, даже полицейский «крестится и читает молитвы с непокрытой головой. Невозможно представить себе полицейского на Бродвее, снимающего шлем и повторяющего то же самое» [Richard Harding Davis «A year from a reporter’s notebook» New York, 1898. P.26]. Родившийся в 1899 г. эмигрант, активный участник Белого и Власовского Движения, по своему опыту наблюдений назовёт Российскую Империю Николая II «самой религиозной» страной в мире [Архимандрит Алексей (Чернай) «Жизненный путь русского священника» Сан-Франциско: Глобус, 1981, с.29].

Среди множества иностранцев, присутствовал на Коронации в качестве представителя Китая Ли Хунчжан, заключивший военный союз с Россией и подписавший договор с Лобановым-Ростовским о гарантии завершения строительства КВЖД [А. Крофтс, П. Бьюкенен «История Дальнего Востока. Восточная и Юго-Восточная Азия» М.: Центрполиграф, 2013, с.286].

После участия в Коронационных торжествах в Москве, 19 мая Горемыкин отправил в «Правительственный вестник» официальную телеграмму: «С вечера 17 сего мая, в Москве, вокруг Ходынского поля, начали собираться массы городского и пришлого народа в несколько сот тысяч человек для участия в гулянье 18 мая. Начало празднования и раздача подарков были назначены с 10 часов утра, но толпа, не дождавшись этого времени и прибытия всех лиц, долженствующих руководить праздником, с неудержимой силой, ранее 6 часов утра, бросилась в беспорядке в узкие проходы между деревянными палатками, где помещались буфеты, при чём многие повалены на землю и задавлены нахлынувшей массой народа. Беспорядочное движение толпы продолжалось недолго, после чего немедленно были приняты меры к подаче помощи пострадавшим и к выяснению числа жертв. При этом было поднято: мёртвых 979 и тяжело раненых – 459 лиц, из числа сих последних многие в безнадёжном положении» [«Красный Архив», 1936, Т.76, С.33].

Масса свидетельств подтверждают полную неправоту популярных пересказов, будто давка возникла при раздаче подарков, которых всем не хватило. Давка произошла исключительно из-за самоуправства толпы погромного типа.

Императрица Мария Фёдоровна писала: «это было душераздирающе. Но в то же время они были такие значимые и возвышенные в своей простоте, что они просто вызывали желание встать перед ними на колени. Они были такими трогательными, не обвиняя никого, кроме их самих. Они говорили, что виноваты сами и очень сожалеют, что расстроили этим Царя!» [«Царский сборник» М.: Паломник, 2000, с.428]. Буйство на Ходынском поле произошло ранее и при Коронации Императора Николая I: «в одно мгновение все бросились к бочкам с водкой и к столам, и по уничтожении всего стоявшего кинулись ломать галерею» [Г.Д. Щербачёв «Идеалы моей жизни: воспоминания из времён царствований императоров Николая I и Александра II» М.: ГПИБ, 2015, с.177].

Случаи смертельной давки людей происходили и без устраиваемых властями праздников, по несколько человек бывало задавлено на похоронах богатых купцов, где раздавали подаяние [«Ушедшая Москва. Воспоминания современников о второй половине XIX века» М.: Московский рабочий, 1964, с.368]. Священник Михаил Хитров 18 мая 1896 г. писал К.П. Победоносцеву: «невольно пришлось мне, идя по улицам, слышать народный говор»: «сами виноваты, чего лезли без толку?» [РГИА Ф.1574 Оп.2 Д.204 Л.2].

Исследования о памяти русских крестьян подтверждают, что Царя не винили за несчастье, «жалели и его, и задавленных. В песне о Ходынке Николай II среди виновников катастрофы не фигурировал» [«Вопросы истории», 2005, №12, с.122].

После Ходынского несчастья Горемыкин уверял Е.А. Нарышкину, что размеры бедствия были преувеличены, а число убитых и раненых «не столь значительно, как сообщают. Но Царь был не удовлетворён таким успокоительным докладом» и приказал проводить расследование [Е.А. Нарышкина «Мои воспоминания. Под властью трёх царей» М.: Новое литературное обозрение, 2014, с.337].

Министр юстиции Н.В. Муравьёв в заключении к следственному производству находил виновными полицейских, не управившихся с толпой, и чиновников министерства Двора, склонных перекладывать ответственность на разные отделы. Однако до 6 утра едва ли следует ожидать возможности предотвращения незапланированных и непредсказуемых событий.

Много позже в СССР неоднократно продолжали происходить массовые давки со множеством убитых. В том числе не до мероприятия, а уже после состоявшегося футбольного матча в «Лужниках» в 1982 г. [И. Рабинер, В. Галедин «Фёдор Черенков» М.: Молодая гвардия, 2019, с.117].

20 мая Горемыкин и Победоносцев вместе сочиняли манифест и рескрипт. 21 мая Горемыкин снова виделся с обер-прокурором.

Банкир Я.С. Поляков 21 мая был у А.И. Горемыкиной по рекомендации княгини Мирской. Супруга министра пригласила бывать у неё по воскресеньям.

23 мая Император записал, что «утром имел доклады: Муравьёва, Воронцова, Горемыкина и Сипягина». В этот же день именным Высочайшим указом была учреждена должность помощника шефа жандармов. 20 апреля 1900 г. Государь заменит эту должность новой: товарища министра внутренних дел, аналогичной заместителям в других министерствах.

24 мая 1896 г. Великий Князь Сергей Александрович в дневнике одобрительно напишет о министре: «в 3 ч. к Горемыкину – интересный разговор – перебрали многое – правильные взгляды. В ½ 5 ч. Муравьёв рассказывал невероятные эпизоды; теперь рвут и мечут, чтобы меня рассорить с Воронцовым». Эти беседы происходили в Москве [«Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II» СПб.: Алетейя, 2009, с.331].

В.К. Сергей Александрович, по воспоминаниям графа Д. Олсуфьева, «человек доброй души и весьма культурный, не создал себе популярности в Москве». «Москву начали подтягивать. На приёмах у генерал-губернатора появился непривычный для Москвы придворный этикет». Купечество потеряло своё влияние [«Возрождение» (Париж), 1931, 27 июля, с.2]. Следуя принципам монархической чести, В.К. Сергей Александрович «никогда специально не искал популярности» и стремился проводить независимую от чьих-либо коммерческих интересов имперскую политику [Д.Б. Гришин «Трагическая судьба Великого князя» М.: Вече, 2008, с.157-158].

В.К. Сергей Александрович 26 мая передал через Горемыкина Государю, что подаст в отставку, если выйдет рескрипт с назначением графа Палена председателем следственной комиссии. Об этом отзывались неодобрительно [Великий Князь Константин Романов «Дневники. Воспоминания. Стихи. Письма» М.: Искусство, 1998, с.237].

А.С. Суворин 30 мая записывал разговоры, что И.Л. Горемыкин ни разу не был на Ходынском поле, до и после катастрофы. И ни разу не принял начальника московского губернского жандармского правления генерала К.Ф. Шрамма. Учитывая что расследованием произошедшего занималось не МВД, не понятно какой смысл предъявлять подобные претензии Горемыкину.

Земцы, съехавшиеся в мае в Москву, для организации постоянных совещаний отправили к Горемыкину Д.Н. Шипова, председателя Московской управы. Горемыкин сказал ему, что официальных совещаний председателей управ не должно быть, поскольку задачи местного самоуправлении по определению замкнуты. А на встречи, носящие частный характер, правительственных разрешений не требуется. Однако Горемыкин не желал, чтобы газеты придавали встречам неподобающе ложное значение.

В газетах сообщалось что 1 июня Горемыкин заезжал к себе в имение. Однако в дневнике Великого Князя Сергея Александровича записано что в этот день Горемыкин был в Ильинском: «много говорили».

Затем на Нижегородскую выставку прибыли Император, министры Горемыкин, Витте, Хилков, Ермолов, Чихачёв [А.И. Федорец «Савва Мамонтов» М.: Молодая гвардия, 2013, с.188].

К выставке в Нижнем Новгороде оживился город, прокладывались трамвайные линии, строились фуникулёры, появился новый театр, оснащённый всеми техническими новинками [А.Д. Александрович «Записки певца» Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1955, с.43].

Проведение выставки в Нижнем Новгороде инженер Н.Н. Изнар нашёл не самым удачным для набора максимально возможного числа посетителей и видел объяснение в выборе отдалённого города желание Витте сыграть на ней первенствующую роль, какую в Москве имел бы Великий Князь Сергей Александрович.

В красочном издании с подробным описанием выставки её организатору Витте был посвящён самый хвалебный очерк, с описанием всех прошлых заслуг и ожиданием будущих ввиду оптимального для того возраста. Хилков и Ермолов также были представлены портретами, но о Горемыкине не напечатали ничего. Можно рассматривать это как показатель отношений между министрами.

Но и в Нижнем С.Ю. Витте не обошёлся без конфликтов с Великими Князьями. А.Н. Бенуа, занимавшийся Художественным отделом Нижегородской выставки, 8 июня 1896 г. жаловался В.И. Ковалевскому, заместителю Витте, что газеты сообщают неверные факты, частный разговор Бенуа с Витте попал в печать, а слухи о вмешательстве Витте доставили неприятности хозяину Художественного отдела Великому Князю Владимиру Александровичу. И.И. Толстому А.Н. Бенуа писал: «Ваши предсказания о том, что Витте будет нам мстить, кажется, начинают сбываться». А в мае 1895 г. похожие проблемы из-за неделикатности Витте испытывал Великий Князь Георгий Михайлович, выразившийся похожим образом про «месть Витте за то, что его не спросили», когда решили устроить Русский музей [«Во главе Императорской Академии художеств. Граф И.И. Толстой и его корреспонденты. 1889-1898» М.: Индрик, 2009, с.418, 477-478].

По словам Н.А. Хвостова, В.К. Плеве звал Витте государственным хулиганом. Не отрицая его огромных государственных заслуг, Н.Н. Кутлер считал, что ещё более Витте искусен в интриге [РГИА Ф.1282 Оп.2 Д.1978 Л.1об., 88]. 25 октября 1892 г. И.И. Янжул записывал свежие впечатления о знакомстве с Витте: «бесспорно, он человек умный, но несимпатичный» [СПФ АРАН Ф.45 Оп.5 Д.566 Л.160об.].

Претенциозный, самолюбивый, конфликтный Витте начнёт ссоры и с миролюбивым деловитым И.Л. Горемыкиным, нападая на него за нежелание становиться удобным для Витте подголоском. Стремление Горемыкина везде отстаивать собственное независимое понимание ведомственных задач следует считать главной причиной вражды со стороны Витте, не имевшей идеологических причин. Неискренние попытки Витте объяснить борьбу с Горемыкиным теоретическими разногласиями с клеветнически вымышленным либерализмом будут наигранным прикрытием интриганства, что видно по наиболее крупным конфликтам по студенческим беспорядкам, по введению земства или земельному вопросу.

5 июня 1896 г. Государственный Совет рассмотрел положение о первой всеобщей переписи населения Империи. Руководство переписью было возложено на Горемыкина.

6 июня в 13 ч. Горемыкин с Победоносцевым сели на пароход. Прежде других министров, они вынуждены были вернуться в С.-Петербург из-за начавшейся крупной стачки рабочих-текстильщиков. Общее число бастовавших достигло 15865 человек на 19 мануфактурах. С.Ю. Витте отправился в СПб. в тот же день: «переговорите с Иваном Логгиновичем», писал он, рекомендуя не идти на уступки забастовщикам: «целый год подбрасывали прокламации, и я удивляюсь, что полиция не открыла, очевидно, существующую шайку» [«Трудовые конфликты и рабочее движение в России на рубеже XIX-XX вв.» СПб.: Алетейя, 2011, с.365].

В прокламации Московского рабочего союза в 1896 г. было выражено согласие с правительственными заявлениями Витте о том, что стачки устраивали злонамеренные люди, понимая под такими тех, кто внушал рабочим вражду к капиталистам. Усиленную пропаганду среди рабочих отмечала и записка охранного отделения в Нижнем Новгороде от 22 июня 1896 г. Там образованный в 1892 г. кружок из гимназистов, реалистов и семинаристов первые годы занимался самообразованием, а с 1894 г. начал обманывать рабочих, разбрасывать воззвания на фабриках. В записке перечислены несколько таких групп. Об этих социал-демократических и народовольческих группах в Нижнем Новгороде, занимавшихся систематической агитацией среди рабочих, докладывал министр юстиции Муравьёв 3 мая 1897 г. И.Л. Горемыкину. Воззвания они разбрасывали на фабриках и заводах [«Красный Архив», 1939, Т.93, с.143, 167, 170].

Забастовка продолжалась до середины июля.

Противники Витте напрасно обвиняли его и в привлечении иностранного капитала, и в искусственном характере покровительственной таможенной политики, как будто таковая может быть естественной. Но от Горемыкина таких претензий никогда не выдвигалось.

В 1896 г. Горемыкин утвердил предложение градоначальника Н.В. Клейгельса о разделении С.-Петербурга на районы, за каждый из которых будет отвечать чиновник сыскной полиции. Надзиратели сыскной полиции были прикреплены к полицейским участкам. Такие распоряжении повысили эффективность борьбы с уголовной преступностью, сделав 1896-й самым удачным по числу задержанных за 10 лет [А.Ю. Шаламов «Российский «фараон». Сыскная полиция Российской империи» М.: Принципиум, 2013, с.47-48].

Таким образом, И.Л. Горемыкин довольно успешно справлялся с уголовной и политической преступностью, причём вторая представляла для Империи потенциально большую опасность.

Не одобряющий никакие заигрывания с либералами мемуарист относит, по опыту своей службы, И.Л. Горемыкина к ряду почтеннейших шефов жандармов, не видя в нём никаких проявлений левизны [В.Д. Новицкий «Из воспоминаний жандарма» М.: МГУ, 1991, с.171].

Единственным, кто в издании Высшего Монархического Совета попытался опорочить память И.Л. Горемыкина, оказался князь Дмитрий Петрович Голицын-Муравлин: «окинем взглядом толпу сановников, которая сопровождала первые царственные шаги Императора Николая II. Разве не был вредителем власти, в первую свою бытность министром внутренних дел, И.Л. Горемыкин, впоследствии значительно поправевший?». А.С. Ермолов у какой-то актрисы провозглашал тост за конституцию. А.Н. Куломзин «прославился парламентаристским англофильством» [«Двуглавый Орёл» (Берлин), 1921, №9, с.29].

Трудно сказать, в какой мере на такой отзыв оказывала влияние, помимо недостоверной, сформированной клеветническими сплетнями, ранней либеральной репутации Горемыкина, обстановка эмигрантской жизни. Автор этой статьи в эмиграции именовался главным политическим представителем Великого Князя Кирилла Владимировича. Михаил Горемыкин тогда же поддерживал притязания Кирилла на титул Императора, но хотел примириться со сторонниками Николая Николаевича, сделать его Главнокомандующим при Кирилле. В конце 1922 г. Голицын-Муравлин перестал быть представителем Кирилла, его сменил князь В.М. Волконский, а его помощником называли М.И. Горемыкина. «Последний человек умный, яркий кирилловец, но, кажется, совсем спился» [Н.В. Савич «После исхода. Парижский дневник» М.: Русский путь, 2008, с.317].

Затем Д.П. Голицын взялся распространять ложные сведения, будто Император Николай II не убит большевиками. Такое поведение подрывает доверие к его словам. Князю Д.П. Голицыну не достаёт служебного опыта с И.Л. Горемыкиным, он и тут разнёс слухи. Князь родился в 1860 г., был значительно моложе министра и очень долго служил в Государственной канцелярии, чем серьёзно отличается от Горемыкина, как и тем что до 1901 г. успел опубликовать много романов. Периодически он возвращался к кратковременному управлению делами государственного секретаря, с 1887 г. участник Особого Совещания по делам дворянского сословия, участвовал в 1894 г. в церемонии перевоза тела Императора Александра III в Петропавловский собор, в 1906 г. заведовал канцелярией по учреждениям Императрицы Марии – ничего и близко сопоставимого с деяниями и политическим значением Горемыкина [Д.Н. Шипов «Государственные деятели Российской Империи» СПб.: Д. Буланин, 2001, с.169].

Е.Н. Шелькингу И.Л. Горемыкин говорил: «странное дело, когда я был министром внутренних дел, мне создали репутацию чуть ли не “красного” и особенно старался в этом смысле “либеральный” Витте. В 1906 году меня считали ультрареакционером. Между тем, я не был ни тем, ни другим. Я попросту всегда стоял на почве закона». И это был закон о Самодержавной власти, какой обладал Император по ОГЗ до 1906 г., а затем и до 1 марта 1917 г. Мемуарист доказывает, что Горемыкин не был реакционером, не уточняя, что именно он имеет ввиду, но поясняет почему. «Глубоко образованный, первоклассный стилист, свободно владеющий большинством европейских языков, И.Л. Горемыкин считался знатоком России», он был «слишком европейцем и глубоко культурным человеком». А в основе этой культуры лежало православное вероучение, которое, чаще всего, наряду с идеей Самодержавной монархии, клеветнически нарекалось реакционным [«Историк и Современник» (Берлин), 1923, Вып.4, с.153]

В 1918 г. Шелькинг использовал как хвалебное, сравнение Горемыкина с английскими тори, подстраиваясь под предпочтения иностранного читателя.

Ради полной ясности, понятие реакционности не следует употреблять, как не отражающее сути плодотворной монархической идеологии, не направленной на консервацию отсталости, а представляющей свои правые пути последовательного развития. Неуместную путаницу вносит и часто навязываемый либералами против монархистов географический термин европейскости, не отражающий вектора политических явлений. Левые и правые одинаково европейские. Лучше прямо говорить о принадлежности Горемыкина к элитарной правой русской культуре.

В более точной характеристике говорится не только о заслугах И.Л. Горемыкина в борьбе с революцией, о его стремлении обеспечить «правопорядок» (что важнее отвлечённой законности). Но особо подчёркивается идейная роль политика, «боровшегося с космополитизмом русского общества» [Б. «Иван Логгинович Горемыкин. LXXV. 27 октября 1839 – 27 октября 1914» Пг.: Тип. Тренке и Фюсно, 1915, с.46].

Этим космополитизмом, безусловно, являлись левые европейские начала либерализма и конституционализма, идеи 1789 г. Ещё один хорошо знавший И.Л. Горемыкина мемуарист, И.И. Тхоржевский, называя всю высшую бюрократию самым культурным и дисциплинированным слоем Российской Империи, указывал на полное отвержение Горемыкиным популистского демократизма: «служение только Монарху», «много искреннего старозаветного рыцарства. Но была и доля политического лукавства», вернее сказать, расчёта. Горемыкин понимал что, занимая самые крайне правые позиции, он приобретает в глазах Императора Николая II политическое преимущество над теми кто не изъявлял готовности биться за Самодержавие.

Зарубежные издания, приписывавшие И.Л. Горемыкину «либеральный склад ума», принадлежали к демократическому направлению, которое отказывается признавать положительный смысл политических идей правых монархистов и потому любые бесспорно продуктивные их действия приписывает веянию либерализма, не имея на то никакого права [«Bulletin polonais littéraire, scientifique et artistique» (Paris), 1896, 15 Janvier, P.21].

Как сообщает один из мемуаристов, многие в Российской Империи, введённые в заблуждение левой политической пропагандой, путали доброту и культурность с либерализмом, необоснованно отождествляя эти явления [А.А. Плещеев «Моё время» Париж, 1939, с.21].

Навязываемое деление государственных служащих Российской Империи на либералов и консерваторов являет собой невероятно убогий примитив, который ровно ничего не даёт для понимания сути политического процесса, борьбы идей и множества важных оттенков позиций внутри левого и правого лагеря. Соединение под одним именем консерватора всех правых националистов и православных монархистов, никогда не принадлежавших в какой-то одной партии, вреднейшая бессмысленность. Тем более абсурдна тенденция записывать многих правых монархистов даже и в либеральный лагерь.

В отличие от Витте, Горемыкин не старался всякими выдумками портить репутации других министров и не пытался купить себе популярность, искание которой всю жизнь оставалось ему совершенно чуждо. До Горемыкина, 11 июля 1894 г. Чехов писал, что Витте «направо и налево» раздаёт субсидии газетам. А.С. Суворин тогда высказывал недовольство поведением министра финансов [А.П. Чехов «Письма. Март 1892 – 1894» М.: Наука, 2009, Т.5, с.300, 559].

Про Горемыкина всегда будут говорить обратное. Одна из лучших характеристик его заключается в противопоставлении его популистскому фарисейству: в отличие от депутатов Г. Думы, Горемыкин «обиделся бы, если бы кто-нибудь заподозрил в нём претензию на красноречие» [А.В. Тыркова «На путях к свободе» М.: Московская школа политических исследований, 2007, с.274].

Ровесник Горемыкина, правовед, весьма вероятно, знакомый ему по службе в Варшавской юридической комиссии 1867-1873 годах, М.П. Соловьёв был назначен на место Феоктистова 23 мая 1896 г. Эту замену изображал в пародийных стишках А.А. Измайлов: «офелоктившись сначала, осоловьёвившись поздней, живёт успехами скандала писатель наших серых дней» [«Мелочи жизни. Русская сатира и юмор второй половины XIX – начала ХХ в.» М.: Художественная литература, 1988, с.215].

В июле 1918 г. Василий Розанов вспоминал как видел С.М. Проппера «с покойным добрым и праведным Мих. Петровичем Соловьёвым на даче у И.И. Ясинского» [А.А. Измайлов «Переписка с современниками» СПб.: Пушкинский Дом, 2017, с.492]. М.П. Соловьёв стремился повлиять на «Биржевые Ведомости», дабы превратить издание Проппера в «чёрно-консервативный орган» с помощью Ясинского [«Неизданный В.Г. Короленко. Дневники и записные книжки 1914-1918» М.: Пашков дом, 2013, Т.1, с.212-213].

В.Г. Короленко считал что сдержанность и благоразумие И.Л. Горемыкина не позволяли сильно развернуться М.П. Соловьёву в его борьбе с оппозиционной печатью.

Когда революционер Водовозов звал М.П. Соловьёва совершенно диким, то подразумевал сильнейшие монархические настроения и стремление к проявлению активности. В качестве другого примера навязывания изданиям желаемых им более правых редакторов назван Драгомирецкий при Гайдебурове [В.В. Водовозов «Жажду бури» М.: НЛО, 2023, Т.1].

Князь В.В. Барятинский, начавший в ноябре 1899 г. выпускать «Северный Курьер», вспоминал про «доброжелательного (лично ко мне) И.Л. Горемыкина», в отличие от выражавшего антипатию М.П. Соловьёва, боровшегося с идеей парламентаризма. «Вы грезите о палате депутатов!» — «прошипел Соловьёв» [«Сегодня» (Рига), 1929, 6 октября, с.5]. Конфликт с М.П. Соловьёвым подтверждается в переписке. 6 февраля 1899 г. кн. В. Барятинский сообщал И.Л. Горемыкину: «Резкое и нескрываемое недружелюбное отношение г. Соловьёва ко мне, моему труду, и рикошетом даже к моей жене – побуждает меня обратиться к Вам». В поведении М.П. Соловьёва он усмотрел досаду «на Ваше благосклонное внимание к пьесе «Заза»» и на разрешение И.Л. Горемыкиным постановки пьесы. «Подобное отношение г. Соловьёва взвело в нём полное и нескрываемое желание не придавать ходу моему прошению касательно моей пьесы «Во дни Петра». Он при свидетелях заявил таковое своё намерение в самых резких выражениях, о которых я буду иметь честь лично доложить Вам. Я обращаюсь, Ваше Высокопревосходительство к Вашей справедливости и искренней доброте, которые Вы уже оказали мне» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.396 Л.19-20].

Следует учесть, что в «Северном Курьере» собиралась целая группа марксистских авторов: П.Б. Струве и его единомышленники. Так что претензии М.П. Соловьёва к Барятинскому более чем основательны.

Также среди воспоминаний есть характеристика 50-летнего М.П. Соловьёва: «непрерывно и много читал. Читал горячо и с интересом», в чём В.В. Розанов видел редкий инстинкт и особый умственный талант, душевный аппетит [Павел Финн «Но кто мы и откуда» М.: АСТ, 2017].

По воспоминаниям П.П. Перцова, К.П. Победоносцев и М.П. Соловьёв были искренне близки Розанову. М.П. Соловьёв оказывал на публициста положительное нравственное влияние. Такова записка Михаила Соловьёва от 18 мая 1898 г.: «Василий Васильевич! Под гнётом духа любострастия пишете Вы последние статьи Ваши!», по записи мемуариста, надолго вызвала у Розанова смущение [«1900 в неизвестной переписке, статьях, рассказах и юморесках» СПб.: Родник, 2014, с.601, 855].

Поразительно бестолковая шаткость суждений Розанова доходила до того, что М.П. Соловьёву приходилось втолковывать ему самую элементарную вещь о полной противоположности христианства и пантеизма, но Розанов продолжал клониться в сторону антихристианских позиций [В.В. Розанов «Признаки времени (статьи и очерки 1912 г.)» М.: Республика, 2006, с.314].

В октябре 1896 г. через Розанова хотел устроить знакомство с М.П. Соловьёвым правый публицист Фёдор Шперк. Розанов отвечал, что ему не удобно передавать карточку [Ф.Э. Шперк «Как печально, что во мне так много ненависти…» СПб.: Алетейя, 2010, с.68].

В 1899 г., когда Розанов переживал серьёзные денежные затруднения, М.П. Соловьёв очень существенно ему помогал вместе с С.А. Рачинским [«Вестник РХД», 1991, №162-163, с.259].

В статье за 1910 г. Розанов писал, что М.П. Соловьёв «был любим Горемыкиным». Театральный журналист А.Р. Кугель видел на лице М.П. Соловьёва непроницаемую тайну и загадочность сфинкса. Есть воспоминания, где М.П. Соловьёв фигурально зовётся идейным телохранителем К.П. Победоносцева, преследовавшим сторонников пантеистического философа Владимира Соловьёва в журнале «Неделя» и в «Руси» Гайдебурова [«Минувшее. 24», 1998, с.15].

Литературные критики находили очень интересной написанную М.П. Соловьёвым для «Русского Вестника» биографию Францизска Ассизского. Она «характеристична для нашего времени и интересов общества». Лучшие публицисты придавали значение статьям М.П. Соловьёва о работах русских художников и их выставках, появлявшимся в «Московских ведомостях» в 1880-е [И. Кристи «Письма к К.Н. Леонтьеву. Статьи» СПб.: Владимир Даль, 2016, с.284, 566].

В январе 1904 г. Государь приобрёл у вдовы М.П. Соловьёва для Эрмитажа собрание иллюстрирующих Евангелие византийских и итальянских письмён и миниатюр.

Председатель Одесского цензурного комитета вспоминал, что М.П. Соловьёв считался кандидатурой К.П. Победоносцева. Согласно легенде, «акции» Горемыкина «сильно пошатнулись при Дворе» и Победоносцев якобы обещал в обмен на назначение М.П. Соловьёва устроить Горемыкину у Царя «милостивую аудиенцию» [А.Е. Егоров «Страницы из пережитого» Одесса, 1913, Т.II, с.205]. Ретивым ставленником К.П. Победоносцева зовёт Михаила Соловьёва другой мемуарист [П.П. Перцов «Литературные воспоминания 1890-1902» М.: НЛО, 2002, с.160].

Стоит обратить внимание, что Ходынская трагедия не могла вызвать какие-либо осложнения для И.Л. Горемыкина, стоявшего вне обвинений. А переписка министров, не известная сплетникам, доказывает что М.П. Соловьёв был избран ещё до Коронации. Выдумка о необходимости навязывать его Горемыкину в обмен на какие-то условия, абсурдна, т.к. Горемыкин имел с М.П. Соловьёвым самые сердечные отношения и ничего не имел против него.

Зато К.П. Победоносцев, принимая участие в выдвижении М.П. Соловьёва, чуть ранее, в октябре 1895 г. выражал недовольство статьёй М.П. Соловьёва в «Московских Ведомостях», задевающей Иерусалимскую Патриархию. Претензии Победоносцев адресовал секретарю Императорского Православного Палестинского Общества, в котором М.П. Соловьёв состоял с 1891 г., председательствовал в Отделе пособия православным паломникам. Хитрово уверял, что постарался бы предотвратить появление такой справедливой, но излишне резкой статьи, зная о ней. Позже в некрологе Хитрово вспоминал что М.П. Соловьёв отличался дерзкой прямолинейностью, чуждался лести [В.Н. Хитрово «Собрание сочинений и писем» М.: ИППО, 2012, Т.3, с.42, 296].

Судя по датам, первее всех Е.М. Феоктистов в письме Горемыкину от 27 апреля сообщал, что по совету нескольких близких ему лиц рекомендует на свою должность М.П. Соловьёва, предупредив что пост соответствует 3-му классу, а М.П. Соловьёв состоял статским советником [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1299 Л.12].

Уже после этой рекомендации, видимо, по просьбе самого министра внутренних дел, за её рассмотрение взялся К.П. Победоносцев, написавший 29 апреля И.Л. Горемыкину: «Я говорил сегодня с Соловьёвым Михаилом Петровичем. Думаю что он, по своему направлению, по образованности и знанию, в настоящее время, более других имеющихся в виду, отвечает должности, хотя эта должность очень трудна в нынешней всеобщей распущенности». «Он кончил курс в 1863 году в Моск. Унив., по юридич. факультету и поступил на службу к Муравьёву в С.-З. край, через 7 лет оставил её, потом был присяжным повер. в Москве, а когда это опротивело, перешёл сюда в Военное м-во. В Москве работал много у Каткова. Путешествовал за границей, знает хорошо иностранные языки. Статским советником состоит уже 10 лет». «Он будет у вас в среду в 11 ½ ч. Адрес его – Александровская площадь, 69» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1103 Л.23-24].

Слух о назначении М.П. Соловьёва впервые был замечен в «Гражданине» 26 мая. К 7 июня оно состоялось.

А.И. Иванчин-Писарев 15 июня 1896 г. сообщал Н.К. Михайловскому, что М.П. Соловьёв не оправдал опасений. После прочтения 5 номеров журнала «Русское Богатство» он сказал, что «многие статьи ему очень понравились. Одни талантливы, а другие, направленные против марксизма, прямо желательны». «Какие бы ни были мои личные убеждения, я должен поступать согласно с видами высшего правительства, руководствоваться желаниями министра, выражающего волю государя императора. А министр против стеснений» [«Литературное Наследство» М.: ИМЛИ РАН, 2022, Т.107, Кн.1, с.408].

Императрица Мария Фёдоровна 12 июня в 14 ч. принимала И.Л. Горемыкина с депутацией С.-Петербургской городской думы [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.396 Л.1].

МВД отменило запрашиваемое петербургской думой введение налогов на велосипедистов, считая чрезмерным введение дополнительного обложения сверх указанного в новом городовом положении [«Новое Время», 1896, 12 июня, с.3].

Министерский циркуляр Горемыкина от 14 июня также предотвращал незаконные поборы за выдачу паспортов на переселение волостными правлениями [А.Н. Куломзин «Всеподданнейший отчёт по поездке в Сибирь» СПб.: Госуд. Тип., 1896, с.31].

18 июня новгородский губернатор Б.В. Штюрмер просил Горемыкина перевести его в Ярославль. К.П. Победоносцев в этот день писал, что надеялся встретить И.Л. Горемыкина в Комитете Министров, но Иван Логгинович там отсутствовал. Для настроений К.П. Победоносцева, враждебных гуманизму, характерно выражение в его письме: «я спасался от людей в Выборге, где никто меня не знает» (прятался от поздравлений).

В 1896 г. И.Л. Горемыкин утверждал: «издательская предприимчивость в области повседневной печати ничем не отличается от прочих видов коммерческих предприятий» [«Вопросы истории», 2006, №5, с.112]. На этом основании И.Л. Горемыкин предложил обложить периодические издания 5% налогом со стоимости объявлений на покрытие расходов работы цензуры. Министр указывал на потерю изданиями литературного и политического характера. С.Ю. Витте не дал этому проекту осуществиться – между ними велась переписка [А.Н. Боханов «Буржуазная пресса России и крупный капитал» М.: Наука, 1984, с.41].

Из Ораниенбаума 22 июня К.П. Победоносцев спрашивал, будет ли Государь в Царском Селе или Петергофе. При въезде Царской Семьи в столицу её встречали на вокзальной платформе от МВД Горемыкин и Неклюдов. Войска приветственно выстроились от Знаменской площади до Казанского собора.

25 июня в столетие со дня рождения Императора Николая I И.Л. Горемыкин и другие министры прибыли в Петропавловский собор, митрополит Палладий совершил панихиду, в честь знаменательной даты выбили золотую медаль, возложенную на гробницу Царя. В тот же день отмечены переговоры с Горемыкиным в дневнике Победоносцева.

При закладке женского медицинского института 29 июня его директор профессор Анреп в присутствии графа Делянова поднимал тост в честь И.Л. Горемыкина.

Для общей характеристики Царской России можно отметить что в частной переписке даже настроенные в пользу революционеров лица, посещавшие Европу и достаточно широко осведомлённые, признавали, как Е.Г. Головачёва (Клеменц), долго жившая с ссыльными в Красноярске и Иркутске: «я знаю и то, что положение женщины в России лучше, чем за границей» [СПФ АРАН Ф.208 Оп.5 Д.28 Л.111].

Это можно сказать и про положение многих других групп населения, на ком часто пытаются спекулировать левые пропагандисты, пытаясь навязать им свою вредную политическую повестку.

В улучшении позиций женщин Горемыкин участвовал, прямо поддерживая Дома Трудолюбия, обеспечивавшие очень много женщин рабочими местами, т.е. дававшие им источник дохода. Но следует отметить что программа правых монархистов достаточно прозорливо не отстаивала ни чьего равноправия, в т.ч. женского (что клеветнически путают с бесправием). Логически равноправие, за которое боролись либералы и социалисты, означало принятие женщинами мужской гендерной роли. Что ведёт к огромному, критическому для воспроизводства общества, сокращению рождаемости. Это обстоятельство является одним из основных показателей цивилизационной смерти, наряду с бесконтрольной миграцией инородцев или насаждением светского, т.е. официально-атеистического государства.

Те же убийственные последствия что и равенство, имеет и революционный принцип свободы: «если вы цените свободу превыше всего, то вы должны отказаться от материнства, состояния, ограничивающего свободу женщины практически всеми возможными способами» [Louise Perry «The Case Against the Sexual Revolution» Polity, 2022]. Насаждение социалистами равенства привело к тому что в СССР произошло сокращение «величины семьи в среднем до 3 чел.», что означает фактическое национальное уничтожение [Н.А. Араловец «Городская семья в России во второй половине ХХ в.» М.: ИРИ РАН, 2015, с.48].

Посвящённые этим бесспорным закономерностям в циклах рождений и гибели цивилизаций выдающиеся интеллектуальные исследования показывают к какой конструкции, противоположной христианскому миропорядку, приводит победа левых движений: «Ребенок, согласно либерализму, подходит к алтарю образования — ибо школа, по сути, является церковью либерализма — во всей своей духовной наготе» — т.е. либералы хотят чтобы люди полностью сформировались через школьную пропаганду в принудительной либеральной системе образования, а не имели религиозных, культурных, политических принципов и ценностей, независимых от либеральной школы или ей противоположных. Джеймс Бёрнхем утверждает что Робеспьер первым предложил создать систему всеобщего якобы бесплатного образования для тотального насаждения детям революционной пропаганды за счёт их налогов. Либералы показали, что их главная цель в борьбе с правыми состоит в уничтожении христианской цивилизации, но сами левые не способны к строительству цивилизации новой взамен разрушаемой [James Burnham «Suicide of the West. An Essay on the Meaning and Destiny of Liberalism» New York, 1964].

Отсюда понятно, что образовательная система у правых монархистов не отстаивала неграмотность, как лгали левые пропагандисты, а содержательно оппонировала левой программе.

Князь Э.Э. Ухтомский написал И.Л. Горемыкину 1 июля 1896 г.: «Вчера я был вызван в Петергоф и получил “приказание видеть г. министра внутренних дел”. Осмеливаюсь просить о назначении мне дня и часа» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1297 Л.1].

3 июля у Государя обер-прокурор обсуждал Ходынское несчастье. За удачную ликвидацию народовольческой типографии в столице Горемыкин 3 июля поручил С.Э. Зволянскому передать С.В. Зубатову свою искреннюю признательность за труды.

В письме К.П. Победоносцева к И.Л. Горемыкину 3 июля прорвалась неприязнь к князю В.П. Мещерскому: «Вижу сегодня в Правит. Вестнике запрещение розничной продажи «Гражданину». Конечно это для него не чувствительно, а следовало бы за него приняться. Сегодня я был у Императрицы Марии Фёдоровны. Она весьма возмущена тем что Мещерский в своих воспоминаниях рассказывает о дружбу своей с Наследником. В последнем № он поместил письмо к нему покойного Цесаревича Николая Ал. Теперь он перейдёт ко времени Цесаревича Александра, и от него станется что будет печатать письма и записки покойного Государя. Следует, кажется, остановить его» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1103 Л.31].

4 июля 1896 г. Иван Балашов отправил Победоносцеву письмо относительно взыскания, наложенного на газету «Гражданин» за №52 от 27 июня с вопросом «Дневника», держится ли правительство либерального направления Екатеринославского губернатора или консервативного как Московский. «В статье «Гражданина» нет ничего такого, к чему бы Министр мог бы придраться по форме. Так как в ней высшее правительство выгораживается автором, значит г. Горемыкин недоволен самою сущностью статьи, т.е. его “радикализм” возмущается “консерватизмом” газеты».

Насадители этой разновидности консерватизма видели в действиях Горемыкина серьёзную опасность и хотели побудить Победоносцева и Государя выступить против Горемыкина. Автор письма сообщал, что консерваторы были крайне удивлены рекомендацией Горемыкина Государю со стороны Победоносцева, т.к. принадлежность Горемыкина «к партии “либерального чиновничества” не составляло тайны ни для кого». Консерваторы надеялись, что Горемыкин переменился, но «хотя не слишком резко, но всё-таки довольно систематически “либеральничает”» и ведёт с ними борьбу. Либералам же, т.е. якобы Горемыкину, партия его критиков со лживой наглостью приписала лозунг «безверие и радикализм» и далее спрашивала Победоносцева: «не считаете ли Вы для себя делом совести и чести сознаться перед Государем в том, что Вы ошиблись, рекомендуя ему Горемыкина и убедить Его сменить последнего, пока ещё не поздно» во имя дела Александра III [РГИА Ф.1574 Оп.2 Д.64 Л.85-87].

Ложные обвинения в либерализме и радикализме указывают на сумасбродную неадекватность данной консервативной партии и на разведение ею вреднейшей вражды между монархистами. Несостоятельные консерваторы такого рода окажутся неспособны признать политическую самостоятельность и дееспособность Николая II и лучших царских сотрудников, благодаря содействию которых Российская Империя продолжала, системно развиваясь согласно своему внутреннему органическому устройству, двигаться вперёд, не застревая в прошлом.

Нападение на Горемыкина, надо полагать, использует в качестве предлога заметное нежелание министра неразумно «чернить и порочить»  достижения политики Императора Александра II, что «в 80-х и 90-х годах» «считалось не только в моде, но даже, прямо можно сказать, ставилось людьми «благомыслящими» в особенную заслугу перед отечеством» [П.В. Засодимский «Из воспоминаний» СПб.: Т-во И.Д. Сытина, 1908, с.193].

Стабилизационный курс Александра III следует считать вполне оправданным и закономерным, но недопустимо создавать какой-то несообразный ложный культ одного Монарха за счёт принижения политического величия предшественников и преемников. Объявляя курс Александра II либеральным, а не крайне правым, такие консерваторы работали на усиление левой идеологии, которая усиленно пытается присвоить не принадлежащие ей заслуги. Себе же обманутые такой либеральной пропагандой консерваторы обрубали корни.

Как последовательный монархист, Горемыкин принадлежал к тем, кто видел в свершениях Александра II «не пошлый либерализм, а глубокое христианское чувство» [Г.Н. Трубецкой «Воспоминания русского дипломата» М.: Кучково поле, 2020, с.86].

Спекуляции либералов на имени Александра II не последовательны и чаще можно встретить полностью враждебную Монархии чисто мифологическую конструкцию: «Октябрьская революция во многом была обусловлена половинчатостью Крестьянской реформы» [Е.Г. Ясин «Новая эпоха – старые тревоги» М.: Новое издательство, 2004, с.67].

Не монархисты были прямыми политическими союзниками революционеров и социалистов, а либералы. Так что старания либералов переложить с себя ответственность за идеологический дезинформационный подрыв устойчивости Российской Империи, за левую идеологическую подготовку строительства СССР в качестве Анти-России, не должны вводить в заблуждение относительно того кто на чьей стороне.

Ровно такую же ответственность за новую победу большевизма в 2000 г. несут пособники красных, которые занимались политической реабилитацией СССР, поддерживая подлейшую лживую пропаганду, будто «нищета и вымирание населения» «прямое следствие» «реформ» «экспериментаторов за чужой счёт», т.е. демократов 1990-х типа Е.Г. Ясина [А.М. Величко, М.Б. Смолин «Православная государственность: 12 писем об Империи» СПб.: Изд. Юридического института, 2003, с.132].

Такие советские пропагандисты, снимая ответственность со строителей провалившегося социализма, перекладывают её на противников большевизма. Как будто не устройство и идеология СССР явилась подлинным злом, главным источником нищеты и вымирания, а реформистский отход от социализма.

Егермейстер И.П. Балашов выполнял поручения Царя на Дальнем Востоке и Порт-Артуре, занимался там финансовыми делами, но не имел существенного влияния на правительственную политику.

Совершенно опрометчиво негативно отзывающийся о группе А.М. Безобразова биограф, ограничивающий свой кругозор поддержкой одного Куропаткина, называет близкого к В.К. Плеве и А.М. Абазе Балашова крупнейшим промышленником и мультимиллионером. Игнорируя наиболее продуктивные исследовательские результаты С.С. Ольденбурга, историк заблуждается, повторяя чужие вымыслы, будто русские действия в Корее могли испортить отношения с Японией, когда портить там было совсем нечего и некем [А.Г. Шаваев «Куропаткин. Судьба оболганного генерала» М.: У Никитских ворот, 2019, с.237-239].

Призвав монархистов сплотиться для идеологической борьбы с заслуживающим осмеяния лженаучным либерализмом, редактор «Московских Ведомостей» указывал, что распространители конституционного дурмана множат «ложные слухи, будто правительство уже перешло на их сторону». В.А. Грингмут удивлялся, похоже, именно лжи о И.Л. Горемыкине, и тому как вместо опровержения слухов находятся Балашовы, склонные доверять такой нелепости [Spectator «Наша партия» М.: Университетская типография, 1896, с.7].

Ошибочные мнения о русских министрах вспоминает другой писатель из монархистов: «у нас часто и либерализм понимается шиворот на выворот. Я наблюдал это над целым рядом государственных людей. Оценка многих из них была продуктом непонимания их», одновременно со столь же ошибочным до мифологизации преувеличением консерватизма К.П. Победоносцева, Н.В. Муравьёва, В.К. Плеве [В.А. Скрипицын «Богатырь мысли, слова и дела. Посвящается памяти П.А. Столыпина» СПб.: Городская типография, 1911, с.15].

По воспоминаниям П.П. Перцова, назначение Н.В. Муравьёва первоначально, напротив, считалось либеральным.

Самую уместную критику со стороны К.П. Победоносцева заслуживал В.С. Соловьёв. 6 июля обер-прокурор в письме к И.Л. Горемыкину передал, что у этого философа «голова совсем сбилась с толка, от самолюбия», «выставляет себя пророком в роде Толстого и уже сходится с ним, в религиозных вопросах, идеей о непротивлении всякому злу». «В Москве Государь сообщил мне глупое, безумное и дерзкое» письмо Владимира Соловьёва Царю, «посылаю вам прочесть копию, которую прошу возвратить мне. Это письмо я вернул Государю с комментарием, с коим Государь вполне согласен и назвал письмо Соловьёва безумным».

12 июля К.П. Победоносцев сожалел о смерти ярославского губернатора: «надо бы туда хорошего русского человека», и снова просил вернуть копию письма В.С. Соловьёва [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1103 Л.33-35].

13 июля Горемыкин снова отмечен в дневнике Победоносцева.

В Нижний Новгород отправились все министры, в т.ч. 14 июля Горемыкин и Ермолов. На выставке 16 июля произносили речи Витте и Ермолов, Горемыкин обошёлся без произнесения тостов. В.П. Мещерский в восторге от великолепия увиденного назвал громадным мировым событием, имеющим благотворное воспитательное значение для гимназистов, которым был предоставлен проезд для посещения. Министерство Народного Просвещения выделило несколько тысяч рублей. Министерство Путей Сообщения предоставило даровой проезд младшим служащим железных дорог. Выставка доказала обретение Российской Империей промышленной и мануфактурной независимости от иностранного производства.

20 июля министры были на завтраке экспонентов сельскохозяйственных отделов. Горемыкин говорил о важности правительственных мероприятий к поднятию сельского хозяйства, помимо технических улучшений [«Новое Время», 1896, 25 июля, с.3].

Выступая на торгово-промышленном съезде в Нижнем Новгороде, С.Ю. Витте объяснил, что поддерживает протекционистские пошлины на ввоз товаров во избежание выкачивания русских капиталов за границу при наличии таких же пошлин в других странах, препятствующих снижению цен, которое Россия не может проводить в одностороннем порядке. Такую же аргументацию министр приводил и в докладах Николаю II, доказывая необходимость планомерного сохранения пошлин в интересах роста отечественной промышленности. Привлечение иностранного капитала при этом поддерживало полезный уровень конкуренции, также способствовало росту производства. Доля иностранных капиталов в акционерных обществах при этом не превышала одной трети среди новых предприятий. Сведения правительства о системном постоянном росте опровергали революционную мифологию: «нельзя серьёзно утверждать, что вся страна беднеет» [С.Ю. Витте «Собрание сочинений и документальных материалов» М.: Наука, 2006, Т.4, Кн.1, с.164, 182, 188, 333].

В июле 1896 г. Горемыкин разослал 13 окраинным губернаторам запросы о состоянии их губерний и о возможности введения земского самоуправления. Губернаторы не высказали однозначного мнения. Из газет «Новое Время» осторожно поддержало намерения Горемыкина, а «Московские Ведомости» опасались вероятности увеличения вредного влияния интеллигенции.

И.Л. Горемыкин постарался выработать компромиссный вариант и добиться единодушия, считая его крайне важным и получается, первенствующим условием для реформ, которые не должны насаждаться сверху без уверенности компетентных и причастных и делу лиц в возможности реформы и её успехе. Использование регулярной системы опросов служило монархической альтернативой парламентаризму и революционному деспотизму.

После состоявшейся по желанию Императора Николая II встречи министра с Э.Э. Ухтомским, тот обратился к Горемыкину с письмом 22 июля 1896 г.: «ободрённый лестным вниманием Вашим осмеливаюсь беспокоить немногими строками. Считая себя безусловно связанным интимною стороной вашего последнего разговора и ни с кем о нём не говоря, я был крайне удивлён, что он уже на другой день стал известен городу. Затем М.П. Соловьёв, придя в редакцию моей газеты» в отсутствие Ухтомского выразил неудовольствие со стороны К.П. Победоносцева и именем Горемыкина «запретил печати говорить о польском вопросе», веротерпимости и т.п. «Этого мало: в Ваше отсутствие в «Моск. Вед.» (№196) напечатана была статья (якобы из Варшавы, но составляющая слово в слово отражение мыслей самого г. Соловьёва, где человеком по тону изложения несомненно посвящённым в тайну беседы Вашей со мной), именно об этих “проклятых” вопросах, в духе прямо враждебном тому, о чём я с таким благоговением читал на Вашей веранде в предпрошлый четверг. Глубоко взволнованный, обиженный и возмущённый 1) нескромностью г. Соловьёва, 2) гнётом, под которым должен находиться только я, когда всякий неподписывающий даже своего имени негодяй имеет право говорить на темы, вредные государству, — почтительнейше прошу принять к сведению мои слова  (я нарочно пишу, а не устно сообщаю, дабы это служило документом) и указать, как же мне пошедшему в журналистику из-за убеждения, быть перед комбинацией, где меня прямо злоумышленно вовлекают в необходимость не исполнять Вашего желания. Простите, что говорю открыто и отнимаю у Вас дорогое время» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1297 Л.3-4].

В.К. Истомин сообщал 22 июля генерал-губернатору, что И.Л. Горемыкин обсуждал с ним необходимость срочно назначить нового московского обер-полицмейстера вместо уволенного в результате следствия Палена. Горемыкин соглашался с предложением остановить выбор на Д.Ф. Трепове. Работа Палена вызывала опасения Горемыкина, но не за себя лично, а за то что может оказаться под ударом монархический принцип.

Письмо В.С. Соловьёва никак не получалось забрать у И.Л. Горемыкина обратно. 23 июля К.П. Победоносцев вновь просил его отдать ту копию: «конечно оно уже не нужно вам – прикажите возвратить».

На бланке МВД министр благодарил 24 июля Г.П. Сазонова «за доставленные мне исследования Ваши по некоторым вопросам крестьянской жизни и земской деятельности» [РГИА Ф.1659 Оп.1 Д.25 Л.1].

26 июля на площади Никольского рынка при закладке второго Дома трудолюбия И.Л. Горемыкин положил первый камень, сопровождали его заместитель Неклюдов, градоначальник Клейгельс, секретарь Царицы Александры граф Ламздорф. Приглашён был также о. Иоанн Кронштадтский. Они же далее вместе обедали на Аптекарском острове.

Газеты сообщали и об устройстве И.Л. Горемыкиным с его супругой дома трудолюбия в их с. Белое. Сотрудник благотворительного комитета Царицы Александры барон А.А. Буксгевден выезжал к ним для осмотра дома.

При отъезде Императрицы Марии Фёдоровны в Данию 27 июля И.Л. Горемыкин провожал её в Петергофе с министром Двора, его заместителем Фредериксом, дворцовым комендантом П.П. Гессе.

Согласно распоряжению Святейшего Синода Горемыкин приказал запретить печатать в типографиях изображение иконы с наименованием «Спорительница хлебов» из-за допущенных канонических нарушений в образе Божией Матери.

28 июля из Ораниенбаума К.П. Победоносцев просил И.Л. Горемыкина завтра «застать меня на Литейном в 2 часа».

В.К. Истомин 2 августа написал И.Л. Горемыкину, что Великий Князь Сергей Александрович «лично пишет Вам о своих соображениях, относительно назначения Трепова. Полагаю, что письмо Его Высочества уже получено Вами, так как почта из Франценбада в Петербург доходит быстрее, чем до Бородино» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.802 Л.1].

Московский губернатор А.Г. Булыгин 3 августа передавал слова И.Л. Горемыкина о задании Царя выяснить виновность чинов полиции, которое остаётся не исполненным. Также Горемыкин сообщал о стремлении Витте отказать в помощи пострадавшим 18 мая, которые не остались сиротами. Вопрос о пособии им поддерживался Горемыкиным.

П.С. Ванновский, приватно отвечая на официальное письмо И.Л. Горемыкина, 3 августа просил уведомить его о работе комиссии по дорогам в Юго-Западном крае. Военный министр беспокоился, что «дороги исправлять в сём году не будут», пока не «грянет гром», но откладывать меры по обороне Отечества считал непростительным, последствия «могут быть самые гибельные» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.478 Л.3].

Н.В. Клейгельс в докладной записке 5 августа 1896 г. писал, что необходимо способствовать устранению антагонизма между фабрикантами и рабочими. Одним из наиболее назревших вопросов градоначальником названо нормирование рабочего дня. Резолюция Горемыкина: «весьма нужное. Внести в письмо министру финансов» [«Ленин. Петербургские годы» М.: Политиздат, 1972, с.367-368].

Император Николай II 5 августа передал в распоряжение МВД 30 тыс. руб. из остатков сумм Комитета помощи пострадавшим от неурожаев, на поддержание основанных в Пермской губернии приютов госпожи Огневой.

Граф П. Шувалов, Варшавский генерал-губернатор, 7 августа попросил Горемыкина вернуть ему всеподданнейший отчёт с отметками Николая II, «которые должны служить для меня руководством при рассмотрении и направлении весьма многих вопросов» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1412 Л.5].

Шувалов будет уволен в январе 1897 г. с причислением к МВД, и будет благодарить Горемыкина за «доброе расположение», которым пользовался в Варшаве.

К.П. Победоносцев 9 августа прислал И.Л. Горемыкину предложение общей системы облегчения знакомства новых губернаторов с хозяйственными особенностями местных условий поручаемого им края.

10 августа 1896 г. Великий Князь Сергей Александрович записал, по-видимому, о распространяемых ложных обвинениях: «получил ответ от Горемыкина. Благословляю судьбу, что всё это время я мирно здесь жил вдали от мерзости людской!».

При отъезде Царской Семьи в Вену 13 августа Горемыкин, Фредерикс, Бенкендорф, Гессе были среди провожающих. Горемыкин 15 августа отъехал в Киев. 16 августа из Кобурга пришла телеграмма В. Кн. Сергея Александровича в Киев Горемыкину: «Прошу ходатайствовать у Императора о назначении Трепова».

22 августа дневник Победоносцева информирует: «обедал дома. Горемыкин. О Делянове». 23 августа Горемыкин полчаса осматривал почти достроенное здание Киевского бактериологического института. Горемыкин сказал что «весьма» интересуется делом борьбы с заразными болезнями. Его сопровождал попечитель округа Вельяминов и губернатор Л.П. Томара.

31 августа Победоносцев навещал Горемыкина.

Заместитель министра Николай Адрианович Неклюдов умер 1 сентября, на другой день состоялась панихида на его квартире в присутствии министров. В газетах сообщили что Горемыкину пришлось отложить отъезд из С.-Петербурга.

3 и 6 сентября снова общались Горемыкин и Победоносцев.

А.А. Хвостов 4 сентября писал И.Л. Горемыкину: «Страшно боюсь, чтобы это несчастное событие не помешало Вашему отдыху, в котором Вы так нуждаетесь. Первою моею мыслию было немедленно возвратиться в Петербург на случай, если я могу чем-либо быть Вам полезным» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1351 Л.2].

8 сентября 1896 г. К.П. Победоносцев уведомил Николая II о крайне напряжённой работе сотрудников МВД: «усталость одолевает всех в наше лихорадочное время. Бедный Горемыкин надеялся подкрепить сколько-нибудь свои расшатанные нервы купанием в море, и почти в минуту отъезда последовала внезапная смерть Неклюдова, за час перед тем спокойно рассуждавшего о делах. Это большая потеря и страшный удар для Горемыкина, который теперь и отлучиться не может, покуда не найдёт человека для надёжной замены Неклюдова, ибо другой его товарищ, Сабуров, уже и теперь едва ходит от слабости. Между тем, если теперь Горемыкин не успеет отдохнуть и оправиться, его не хватит на зиму». Жалуясь на нехватку достойных людей для таких должностей, Константин Петрович беспокоился и насчёт поездки Царя в Британию, «где ныне очаг политических интриг и узел вопросов, угрожающих миру» [«Письма Победоносцева Александру III» М.: Новая Москва, 1926, Т.2, с.317].

Сам Победоносцев 10 сентября выехал за границу.

Празднование 10-летия Электротехнического института 15 сентября посетил Горемыкин. Преподаватель богословия прот. К.И. Ветвеницкий провёл молебствие. Опыт развития института охарактеризовал директор Н.Н. Качалов.

Граф Делянов 17 сентября передал Горемыкину, что в Московском университете вернулись к порядку: «Лекции Попова посещаются студентами исправно. Конечно за будущее при нашем увлекающемся элементе совокупно с давлением многих московских ядовитых кружков нельзя поручиться» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.714 Л.18об.].

24 сентября М.П. Соловьёв составил для И.Л. Горемыкина очень подробное письмо о положении журнала «Русский Вестник». Товарищество типографии «Общественная польза» приобрело аренду журнала у «Ф.Н. Берга, писателя и редактора опытного и безукоризненного в политическом отношении». Ф.Н. Берга удалили из редакции, т.к. борьба «с западническими и либеральными течениями» велась им «слишком резко» для новых арендаторов. На его место был приглашён писатель Д.И. Стахеев (1840-1918), чья давняя дружба с Н.Н. Страховым свидетельствует «о чистоте его нравственного облика». Стахеев начал ещё более решительнее чем Берг отстаивать правые принципы и наследие М.Н. Каткова. «С этого времени началась глухая и недостойная борьба издателей с новой редакцией. Урезывались гонорары, росли типографские заработки, не давались средства для выпуска номеров в обещанном размере, продолжалась покупка рукописей, затруднявших редакцию».

Ближайшим сотрудником Д.И. Стахеева стал К.П. Медведский (1866 г.р.) который под влиянием Н.Я. Данилевского, К.Н. Леонтьева и Н.Н. Страхова ушёл из левого лагеря. М.П. Соловьёв выражал свою симпатию таким молодым людям, «возвращающимся к националистическим и христианским началам». «Простите, Ваше Высокопревосходительство, моё заступничество за Стахеева и Медведского, вызванное единственно интересами публицистики» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1214 Л.2-4].

Записка, излагающая убеждения М.П. Соловьёва, характеризует с самой лучшей стороны его беспокойство за судьбу «Русского Вестника» и правильное понимание задач идеологической борьбы с левым лагерем.

В зале Главного тюремного управления 1 октября на годовом собрании правления благотворительного Прибалтийского братства Христа в его члены был принят И.Л. Горемыкин, а также эстлядский губернатор Скалон, курляндский Свербеев.

10 октября Горемыкин возвратился в Петербург из поездки. В печать попали планы МВД представить в Г. Совет производство ликвидации участия земств в операциях кредитных учреждений. Такая деятельность уездного земства в обществах взаимного кредита являлась действительно плохо совместимой с принципами самоуправления и могла повлечь разнообразные негативные последствия [«Новое Время», 1896, 12 октября, с.3].

На вечер 17 октября у Победоносцева записаны Горемыкин и Саблер. Заместитель обер-прокурора, Владимир Саблер изначально тоже был специалистом в законоведческой сфере. В 1872 г. он выпустил обстоятельный смысловой разбор европейского законодательства «О значении давности в уголовном праве».

Великий Князь Сергей Александрович, приехавший в Петербург, 21 октября основательно переговорил с министром юстиции, виделся с Горемыкиным, Великим Князем Павлом Александровичем. С Царём и Царицей «отдельно многозначительные разговоры, вполне хорошие».

В этот день отмечалась годовщина восшествия на Престол Николая II. Петербург украшали флагами, торжественное богослужение прошло в Исаакиевском соборе. Литургию совершали высокопреосвященные митрополиты и архиепископы Синода в присутствии Великих Князей, И.Л. Горемыкина и др. министров.

К.П. Победоносцев 21 октября переслал И.Л. Горемыкину письмо князя В.П. Мещерского: «он пишет так что разобрать трудно».

Чуть позже стало известно, что с позволения Царя, Горемыкин разрешил В.П. Мещерскому после трёхнедельного перерыва возобновить издание «Гражданина» без подчинения его примечанию к ст.144 Устава о цензуре и печати [«Н. Время», 1896, 27 октября, с.1].

Весьма важным распоряжением МВД видится циркуляр Горемыкина губернаторам о скорейшей засыпке хлебных запасов до предусмотренного уровня, как и о хлебных общественных магазинах. Учитывая неурожаи последующих лет, заблаговременная подготовка оказалась исключительна полезна.

Среди других инициатив МВД называлась замена строительных комитетов при губернских правлениях отдельными техническими.

В загородном дворце Знаменка Великого Князя Петра Николаевича 4 ноября И.Л. Горемыкин в числе других министров присутствовал при крещении Князя Императорской крови Романа Петровича. После попыток большевиков истребить Династию Романовых он окажется одним из главных претендентов на Престол в глазах тех кто не признавал права Кирилла Владимировича.

6 ноября 1896 г. Горемыкин подписал циркуляр по департаменту общих дел о присуждении медалей всем здравствующим лицам, состоявшим на действительной службе Императору Николаю I (к его столетию). Тем из них кто продолжал служить, Горемыкин дал распоряжение капитулу орденов прислать медали. Находящимся в отставке следовало обращаться в места последней службы [«Иркутские губернские ведомости», 1897, №4, с.1].

Н.В. Муравьёв 6 ноября прислал И.Л. Горемыкину критический по отношению к МВД отзыв: «Глубокоуважаемый Иван Логгинович. Возвращая прочтённые мною бумаги, спешу сказать, что, несмотря на некоторую резкость и раздражительность тона в письме гр. Капниста, всё моё сочувствие на стороне содержания этого письма, а отнюдь не на стороне пространной “отписки”» Департамента Полиции. «Из перечня многочисленных бумаг, которыми» «Д-р извещал различные учебные начальства и М-во Нар. Просвещ. о брожениях в студенческой среде ровно ничего не следует – это просто ссылка на канцелярские №№. – зато мне хорошо известно, что по крайней мере Московское университетское начальство всегда систематически держалось в неизвестности о фактах и именах или таковые сообщались ему в виде “горчицы после ужина” для того, чтобы потом можно было сказать “мы писали”… 2) что тайные студенческие кружки пользовались особенным вниманием и даже покровительством Моск. охранного отделения, которому искоренение их вовсе не было на руку». «Это были дня него источники сведений». «P.S. Весь проект письма гр. Делянову произвёл на меня такое впечатление, как будто он рассчитывал не на Вашу подпись» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1006 Л.30].

Здесь Н.В. Муравьёв не понимает или недооценивает наиболее эффективный принцип работы внутренней полицейской агентуры, которая позволяет контроливать революционные кружки: нет смысла закрывать их полностью, чтобы они формировались вновь конспиративно.

8 ноября 1896 г. Царь писал: «после чаю принял Горемыкина. Приятно провести сутки в наших уютных комнатах Зимнего».

Позднее большевики из Политбюро и ЦК, эти олигархи госмонополизма, со стыда и страха будут прятаться по тайным загородным дворцам с огромными заборами и скрывать там свои коррупционные доходы и непомерные траты на обслугу (о чём со знанием дела рассказывает М. Восленский в «Номенклатуре»). Жителям СССР трудно было поверить, что Русские Императоры действительно могли жить у всех на виду в Зимнем дворце и все знали где они.

И.И. Панов в 1958 г. был арестован за содержание своих писем: «зачем мы свергли царя, в настоящее время стало тяжелее жить, вы стали грабить народ». «По всем дорогам раскинулись ваши дачи, и их охраняют целые полки и батальоны людей, это совершенно никому не нужно. Были при царе графы и помещики, и дом охраняли только две собаки» [«Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущёве и Брежневе» М.: Материк, 2005, с.260].

Составители превосходной подборки документов русских противников СССР не напрасно напирают на наличие советских олигархов, которые хуже любых капиталистических, способных подкупить часть власти, влиять на неё. Но социализм – это полное сращение власти и бизнеса, максимально возможная коррупционная преступность.

Посетитель Горбачёвской дачи, верный ленинскому учению, говорил о том же, но имеет значение не единичное исключительное положение генсека, а общий принцип правления КПСС: «Цари так не жили!». «Весь участок по периметру чуть больше трёх километров нашпигован охраной, не говоря уже о внешнем милицейском кольце. Внутри — морские пограничники, сухопутные, личная охрана, подразделения подводников» [Н.Х. Гарифуллина «Тот кто не предал. Олег Шенин» М.: Внешторгиздат, 1995, с.110].

16 ноября на вечер в расписании Победоносцева записаны Казанский собор и И.Л. Горемыкин. Дополнительно обер-прокурор 17 ноября прислал ему фельетон из «Московских Ведомостей» в подтверждение темы вчерашних обсуждений.

В эти дни Управление по делам печати допустило к изданию 3-й том «Капитала» Маркса, сочтя его не опасным трактатом из-за неудобоваримого изложения и отвлечённого теоретизирования. Как иронизировал М.П. Соловьёв, сам Маркс не в состоянии понять им сочинённого [Ц.И. Грин «Переводчик и издатель «Капитала»» М.: Книга, 1985, с.176-177].

Сложности с пониманием Маркса, особенно последних томов «Капитала», отмечены многими социал-демократами. Ф. Энгельс в 1882 г. в переписке упоминал: «большинство ленится читать такие толстые книги как «Капитал», и потому тоненькая брошюрка действует гораздо быстрее» [К. Маркс и Ф. Энгельс «Сочинения» М.: Политиздат, 1964, Т.35, с.332].

Давний знакомый И.Л. Горемыкина, Н. Петров 18 ноября 1896 г. в частном порядке написал ему из Варшавы, что циркуляр М.П. Соловьёва о печатании на заглавном листе литературы на иностранных языках дополнительного наименования на русском языке не достигнет своих целей, т.к. польские авторы решили, избегая этого, печататься за границей вне цензуры. Архиепископ Попель подтвердил, что циркуляр №7017 от 1 ноября «возбуждает разнообразные толки и напрасное неудовольствие», и распоряжение неудобно распространять на молитвенники [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1088 Л.31].

Состоявшиеся 18 ноября 1896 г. протесты студенчества, формально приуроченные к истечению полугодия от Коронации и ходынских жертв, показали, что ими двигала революционная идея как таковая, а не какой-то реальный повод, за который нельзя счесть надуманную датировку. С.А. Рачинский считал что либеральные преподаватели университетов несут основную ответственность за подобные настроения и действия [«Эпистолярное наследие С.В. Смоленского. Переписка с С.А. Рачинским. 1883-1902» М.: Языки славянской культуры, 2019, с.597].

Великий Князь Константин Константинович, который обычно присылал Горемыкину ходатайства за преображенцев и других лиц, 20 ноября отправил менее ординарную официальную благодарность за «самые энергичные и действительные меры к охране корзины с инструментами и ценными записями, когда спустилась на землю в 3-х верстах от воздухоплавательного парка после полёта шара». По докладу об этом директора Главной Физической обсерватории, конференция Академии на заседании 6-го ноября выразила И.Л. Горемыкину «особую признательность» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.855 Л.11].

В середине ноябре в МВД начались работы комиссии о переустройстве крестьянского быта.

Великий Князь Сергей Александрович из Москвы писал Николаю II 21 ноября, что посылает Горемыкину результаты совещания по делу о студенческих беспорядках в дополнение к другим подробностям, отправленным Горемыкину ранее.

По этому делу 23 ноября 1896 г. Победоносцев черкнул в дневнике: «У Делянова. У Горемыкина. О Москве», затем 24 ноября: «Горемыкин – от Делянова».

25 ноября в Москве состоялось новое совещание по студентам. «Аничков передавал всевозможные предложения Горемыкина – мы все пришли к заключению и послали его в м. В.Д.», – писал в дневнике генерал-губернатор Сергей Александрович. В другом издании встречается прочтение «невозможные», что весьма малосущественно.

21 ноября с позволения Императора Горемыкин учредил поощрительную медаль за добровольное участие в первой всеобщей переписи Империи в качестве счётчиков и за руководство переписью. Права на получение медали Государь предоставил определять Горемыкину.

30 ноября 1896 г. Витте ответил на просьбу Горемыкина позволить войти в комиссию по представлению России на всемирной выставке 1900 г. в Париже Корвин-Круковскому. Комиссия ещё не начала работать, и Витте пообещал, что будет иметь в виду [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.509 Л.2].

МВД подавало в Г. Совет дела об устранении чересполосицы в помещичьих имениях Юго-Западного края.

Н.В. Муравьёв 2 декабря уведомил И.Л. Горемыкина, что завтра его не будет к Комитете Министров.

В 1896 г. Императорское правительство поддержало предложение А.Н. Куломзина взять на себя расходы на переселение и обустройство в Сибири. Царским указом 2 декабря 1896 г., согласно докладу И.Л. Горемыкина, для выполнения исполнительских функций и разработки законопроектов было учреждено Переселенческое управление.

Горемыкин в представлении в Г. Совет определял задачи создаваемого им Переселенческого управления: оно требовало «не столько соображения с законами, сколько живой распорядительности и быстрого приспособления к удовлетворению внезапно возникающих и часто крайне изменчивых запросов переселенческого движения» [«Азиатская Россия: люди и структуры Империи» Омск, 2016, с.265].

Штат управления по проекту Горемыкина должен был включать всего 14 человек, но и такой оптимальный минимум Витте пытался урезать, что ему не удалось. В помощь крестьянам на переселение они давали 1,2-1,9 млн. руб. в год. На врачебную и продовольственную помощь уходило около 100 тыс. руб. в год, десятки тысяч уходили на строительство дорог.

Для точного определения права собственности на землю для сибирских переселенцев Горемыкин поддерживал внесение в отводную запись сведений о подворном владении, юридического закрепления этого факта. Ермолов полагал, что достаточно местных обычаев без их закрепления в качестве обязательного правила [«Отчёт по делопроизводству Государственного Совета за сессию 1897-1898» СПб.: Гос. тип., 1898, с.156].

Управление едва начало работать, как его тут же постарались опорочить марксистские критики. 30 мая 1920 г. Новомбергскийрассказывал: «когда я приехал в Сибирь 24 года тому назад для изучения быта переселенцев Тобольской губернии, первый том моих сочинений по распоряжению министра внутренних дел Горемыкина был изъят из обращения, а второй том был воспрещён к печати. Эта кара последовала за то, что я разоблачил переселенческую политику, указал, что она является не самостоятельной системой устроения хозяйства, а является только отдушиной в интересах помещичьего класса в России» [«Процесс над колчаковскими министрами. Май 1920» М.: МФД, 2003, с.429].

В 1898 г. старший чиновник особых поручений Н. Новомбергский издал отчёт о двухмесячной командировке, составленный по распоряжению Тобольского губернатора Л.М. Князева. Он действительно написан в чрезмерно критическом ключе, с первых же строк обращая внимания на будто бы «всё более тревожный характер» обратного возвращения переселенцев, что является оценочным преувеличением. Ложный характер носило и его утверждение, будто «ежегодный прирост населения создаёт соответственный спрос на землю, далеко позади себя оставляющий рыночное предложение её» [Н.Я. Новомбергский «Материалы для изучения быта переселенцев, водворенных в Тобольской губернии» Тобольск, 1898, Вып. 1].

Рыночные механизмы ценнообразования в исчерпывающей степени создавали стимулы к занятию огромных неосвоенных земель, в которых не имелось недостатка. Помимо того, рост рождаемости среди крестьян усиливал отток в города и их рост. Вражда марксистов к переселенческому делу была сродни их недовольству любой работе по улучшению положения крестьян, поскольку она мешала воздействию революционной агитации студентов в народе.

В феврале 1893 г., матрос из недоучившихся семинаристов, А. Сицкий писал Пинхусу, как называли Аксельрода друзья: «ярые русские марксисты из молодёжи — противники помощи переселенцам». Арсения Сицкого называют первым рабочим, ставшим писать в группу «Освобождение труда». Он часто мечтал об убийстве Александра III по примеру предыдущего Царя: «покончив с III-м, как дважды два, можно получить конституцию и большую свободу печати, и многие другие привилегии» [«Из архива П.Б. Аксельрода» Берлин, 1924, с.200-202].

Как оказалось, смерть Александра III не дала большей свободы проповедникам убийств и противникам поддержки благосостояния крестьян. Распространение нелегальной литературы А. Сицким было предотвращено жандармами в Одессе весной 1895 г.

Император Николай II заботился, чтобы в переселенческих посёлках при каждой церкви была школа. На всеподданнейшем отчёте о состоянии Акмолинской области за 1896 г. Государь написал: «обращаю на это внимание статс-секретаря Куломзина». Церковным и школьным делом занимался сверх усилий государства, основанный Царём фонд имени Императора Александра III. За пять лет к январю 1899 г. фонд собрал на благоустройство переселенцев вдоль Сибирской железной дороги внушительную сумму в 765 215 руб. Заложено было 148 храмов.

При И.Л. Горемыкине значительно повысились выдачи ссуд Крестьянского банка на покупку земли. За 1896 г. крестьянам было выдано 7,3 млн. руб. За 1897 г. уже 20,9 млн. руб. Дополнительно, для дальнейшей продажи земли крестьянам этот банк приобрёл 842 тыс. десятин за 58, 2 млн. руб. [Д.И. Рихтер «Аграрные вопросы в России» Пг.: Тип. В.Ф. Киршбаума, 1917, Вып.2, с.7].

Затем Горемыкин поставил вопрос об открытии отделения Крестьянского банка в балтийских губерниях. По сведениям газет, этому воспротивились бароны-землевладельцы.

4 декабря К.П. Победоносцев был у Горемыкина, который в тот же день представлял в Царском Селе проект правительственного сообщения о студенческих беспорядках.

М.О. Гершензон в письме  В.П. Бузескулу от 10 декабря 1896 г. оценил его меткость и честность: «об исходе этих беспорядков Вы теперь, вероятно, уже знаете из правительственного сообщения, которое, к слову сказать, излагает события замечательно точно, без единого искажения». «На последней сходке, очень малолюдной, решено было признать предмет беспорядков исчерпанным; нашлись даже такие молодцы, которые обратились к вел. князю с прошениями о помиловании. Здесь, в Одессе, тоже были в последний день какие-то волнения, но дело обошлось без полиции» [СПФ АРАН Ф.825 Оп.2 Д.45 Л.4].

6 декабря 1896 г. граф Делянов проинформировал Горемыкина: «полиция не смела и тронуть студента, как бы он ни безобразничал». «Да и власти наши в Киеве показали свою дряблость». Делянов считал что студентов следовало разогнать городовыми: «масса 800 баранов превратились бы в кучку» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.714 Л.23-24].

Великий Князь Сергей Александрович 9 декабря написал о совещании у Делянова с Муравьёвым и Горемыкиным: «по университетским делам – не без пользы». И.Я. Голубев просил прислать ему записку предводителей дворянства, поданную в начале осени. Возвращая её 9 декабря И.Л. Горемыкину, прокомментировал: «не скрою, что ожидал большего от предводителей первенствующего сословия». Журнал «Гражданин» оказался того же мнения, не увидев в работе предводителей дворянства результатов серьёзного труда.

9 декабря в 15 ч. Горемыкин принимал депутации от городов, земств и сословий, передающих для Государя поздравления в честь Коронации.

По данным газет, в МВД Горемыкин занимался проверкой не соответствия правилам смет и раскладок частных дворянских повинностей. Для их проверки Горемыкин распорядился представлять такие дворянские постановления губернаторам.

11 декабря 1896 г. по докладу Горемыкина Император позволил открыть сбор пожертвований для облегчения участи армян, бежавших из Турции в Россию. Пожертвования через губернаторов полагалось передавать главноначальствующему гражданской частью на Кавказе. Тогда же Горемыкин дал П.А. Крушевану начать издание ежедневной газеты «Бессарабец» в Кишинёве.

А.Н. Куломзин писал 13 декабря 1896 г.: «Милостивый государь Иван Логгинович. Вы меня спрашивали за какую цену я могу Вам напечатать мою брошюрку для «Сельского Вестника». Это будет стоить в 1 ½ копейки за экземпляр» [РГИА Ф. 1626 Оп.1 Д.888 Л.9].

Под председательством К.П. Победоносцева 15 декабря 1896 г. начало работу Особое совещание по нормированию рабочего дня. В нём состояли И.Л. Горемыкин, Н.В. Муравьёв, С.Ю. Витте и 31 делегат от владельцев фабрик. Они подготовили закон от 2 июня 1897 г.

Заместитель Витте, В.И. Ковалевский в 1919 г. вспоминал, что министр финансов совершенно отстранился от дел рабочих, как и А.С. Ермолов, а Н.В. Муравьёв был против нормирования. «Спас положение И.Л. Горемыкин. Он резко высказал, что волнения и беспорядки в среде рабочих падают на плечи министра внутренних дел и что правительство торжественно обещало удовлетворительно разрешить вопрос» [«Русское прошлое», 1991, №2, с.52].

После жалобы на М.П. Соловьёва и «Московские Ведомости» в следующий раз князь Ухтомский побеспокоил И.Л. Горемыкина 15 декабря 1896 г.: «в виду господствующего в данное время направления по делам печати (о чём я имел случай Вам ещё летом доложить), Вы очевидно не будете предуведомлены (а редакция «Света» и того менее), что за возмутительные вещи печатаются в дешёвых распространённейших газетах, да ещё мнимо-правительственного характера. Роман Гейнце – это сплошная гадость, по сценическим подробностям, кощунственным выходкам и т.п. Вчера автор-редактор нашёл возможным обозвать “чертушкой” на потеху базаров и пивных человека, который – так или иначе – но был Русским Государем. Чем нас завтра одарит патриотическая печать, не трудно предвидеть», т.к. М.П. Соловьёв «сочувствует подобному прогрессу».

Победоносцев у Горемыкина 17 декабря обсуждал газету «Русские Ведомости».

18 декабря Император Николай II учредил, согласно мнению Г. Совета, Совещание в С.-Петербурге о поземельном устройстве населения Забайкальской области под председательством Куломзина (управляющего делами Комитета Сибирской железной дороги), включая представителей всех министерств. Как полагалось в таких случаях, экспертное совещание должно было установить текущее состояние землевладения и в зависимости от того выработать необходимые меры по предоставлению частным лицам и обществам прав на землевладение в их интересах. МВД представил на совещании заместитель Горемыкина Долгово-Сабуров (позже его заменит Оболенский) и начальник Переселенческого управления В.И. Гиппиус. Были утверждены программы исследования Забайкалья, по которым прежде производилось изучение Енисейской и Иркутской губерний. Соответственная местная комиссия работала в Чите, куда ездил Куломзин [«Комиссия для исследования землевладения и землепользования в Забайкальской области. Материалы» СПб.: Гос. тип., 1898, Вып.1].

Помощником В.И. Гиппиуса И.Л. Горемыкин назначил делопроизводителя земского отдела МВД А.В. Кривошеина. Переселенческое управление первоначально разместилось в бывшей консерватории на Театральной улице.

Горемыкин, Муравьёв и Витте 20 декабря вели вечернее заседание о рабочем дне. 21 декабря 1896 г. А.А. Киреев записывал необоснованные слухи об учреждении верховного совета для облегчения царского правления [«Новое о революции 1905-1907 гг. в России» Л.: ЛГУ, 1989, с.92].

23 и 28 декабря Победоносцев также был у Горемыкина.

Профессор А.Н. Деревицкий 27 декабря писал В.П. Бузескулу: «В киевском университете студенческие беспорядки имели скорее комический характер и вообще окончились пустяками; в Петербурге же, говорят, ректор во время объяснений со студентами был столкнут со ступеней лестницы, упал и получил ушибы» [СПФ АРАН Ф.825 Оп.2 Д.67 Л.34об.].

31 декабря 1896 г. В.Н. Коковцов обратился к Горемыкину, возвратившемуся в С.-Петербург, с просьбой принять его по делу, не относящемуся к служебным занятиям.

2 января 1897 г. Императором были приняты утром доклады Горемыкина и Сипягина. Про вечер есть запись о встрече Горемыкина с Победоносцевым.

Доклад И.Л. Горемыкина Царю 4 января 1897 г. выглядел следующим образом: «2 сего января на Петровской и Спасской ткацко-прядильной мануфактурах т-ва Губерт и К° рабочие, в числе 2 700человек, прекратили работы при следующих обстоятельствах.

С раннего утра между рабочими было заметно волнение, после же обеда в час дня все вернулись на фабрику, но рабочие Петровской мануфактуры, заняв свои места, к работам не приступали. На предложение администрации объяснить причину забастовки, рабочие, не давая никаких объяснений по существу, вышли во двор и стали шуметь, требуя, чтобы их впустили в прядильное отделение.

Прядильщики, в свою очередь, подняли шум, стучали в окна, пока администрация не распорядилась отворить двери, после чего рабочие этого отделения также вышли во двор, вто же время несколько забастовавших ткачей пришли во двор Спасской мануфактуры, рабочие которой тотчас же прекратили работы.

Ближайшей причиной забастовки рабочие выставляют: продолжительность рабочего дня, а также недостаток тепла в помещении Петровской мануфактуры и чрезмерно высокие штрафы, будто бы налагаемые администрацией при забраковке изделий. Независимо от изложенного имеются указания, что кроме выставленных рабочими претензий, причиною забастовки послужили слухи, основанные на статьях, появившихся в конце декабря в некоторых газетах и неправильно поняты рабочими, будто бы с началом нового года будет введён новый закон о нормировке рабочего дня.

В течение 3 и 4 сего января забастовка продолжается.4 сего января рабочие Александровского чугунного завода такжепрекратили работы, причем предъявили заводской администрации следующие требования: 1)окончание работ по субботам в 2 часа дня; 2) зачёт в рабочее время времени, употребленного на выдачу заработнойплаты и 3) право пользования существующим на заводе рабочим фондом, по мере надобности, а не только при увольнении, как в настоящеевремя.

Рабочие держат себя спокойно.

Министр внутренних дел Горемыкин» [«Красный Архив», 1939, Т.93, с.134-135].

Воспользовавшись предложением И.Л. Горемыкина, 4 января 1897 г. И.Н. Дурново обратился к нему с просьбой предоставить театральный билет на 2 спектакля, в Михайловском театре 12 января и в Мариинском 15 января. В их переписке имеется также не имеющая полной датировки благодарность И.Н. Дурново за предоставленный билет на бенефис Петипа.

По данным «Н. Времени», И.Л. Горемыкин начал работы по пересмотру всех штатов МВД и провёл под своим председательством несколько совещаний директоров департаментов.

С начала года Горемыкин разрешил экономисту С.Ф. Шарапову издавать ежедневную газету «Русский Труд», а историку Д.И. Иловайскому – ежедневную бесцензурную газету «Кремль». Замечательный историк в «Кремле» в ближайшие годы будет весьма удачно показывать несостоятельность критики развития капитализма в Российской Империи со стороны марксистов, народников и даже части консерваторов, оказавшихся по своей экономической неразборчивости пособниками социалистов (заблуждение далеко не изжитое в монархическом лагере).

Приятель И.Л. Горемыкина А. Мосолов передавал ему написанную 5 января анонимку из Юрьева с жалобами на проведение предварительной переписи населения в Лифляндской губернии. Русские националисты выражали недовольство тем что в немецких карточках уезд и город Юрьев зовутся Дерптом, «русская вера стоит на третьем месте» в списке. В записке утверждалось, будто при ведении делопроизводства переписи по приказу уполномоченного от МВД Струве на немецком языке, немцы произвольно заполняют данные по языке и вере, «всех запишут лютеранами, говорящими по-немецки». «Уж конечно не на г. Горемыкина можно надеяться в спасении здесь русского достоинства и интересов». Не расположенные к министру авторы анонимки, хотя и преувеличивали свои опасения, но могли сообщать некоторые верные факты о ходе анкетирования [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1001 Л.5-6].

Тем самым не подтверждаются сведения газеты Э. Дрюмона, будто назначение Горемыкина обещает заметный поворот в антинемецкую сторону. Только в самых ранних юношеских письмах Горемыкина встречаются неодобрительные суждения о поведении немцев на бытовом уровне.

7 января темы обсуждений в дневнике обер-прокурора обозначены: «с Горемыкиным. Толстовщина. Земство. Рабочие». Рабочим посвящена и записка К.П. Победоносцева И.Л. Горемыкину 8 января: «слышу что начинается движение на больших фабриках и требуют 10 ½ часов работы. Пожалуй лучше было бы, как мы говорили вечером, сразу рассчитать и распустить рабочих?».

Такое решение вполне соответствует основным сугубо положительным принципам капитализма, обозначенным в классическом труде Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», которому пропагандистские спекуляции напрасно приписывают либеральный характер. Чисто экономическое, это исследование справедливо доказывает как работает основной принцип спроса и предложения, не имеющий никакого отношения к демагогии о свободе. А. Смит считал вредной и бессмысленной любую классовую борьбу и стачечные требования повышения заработной платы, поскольку, как и любая цена, стоимость труда определяется не желаниями социалистов, а реальным состоянием хозяйственных субъектов, их фактическими потребностями и возможностями. Размер зарплаты, следовательно, полностью определяется основным законом спроса и предложения, выражающим наиболее разумные устремления людей к взаимовыгодным сделкам. Если рабочих не устраивает предлагаемая цена их труда, им не следует заключать добровольный контракт, им не нужный. Аналогично, владелец предприятий, сталкиваясь с нехваткой рабочих рук, вынужден будет решать эту проблему либо механическим повышением производительности, что один из главных двигателей подлинного прогресса, либо повышением зарплаты для привлечения к себе требуемого персонала. По тому же основному закона спроса и предложения, в случае нежелания или неспособности предпринимателя исполнять требования рабочих, их следует увольнять и пытаться заменять теми кого предлагаемые условия устраивают.

11 января 1897 г. «для обеспечения чрезвычайным действиям более систематического направления» была учреждена специальная комиссия о мерах предупреждения и борьбы с чумной заразой. Председателем стал Принц А.П. Ольденбургский и в неё вошли «почти все Министры». Сама комиссия ограничивалась подписанием «летучих журналов» главного врачебного инспектора – делопроизводителя комиссии [Г.Е. Рейн «Из пережитого» Берлин, 1935, Т.1, с.25, 107].

Т.е., комиссия из министров предоставляла свои полномочия и финансовые средства для мер, выработанных экспертами, а не самими министрами. Такова самая верная постановка дела.

В письме И.И. Янжулу 11 января 1897 г. Горемыкин сообщал, что Главная Переписная Комиссия окончила «все подготовительные распоряжения к производству» и приступает к «составлению плана статистической разработки собранных переписью данных». И.Л. Горемыкин просил принять участие в работах этой комиссии, а также местной московской [СПФ АРАН Ф.45 Оп.2 Д.264 Л.1]. Ранее, в январе 1882 г., И.И. Янжул был главным руководителем переписи населения в Москве [«Никита Петрович Гиляров-Платонов. Исследования. Материалы» СПб.: Росток, 2013, с.672].

12 января вечером снова переговоры Победоносцева с Горемыкиным о рабочих и печати. 14 января: «у Горемыкина – в Комит. Мин.».

Второе предостережение МВД получил журнал «Хозяин» издателя Ивана Машуковцева.

В печати появлялись сообщения о разработке в МВД почтово-телеграфного устава.

По соглашению с графом Деляновым, Горемыкин распорядился усилить контроль за сдачей экзаменов по русскому языку мусульманами, претендующими на звание муллы. Для установления личности к предоставленным документам решено было прилагать фотографии испытуемых.

Открывая созванный медицинским департаментом съезд сифилитологов, И.Л. Горемыкин сказал что в число первых задач МВД входит и охранение народного здравия, а «сифилитическая зараза представляется одной из наиболее серьёзных» «опасностей». Съезду из более 400 участников министр предложил составить план действий, которому могло бы далее следовать МВД [«Н. Время», 1987, 16 января, с.3].

Э.Э. Ухтомский 17 января передал И.Л. Горемыкину жалобу обижаемых при переписи бывших униатов, которые хотят «подать свою бумагу непременно в руки министру Царя».

18 января Императрица Мария Фёдоровна принимала принимала И.Л. Горемыкина в своём дворце.

Под председательством И.Л. Горемыкина начались занятия комиссии по пересмотру положения о крестьянах с участием заместителей министра, Г.Г. Савича, А.А. Хвостова и 4 приглашённых специалистов по крестьянскому быту. Планировалось в течении года вести разработку самостоятельно каждым из участников, а окончательная редакция отдельных частей проекта будет определяться на общих заседаниях комиссии.

23 января 1897 г. у Императора «были с докладами только Горемыкин и Сипягин».

Н.В. Муравьёв не смог «устоять перед соблазном» 26 января привлечь внимание И.Л. Горемыкина к двум статьям газеты «Русь» «по поводу наших законодателельных работ».

27 и 31 января снова виделись Горемыкин с Победоносцевым.

Министр Юстиции 30 января написал И.Л. Горемыкину о признании Сенатом действий Новоторжского предводителя Всеволожского противозаконными и подлежащими «личной уголовной ответственности, от которой освобождён лишь по манифесту».

27 января 1897 г. Император утвердил ходатайство И.Л. Горемыкина об административной ссылке В. Ульянова. Министр внутренних дел обеспечил продолжительное исключение Ленина из революционных рядов [С.Н. Семанов «1896 год» // «Прометей» М.: Молодая гвардия, 1971, Т.8, с.268-272].

29 января 1897 г. Н.В. Муравьёв написал Горемыкину, что Император повелел выслать Ленина и Мартова в Восточную Сибирь на 3 года.

Подписка Ленина за сдачу в камеру личных вещей 6 апреля 1896 г. позднее использовалась Департаментом Полиции для сличения почерков и установления его авторства [Ю.С. Уральский «Пароль «От Петрова». Из истории постановки конспирации в деятельности «Искры»» М.: Мысль, 1988, с.19].

По заслугам досталось при И.Л. Горемыкине и будущему лидеру другой левой подрывной партии – Павлу Милюкову. Он издавна симпатизировал террористическим методам народовольцев и “научности” марксизма, желал их совмещения. В феврале 1895 г. его уволили из Московского университета, выслали из Москвы и запретили педагогическую деятельность. В ноябре 1896 г. запретили жить и в С.-Петербурге. Выбор стать революционным демагогом, а не учёным, сделал сам Милюков, не следует обвинять в этом правительство. В 1902 г. Милюков так осуждал социал-демократов за полемику с эсерами: «ещё один-два удачных террористических акта – и мы получим конституцию» [А.В. Макушин, П.А. Трибунский «Павел Николаевич Милюков: труды и дни. 1859-1904» Рязань, 2001, с.271, 292]. По воспоминаниям большевиков, основное их несогласие с публичными выступлениями Милюкова сводилось только к выдвижению Милюковым основным создателем революции крестьянства, а не рабочих. Сама же революция являлась для них одним желанным явлением по типу антифранцузской 1789 г. [З. Шейнис «Солдаты революции» М.: Советская Россия, 1981].

Н.П. Боголепов ещё в декабре 1894 г. в дневнике обращал внимание, что процент студентов, высланных полицией, «совершенно совпадает с тем сколько профессоров-агитаторов существует по факультетам», «Милюков особенно». «Великий Князь [Сергей Александрович] гневно выразился о профессорах, как о творящих смуту» [Н.П. Боголепов «Страница из жизни Московского университета» М.: Печатня С.П. Яковлева, 1911, с.11, 16].

В конце 1896 г. года Горемыкин доложил Императору о готовности правительственных и общественных учреждений к проведению всеобщей переписи. Николай II распорядился приступить к работе и призвал подданных к усердному исполнению обязательств по должности или взятых на себя добровольно, и к даче правдивых сообщений переписчикам. Высочайший указ гласил: «в попечении Нашем о вящем устроении и преуспеянии Государства, Мы признали за благо произвести первую всеобщую перепись населения империи. Предстоящая перепись должна обнять всех без исключения жителей на всём пространстве земель державы Нашей и представить полное и точное исчисление населения по губерниям, уездам, городам и селениям, а также по возрасту, полу, вероисповеданию, роду занятий».

Горемыкин предлагал привлечение общественных сил, т.к. Главная переписная комиссия не имела достаточного числа работников. В.П. Семёнов вспоминал, что Горемыкин лично придумал бронзовую медаль для волонтеров, привлечение которых помогло избегать бюджетных трат и сберегало налоговые поступления. Стоимость медали не превышала 5 копеек, но считалась чрезвычайно престижной и мотивировала к работе. Переписью занялись военные, гражданские, студенты. Горемыкин по просьбе П.П. Семёнова-Тян-Шанского даже разрешил привлекать к переписи в Сибири политических ссыльных, а в Европейской России – неблагонадёжных земцев. Тёмно-бронзовой медалью за участие в переписи был награждён гвардеец П.Н. Краснов.

И.Л. Горемыкин или же директор Центрального статистического комитета в МВД Н.А. Тройницкий настояли, чтобы при переписи дворянские усадьбы учитывались отдельно от крестьянских селений. Так чтили сословный принцип. На перепись было выделено в 1896 г. 1591 тыс., в 1897 г. – 1597 тыс. руб. Тройницкий для подготовки переписи летом 1896 г. объезжал Харьков и Воронеж, где заранее начинали печатать около 10 млн. переписных бланков.

Царь и Царица заполнили карточки переписи, написав, соответственно: Хозяин и Хозяйка Земли Русской. Карточки засвидетельствованы И.Л. Горемыкиным [«Последние Новости» (Париж), 1924, 25 ноября].

На борьбу с проникновением чумы в Российскую Империю МВД командировало к Тегеран доктора Добрянского.

2 февраля 1897 г. состоялся обыск у Черткова на петербургской квартире. Там ему передали письмо лично от И.Л. Горемыкина с предложением явиться к министру для дачи показаний, но Чертков отказался от переговоров и не подписал полицейский протокол. 3 февраля И.Л. Горемыкин навестил его мать, Е.И. Черткову, объяснив ей обвинения в пропаганде и связи с делами сектантов [Протоиерей Г. Ореханов «В.Г. Чертков в жизни Л.Н. Толстого» М.: ПСТГУ, 2015, с.45].

Победоносцев у Горемыкина дома 8 февраля снова говорил о Льве Толстом. Антон Чехов в этот день написал А.С. Суворину про обыск у В.Г. Черткова, при котором якобы отобрали какие-то улики против обер-прокурора Синода и его подчинённых. Чехов пересказал, что матери Черткова И.Л. Горемыкин предложил её сыну жить в прибалтийских губерниях, там же где князь Хилков, либо за рубежом. Чертков решил уехать в Лондон [А.П. Чехов «Письма. Январь 1895 – май 1897» М.: Наука, 2009, Т.6, с.292].

В записке К.П. Победоносцева от 24 января (без указания года) И.Л. Горемыкину сообщалось: «я получил сведения, что у Черткова в «Салоне переписки» печатается на мимеографе 200 экз. «Помогите» сочин. Черткова и Трегубова». Обыск у Черткова, похоже, вызван данными из этой записки.

При первом обыске Черткова «самые ценные бумаги не были захвачены», но позже в день объявления о высылке жандармы обнаружили на его квартире бумаги о кавказских духоборах, в т.ч. сведения касающиеся передачи детей под опеку княгини Ю.П. Хилковой, из чего толстовцы старались раздуть скандал [В.Г. Чертков «Похищение детей Хилковых» Christchurch, 1901, с.4,7]. Несмотря на то что Лев Толстой писал Ю.П. Хилковой «с чувством доброжелательства и уважения», воспитанная на культе самого чудовищного революционного насилия советская интеллигентка в 1945 г. представляла привлекательной стрельбу «в жандарма», передающего детей их родной бабушке [Л.К. Чуковская «Дневник – большое подспорье» М.: Время, 2015, с.63].

В разгар кровавого красного террора и преследования всех православных, как замечал С.С. Ольденбург в статье «Церковь и большевизм», «толстовцы, руководимые Чертковым, издают в Москве свои журналы», выражая «не мало сочувствия некоторым коммунистическим принципам» [«Русская Мысль» (Прага), 1922, Кн.V, с.121].

По сообщениям мемуаристов, Лев Троцкий, находясь у власти в Москве, рассказывал какое существенное влияние на его мировоззрение оказал Л.Н. Толстой.

С.А. Толстая в эти дни 7-12 февраля была в Петербурге и обращалась к Горемыкину и в цензурный комитет МВД относительно переиздания полного собрания сочинений. Судя по дальнейшим высказываниям Софьи Толстой, И.Л. Горемыкин сурово отзывался о её муже, считавшем учение Православной Церкви за «обман, выдуманный для погибели людей», «произведение дьявола» [Л.Н. Толстой и А.А. Толстая «Переписка (1857-1903)» М.: Наука, 2011, с.403, 897].

Подобные взгляды толстовства Макс Нордау в «Вырождении» относил к области психического помешательства, признавая близость состояний гениальности и сумасшествия, а также справедливо называя революционеров неспособными к продуктивной повседневной жизни. Эти соображения затем поддерживали Василий Розанов и Иван Солоневич.

Первый двухэтажный Дом трудолюбия петербургского попечительского общества под председательством Клейгельса торжественно открылся 9 февраля в присутствии Горемыкина. Пожертвования для нуждающихся в работе на общую сумму более 5 тыс. р. сделали митрополит Палладий, о. Иоанн Кронштадтский и другие собравшиеся.

Этот первый Дом, в частности, изготавливал защитные панцири для полицейских, которые не пробивались пистолетными выстрелами и при этом были достаточно лёгкими для ношения, в 7,7 кг., и доступными по цене [С.В. Медведев «Политическая полиция, революционеры и железные дороги в начале ХХ столетия» М.: Директмедиа, 2023, с.73-74].

К.П. Победоносцев 11 февраля приглашал И.Л. Горемыкина в четверг в 21 ч. на совещание по «духоборческом делу».

Горемыкин также оставил неудовлетворённым прошение И.А. Карышева об учреждении спиритического общества, не считая его полезным средством борьбы с материализмом [«La Revue Spirite» (Paris), 1901, 1 mars, p.158].

12 февраля 1897 г. Горемыкин подписал циркуляр с разъяснением прав на получение серебряной медали памяти Императора Александра III классными чинами, имеющими должности и вышедшими в отставку при добропорядочной их аттестации.

15 февраля князь В.В. Барятинский уведомил И.Л. Горемыкина, что присланный им переписной лист Императрица Мария Фёдоровна решила на несколько дней оставить у себя.

В Г. Совет МВД внесло проект учреждения ветеринарных округов на границе с Китаем для ограждения его от эпизоотий. Пекинское правительство дало своё согласие.

Победоносцев и Горемыкин 20 февраля возвращались от Государя из Царского Села вместе.21 февраля Е.В. Богданович в честь 50-летия службы получил от Императора золотую табакерку с бриллиантами.

И.Л. Горемыкин 21 февраля 1897 г. получил письмо о возможном выступлении русской эскадры на Босфор и необходимом блокировании английского консула в Одессе [«Красный архив», 1922, №1, с.160].

Так раз в феврале 1897 г. Керзон отправил миссию абиссинскому негусу Менелику, чтобы убедить его в дружественных намерениях Британии, завязать политические и торговые связи. Российская Империя сделала ответный ход, отправив свою миссию с начальником конвоя П.Н. Красновым.

В то же самое время русское правительство выразило готовность оказать содействие облегчению голода в Индии. Керзон в палате общин выказал благодарность.

Тем не менее, русский военный востоковед Снесарёв продолжал считать Керзона «убеждённым русофобом», опровергая мнения о его нейтральности по среднеазиатскому вопросу [М.К. Басханов «У ворот английского могущества: А.Е. Снесарёв в Туркестане, 1899-1904» СПб.: Нестор-История, 2015, с.121].

22 февраля перед поездкой в Пекин Ухтомский испросил у Горемыкина беседу «на 5 минут по одному вопросу, связанному с моим обратным путём через Забайкалье» (приписка сверху карандашом: «во вторник 5 ½ часа»).

МВД закрыло на 8 месяцев газету «Московский Листок» и остановило розничную продажу газеты «Русь». На 4 месяцев остановило издание «Самарский Вестник».

24 февраля министр земледелия распорядился исследовать незаселённые пространства тайги с командировкой производителя работ Кокшарова исследовать лесные массивы в бассейне рек Сисима и Маны к востоку от Курагинской волости Минусинского округа у подошвы Саянских гор. Соседние таёжные участки уже были заселены.

Когда МВД на месяц запретило розничную продажу газет «Гражданин», «Свет» и «Гласность», это вызвало письмо К.П. Победоносцева И.Л. Горемыкину 25 февраля: «многих удивляет (и мне странно) что взысканиям по делам печати подвергаются издания, – правда несущие иногда вздор подобно всем прочим, – но не имеющие вредного и отрицательного свойства, а напротив зато остаются без взыскания издания заведомо вредного и ложного направления». К.П. Победоносцев писал далее что МИД, которому не понравились некоторые статьи, не требовал взысканий. «Я не сторонник ни той ни другой газеты, но не могу притом не вспомнить, что в то же время газета безумно распущенная и решительно-вредная» (Э.Э. Ухтомского) «продолжает безнаказанно глумиться над предметом общего почтения и распространяет мысли несогласные с порядком, производя немалый соблазн в умах русских людей внутри России и на окраинах: косвенным образом пропагандирует она и преимущество римской церкви», близко к В.С. Соловьёву. «В последний раз, быв в Царском Селе, я обращал внимание Государя на эту зловредность «Петербургских ведомостей», причём видел что статьи на кои я обращал внимание Его, были уже им замечены». «Государь отвергает решительно», будто газета Ухтомского находится «под особым его покровительством». «В таком случае, сказал я, необходимо было бы самим делом опровергнуть это ложное мнение».

Тем не менее, К.П. Победоносцев и в дальнейшем будет недоволен отсутствием кар со стороны И.Л. Горемыкина против этой газеты.

4 марта 1897 г. на Казанской площади состоялась крупная студенческая демонстрация, созванная по поводу самоубийства в тюрьме М.Ф. Ветровой. На демонстрации жандармами были замечены и преподаватели А.Н. Бекетов, С.Ф. Платонов, В.И. Ламанский, Н.И. Кареев [В.М. Ершова «О.А. Добиаш-Рождественская» Л.: ЛГУ, 1988, с.20].

Ермолов спрашивал Делянова, какие меры будут приняты в ответ. Делянов 5 марта ожидал от Горемыкина надлежащих сведений, они будут переданы Ермолову и затем министры примут общее решение.

Новые встречи Горемыкина и Победоносцева отмечены в дневнике за 4 марта, снова 5 марта у Горемыкина, 13 и 15 марта у Горемыкина.

М.П. Соловьёв 8 марта срочно уведомил своего министра о смерти А.Н. Майкова в 7 утра от крупозного воспаления лёгких: «с глубочайшим прискорбием имею честь доложить». П.С. Ванновский 8 марта рекомендовал предводителя дворянства В.А. Драшусова в вице-губернаторы: «не казните, что мешаюсь не в своё дело и будьте милостивы и исполните просьбу буде возможно».

К.П. Победоносцев 11 марта просил известить его, когда последует распоряжение об освобождении студента Петрова.

А.И. Горемыкина в это время находилась вдали от мужа в берлинской клинике, жаловалась сыну на медленное лечение, включавшее нанесение маски на лицо. «Мы все недостаточно ценим здоровье, а это такое счастье!».

14 марта Великий Князь Сергей Александрович был у И.Л. Горемыкина после Ванновского, «удачно». В дневнике также отмечено присутствие Горемыкина на вокзале 18 марта среди провожающих.

Граф Делянов передал Горемыкину 19 марта письмо своего племянника князя Голицына и просьбу принять в 17 ч.

26 марта К.П. Победоносцев прислал И.Л. Горемыкину различные соображения насчёт памятника Мицкевичу в Варшаве. Против него «трудно возвражать», однако важно обратить внимание на форму празднования открытия памятника. «В этом отношении не годится рассуждение Имеретинского: “лучше де у нас чем в Кракове”. Напротив, лучше бы в Кракове, нежели у нас» (т.е. в Австро-Венгерской Империи).

Разрешение на памятник воспринималось как знак доброй воли Императора Николая II, но не являлось попустительством революционерам: при открытии уделили должное внимание форме и полностью исключили произнесение речей. Власти не использовали мероприятие для пропагандистских целей. В пользу Самодержавной России убедительнее всех речей говорил стремительный рост населения Варшавы от 244 тыс. чел. в мятежный 1863 г. до 700 тыс. к концу века [«Города империи в годы Великой войны и революции» СПб.: Нестор-История, 2017, с.140, 145].

На благотворительный спектакль Итальянской оперы 27 марта явились многие участники благотворительных обществ, в т.ч. семейства И.Л. Горемыкина и Д.С. Сипягина. Спектакль устраивала графиня Комаровская [«Петербургский Листок», 1897, №86, с.2].

Затем 28 марта 1897 г. обер-прокурор напоминал И.Л. Горемыкину о проблеме действий земских начальников против церковно-приходских школ «и прямо производят на крестьян давление против них, а были уже случаи подделанных приговоров» сельских сходов. Попутно Победоносцев приглашал министра на совещание к 21 ч. «Муравьёв согласен».

Александра Сипягина прислала 30 марта приглашение И.Л. Горемыкину: «не сделаете ли Вы нам удовольствие отобедать у нас в пятницу 4—го апреля в 7-м ч.».

31 марта у Победоносцева состоялось собрание по делам рабочих. Присутствовали Горемыкин, Муравьёв, Витте.

В дневнике Победоносцева на 4 апреля пометка о встрече у Горемыкина.

7 апреля были отменены сборы в казну с видов на жительство, составлявшие около 4,5 млн. руб. в год. Паспорт потерял фискальное значение. Краткосрочные паспорта упразднились.

Для Царской Семьи М.П. Соловьёв 7 апреля прислал И.Л. Горемыкину 2 экземпляра его книги «По святой земле». Великим знатоком церковной живописи назовёт М.П. Соловьёва В.В. Розанов, пользовавшийся его устными консультациями.

Алексей Игнатьев 9 апреля просил у Горемыкина встречи с Императором Николаем II и потом сразу благодарил за содействие.

10 апреля 1897 г. Горемыкин представил доклад Царю.

Н.В. Муравьёв по желанию И.Л. Горемыкина 11 апреля прислал ему обвинительный акт по делу Зеленко и Меронвиля, утверждённый СПб. судебной палатой. Затем в мае 1905 г. К.Н. Меронвиль из заграницы будет подавать ходатайство о помиловании через супругу О.Б. Рихтера непосредственно Императору Николаю II.

В Минске 15 апреля произошёл взрыв погромного насилия еврейского населения, направленный против русских солдат. Как сообщалось на суде, «всех солдат на базаре было несколько десятков, а нападавшая толпа – тысяч 15 или 20. Лопушинский видел, как 300 евреев били и истязали 3-4 солдат. Их опрокидывают, бьют лежачих, топчут». «Только страшною ненавистью можно объяснить это поведение толпы». Как и во многих случаях антирусских революционных погромов, устроенных евреями, их преступления сопровождались ложными обвинениями и вымыслами, перелагающими вину и ответственность на жертв и невинных[«Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах» М.: Изд. А.Ф. Скорова, 1900, Т.4, с.319-324].

По еврейскому вопросу И.Л. Горемыкин касался темы аренды земли евреями в 1897 г. в записке об изменении и дополнении правил землевладения [«Документы по истории и культуре евреев в архивах Санкт-Петербурга». Путеводитель. СПб.: Миръ, 2011, с.188].

21 апреля вечером И.Л. Горемыкин у К.П. Победоносцева.

В Г. Совете 24 апреля рассматривалось дело о нормировании рабочего времени.

28 апреля 1897 г. Великий Князь Сергей Александрович писал Николаю II: «я переслал Горемыкину адрес Моск. Дворянства – вернее, их прошение тебе; по-моему, оно хорошо составлено и верно». Победоносцев 28 апреля был у Горемыкина после Г. Совета.

Весной 1897 г. стало известно повеление Государя Императора: не отменяя традиционных поднесений Царской Семье икон, хлеба и соли, ограничить их ценность, а подношение иных предметов отныне отклонять. Единственной формой материального подношения к Престолу должна считаться только жертва на благотворительные местные учреждения. «Министр Внутренних Дел, сообщая о сём, присовокупляет, что им предложено всем начальникам губерний и областей принять зависящие меры к точному исполнению Высочайшей воли» [«Владикавказские Епархиальные Ведомости», 1897, 15 мая, с.61].

18 мая 1897 г. в Петергофе Государь и Государыня присутствовали на служении панихиды по погибшим на Ходынском поле.

МВД остановило издание газеты «Сибирский Вестник» на 8 месяцев. Журнал «Хозяин» за статьи «Тверское земство» и «Обзор сельскохозяйственной деятельности» получил третье предостережение.

На запрос одного из губернаторов о толковании Манифеста 14 мая 1896 г. И.Л. Горемыкин отправил циркуляр: «принимая во внимание, что главная тяжесть телесного наказания заключается не в числе ударов, а в том нравственном страдании, которое наказуемый, несомненно, должен испытывать, я не могу не признать, что буквальное применение к приговорам волостных судов о наказании розгами п.10 ст.XIII Всемилостивейшего манифеста не соответствует самому духу манифеста, имеющего в виду действительное и, притом, равномерное для всех видов наказаний облегчение участи обвинённых» [«Томский Листок», 1897, 25 мая, №109, с.3]. Подобное же стремление к смягчению наказаний ранее проявлял в юридических исследованиях Н.В. Муравьёв, ставший министром юстиции. Он активно защищал оправдательные приговоры судов присяжных и призывал к отмене публичных наказаний, не оказывающих нравственного воздействия на зрителей [Н.В. Муравьёв «Из прошлой деятельности» СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1900, Т.1].

22 мая состоялось назначение заместителем Горемыкина князя Алексея Оболенского, который с июня 1895 г. был управляющим Государственным Дворянским Земельным банком. В 1902 г. А.Д. Оболенский станет заместителем Витте в министерстве финансов, а в 1905 г. обер-прокурором Синода в правительстве Витте.

Г. Совет 29 мая рассмотрел представление И.Л. Горемыкина о преобразовании сельско-врачебной части в Иркутском генерал-губернаторстве и Енисейской губернии и определил порядок работы врачебных участков. Правила исполнения обязанностей служащими по врачебной части определялись инструкциями Горемыкина.

13 мая 1896 г. были выпущены «Временные правила о применении Судебных уставов к губерниям и областям Сибири». Со 2 июля 1897 в областях Восточной Сибири начали действовать судебные установления по уставам Императора Александра II. При открытии новых судебных учреждений раздавались благодарности по адресу Государя и «личной энергии» министра юстиции Н.В. Муравьёва. Открывать эти учреждения в Иркутске Императором был послан сам министр. Там ему присвоили и звание почётного гражданина города.

В результате применения правил 1896 г. произошла почти полная смена состава круга лиц, ведущих судебную практику в Сибири, их которых отныне до 90% отныне имели высшее юридическое образование, чего не наблюдалось прежде, и из-за чего сибирякам приходилось обращаться за помощью ссыльных – подпольной адвокатуре. Для лиц, имевших иное высшее образование, требовалось прослужить 3 года в судебном ведомстве, выполняя обязанности не ниже секретаря окружного суда. Численность присяжной адвокатуры была значительно увеличена. Но институт присяжных заседателей, вызывавший в Европейской России большие нарекания, в Сибири введён не был [И.Г. Адоньева «Великая полуреформа»: преобразования судебной власти Западной Сибири в оценках местной юридической интеллигенции (конец XIX – начало XX вв.). Новосибирск: НГТУ, 2010].

4 июня первое предостережение получила газета «Сибирь».

5 июня министр Горемыкин благодарственной речью завершил работы переписной комиссии. Её деятели получили золотые жетоны с вензелями. 8 июня Горемыкин заслужил благодарственный рескрипт Императора за проведение переписи: «полагаю Себе в особое удовольствие выразить лично вам Мою душевную признательность за ваше неутомимое и вполне целесообразное заведывание этим делом, в котором участвовали около тысячи учреждений и свыше ста пятидесяти тысяч отдельных лиц».

МВД на 8 месяцев закрыло газету на латышском языке «Денас Лаппа». Газета вела социалистическую пропаганду, разжигала классовую ненависть и подбивала на стачки. Полиция взялась за разгром марксистов, провела обыски и осуществила 183 ареста. Среди сосланных после суда окажется будущий советский нарком юстиции П. Стучка [М. Шнепс-Шнеппе «Латышские стрелки. Мировая революция как война за справедливость» М.: Алгоритм, 2017, с.188-189].

В сочинениях писателя, который в составе 1-й Г. Думы будет противостоять правительству Горемыкина, можно встретить выражение: «латыш, например, – первый бунтарь» [Фёдор Крюков «Эпоха Столыпина. Революция 1905 года в России и на Дону» М.: АИРО-XXI, 2012, с.358].

В 1918 г. именно из красных латышей будет подобрана Свердловым и Голощёкиным команда убийц Царской Семьи для Юровского, с преднамеренной заменой ими сочтённых не подходящих для совершения этого преступления русских рабочих [С.В. Зверев «Екатеринбургское злодеяние. Сравнительные характеристики версий» М.: Традиция, 2024, с.239-262].

И.Л. Горемыкин утвердил типовой устав потребительских обществ. Отступления от него должны были отдельно рассматриваться в МВД.

7 июня Горемыкин сообщил П.П. Гессе о выходе революционных изданий «Современник» и «Народоволец» [М.А. Князев «Дворцовые коменданты в придворной и государственно-политической жизни Российской Империи» Дисс. к.и.н. Нижний Новгород, 2023, с.45].

Д.С. Сипягин на бланке Канцелярии по принятию прошений сообщал 7 июня 1897 г. о назначении Царём по его докладу единовременного пособия в 300 руб. вдове д.с.с. Марие Владимировне Горемыкиной. Средства перевели ей в Ковенскую казённую палату. Дмитрий Сипягин уведомил об этом И.Л. Горемыкина «вследствие принимаемого Вами участия в судьбе М.В. Горемыкиной» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1202 Л.2].

8 июня в Петергоф ездили Горемыкин, Витте, Победоносцев.

Горемыкин 16 июня утвердил циркуляр по хозяйственному департаменту о типовом уставе благотворительных обществ, который следует использовать для ускорения их учреждения и распространения. Типовые уставы могли утверждаться губернаторами и градоначальниками без согласования с МВД.

Тем временем в МВД возник проект учреждения в Томском университете особой бактериологической станции для более интенсивной борьбы с сибирской язвой.

О работе МВД в газетах сообщалось также про намерение увеличить промысловый налог промышленных и торговых заведений в пользу земств. В МВД занимались также проблемами упорядочения оценки вещей, закладываемых в ломбардах, рассмотривался допустимый взимаемый процент.

25 июня Император Николай II отменил обязательное посещение православных богослужений для иноверных и инославных в образовательных учреждениях России. Совместная молитва в школах также была заменена на раздельную [М. Рольф «Польские земли под властью Петербурга» М.: НЛО, 2020].

10 июля по докладу Горемыкина Император позволил открыть по всей Империи с участием правительственных учреждений благотворительный сбор на открытие в Крыму санатория для чахоточных по проекту княгини М.В. Барятинской.

21 июля 1897 г. в 20 ч. в С.-Петербурге открылась первая в России передвижная пожарная выставка. На открытии наряду с И.Л. Горемыкиным и С.Ю. Витте присутствовали Великие Князья Владимир Александрович, его сын Андрей Владимирович, управляющий морским министерством, градоначальник, губернатор, городской голова и множество лиц, причастных к пожарному делу. В следующие дни выставка направилась в Царицын.

Среди распоряжений, публикуемых Горемыкиным в разное время, были и правила о предупреждении пожаров: запрещение разведения огня при сильном ветре и во время засухи. Для ружейных выстрелов воспрещалось употреблять пыжи из пакли, ваты, льна и бумаги. Предписывалась и срочность гашения пожаров окрестным населением, поскольку без расторопности огонь распространяется на большие расстояния.

21 июля Горемыкин подписал циркуляр по Департаменту Полиции, в котором губернаторам предписывалось не допускать больных евреев и их родственников к приезду для лечения в Москву, поскольку им позволено при такой необходимости, с нарушением черты оседлости, пользоваться услугами врачебных заведений в Киеве.

После образования Бунда в 1897 г. И.Л. Горемыкин приказал следить за новой партией в Варшаве, Минске, Вильно и др. городах. В результате в ночь на 26 июля 1898 г. было произведено 70 арестов среди интеллигенции (в этом еврейском «рабочем» якобы союзе), всех арестованных увезли в Москву и там судили [«Жизнь» (Лондон), 1902, май, №2, с.102].

В Большом Петербургском дворце 26 июля прошёл парадный обед в честь Кайзера Вильгельма II и его супруги Императрицы Августы. Александра Горемыкина сидела среди самых знатных особ. И.Л. Горемыкин и С.Ю. Витте встречали правителей Германии в немецком посольстве.

28 июля МВД остановило издание газеты «Одесский Листок» на два месяца.

Получил широкую известность и распространялся в революционной печати секретный циркуляр Горемыкина от 12 августа 1897 г. об аресте и высылке зачинщиков забастовок. Циркуляр точно описывает механизмы распространения революционной лжи интеллигентскими вождями через студентов в среде рабочих.

«В мае прошедшего года рабочие С.-Петербургских бумаго-пряжных, бумаго-ткацких и ниточных фабрик прекратили работы, предъявив фабрикантам требования об увеличении задельной платы и сокращении рабочего дня. – Осенью того же года возник ряд забастовок в Москве и в некоторых местностях центрального фабричного района, а также возобновились, хотя и в меньших размерах, стачки в С.-Петербурге, при чём отличительными признаками всех этих стачек представляются: предъявления рабочими одних и тех же требований, единодушное упорство и сохранение стачечниками внешнего порядка и спокойствия.

Произведённые по поводу этих стачек расследования выяснили, что если первоначальные забастовки возникли на фабриках, на которых рабочие находились в наиболее тяжёлых экономических условиях, то дальнейшее распространение движения и дисциплина среди стачечников находились в зависимости главным образом от деятельности тайных революционных сообществ, именующих себя “союзом борьбы за освобождение рабочего класса” и “рабочим союзом”. Расследование, направленное к выяснению состава и образа действия вышеозначенных преступных сообществ, установило, что большинство членов этих “союзов” принадлежит к учащейся молодёжи обоего пола высших и специальных учебных заведений и курсов и что самые сообщества организованы из отдельных групп на началах децентрализации. Центральные группы сообщество ведают преимущественно денежные сборы и воспроизведение различными способами воззваний и иных изданий, предназначенных для агитационных целей. Прочие члены сообществ, порознь или отдельными группами, стараются завязать сношения среди рабочих и, сближаясь с наиболее развитыми рабочими, организуют при их посредстве рабочие кружки. Каждый рабочий кружок поступает в заведывание одного или нескольких “интеллигентов’, которые преподают рабочим, по издаваемым для сего специально брошюрам, новейшие политико-экономические и социалистические теории и вообще развивают своих слушателей в противоправительственном направлении»

В.Н. Коковцов 19 января 1905 г. в записке для Царя находил иначе, что забастовка, будучи экономическим, а не политическим явлением, не угрожает государству, а преждевременные аресты озлобляют рабочих. Большинство забастовок, утверждал Коковцов, вызваны не преступной пропагандой, а местными экономическими причинами.

Относительно них рабочие в СССР потом с тоской вспоминали о царском времени: можно было устраивать забастовки, ибо «рабочие были сами себе начальниками» [Сара Дэвис «Мнение народа в сталинской России» М.: РОССПЭН, 2011, с.171]. Пролетарии пролетели как дырявая пролётка – отзывался о революции её певец Исаак Бабель [Ю.П. Анненков «Дневник моих встреч» Л.: Искусство, 1991].

Т.е., Коковцов верно оценивает происхождение и значение экономических забастовок. Но в довольно распространённом случае политической пропаганды правила Горемыкина вполне справедливы. К примеру, П.Н. Дурново на совещании министров 18 января 1905 г. точно говорил: «смуту, как революцию, не делает толпа, а лишь образованный класс» [«Красный Архив», 1925, Т.11-12, с.21-22, 31].

Обычная ситуация с рабочими протестами в Императорской России выглядела так: «рабочие бастуют опять; часть, вернее огромное большинство, хочет работать, но более энергичная кучка грозит им поджогами и убийствами, и все боятся» [С.Р. Минцлов «Дебри жизни. Дневник 1910-1915» Берлин: Сибирское книгоиздательство, 1925, с.43].

Революционеры не останавливались перед убийствами директоров и инженеров, чья положительная деятельность в отношении рабочих «заслуживала полной симпатии». Совершаемые злодеяния «явно шли в разрез со взглядами большинства самих рабочих» [Н.Н. Алянчиков «Фабричный террор» Тверь, 1908, с.6].

В случае организации забастовок интеллигенцией и мелкими радикалами-террористами, устранять зачинщиков по методу Горемыкина было самым необходимым, эффективным делом.

Витте напрасно протестовал против циркуляра МВД 12 августа 1897 г., считая его посягательством на расширенные его усилиями в предшествующие голы права фабричной инспекции. На самом деле Горемыкин крайне умеренно относился к широте полномочий Витте. В.М. Вонлярлярский через Клейгельса передавал Горемыкину записку о потребности перевода фабричной инспекции в ведомство МВД, но Горемыкин не стал препираться с Витте, и такой перевод осуществил позже Плеве [И.В. Лукоянов «Не отстать от держав…». Россия на Дальнем Востоке в конце XIX — начале ХХ вв. СПб.: Нестор-История, 2008, с.502].

В то самое время, когда Горемыкин издал циркуляр, министр юстиции Н.В. Муравьёв в 1897 г. на основании всех имевшихся у него следственных дел определённо указывал на связь появлявшихся среди рабочих организаторов стачек с «тайными обществами».

Любимый военный корреспондент Императора Николая II, будучи на Дальнем Востоке, записывал рассказы о страшных наводнениях в Приморье, вызываемых тихоокеанскими тайфунами. К ним прилагался «тропический, беспросветный, бесконечный дождь» [П.Н. Краснов «По Азии. Путевые очерки» СПб., 1903, с.13].

Половодье 1896 г. испортило много вёрст железной дороги.

После шедших с середины июля непрерывных дождей небывалый разлив рек, какого не помнили старики, привёл к сносу домов, путей сообщений, посевов в Забайкалье. 29 июля министр Горемыкин получил просьбу Приамурского генерал-губернатора С.М. Духовского о выделении на помощь пострадавшим 5 тысяч рублей из казны. Император Николай II сразу выделил им из личных средств 2 тысячи, комитет в Чите собрал 8 тысяч частных пожертвований. В конце августа МВД Горемыкина выделило на безвозвратные пособия жителям Читы и Забайкалья 25 тысяч рублей [«Байкал» (Троицкосавск), 1897, №14-16].

Прогнозируемая повторяемость бедствий вроде разливов, приходящихся на самую активную земледельческую пору, а также затруднения скорой доставки помощи далёкому краю привели правительство к тому что хлебозапасные магазины начали устраиваться ещё в 1889 г. [А.А. Риттих «Переселенческое и крестьянское дело в Южно-Уссурийском крае» СПб.: Тип. МВД, 1899, с.60].

Хотя все такие факты помощи указывали на постоянную заботу Царя и его министров о нуждах подданных, их добрые дела не находили заслуженного одобрения в среде левой интеллигенции.

В неурожай 1897 г. статистики калужского земства определили потребность в ссуде нуждающимся более 1 млн. руб. И.Л. Горемыкин распорядился дать сумму втрое меньше, что некомпетентные левые писатели неверно расценивают как замалчивание голода [О.Л. Протасова «А.В. Пешехонов. Человек и эпоха» М.: РОССПЭН, 2004, с.18].

Не заслуживает доверия Пешехонов, доходивший до того, что во имя революционных пропагандистских иллюзий даже отрицал бесспорный факт имущественного неравенства среди крестьян [А.В. Берлов «На чужбине. О российской аграрно-научной эмиграции в Европе (1922-1939)» М.: Граница, 2021, с.208].

Исследования М.А. Давыдова отлично показали, что земские статистики и сами опрашиваемые крестьяне действительно чрезмерно завышали свои потребности для получения безвозмездной помощи, а замалчивания неурожаев не наблюдалось.

П.П. Семёнов на совещании под председательством И.Л. Горемыкина в ноябре 1905 г. будет говорить: «статистические данные об урожайности нельзя считать непреложными». «Крестьяне боятся обнаружить какие бы то ни было признаки своего благосостояния и поэтому склонны преуменьшать цифры, касающиеся урожайности их полей» [РГИА Ф.1212 Оп.1 Д.3 Л.63об.].

Либеральная пропаганда обвиняла И.Л. Горемыкина даже в использовании точного термина недород вместо голода, и в запрещении злонамеренно ложных сообщений о голоде. Горемыкин следовал принятому среди учёных определению. В ходу было такое употребление: «семь лет мог продолжаться недород, а три из них могли быть годами голода, со всеми его ужасами» [«Журналы собраний Совета Императорской Московской Духовной Академии за 1914 год» Сергиев Посад, 1916, с.180].

Справедливо преследуемый духовной цензурой за католические и того хуже, жуткие пантеистические загибы, философ В.С. Соловьёв 9 августа 1897 г. разместил имя Горемыкина впереди трёх наиболее влиятельных министров в письме к редактору «Вестника Европы» М.М. Стасюлевичу:

«Горемыкин веселеющий,

И Делянов молодеющий,

Победоносцев хорошеющий,

Муравьёв-жених

Собирались снова вместе и

Порешили……….

Что вся сила в них».

Заканчивается стихотворение на том что им не удастся прикинуться либералами (как будто кто-то из них пытался): «дела все ваши взвешены, да и сами вы …….. – Вот конец и прост» [В.С. Соловьёв «Письма» Пг.: Время, 1923, Т.4, с.49].

Затёртая рифма легко считывается, активный оппонент Н.Я. Данилевского, Н.Н. Страхова и Л.А. Тихомирова, отчаянно ненавидевший все проявления русского национализма, Владимир Соловьёв желал И.Л. Горемыкину и его соратникам виселицу. Публикатор Э.Л. Радлов в очередной раз ошибся с датой, что за ним частенько водится, пометив это письмо 1891-м годом. Хотя уже тогда Горемыкин превосходно себя зарекомендовал, но всё же не настолько, чтобы возглавить перечень министров. Поскольку в стихотворении также говорится про неурожай от засухи, видимо, это и стало причиной неверного определения года.

В биографическом очерке «LXXV», основанном на документах с точными указаниями дат и цифр, злостная дурь о недостаточной борьбе Горемыкина с голодом разоблачается: «ещё в июле месяце он предвидел надвигавшееся бедствие и спешил принять свои меры», «по его распоряжению, заблаговременно были собраны сведения о размерах предстоящей нужды». Горемыкин оказал продовольственную помощь на 30 млн. руб., не прибегая к субсидиям казначейства, на сбережения продовольственного капитала предшествующих лет. Особые старания прилагались к прокормлению крестьянского рабочего скота.

Насколько революционеры, лгавшие о Горемыкине и принижавшие значение помощи нуждающимся соотечественникам, всегда оказывались хуже Императорского правительства видно на примере СССР: «Какая разница с дореволюционной Россией! Звучит сказкой забота царской семьи о раненых и пленных воинах, не говоря уже о помощи Красного Креста!» [Ф.Я. Черон «Немецкий плен и советское освобождение» И.А. Лугин «Полглотка свободы» Париж: YMCA-PRESS, 1987].

4 августа у Горемыкина был Победоносцев.

Государь записал, что 7 августа 1897 г.  «имел доклады: Фредерикса, Горемыкина и Муравьёва – и здесь не могут оставить в покое!»  – на военных смотрах. Несколько позже Царь писал матери, что стал принимать по 3-4 министра сразу, устраивая вместо разрозненных докладов такие небольшие совещания с ценным обменом мнений. А.А. Поливанов записывал высказывание Николая II, что весь его день принадлежит министрам: «а ночь в моём распоряжении; сколько я сплю – это уже моё дело».

Продолжались и регулярные беседы лучших русских министров. 9 августа Горемыкин навещал Победоносцева.

П.С. Ванновский 10 августа дополнительно пригласил супругу И.Л. Горемыкина «присутствовать на параде в Красном Селе 13 августа (при Форе). На сей случай прилагаю два билета». 12 августа вечером Горемыкин и другие министры встречали французского президента в гостиных отеля посольства.

В Москве на международном медицинском съезде 7-14 августа Склифосовским высказывалась благодарность Горемыкину за вклад в его проведение.

14 августа в Петергофе Горемыкин и Победоносцев долго ждали возвращения Государя из Кронштадта.

Виленский губернатор Иван Чепелевский 19 августа 1897 г. писал И.Л. Горемыкину, что доложил Государю: решение вопроса о постройке «центральной лечебницы для душевнобольных, благодаря энергичным распоряжениям Вашего Высокопревосходительства быстро двигается вперёд». Выбранный участок земли Царь осмотрел лично 3 днями ранее и спросил: «Министр долго останавливался здесь?» «На что я доложил, что Ваше Высокопревосходительство с утра осмотрели подробно участок земли, причём преподали указания о месте и расположении построек, а затем оставаясь в Вильне до ночи, Вы изволили сделать все необходимые распоряжения для безостановочного движения этого дела» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1369 Л.1-2].

22 августа Император отметил в дневник как «принимал Горемыкина с Имеретинским и Рихтера». В этот день в Варшаве вечером Горемыкин был на парадном обеде в Лазенковском дворце. 25 августа Николай II написал матери, что князь Имеретинский «имеет вполне правильные взгляды, какие должны быть у русского генерал-губернатора Польши, с некоторою снисходительностью и достаточным доверием к полякам».

Князь А.К. Имеретинский, наместник в Царстве Польском, по мнению русских монархистов, горячо боролся с революционерами и социалистами, но отличался примирительным сентиментализмом. Это шло в разрез прежней линии наместника И.В. Гурко [А.Н. Куропаткин «Русская Армия» СПб.: Полигон, 2003, с.339].

К примеру, А.К. Имеретенский 24 декабря 1897 г. выпустит из-под стражи арестованного Бориса Савинкова и его брата, по ходатайству их матери. Власти Империи традиционно были куда снисходительнее и добрее чем такие революционеры, пытавшиеся переубивать всех подряд, своих и чужих, от В.К. Плеве до Николая II, от Гапона до Азефа. Среди жертв сатанинского террора окажутся многие приближённые И.Л. Горемыкина [«Три брата (То что было). Сборник документов» М.: Новый хронограф, 2019, с.14].

Глубоко не верны делаемые назло либералам и в угоду господству необольшевизма аморальнейшие восхищения тем как Сталин устраивал массовые казни коммунистов, своих же единомышленников [А.М. Буровский «Мифы и правда о 1937 годе. Контрреволюция Сталина» М.: Яуза-пресс, 2010].

Сталин действовал как настоящий революционер, согласно со всей левой политической традицией: своих детей пожирает не контрреволюция. Это делает Сталина не лучше, а куда хуже всех других соратников Ленина. По-настоящему восторгаться следует тем как даже самые отъявленные идейные враги Российской Империи пользовались её благами, в отличие от того как жизни или свободы их лишили в результате свержения Николая II. Когда неосталинисты ведут к повторению всех ошибок и преступлений революции, монархисты предостерегают и предотвращают их.

Царя и Царицу в Варшаве встретила громадная манифестация, нанёсшая значительный урон сепаратистам и оскорбившая разочаровавшихся либералов [Э. Пильц «Русская политика в Варшаве» Варшава, 1909, с.30].

25 августа Победоносцев получил письмо от Горемыкина.

Со стороны недоброжелатели тоже отмечали их слаженную общность.

8 сентября 1897 г. жена Л. Толстого написала: «что за деспотическое правительство у нас! Царя как будто нет, а какие-то тупые злючки вроде Горемыкина (министра внутренних дел) и Победоносцева делают поступки, навлекающие злобу на молодого царя, и это жаль» [С.А. Толстая «Дневники» М.: Художественная литература, 1978, Т.1, с.294].

Софья Толстая непоследовательно и недостаточно упорно выступала на защиту Церкви и Монархии перед анархистом-мужем, заносчивым эгоманьяком. В один из наиболее опасных моментов, в Японскую войну, опасаясь что либералы её сочтут как Льва-мл., противником пацифизма, она напишет письмо в английскую «Таймс», т.е. прямым союзникам врага, предлагая отдать ради прекращения войны какие угодно территории Российской Империи [П. Басинский «Лев в тени Льва» М.: АСТ, 2015].

 Упоминание Софьей о навлечении злобы на Царя сделано неспроста, либералы устраивали настоящую травлю каждого, кто выступал с критикой толстовства.

Реагируя на выступления православных иерархов против лжи толстовства, «либералы озлились до бешенства и потери благоразумия». «Не дай вам Бог заслужить их одобрение», говорил Владыка Амвросий (Ключарев) о редактируемой А.В. Амфитеатровым «России», «С.-Петербургских Ведомостях» Э.Э. Ухтомского и других «редакциях наших жидовствующих газет» [Прот. Т.И. Буткевич «Высокопреосвященный Амвросий, Архиепископ Харьковский. Биографический очерк» Харьков, 1902, с.339-340].

Традиционно либералы использовали еврейскую тему для борьбы с христианством, называя антисемитизмом православное отношение к иудаизму. «Это из ненависти к христианству они так полюбили жида» [Ф.М. Достоевский «Полное собрание сочинений» Л.: Наука, 1988, Т.30, Кн.1, с.8-9]. Последователи либерализма все свои силы кладут на борьбу с русским национализмом в Церкви, превознося для борьбы с православием любые иные конфессии, не признавая канонизированных русских святых, распространяя ненависть к Монархии, как можно увидеть на примере А. Меня и его последователей, во имя борьбы с антисемитизмом отказывающихся признавать Ветхий Завет потерявшим силу [С.С. Бычков «Хроника нераскрытого убийства» М.: Русское рекламное агентство, 1996].

Горемыкин отправился в Париж и 11 октября с Муравьёвым был у Ганото на завтраке в честь русских министров. Муравьёв, одобрив литературную и артистическую конвенцию об авторских правах, поехал в Дармштадт, где с сентября находилась Царская Семья. К 14 октября Горемыкин вернулся в Петербург.

20 октября Горемыкин дома у Победоносцева, на другой день – наоборот – он у министра внутренних дел.

С.Ю. Витте, А.С. Ермолов и Н.В. Муравьёв 25 октября благодарили И.Л. Горемыкина за присланные им тома «Свода узаконений».

Э.Э. Ухтомский, продолжая пытаться натравливать Горемыкина на своих конкурентов, «Свет» В.В. Комарова («простите моё маньячество в этом отношении»),прислал министру номер газеты, нарушивший циркуляр с запретом говорить о Высочайшем повелении 25 июля. Ухтомский 26 октября также обратил внимание Горемыкина что помимо «Света» «Московские Ведомости» «дают понять, что ныне царствующий Государь во вред России уклоняется от заветов Державного Своего Родителя и подобные статьи ходят в обществе по рукам с вопросом: и для кого это пишется и с какими целями распространяется?».

В личном письме от 28 октября 1897 г., не на бланке министерства юстиции, Н.В. Муравьёв просил И.Л. Горемыкина «ускорить доставление нам отзыва по проекту судебной реформы в северо-восточн. уездах Вологодской губ., сообщённому на заключение Мин. Вн. Дел ещё в апреле этого года. За неполучением этого отзыва может оказаться невозможным завершение преобразования суда в Европейской России и 1898 г. к чему есть все основания и весьма серьёзные побуждения. Совершенно необходимо внести проект в Государственный Совет» к 1 ноября, чтобы удержать в смете кредит, на который согласилось министерство финансов. «У меня есть резолюция Его Величества, одобряющая моё предположение о неотлагательном завершении судебной реформы».

30 октября Горемыкин и Победоносцев оба посещали Витте.

Занимаясь проблемой   неурожаев, А.С.  Ермолов собирал и публиковал доказательства, касающиеся экономической  пользы осушения болот, ввиду появления ложных теорий о связи между осушениями, после которых в южных губерниях сохранялся переизбыток влаги, и засухами в совершенно иных областях центра и востока России [СПФ АРАН Ф.24 Оп.2 Д.47 Л.2-6].

Очевидно, такие теории были направлены против правительственной аграрной политики и выпущенного 26 июня 1896 г. закона о мелиоративном кредите, направленном как на осушительные, так и оросительные работы, а также способствовавшего развитию плодовых садов и виноградников.

Состоявшееся 1 ноября 1897 г. увольнение тверского губернатора, согласно его прошению, принимает в глазах современного историка гротескные черты ввиду неуместного пристрастия к не заслуживающим существенного внимания записям С.Д. Шереметева, сторонника назначения на место МВД Д.С. Сипягина.

«Противостояние Ахлёстышева и Горемыкина стало первым в царствование Николая II случаем, получившим общественный резонанс, когда фигуры, занимавшие видные места в бюрократической иерархии, придерживались противоположной политической ориентации: с одной стороны – представления эпохи Александра III, с другой – основания, все явственнее становившиеся приоритетными для модернизировавшегося общества. Этот ценностный раскол внутри политической элиты страны далее лишь усиливался и стал впоследствии одной из главных причин гибели самодержавия» [Д.А. Андреев «Самодержавие и борьба в правительственных верхах 1894-1904» Дисс. д.и.н. М.: МГУ, 2022, с.327].

Именование политической ориентации министра и губернатора противоположной является смехотворной нелепостью, бессмысленна модернизационная терминология и вымысел о расколе и гибели. Каждое Царствование являлось шагом вперёд сравнительно с предыдущим ввиду системного поступательного положительного развития Империи, а отнюдь не кризиса. Правильное понимание логики постепенного раскрытия потенциала естественного развития и политического использования полученного опыта снимает мнимые противоречия между эпохами Александра II, Александра III и Николая II, указывая на их логическую преемственность.

В действительности материалы диссертации Д.А. Андреева не показывают никакого надуманного противостояния Горемыкина с губернатором, довольно естественные расхождения в суждениях между которыми не имеют решительно никакого принципиального значения. Следует напомнить о том как К.П. Победоносцев назвал попросту глупыми претензии Мещерского и Ухтомского к пониманию Горемыкиным законности. Аналогично выступил Грингмут относительно мнимой противоположности МВД традициям Александра III.

Настоящее несогласие имелось у монархистов с создателем “резонанса” С.Д. Шереметевым, заурядными спекулятивными интригами которого приятно пользоваться либеральным историкам. Бессмысленно на основании его противоречивых метаний выстраивать какую-либо логическую конструкцию политической истории. К примеру, в 1905 г. Шереметев метнётся на сторону Горемыкину и будет искать в нём единомышленника, но останется противником Императора Николая II, заявив своей главной целью борьбу с бюрократическим режимом, разделяя в этом отношении самую вредную мифологию либералов и революционеров, одновременно считая своим единомышленником Александра III [СПФ АРАН Ф.281 Оп.2 Д.562 Л.41об.].

Качественный положительный пример правой монархической мысли даёт Юлиус Эвола в «Критике фашизма», когда отстаивает от наступления парламентаризма истинное Самодержавие, т.е. идеологически противоположный демократам и социалистам антитоталитарный опыт «облагораживания бюрократии», «в других странах, например, России и Пруссии» (до 1917-18 г.), где существовал «тип работника, видящего в служении государству прежде всего великую честь, что, помимо прочего, требует особого призвания» [Ю. Эвола «Люди и руины» М.: АСТ, 2007, с.312, 437].

Эту же мысль выражал в последние годы Германской Империи ещё не деградировавший до демократов писатель: «Многажды ославленное «чиновничье, полицейское государство» есть и остаётся наиболее приемлемой и глубоко желаемой немецким народом формой государственного существования. Для того, чтобы сегодня высказать это убеждение, требуется немалое мужество», «что демократия, что политика [т.е. левое популистское политиканство парламентаризма] чужды и вредны самому немецкому существованию» [Т. Манн «Путь на Волшебную гору» М.: Вагриус, 2008, с.40-41].

Одним из самых достойных представителей этого честного и смелого бюрократического правого монархизма в Российской Империи являлся Горемыкин.

6 ноября утром Горемыкин представил доклад Императору. 7 ноября у Победоносцева – Горемыкин, Ухтомский, обсуждали Черногорские дела.

А.С. Суворин 7 ноября просил И.Л. Горемыкина назначить ему время встречи, сразу выражая сожаление за «бестактный промах, сделанный газетою в моё отсутствие, который мог дать Вам повод думать, что я не ценю того доброго внимания, которое Вы мне пожелали доказывать». По дневнику Суворина можно убедиться, что он действительно не ценил И.Л. Горемыкина и считал осуществляющую антиреволюционную цензуру монархическую власть своим врагом, поскольку интересы защиты Империи и газетного дела не совпадали.

МВД 16 ноября на две недели остановило печатание частных объявлений в газетах «Мировые Отголоски», «Народ», «Сын Отечества», «St.-Petersbourg Zeitung» и закрыло розничную продажу газеты «Русский Листок».

Ухтомский 16 ноября сообщал Горемыкину, что какое-то лицо желает ознакомиться с денежной стороной дела. Судя по соседнему письму от 18 ноября, подразумевается желание К.К. Случевского оставить редакцию «Правительственного Вестника». 17 ноября К.П. Победоносцев об этом же писал И.Л. Горемыкину, что Ухтомский предлагает Случевскому взять «С.-Петербургские Ведомости» «и поставить туда редактора от себя». «Случевский кажется не прочь».

В революционной среде тоже повторяли мнение Победоносцева что Ухтомский «не боится никого» и освещает темы, на которые Горемыкин «запрещает писать, и ему ничего за это не делают», писал в ноябре 1897 г. С.О. Цедербаум [«Из архива Ю.О. Мартова. 1896-1904» М.: Памятники исторической мысли, 2015, Вып.1, с.129].

В.А. Грингмут 17 ноября 1897 г. сообщил И.Л. Горемыкину: «вчерашняя тревога, к счастью, оказалась неосновательною». «Статья о которой мы вчера с Вами говорили, появится в завтрашнем нумере». «Я буду счастлив, если заслужит одобрение Вашего Высокопревосходительства» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.695 Л.5].

Из Парижа П.И. Рачковский обращался к И.Л. Горемыкину 17 ноября насчёт Витте: «Принося Вашему Высокопревосходительству мою искреннюю благодарность за Ваше милостивое письмо, считаю долгом почтительнейше доложить что Михаил Михайлович Ляшенко, проживающий в доме №39 по Офицерской улице находится в настоящее время за границей и вернётся в Петербург в пятницу вечером на будущей неделе. Несколько дней тому назад, я видел его в Париже, сообщил ему адрес Баронессы Медем, куда он и явится по Вашему приглашению. Под впечатлением первого свидания с ним я осмелился послать Вам телеграмму, желая предупредить Ваше Высокопревосходительство о действительном настроении С.Ю. по вопросу о телефонах в Сызрани и Петербурге. Вопрос этот обсуждался, если не ошибаюсь, в Государственном Совете, где будто бы С.Ю. отнёсся уже к нему неодобрительно: оказывается, что он этим не удовлетворился и представил 7-го ноября Государю памятную записку, в которой просил Его Величество отклонить Ваше ходатайство (если бы такое поступило) об ассигновании Министерству соответствующих кредитов на устройство телефонов в Сызрани и выкупа таковых в Петербурге. В упомянутой записке Министр Финансов высказал предположение, что устройство телефонов в Сызрани могло бы взять на себя наёмное общество и что в этом случае можно было бы обойтись без Правительственных затрат. Что же касается Петербургских телефонов, то против перехода этих последних в казну, он привёл массу соображений, обнаруживающих в нём усердного радетеля казённых интересов. Ляшенко утверждает, что это не единственный случай, когда он входит с подобными записками по всем ведомствам, желая убедить Государя в своём рвении при охране казённых интересов. В данном случае, он имеет в виду вынудить Министерство Внутренних Дел отдать Сызранское дело в руки частных лиц и возобновить контракт с комиссией Белля». «В разговоре по означенному предмету с одним господином, С.Ю. заметил со злобной улыбкой: «Они, не Н.И. Петров, большие специалисты – пусть выговаривают выгодные для казны условия; теперь имеет казна в среднем 50% годового дохода, а при иных условиях казна и этого не получит».  Не зная в какой степени всё это важно знать Вашему Высокопревосходительству, я думаю что Ляшенко будет крайне полезен для освещения откупной деятельности Министерства Финансов на будущее время. Так, ему, между прочим, будут известны бюджеты по всем ведомствам с окончательными выводами С.Ю. до обсуждения таковых Государственным Советом. Вообще Ляшенко человек сведущий не только в финансовой политике, но и по другим вопросам закулисной деятельности названного Министерства. Для упрощения его задачи не благоугодно ли будет Вашему Высокопревосходительству давать ему необходимые поручения для освещения тех вопросов, которые Вас могли бы интересовать. Смею уверить Ваше Высокопревосходительство, что он сумеет оправдать Ваше доверие и сделать всё от него зависящее чтобы Вы остались им довольны.

Посылка Вашего Высокопревосходительства была получена мною и отправлена в минувший четверг. В политическом отношении полное благополучие. Подробный доклад о положении дела за границей будет отправлен со следующим курьером: есть много интересного.

С чувством глубокого уважения и беспредельной преданности» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1143 Л.1-2].

Столь подробное неофициальное письмо П.И. Рачковского относительно телефонной сети может навести на мысль о его личной материальной заинтересованности и конфликте интересов с С.Ю. Витте на этой почве. Рачковский неодобрительно характеризует подобные действия Витте как закулисные, поскольку он только прикрывается интересами защиты казны для сведения личных счётов.

Независимо от подоплёки конкретного дела, пример телефонной сети, требующий создания технической монополии в рамках населённого пункта, допускал формирование «частной монополии» для полного снятия с казны (т.е. с налогоплательщиков) лишних затрат [Милтон Фридман «Капитализм и свобода» М.: Новое издательство, 2016, с.181].

22 ноября 1897 г. П.И. Рачковский прислал И.Л. Горемыкину телеграмму на французском: «Друг выражает желание показать своё почтение Вашему Высокопревосходительству как можно скорее» (снова о М.М. Ляшенко). Телеграмма Рачковского 29 ноября, ссылаясь на достоверный источник, уведомляла о получении отказа в кредите на Сызранские телефоны.

По сводным данным о всех министрах внутренних дел И.Л. Горемыкин у дурнейшего поклонника чекистов значится как «сторонник решительного подавления студенческих беспорядков», а получил отставку из-за «обвинений в коррупции» [С.А. Кредов «Щёлоков» М.: Молодая гвардия, 2010, с.297].

Клевета в адрес И.Л. Горемыкина имела хождение, но не основана ровно ни на чём, полностью несостоятелен и вымысел об отставке, не связанной ни с одним из ложных обвинений. Но раз они раздаются, то лучше сразу со всем разобраться.

6 декабря Ляшенко попросил И.Л. Горемыкина назначить ему приём для доклада. Таковой состоялся.

Рачковский в письме к Ляшенко 10 декабря 1897 г. охарактеризовал Горемыкина: «надеюсь ты послушался меня и в беседах с ним повествуешь только то, что тебе достоверно известно и не выдаёшь случайного слуха за действительный факт. Верь, что только на такой почве могут установиться между вами добрые, искренние отношения. Иначе, кроме недоразумений взаимной подозрительности, между вами ничего не произойдёт. Ничего иного и быть не может. Ник. [И.Л. Горемыкин] человек честный, прямой, умный и осторожный, и дальновидности в нём много. Такого же приблизительно типа и Накл-ый [П.П. Гессе]. Он знает тебя по моей рекомендации». В начале письма задан вопрос: «до чего вы договорились с Ник.; верите ли вы друг другу и на каком пункте остановились?» [«Былое», 1918, №2, с.83].

11 декабря Ляшенко написал И.Л. Горемыкину, что едет за границу по важному делу, вернётся через неделю и снова явится на приём.

Связь с Рачковским мелькнула в одном из сохранившихся писем П.П. Гессе к И.Л. Горемыкину от 14 октября из Дармштадта: «Я должен у Вас просить извинение за то что по моему ходатайству Государь пожаловал Рачковскому орд. Владимира III ст. Может быть Вы и не будете за это особенно сердиты так как кажется он его заслужил» (эту серию писем я датирую 1899-м). Даже ордена выбивал для Рачковского не Горемыкин, что подтверждает приведённую характеристику и отсутствие каких-либо непозволительных корыстных обменов.

В.К. Плеве считал, что Рачковский устраивал из личной выгоды иностранные коммерческие предприятия в России, чем не следовало заниматься на русской службе в Париже. При этом речь не шла о нарушении им законов или об использовании служебного положения, а лишь об отвлечении Рачковского от прямых полицейских обязанностей на сторонние дела, хотя дела эти вполне важные и соответствующие интересам России. Судя по тому, какими качествами охарактеризован Горемыкин, ведение с ним каких-либо коррупционных дел исключено. Более того, в том же письме к Ляшенко Рачковский уточняет, что его интересует не обогащение, коего он опасается, а ведение «благородной борьбы с тёмными силами».

Последнее утверждается в серии статей «Карьера П.И. Рачковского»: министр Горемыкин «ценил Рачковского и относился к нему с большой симпатией, поручая ему весьма серьёзные дела не только в области полицейского розыска, но и важные в государственном отношении». По поручению Горемыкина Рачковский ездил в Рим и встречался с папой Львом XIII и кардиналом Мариано Рамполлой дель Тиндаро. Секретная миссия касалась устройства нунциатуры в Петербурге, чего, однако, не произошло [«Вечернее время», 1912, 30 мая, №157, с.2].

В письме А. Мосолова И.Л. Горемыкину упоминается запланированная встреча с нунцием 17 мая (в годы управления МВД), когда для Горемыкина Мосолов получил предварительно от нунция список вопросов к обсуждению.

В.С. Брачев показывает ошибочность представлений, что Рачковский скопил миллионы на финансовых операциях в Париже. И.Ф. Манасевич-Мануйлов в 1917 г. говорил ЧСК, что Рачковский при Горемыкине получал 2 тыс. руб. в месяц.

И.Л. Горемыкин ценил роскошную обстановку, полагающуюся государственному деятелю его уровня. Всё необходимое он получал согласно утверждённому в Империи довольству. Лично же он был весьма обеспеченным человеком не только благодаря успешному производительному имению. Горемыкин имел постоянный крупный доход от переиздающихся составленных им нескольких томов свода узаконений. Денежную честность И.Л. Горемыкина удостоверяют уже приводившиеся воспоминания К.Н. Неклютина о решении вопроса по строительству Самарской железной дороги. Положительным характеристикам Горемыкина при назначении в МВД полностью соответствуют и отзывы после отставки. Его честность ничем не скомпрометирована.

По докладу министра земледелия Ермолова Император Николай II отпустил в распоряжение Астраханского губернатора 50 тыс. руб. для помощи калмыкам, пострадавшим от неурожая.

Для более объёмного представления о деловых подходах во взаимоотношениях министров приведу послание И.Л. Горемыкина к С.Ю. Витте за 19 ноября 1897 г.: «В письме от 23 августа сего года по вопросу об образовании особой Комиссии для разработки законодательных мер по введению общегосударственного страхования рабочих на случай смерти и инвалидности Ваше Превосходительство изволит выразить сомнение в том, чтобы обязательное страхование рабочих представляло у нас достаточно назревшую потребность. Необходимо, по мнению Вашему, принять во внимание, что владельцы промышленных заведений неоднократно заявляли о полной готовности своей прийти, без всяких принудительных мероприятий, на помощь делу обеспечения участи занятых в их заведениях рабочих. Не отрицая затем своевременности работ по собиранию материала, необходимого для всестороннего освещения настоящего вопроса, Вы изволите однако полагать, что так как в ведении Министерства Финансов находится наибольшее число фабрично-заводских рабочих, то и самое собирание сведений и вообще разработка вопроса об обеспечении рабочих в случае утраты трудоспособности или смерти должны быть, во всей совокупности, сосредоточены в Министерстве Финансов, причём выработанные по этой части предположения могли затем быть пересмотрены в комиссии при участии представителей от заинтересованных ведомств.

Со своей стороны я по обсуждении приведённых замечаний затруднился бы согласиться с тем, чтобы заботу об улучшении участи рабочих и их семейств, путём обеспечениях оных соответствующими видами страхования, удобно было отложить на неопределённое время и отнести к числу задач, не вызывающих покуда надобности в особых мероприятиях со стороны Правительства. Долговременный опыт убеждает в том, что огромное большинство владельцев промышленных заведений до настоящей поры не принимает по личному почину никаких активных мер к обеспечению участи занятых у них рабочих. В виду сего рабочие, сознавая, что в случае лишения трудоспособности им не откуда ожидать вспомоществования и они останутся без всяких средств к жизни, повсеместно организуют тайные кассы взаимопомощи, которые при отсутствии правильно поставленного правительственного за действиями их надзора, служат также для поддержки стачечных во время происходящих забастовок. Отсутствие у рабочих надежды на то что постоянство в труде принесёт за собою обеспечение старости и улучшение судьбы их семейств вызывает у рабочих постоянные переходы с места на место в погоне за случайным повышением временного заработка. Этим создаются и благоприятные условия для увлечения самыми грубыми социалистическими и анархическими учениями, распространение коих между нашими рабочими не подлежит сомнению и при дальнейшем его развитии грозило бы обратить этот класс населения в среду враждебно относящуюся ко всем проявлениям мирного развития государственной и общественной жизни.

Таким образом, едва ли было бы достаточно осторожно и дальновидно полагаться в настоящем деле исключительно на добровольный почин владельцев частных фабрик и заводов, а тем более на голословные их по этому предмету обещания. Вполне соглашаясь, с другой стороны, что при современном положении вопроса нельзя бы уже задаваться окончательным изготовлением соответствующих законодательных предначертаний, я не могу однако не заметить, что известные Вашему Превосходительству предположения мои по сему предмету сводятся единственно к тому, чтобы теперь же приступить к планомерному собиранию и разработке того обширного материала, без всестороннего исследования коего нельзя будетни в какое время подвинуть разрешение намеченного вопроса. Материалом этим Министерство Внутренних Дел покуда не располагает, равно как не имеется его и во вверенном Вам Министерстве, что видно, между прочим, из упомянутого письма Вашего Высокопревосходительства. Поэтому, на стороне Министерства Финансов не имелось бы в сём отношении каких-либо особых преимуществ. Что же касается вопроса о том, в чьём именно ведении состоят рабочие на частных фабриках и заводах, то я полагал бы, что они на равных с прочими классами гражданского населения Империи состоят в общем ведении администрации и что компетенция Правительственных учреждений различается вообще по ряду подлежащих предметов, а не по разрядам подведомых им лиц. Нет сомнения, что меры, направленные к развитию промышленности и торговли входят ближайшим образом в круг ведомства Министерства Финансов. Но общие условия быта огромных масс населения не могут быть рассматриваемы только с односторонней точки зрения промышленных интересов. Явления эти принимают нередко как и в данном случае, по отношению к положению рабочего класса характер таких вопросов внутреннего политического благоустройств, от ближайшего и непосредственного попечения коих не может отказаться Министерство Внутренних Дел.

Принимая затем во внимание, что – как ныне можно считать безусловно доказанным, обеспечение рабочих и их семей, будь то путём образования добровольных или же обязательных союзов может во всяком случае получить верную основу лишь на началах страхования, и что рассмотрение всех дел, касающихся страхования, сосредоточено в особом, образованном для сей цели при Министерстве Внутренних Дел учреждении, я не могу не остаться при том убеждении, что и ближайшее исследование вопроса о страховании должно лежать на обязанности вверенного мне Министерства.

С тем вместе сомнительным мне представляется чтобы общие учреждения Министерств при наличных их силах в состоянии были придать данному делу достаточно живое направление. Департаменты Министерств, как Вашему Высокопревосходительству известно, обременены такою массою текущих и экстренных дел, что от них нельзя бы требовать той особой затраты внимания и труда, которую необходимо вызывает собою настоящий, чрезвычайно сложный и важный вопрос. Поэтому учреждение особой комиссии, с ассигнованием средств, достаточных для образования при ней делопроизводства хотя бы в небольшом на первое время составе лиц, представлялось бы по моему мнению, в данном случае особенно уместным и полезным. Уведомляя об изложенном, долгом считаю покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство почтить меня сообщением окончательного Вашего по настоящему делу отзыва» [РГИА Ф.1574 Оп.2 Д.158 Л.2-6].

Стоит только обратиться к подлинным деловым документам правительства, и тут же выясняется, насколько лживые вымыслы о гениальном Витте и ленивом Горемыкине ни к чему не приложимы. Оказывается, именно Горемыкин более всех заботится о благополучии рабочих. Это Горемыкин торопит медлительного Витте, а не наоборот. При этом Горемыкин следует ключевым монархическим принципам: правительственная опека исходит не из какого-то искусственного теоретического утопизма, она не только хочет дать рабочим то что они хотят, но и делает это сообразно с существующим опытом страхования, т.е. с тем, что действительно актуально и эффективно. Важно отметить, что сами предприниматели могли бы заниматься этим, так что вмешательство министерств вызвано отсутствием опережающих действий с их стороны. Хорошо видно, что Горемыкин не пытается свалить на другие министерства ответственные и сложные дела, но и не преувеличивает значения собственного МВД из каких-то личных соображений. Горемыкина беспокоит только правда и польза.

Витте писал, что разделяет соображения Горемыкина, но не считает обязательное страхование наиболее целесообразным, настаивая, что разрешать этот вопрос надо не законодательно, а через частную инициативу. Витте не признавал германский опыт лучшим сравнительно с остальной Европой, затягивал образование межведомственной комиссии и ссылался на начало исследовательских работ внутри его министерства финансов. Сравнение доводов показывает правоту Горемыкина, а не Витте.

Независимые от революционной пропаганды исследования показывают, что МВД заботилось о благополучии рабочих, согласно своим ведомственным задачам, в то время как министерство финансов старалось содействовать развитию промышленности и поддерживать предпринимателей. Нельзя не признать важности обеих задач. Ведомственная конкуренция Горемыкина и Витте помогала определить выверенный баланс направлений. Благодаря чему в 1897 г., «за 20 лет до революции реальная зарплата русского рабочего не отставала от современной советской» [Д.В. Поспеловский «На путях к рабочему праву» Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987, с.37].

Парад георгиевских кавалеров 26 ноября Николай II принял в Зимнем дворце в присутствии И.Л. Горемыкина и министров.

29 ноября, после того как в Г. Совете с ним спорил С. Шереметев, И.Л. Горемыкин не пожелал продолжать обсуждение после заседания, обвинив его в личных мотивах полемики: «Вы думаете, что конная стража доставляет мне большое удовольствие» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1438 Л.255].

30 ноября вечером Горемыкин был у Победоносцева. 2 декабря собирался Комитет Министров.

П.И. Рачковский 4 декабря 1897 г. сообщал И.Л. Горемыкину из Парижа о результатах назначенного наблюдения «за проживающим в Террите доктором Ционом, на предмет установления его сношений с Россией. Почерпнутые этим путём сведения не дали, к сожалению, положительных указаний на лиц, сообщающих ему материалы для его памфлетов. Но есть некоторое основание полагать, что, крое генерала Анненкова, являющегося в данном случае простым посредником, в этом деле несомненно участвуют ещё другие лица, имена которых, по всей вероятности, неизвестны самому Циону». Рачковский передал записку о 6-месячном наблюдении за Ционом, критиком финансовой политики Витте, согласно которой Витте «неоднократно будто бы пытался подкупить» Циона, но безуспешно. Отмечена также «измена Половцова, предавшегося» в пользу Витте. Циону передавали не только правительственные бумаги, но и сведения о «личных особенностях, характере, способах действий и интимной жизни». Критика золотого рубля со стороны Циона сводилась к вымыслам о стремлении Витте разорить дворянство дабы «вызвать экономический кризис, внутренние смуты и антиправительственное движение, во главе которого он мог бы играть впоследствии выдающуюся роль» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.219 Л.1-4].

Черносотенное движение в дальнейшем подхватило эту конспирологию. По тону записки, похоже, ей симпатизирует и Рачковский как противник Витте, не разделяя его стремление к индустриализации, которое действительно входило в некоторые противоречия с выгодами агропромышленников ввиду невозможности построить коммунизм и равно удовлетворить всех. Г.В. Бутми писал об этом 6 мая 1895 г. И.И. Янжулу про землевладельцев: «мы выносим на своих плечах всякие финансовые опыты и их последствия: колебания курса, покровительственные пошлины, запрещение экспорта, потерю заграничных рынков, таможенную войну, синдикаты сахарозаводчиков. Мы выносили и искусственное повышение курса кредитного рубля выше его серебряного эквивалента» [СПФ АРАН Ф.45 Оп.2 Д.148 Л.2].

Урожай 1895 г. был чуть выше среднего, и землевладельцы много жаловались на обесценение хлеба. Но когда в 1896 г. урожай вышел напротив, ниже среднего, и цены поднялись, это достаточно показало разницу в экономических интересах производителей и потребителей по ценобразованию и доступности продукта. Следовательно, нет необходимости полностью принимать ту или иную сторону, нужно сочетание в соблюдении их интересов.

Достаточно реалистично к этой проблеме подходил правый монархист С.С. Ольденбург 17 января 1912 г., рассматривая её на примере Германской Империи: «в сущности основой деления на партии в значительной мере служит борьба между городом и деревней, промышленностью и сельским хозяйством. С.-д. и свободомыслящие всецело становятся на сторону города», «от этого пострадает сельское хозяйство» [СПФ АРАН Ф.887 Оп.2 Д.156 Л.3-4].

Односторонность такой партийной и классовой борьбы является сугубо вредной, поэтому не конструктивно занимать позицию чрезмерного критика С.Ю. Витте и столь же ошибочно не защищать активно аграрный сектор. И.Л. Горемыкин служил в этом плане уравновешивающей силой в качестве защитника интересов крестьянства, помещиков, а также и рабочих на промышленных предприятиях. Политика Императора Николая II умело соединяла оба положительных направления, давая альтернативу разжиганию классовой ненависти.

Положительным монархическим принципам полностью соответствовало желание И.Л. Горемыкина избегать бюджетных трат на содержание органов печати, даже и выгодных власти по взятому правому направлению. 4 декабря министр одобрил представленный ему проект письма к С.Ю. Витте относительно просьбы редактора-издателя газеты «Мировые Отголоски» К.В. Трубникова предоставить ему ссуду в 50 тыс. руб. Витте считал что такая ссуда скорее всего окажется безвозвратной. Поэтому решить, насколько газета заслуживает поддержки правительства Витте предоставил Горемыкину. Последовал ответ: «Признавая принципиально нежелательным и неудобным дарование органам повременной печати правительственных субсидий в виде ссуд или безвозмездных воспособлений я не находил бы соответственным и удовлетворение указанного выше» [РГИА Ф.1282 Оп.1 Д.1083 Л.5].

«Мировые Отголоски» просуществуют ещё до 24 января 1898 г. и закроются. Константин Трубников активно нападал на противников Российской Империи, в т.ч. на толстовство, критиковал А.С. Суворина и «Н. Время». В его финансовой аналитике в пользу золотого рубля имеется и определение масштаба вредного воздействия печати, продвигающей идеи социализма и демократии: «фабрично-книжное громадное предприятие, которое издало уже 341 миллион листов газеты и книжных изданий», «более полутора десятка лет ведёт систематическую и увлекательную для толпы, но трудно уловимую для наблюдательной власти, междустрочную пропаганду односторонних, ложных и превратных экономических и философских учений, делая таким образом тщетною и науку и культуру, и приводя известную часть общества к деморализации, одичанию и гибели» [К.В. Трубников «Преобразование денежной системы» СПб.: Тип. Главного Управления Уделов, 1895, с.11].

Отказ монархической власти пускаться в пропагандистскую гонку за сотнями млн. экз., стремление одержать честную политическую победу над левыми партиями не за счёт опасного уподобления им, — вечно актуальный пример верного выбора.

5 декабря обер-прокурор снова весьма критически отозвался о польском наместнике в письме к И.Л. Горемыкину: «дайте себе труд посмотреть эту картину польской интриги, которую отрицает безумный Имеретинский». Победоносцев жаловался что теперь все “сердцем хладные скопцы”. В чём напрасно пытались обвинять его самого. В постоянной воодушевлённой энергичности и активности отстаивания своих идеалов Победоносцеву нельзя отказать.

Победоносцев написал письма министрам Горемыкину и Муравьёву 11 декабря. Второе предостережение получила газета «Сибирь» за передовые статьи. Розничная продажа «Русского Листка» была возобновлена, вернули частные объявления в «Русский Труд» и «Биржевые Ведомости», а журнал «Новое Слово» был закрыт окончательно.

13 декабря 1897 г. Горемыкину прислали просьбу разобраться в причине увольнения властями без предъявления объяснений Ивана Петровича Белоконского из Курской земской управы [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1436 Л.38об.].

В Лондоне 16 декабря был арестован идеолог терроризма В.Л. Бурцев. Ссылаясь на Дорошевича, Бурцев позднее писал, будто «Горемыкин однажды сказал обо мне: Бурцев – мой крестник!». «Это я его засадил в английскую тюрьму!». «По приказу Горемыкина из Петрограда в Лондон был послан начальник заграничного сыска известный Рачковский с целой организацией провокаторов, филеров» [В.Л. Бурцев «Борьба за свободную Россию» СПб.: Изд. имени Н.И. Новикова, 2012, с.106].

Как всегда, В. Бурцев ошибочно именует сотрудников политической полиции провокаторами. Свойственное этому мемуаристу вольное обращение с фактами и его неумение выяснять достоверность используемых сведений известны по множеству примеров.

19 декабря 1897 г. Витте вынужден был предложить Императору Николаю II назначить во главе Особого Совещания по рабочим делам К.П. Победоносцева – лишь бы не Горемыкина.

Вызванный в Гатчину, Победоносцев 20 декабря вёл разговоры о Горемыкине, завтракал у Императрицы. Обратно возвращался с Фредериксом.

23 декабря 1897 г.  Император «имел доклады: Ванновского и Горемыкина, после завтрака Витте». Собирался на заседание Комитет Министров.

Последние дни декабря И.Д. Делянов был тяжело болен, К.П. Победоносцев 29 декабря сидел у его постели и смертного одра, на другой день вечером был на панихиде.

1 января 1898 г. Великий Князь Сергей Александрович ходатайствовал о назначении Н.П. Боголепова министром народного просвещения за монархический принцип и твёрдость воли. Либералы ненавидели Н.П. Боголепова за преследование П.Н. Милюкова.

Алексей Игнатьев 5 января 1898 г. передал Горемыкину записку: «согласно желанию Вашему я виделся сегодня с В.К. Плеве и он сказал мне, что ему положительно известно, что Великий Князь ничего не говорил Государю Императору по известному Вам делу».

В 11 ч. 45 м. 7 января И.Л. Горемыкина принимал В.К. Михаил Александрович.

В книге известного петербургского монархиста сообщается, что И.Л. Горемыкин бывал на приёмах у баронессы Варвары Ивановны Икскуль, которую посещали люди искусства и крупные политики. До 1897 г. её салон располагался в особняке на набережной Екатерининского канала, 156. После она переехала в трёхэтажный особняк на Кирочной, 18 [В.В. Антонов «Петербург: вы это знали?» М.: Центрполиграф, 2012, с.198-204].

Баронесса В.И. Икскуль писала романы на французском языке, печаталась в «Северном Вестнике», заступалась за своего знакомого, тесно связанного с террористами «Народной воли» идеолога Н.К. Михайловского, перед высокопоставленными служащими МВД [Э.К. Пименова «Дни минувшие» М.-Л.: Книга, 1929, с.149]. Ходили слухи что она одновременно принимала министра и укрывала разыскиваемого Департаментом Полиции. «С императрицей Александрой Феодоровной сохранила она добрые отношения до последних дней монархии. Поклонники и враги Распутина считали её своей» [В.Ф. Ходасевич «Собрание сочинений» М.: Согласие, 1997, Т.4, с.172].

До последних дней отметавшая даже малейшие сомнения в словах Ленина о всесилии коммунистического учения М.В. Нечкина в 1923 г. упоминала о салонной революционности баронессы Икскуль. Коммунистические историки выражают уверенность, что дома у Икскуль «часто» укрывались нелегалы [«История в человеке. Академик М.В. Нечкина. Документальная монография» М.: Новый хронограф, 2011, с.63-64, 96].

Горемыкин устраивал собственные рауты в честь тезоименитства представителей Царской Семьи и благотворительные вечера в пользу жертв неурожаев. В 1898 г. на одном таком вечере у Горемыкина собрались: супруга французского посла графиня де Монтебелло, германский посол князь Радолин, испанский – граф Виллагонзало, итальянский – граф Морра ди Лавриано, заместитель министра внутренних дел Икскуль фон Гильдебрандт, помощник шефа жандармов Пантелеев, туркестанский генерал-губернатор Духовской. Гостей встречала на лестнице Александра Ивановна, супруга министра. Концертную программу исполняли Фигнер, Вержболович, ожидалась Савина, но её карета опрокинулась [Г.В. Андреевский «Повседневная жизнь Москвы на рубеже XIX-ХХ веков» М.: Молодая гвардия, 2009, с.359].

Н.К. Крупская 9 января 1898 г. написала И.Л. Горемыкину просьбу назначить ей место ссылки одно с Лениным и уменьшить срок до 2 лет, когда он кончается у Ленина. По донесению охранного отделения в Департамент Полиции 18 ноября 1898 г. министр, как следует понимать, Горемыкин, пожелал познакомиться с легальным изданием Ленина «Экономические этюды и статьи Владимира Ильина». Ему предоставили 1 экземпляр из жандармского управления. В январе 1900 г. новый министр Сипягин освободил Ленина от надзора полиции, воспретив проживать в столицах. Но уже 10 марта 1900 г. полиция обнаружила незадачливого конспиратора в С.-Петербурге [«Красный Архив», 1934, Т.62, с.123-124, 129, 134].

Комитет Министров собирался 13 января 1898 г.

По предложению градоначальника Клейгельса, поддержанному И.Л. Горемыкиным, 18 января 1898 г. Император выпустил указ о создании конной стражи. Тогда же Горемыкин вечером виделся с Победоносцевым.

До 1895 г. использовались казачьи разъезды от Гвардейских частей, но по ходатайству военных они были отменены. Опыт показал необходимость их восстановления, настолько, что И.Л. Горемыкин мог ручаться за поддержание в столице порядка и спокойствия только при условии учреждения конно-полицейской стражи в предлагаемом им проекте. Штат включал 150 городовых, троих писцов, 30 конюхов. На первоначальное обзаведение отпущено 35649 руб. [И.П. Высоцкий «Санкт-Петербургская столичная полиция и градоначальство» СПб.: Голике и Вильборг, 1903, с.246].

Вл. Гурко назвал защиту И.Л. Горемыкиным этого проекта в Г. Совете самым запоминающимся выступлением в качестве министра. Как обычно, Гурко демагогически приписал Горемыкину либеральный характер речи, поскольку Горемыкин сослался на свои распоряжения, позволившие многим принять участие в чествовании встречи в С.-Петербурге с Императором Николаем II президента Ф. Фора. С каких пор в Царской России массовые приветствия Государя и его зарубежных союзников являются чем-то либеральным – непостижимо. Для того чтобы насадить свою ложную несостоятельную антимонархическую терминологию её поклонники идут на что угодно. Пересказывая дальше И.Л. Горемыкина по памяти, Гурко приписал ему освещение внутренней политики с анекдотической стороны и введение членов Г. Совета в прикровенную высшую политику, что должно было располагать их к себе. «Горемыкин ушёл с заседания под общий хор одобрительных о нём отзывов» [В.И. Гурко «Черты и силуэты прошлого» М.: НЛО, 2000].

20 января 1898 г. снова работал Комитет Министров.

А. Сипягина 22 января 1898 г. попросила кн. Н.И. Святополк-Мирского ходатайствовать перед И.Л. Горемыкиным, «прося его дать место вице-губернатора племяннику моему князю Сергею Дмитриевичу Горчакову». «Мне Пепка Мирский сказал что Горемыкин не отказывает Вам» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1181 Л.133].

Передавая письмо с просьбой, сосед Горемыкина Н.И. Святополк-Мирский был польщён: «на какую высоту я попал благодаря Вашей дружбе: сама Комиссия Прошений обращается ко мне с прошением! От Вас будет зависеть свергнуть меня в тартарары или поддержать мой престиж».

К.П. Победоносцев 26 января ходатайствовал о приёме Лопухина на службу в МВД из Комиссии Сипягина, чиновником для особых поручений 6 класса. «Оболенский знает его».

В качестве важного политического достижения Горемыкина в юбилейном биографическом очерке «LXXV» приводится удешевление губернских страховых операций по закону от 26 января 1898 г.: выплаты населения уменьшились на 450 тыс. руб.

И.Л. Горемыкин вечером 30 января навещал Победоносцева. Они обсуждали Принца Ольденбургского, М.П. Соловьёва и дела печати.

П.С. Ванновский 31 января предлагал назначить полковника Генерального Штаба Дедюлина помощником начальника Штаба Корпуса жандармов, давая ему «блестящую аттестацию» за 15 лет службы: «он умный, образованный, благовоспитанный», усердный и добросовестный. В.А. Дедюлин позже, в 1903 г., возглавит жандармский корпус.

О.Л. Боголепова вспоминала, что её мужа другие министры встретили не очень тепло, Победоносцев беседовал «сухо и несочувственно», а главным врагом оказался С.Ю. Витте. Н.В. Муравьёв был знаком и общался с её братом [«Русский Архив», 1906, Т.122, с.371]. К.П. Победоносцев писал Императору Николаю II 1 февраля 1898 г. о Н.П. Боголепове: «враждебных ему людей я не знаю: по-видимому, он не имеет ни врагов, ни близких друзей. Но все вообще расположенные к нему так говорят о нём: это прекрасный человек, добрый, русский человек, но узкого ума, без инициативы, но с упрямством, замкнутый в себе, не только не имевший общения с людьми, но и избегавший его» [«Религии мира. Ежегодник» М.: Наука, 1983, с.177].

Критические отзывы Победоносцева о других министрах, как всегда, субъективны и не существенны сравнительно с положительными достоинствами, заслужившими признание Царя.

И.И. Янжул вспоминал что К.П. Победоносцев хотя и «желчный старик», т.е. озвучивал чрезмерно резкие высказывания, но в беседе по экономическим вопросам наглядно показал, «какой всё-таки умный и сведущий человек был Победоносцев». Н.П. Боголепова Янжул, много лет с ним взаимодействовавший, звал честным преподавателем, прямолинейным и искренним, чуравшимся выпивки, тосковавшим по России в командировках за рубежом.

В неофициальной переписке Н.П. Боголепова, не предназначенной для посторонних, встречаются его искренние убеждения: «благонравие и благочиние, с обусловленным им смирением и кротостью единственные добродетели, с которыми можно благоденствовать». Такая запись сделана в декабре 1873 г., что особенно поучительно, не с позиции высшего начальника, ещё отсутствующей, а совсем напротив. Эта убеждённость может объяснить карьерные успехи Н.П. Боголепова в Российской Империи и личную приязнь Николая II [СПФ АРАН Ф.45 Оп.2 Д.113 Л.1].

А.Ф. Кони писал 3 марта 1898 г. Н.Я. Гроту: «Я обедал на днях с Боголеповым. Он производит впечатление честного и порядочного человека, — но от многого, что я от него услышал — веет педантизмом» [«Николай Яковлевич Грот в очерках, воспоминаниях и письмах» СПб.: Тип. Министерства Путей Сообщения, 1911, с.233].

Самые лучшие мнения выражал о личности Н.П. Боголепова, пока был жив, предыдущий министр народного просвещения граф Делянов: «В.К. Сергей Александрович стоит за назначение Боголепова. Выбор хороший: Боголепов человек твёрдый и прямодушный» [И.П. Хрущов «Памяти графа И.Д. Делянова» СПб.: Тип. М. Акинфеева и И. Леонтьева, 1898, с.46].

Следует учесть что Н.П. Боголепов никогда не отличался угодливостью перед начальством и высказывал критические замечания о мероприятиях власти в тех же письмах за 1873 г. или в более поздних. И.И. Янжул 17 января 1896 г. рассказывал, что в ходе одного университетского скандала Делянову вручили целую пачку писем Боголепова «с резкими отзывами о Министре и вообще о деятельности Мин. Просвещения» [СПФ АРАН Ф.24 Оп.2 Д.127 Л.2об.].

Князь Волконский 2 февраля 1898 г. прислал И.Л. Горемыкину составленную по его поручению Н.П. Барсуковым книгу «Граф Николай Николаевич Муравьёв-Амурский по его письмам, официальным документам» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.519 Л.8об.]. Про историка Н.П. Барсукова монархисты писали, что при знакомстве с его сочинениями «русский юноша» «застрахован от беспочвенности и стал бы верным слугой своего народа» [В.К. Истомин «Николай Платонович Барсуков. Последнее прости» М.: Университетская тип., 1906, с.4].

6 февраля Победоносцев получил от Горемыкина записку об общеобразовательных курсах.

Вечером 12 февраля состоялось собрание с обсуждением языка в Царстве Польском. Были Горемыкин, Победоносцев, Муравьёв, Витте, Аничков, Имеретинский.

24 февраля собирался Комитет Министров.

26 февраля Горемыкин подписал циркуляр по хозяйственному департаменту о том, что должностные лица, получающие прогонные деньги, должны пользоваться при передвижении почтовыми, собственными или наёмными лошадьми, а не бесплатными земскими. Горемыкин указывал также на важность соблюдения точного контроля над ведением открытых листов на пользование такими лошадьми. Приблизительное количество таких листов определял губернский распорядительный комитет. В них указывались данные получателя и время использования в рамках текущего года. Листы сдаются выдающему учреждению после использования, а не востребованные листы в конце года уничтожаются.

К.П. Победоносцев 26 февраля писал о случае перехода вотяков в ислам, хотя ранее И.Л. Горемыкин в разговоре с ним считал: «это невозможно». «Однако из бумаг, которые я получил потом, оказалось, что это последовало. Кто таким образом подал вам такую бумагу?».

2 марта Горемыкин испросил утверждение Николаем II его предложения о даровании женщинам-врачам в Империи прав государственной службы.

Ухтомский 10 марта писал Горемыкину что ободрён «Вашим многократно выражавшимся вниманием ко мне», назвал редактора «Гласности» невменяемым и предложил ознакомиться с номером собственных «С.-Петербургских Ведомостей», о котором судачат, будто он может дать повод «к фанатическим погромам».

К этому времени относится письмо без даты, на бланке начальника Главного управления по делам печати, написанное вполне в духе М.П. Соловьёва с упоминанием взрыва храма в Курском Знаменском монастыре в ночь на 8 марта 1898 г.: «Милостивый государь, барон Александр Александрович! Конечно, статья «Гласности» не могла не обратить моего внимания на себя. Обсудив её, я, однако, пришёл к заключению, что прямых законных оснований для привлечения редактора к ответственности за нарушение какого-либо цензурного закона нет; если не поставить в вину редакции антисемитизм, характеризующий «Гласность» и «Наблюдателя», то это подняло дух у защитников юдаизма, наводняющих нашу, немецкую и французскую периодическую прессу; это значило бы также косвенным образов взять под защиту правительства то прискорбное и опасное влияние, которое евреи оказали на современную жизнь Западной Европы и далее Россию. «Гласность» справедливо указывает, что курское кощунство – сделано людьми, не только ради ограбления, но вместе с тем чуждыми народным верованиям и ненавидящими христианскую православную веру. Наиболее вероятным «Гласность» находит, при современном ослаблении политического нигилистического фанатизма, что виновниками совершённого преступления могут быть евреи, страстная ненависть которых к христианству не подлежит сомнению. Благодаря послаблениям повсеместно в Европе это племя не только нигде не стремится к национальной ассимиляции с туземцами, но напротив, напрягает все силы свои к обособлению в крепкие, национально-замкнутые, автономные группы. Распадение старых начал, очень часто наблюдаемое напр. в Германии, ведёт не к упразднению кагального устройства вообще, а к образованию новых, столь же сильно организованных. Еврейские богатства стали из средства обороны агрессивной политической силой. Alliance Israelite объединил всё еврейство в своеобразный политический союз, вмешивающийся под личиной благотворения во внутренние отношения тех государств, кои Господь Бог испытывает, послав им в сожители массы жидов.

Я не согласен с «Гласностью», что всего вероятнее предположение о совершении курского преступления жидами: они могли быть подстрекателями, они, конечно, явятся укрывателями, но на непосредственное совершение преступления у них не достанет смелости. Пятковский также не обвиняет их прямо, но высказывает возможность совершения преступления каким-нибудь безумцем.

Без сомнения статья «Гласности» вызовет страстный отпор со стороны юдофильской прессы: «Хроники Востока», «Сына Отечества», «Вестника Европы», «Северного Вестника», «С.-Петербургских» и, может быть, «Биржевых Ведомостей». Охотников защищать резкую статью Пятковского явится мало.

В том же № «Гласности» помещена корреспонденция из Одессы, прямо нарушающая недавнее распоряжение Министра о непечатании подробностей о мошенничестве еврейской»… [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1436 Л.93-94].

15 марта 1898 г. в С.-Петербурге Великий Князь Сергей Александрович записал: «был Горемыкин – пропасть дел сдал ему».

К.П. Победоносцев 21 марта приезжал к Горемыкину, и ещё раз 23 марта.

24 марта 1898 г. Николай II «перед докладами имел строгое объяснение с Горемыкиным при Дурново по делам дворянского совещания. Это было необходимо, но чрезвычайно неприятно!». Произошло какое-то исключительное, судя по характеру записи, недопонимание между Царём и Горемыкиным. Совещанием этим заведовал Дмитрий Сипягин, а Государь выразил ему поддержку и желал видеть то же и от министров.

Дневник Я.С. Полякова передаёт этот случай со слов И.Н. Дурново: произошла «ссора с Горемыкиным в присутствии Государя, и что Горемыкин наговорил на Витте и свалил на него». По этой записи получается, И.Н. Дурново не заметил существенного недовольства И.Л. Горемыкиным со стороны Царя. Зато и здесь крылось противостояние со стороны Витте.

Незадолго перед тем в начале марта «Московские Ведомости» выпустили статью в честь рескрипта Императора Николая II на имя И.Н. Дурново, говоря что им теперь окончательно определено государственное положение дворянства, подобно решению 1861 г. о крестьянах: «нет более препон к восстановлению поместного значения дворянства, вне крепостного права, как в своё время не стало препон возвращению государственного значения крестьянского сословия вне крепостной зависимости» [Кн. П. Цертелев «Конец сомнениям» М.: Университетская типография, 1898, с.12].

Как справедливо утверждалось, именно интересы России требуют политического усиления поместного дворянства, чем должно было заняться учреждённое совещание. Земства, будучи монархическим принципом самоуправления, альтернативным демократическому федерализму, служат только техническим механизмом функционального сбора средств на местные нужды. Земский принцип позволяет точнее определить без завышений размеры налогообложения, собираемого на местах. Другое дело дворянский принцип, составляющий иное качественное достоинство монархической системы. Он позволяет не только формировать культурное и нравственное преимущество политической элиты, которой лишены демократии. Поместное дворянство одновременно устраняет угрозу заброшенности окраин и чрезмерного раздувания столичного центра. Поместное дворянство заинтересовано в развитии родного края и прилагает к тому значительные усилия, заметные по совокупности биографических данных И.Л. Горемыкина, Д.С. Сипягина и всех представителей русского правомонархического дворянства. Демократическое представительство отрывает избираемого выскочку от его края, забрасывая в центр, а если и нет, на уровне местных выборов, то избранный голосованиями депутатов в любом случае намного уступает по набору достоинств наследственному дворянству. При демократиях сохраняется система неравенства и даже сословности, понимание которого присутствует в известном выражении что настоящим интеллигентом становятся только в третьем или пятом поколении. Но это неравенство, искажаемое декларируемым ложным эгалитаризмом, либерализмом и избирательными циклами.

Как видно, Император Николай II хорошо понимал политическое значение дворянства для строительства Новой России, имеющей больше благородства, культуры, честности и достоинства, нежели демократические режимы. Монархический принцип получал собственное идеологическое развитие, оставляя прежние формы воплощения и получая более актуальные.

Комитет Министров рассмотрел записку Горемыкина от 25 марта о передаче суммы в 5405 руб., собранной на установление памятника Императору Александру II в Тифлисе на стипендию в Тифлисский Александровский детский приют. Поскольку памятник требовал более значительных средств, капитал передали в кассу Тифлисского губернского попечительства детских приютов [«Вестник благотворительности», 1898, №12, с.3].

К.П. Победоносцев 25 марта 1898 г. принимал Владимира Пуришкевича и затем переслал И.Л. Горемыкину его письмо о том, что «честнейший» отец стал «жертвой интриги правящей греко-еврейской партии, успевшей ввести в заблуждение ревизора господина Савича». В.М. Пуришкевич подал по этому поводу объяснение И.Л. Горемыкину и В.К. Саблеру. Отец Пуришкевича 27 марта собирался прийти на приём к министру внутренних дел [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1103 Л.92].

Современный автор весьма подробной биографии не касается этой истории, упоминая только что его отец состоял непременным членом Бессарабского губернского присутствия, а Владимир Пуришкевич в 1899 г. будет активно заниматься благотворительной помощью пострадавшим от неурожаев [А.А. Иванов «Пламенный реакционер. Владимир Митрофанович Пуришкевич» СПб.: Владимир Даль, 2020, с.27, 41].

31 марта К.П. Победоносцев просил И.Л. Горемыкина «образумить» газету «Русский Труд» С.Ф. Шарапова, т.к. она стала органом «злостных сплетен и по части раскола и от инородцев», теперь там появилась корреспонденция «с Кавказа с жалобами на русификацию Грузии и Грузинской церкви».

За 10 апреля в дневнике Победоносцева есть ещё одна лаконичная пометка о свидании с Горемыкиным.

Победоносцев был и у Государя и в Комитете Министров 14 апреля.

16 апреля Горемыкин подписал циркуляр по департаменту общих дел о приёме пожертвований на устройство училища имени А.Г. Рубинштейна. Им занялось общество во главе с сенатором А.А. Сабуровым, решившим почтить память умершего ревнителя музыкального образования.

МВД 19 апреля дало первое предостережение журналу «Северный Вестник».

20 апреля 1898 г. вышел подготовленный МВД и министерством юстиции закон об учреждении комиссий в Уфе, Перми и Оренбурге для землеустройства и межевания спорных башкирских земель [«Министерство юстиции в первое десятилетие царствования Императора Николая II. 1894-1904» СПб.: Сенатская типография, 1904, с.55].

Вечером 21 апреля встречались Горемыкин и Победоносцев.

Помощник шефа жандармов генерал-лейтенант Пантелеев в 1898 г. предложил изъять фабричную инспекцию из министерства финансов и передать её в МВД и предлагал созвать сведущих лиц, которым бы подчинялись фабриканты для улучшения быта рабочих. 24 апреля 1898 г. Царь повелел рассмотреть записку Победоносцеву, Горемыкину, Витте, министру юстиции, земледелия. 15 июля 1899 г. такое совещание сочло исчерпывающими существующие законы, не нуждающимися в дополнениях для решения указанных задач [«Красный Архив», 1925, Т.11-12, с.14-15].

До 18 ч. вечера был Победоносцев в Комитете Министров 28 апреля.

К этому времени московский генерал-губернатор стал склоняться к необходимости замены Горемыкина. 5 мая в В.К. Сергей Александрович в Царском Селе записал: «Я думаю, что Горемыкин уйдёт – тем лучше. Теперь нужно поставить Муравьёва». Об этом желании Его Высочества стало известно Витте и попало в его заметки. Очевидно, Муравьёв пытался опереться на Витте в претензии на МВД. Это приведёт Муравьёва к опрометчивой борьбе с Горемыкиным на стороне Витте в деле о студенческих беспорядках.

7 мая Великий Князь пишет дальше: «хороший разговор с Муравьёвым – был Горемыкин и Боголепов». «Нам нужен хороший министр внутренних дел – это только Муравьёв». В тот же день Царь принимал Горемыкина. По докладу Горемыкина Император разрешил открыть по всей Империи подписку на учреждение в Ялте при особой 4-х классной прогимназии пансиона для слабых здоровьем учеников. Тогда же Победоносцев составил письмо Горемыкину.

МВД 11 мая запретило розничную продажу «С.-Петербургских Ведомостей» за критику действий тульского губернатора В.К. Шлиппе, поскольку губернатор не может входить в газетную полемику со своими подчинёнными по службе. Б.В. Никольский за такую мотивировку в дневнике обозвал Горемыкина первоклассным хамом. Этот дневник наполнен самыми разнообразными ругательствами в отношении министров и Царя, несправедливо приписывая успехи Николая II только наследию Александра III [Б.В. Никольский «Дневник 1896-1918» СПб.: Д. Буланин, 2015, Т.1, с.104, 181, 659].

Ретроград Никольский оказался на стороне либерала В. Маклакова, который мемуарах пытается представить графа В.А. Бобринского несомненно лояльным власти. Однако в апреле Шлиппе уже выпустил в «Правительственном Вестнике», «Новом Времени» и др. газетах опровержение публикаций Бобринского губернской комиссией. Т.е. он вошёл в полемику. И уже после своего разоблачения властями, якобы лояльный Бобринский опубликовал ответное письмо против Шлиппе в газете Ухтомского. Очевидно, в данном случае прав К.П. Победоносцев, прямо именовавший Бобринского противником власти. Если бы Бобринского заботила польза дела, он подал бы в ведомственном порядке докладную записку с имеющимися в его распоряжении данными. Но получается, что его письмо в газету вызвано желанием разжигать страсти и отомстить губернатору, который на всю Россию выставил Бобринского обманщиком.

Возможно, что помимо Никольского, Бобринскому поверили и другие монархисты, Н. Хвостов 18 апреля 1905 г. напишет такие претензии по тульской губернии: «в эту минуту обе ваши партии мне отвратительны: Шлиппе и Арсеньев – по своей темноте и нечистоплотности, а [Г.Е.] Львов – по сумасбродству, и по своей солидарности с 3 элементом, т.е. с анархистами. Ведь ваша либеральная партия идёт заодно с жидами, докторами и адвокатами, требует конституции по западному образцу, всеобщей подачи голосов и равноправности женского пола. По взглядам всякому здравомыслящему человеку Шлиппе и Арсеньев ближе, но претит их подлость и всякие злоупотребления; противники же их принадлежат к категории буйных сумасшедших» [РГИА Ф.1282 Оп.2 Д.1979 Л.13].

История Клопова показала насколько ожесточённой была борьба либералов с В.К. Шлиппе. Интересны в связи с сомнительными обвинениями в “темноте” вполне справедливые критические суждения тульского губернатора в адрес пантеистической интеллигенции: «заражённый либеральными идеями педагогический персонал не может дать ребёнку положительных начал. Очень часто среди учащих встречаются проникнутые даже социально-революционными воззрениями, не говоря уже о равнодушии в религии» [Е.К. Сысоева «Школа в России. XVIII – начало ХХ вв.: власть и общество» М.: Новый хронограф, 2015, с.391].

В разгар противостояния И.Л. Горемыкина с Г. Думой в мае 1906 г. левая газета «Страна» вспомнила про 1898 г. для возведения на Ивана Логгиновича множества клеветнических измышлений. Повторялось, будто он старался замять факт голода во многихгуберниях. Газетчики сочинили, якобы Горемыкин был уволен в результате расследования А.А. Клопова, произведённому по желанию Государя и инициативе одного из Великих Князей (намёк на Александра Михайловича). Будто бы, несмотря на окружение Клопова тайными полицейскими агентами, тот выполнил поручение Императора.

В ход шли бесконечные пропагандистские спекуляции. Хронологически и логически уход из МВД никак не связан с командировкой Клопова. Император Николай II продолжал полностью доверять Горемыкину, которого никто не ловил на обмане. Более того, задача которую выполнял Клопов полностью соответствовала министерским распоряжениям Горемыкина, который преследовал ровно те же цели, что и Николай II, отправивший Клопова.

В апреле 1898 г. призывы к помощи пострадавшим от неурожаев печатались в «Новом Времени» и «С.-Петербургских Ведомостях». Другое дело, что тульский губернатор Шлиппе по рапорту врачебного инспектора в «Правительственном Вестнике» опроверг преувеличения, допущенные в статьях графа В.А. Бобринского о продовольственной нужде, а присланные Вольно-Экономическим Обществом студенты приказом Горемыкина от 18 мая были водворены обратно в столицу. Благотворительной помощью вместо студентов занялся представитель Красного Креста князь Пётр Волконский, к нему присоединился граф Бобринский [«История Петербурга», 2004, №1, с.18-19]. По отзыву Горемыкина главному управлению РОКК, помощь со стороны общества населению губерний, пострадавших от неурожая 1897 г. признавалась весьма желательной. Такими губерниями считали Воронежскую, Калужскую, Курскую, Орловскую, Рязанскую, Ставропольскую, Тамбовскую и Тульскую [«Томские губернские ведомости», 1898, 30 апреля, №17].

В различных областях сильные климатические катастрофы, даже более угрожающие по потерям урожая чем в 1891-м, наблюдались и в 1898-м, но со сравнительно узкими районами по площади. Уровень хлебных цен остался низок. Выезжавший во все такие места министр А.С. Ермолов не только оказывал прямую помощь крестьянству, но и обеспечивал им дополнительные денежные поступления через организацию общественных работ в лесном хозяйстве. Это лучший тип благотворительности, поскольку приводит к всесторонним положительным последствиям без увеличения налоговых нагрузок [«Всеподданнейший доклад министра земледелия и государственных имуществ по поездке в Сибирь летом 1898 г.» СПб.: Тип. В.Ф. Киршбаума, 1899, с.3-4].

Имеется масса министерских бумаг, связанных с помощью, оказанной по распоряжениям министра разным губерниям. К примеру, в подписанном И.Л. Горемыкиным письме Таврическому губернатору сообщалось: «неурожай вызывает необходимость значительных на эту губернию ассигнований из средств общего по Империи продовольственного капитала». «Не сомневаюсь, что Ваше Превосходительство приложите все усилия к правильному удовлетворению продовольственной и семенной потребностей сельских обывателей». Министр предписывал обеспечить «целесообразное употребление земскими учреждениями отпускаемых на этот предмет Правительством средств», также рекомендуя помогать нуждающимся путём «организации общественных работ по дорожной части» и устройством частной благотворительной помощи, т.е. Горемыкиным перечислялись самые разнообразные методы действия, все какие только существовали. Характерно, что Горемыкин одновременно желал чтобы ему предоставляли «новый способ проверки проверки сведений по сему вопросу, поступающих непосредственно в означенное Министерство от подведомственных ему органов», что давало бы МВД «возможность, в случае надобности, безотлагательно принимать меры к оказанию уполномоченным общества Красного Креста надлежащего содействия со стороны чинов местной администрации» [РГИА Ф.1282 Оп.1 Д.1083 Л.15].

Подлинные причины нападок на И.Л. Горемыкина вполне выясняются из этих фактических распоряжений. Не было никакого замалчивания случаев реального неурожая или помех какому бы то ни было из типов оказания помощи крестьянам. Однако ложные сведения о голоде распространялись регулярно, и в МВД, по заданию Горемыкина, систематически выявляли и гласно опровергали частые ложные спекуляции демократов на мнимом голоде.

Даже самые нелепые заграничные клеветнические издания о Царской Семье, которые А.И. Куприн звал низкопробным крошевом для свиней, прошли мимо такой сплетни и не связали Клопова с увольнением Горемыкина. Из живописных подробностей там воспроизвели наличие у Клопова открытого листа, подписанного дворцовым комендантом, и то что на исследование неурожаев Клоповым безуспешно пытались влиять земцы, враждебные губернаторам [Современник «Николай II. Разоблачения. С тайными документами и речами царя» Берлин, 1914, с.195].

Согласно воспоминаниям брата вышеупомянутого Петра Волконского, прикосновенного к этой истории, миссия Клопова датируется годом ранее, летом 1897 г. Клопову поручили в неофициальном порядке проверить достоверность донесений местной администрации. Сотрудником Клопова тогда и состоял П.М. Волконский. Либеральные газетчики в 1906 г. переврали факты, включая вымышленных агентов МВД. Пётр Волконский снова отправился в Тульскую губернию в ноябре 1898 г., без Клопова.

Согласно опубликованному в 1923 г. в Берлине рассказу Сергея Волконского, ни его брат, ни ранее Клопов не делали никаких разоблачений И.Л. Горемыкина и решительно ни в чём ему не противостояли. Либеральные силы тогда боролись с губернатором Шлиппе. В случае с Клоповым, фактом независимой ревизии был возмущён министр юстиции Н.В. Муравьёв, сказавший «что нужно быть таким… (не повторяю) как Горемыкин, чтобы не подать в отставку». Витте грозил: «пусть только сунется в моё ведомство». Возмущались миссией Клопова дома у Д.С. Сипягина и его супруги.

Следует отметить, что сторонники Муравьёва и Сипягина желали видеть их в кресле Горемыкина, а Витте рад использовать любой повод для критики Горемыкина. Но у Горемыкина не было причин бояться ревизии. Выраженное будто бы Горемыкиным Куропаткину недовольство Клоповым 12 ноября 1898 г. показывает опасение министра, что отправку Клопова могут со стороны злонамеренно воспринять как знак недоверия Царя МВД, т.к. Клопов, по записи Куропаткина, действовал «секретно он Горемыкина». На самом же деле факт независимой проверки должен по замыслу Николая II целиком опровергнуть распространяемые лживой пропагандой обвинения по адресу МВД.

Петру Волконскому, посланному по личному указу Императрицы Марии Фёдоровны, противостоял не Горемыкин, а православные монархисты, против которых изрыгает яд в мемуарах Сергей Волконский, враг «смешения принципов патриотизма и православия, политической благонадёжности и церковной обрядности», отозвавшийся неодобрительно о Н.П. Боголепове, Д.С. Сипягине, В.П. Мещерском. Монархисты прислали Горемыкину в МВД 47 доносов, а тульский губернатор Шлиппе потребовал отозвать Петра Волконского. «Горемыкин внемлет просьбе Шлиппе, настаивает на отозвании брата» [С.М. Волконский «Мои воспоминания» М.: Захаров, 2004, Т.2, с.88-95].

Критика православными монархистами П.М. Волконского, можно подозревать, во многом справедлива, но для биографии И.Л. Горемыкина важнее установить ложь устойчивого мифа о том, будто министра изобличили ревизии Клопова и Волконского. Это полностью не соответствует реальности.

Несколько позже, в 1927 г. в Париже вышли воспоминания Владимира Гурко, где подтверждается, что Государь отправил Клопова с личным заданием. Гурко пишет, что Николай II выдал Клопову 300 руб. и записку с требованием исполнять его требования. По документальным данным, с июня 1898 г. Клопов израсходовал за полгода 7 тыс. руб.

Гурко связывает расследование Клопова с недородом. Сергей Волконский называет его задачу выяснением ситуации «об экономическом состоянии». Гурко пишет, будто одиночке Клопову за недостатком средств потребовалось удостоверение для бесплатного проезда «по всем железным дорогам России», а в Туле была лишь первая остановка. В действительности Клопов проехал несколько губерний. Тульская история сопоставления сообщений либеральной части тульского земства с официальными донесениями властей оказалась более громкая. Там Клопова сопровождал П.М. Волконский и ещё несколько лиц, о чём Гурко умалчивает, не имея представления о том как всё обстояло на самом деле. Итак, согласно сплетням, какие запомнил Гурко, местные власти в Туле сразу доложили Горемыкину о приезде Клопова. Министр объяснил Императору «бесцельность и совершенную невозможность командировок безответственных лиц», и Клопова отозвали обратно в С.-Петербург [В.И. Гурко «Царь и Царица» М.: Вече, 2008, с.172].

Как и вся книга Владимира Гурко, эта зарисовка намалёвана крайне грубо, примерно как упоминание, будто в 1916 г. Горемыкина уволили в ноябре – Гурко ошибся месяцев так на десять. С.М. Волконский не подтверждает, будто Клопову не удалось исполнить свою задачу. Никто Клопова обратно не отсылал. И что интересно, несмотря на все старания либералов, ревизия Клопова закончилась тем что губернатор Шлиппе, поддерживаемый правыми монархистами, получил орден. А Император Николай II затем ценил И.Л. Горемыкина «едва ли не более всех остальных своих сотрудников», – случай, когда Владимир Гурко в мемуарах вполне прав.

8 февраля 1898 г. А.В. Богданович записала у себя легенду совершенно противоположного толка, будто бы не какие-то земские либералы, а их противник губернатор Шлиппе хотел рассказать министру истинную правду о голоде, но И.Л. Горемыкин не стал его слушать. Несогласованность лжецов привела к взаимному опровержению обоих вымыслов.

Писавший на немецком языке эмигрант к 300 рублей Гурко нафантазировал, будто Клопов «изъездил всю Россию, осушая слёзы вдов и освобождая пленников», «назначая пенсии» [M. Essad-Bey «Nicholas II. Prisoner of the Purple» London, 1936. P.72-73].

Другой из наихудших биографов Императора Николая II, С.Л. Фирсов нисколько не разобравшись в этой истории, повторил разом все ошибки Гурко. Незадачливый компилятор, ничего не понимая в сути Самодержавной системы, постоянно обвиняет Царя в неверных действиях, приписывая им негативные последствия. Каждый раз это результат некритического отношения к источникам [С.Л. Фирсов «Николай II. Пленник самодержавия» М.: Молодая гвардия, 2010, с.187].

Особенно смешно утверждение, будто ревизоры, которых всегда не любят чиновники, бесцельны и бесполезны.

Зверски переврал историю отношений Царя с Клоповым идеолог террористов Виктор Чернов. Ссылаясь на анонимного сенатора, В.М. Чернов писал про Царя: «из министров он слушается того, кто с ним груб, кричит на него – Николай очень труслив, его легко запугать. Витте был с ним развязен и бесцеремонен, и Николай долго его слушался, но ещё грубее был Плеве» [Ю. Гарденин «Юбилей Николая Последнего. 1894-1904» Тип. ПСР, 1905, с.6-7].

Сравнительно с этим потоком дезинформации, непосредственный свидетель, сын Льва Толстого раскрывает суть дела, что в Чернском уезде Тульской губернии представители поддерживаемой им либеральной партии, назло монархистам, «стали пересаливать в противоположную сторону», делая недопустимо преувеличенные искажения правды. 2 либеральных земских начальника отправляли донесения, настолько расходящиеся со сведениями от 3 земских начальников – монархистов, что создавалась непонятная пестрота противоречий о полном недороде или отличном урожае в разных частях одного уезда [И.Л. Толстой «Мои воспоминания» М.: Художественная литература, 1969, с.227, 271].

Тем самым подтверждается полная актуальность направления Императором Николаем II Клопова, и адекватность распоряжений Горемыкина проверять сведения о неурожаях. Илья Толстой также утверждает, что отправлял Горемыкину телеграмму в защиту открытых им 12 благотворительных столовых и тем самым, он предполагает, удалось «спасти» их. Хотя угроза закрытия столовых со стороны полиции была связана не с запрещением раздач провизии, а с деятельностью приезжих из Москвы, о них И.Л. Толстой кратенько упоминает. И конкретно с пропагандистской работой, о которой совсем умалчивает.

Сопоставить безумную революционную и либеральную пропаганду о Клопове следует с более вдумчивым подходом и делением на правых и виноватых.  В бумагах К.П. Победоносцева есть не датированный отрывок из обращения к Императору: «с нынешнего лета стал появляться в разных губерниях некто, именем Клопов, в компании нескольких молодых людей, ославленных социалистами или так называемыми народниками. Не обращаясь к существующим на месте властям, эти люди прикрываются именем вашего величества и в случае нужды показывают какую-то бумагу, приводящую всех в недоумение. Никто не смеет их останавливать или воздерживать в их отношениях с народом. В особенности производит соблазн поведение их в тульской губернии, где по-видимому сосредоточили они свою странную деятельность. На тульскую губернию по поводу толков о голоде, обратилась в последнее время агитация, или безумная или неблагонамеренная, и сектантов и так называемых народников, — здесь гибельный для России очаг деятельности графа Льва Толстого. И тут к г. Клопову примкнули недовольные местные элементы – известный агитатор Писарев, молодой князь Волконский, Бобринский и, к сожалению, князь Ухтомский… Все эти господа ездят в Ясную Поляну к Толстому; в Туле составляют в гостинице какие-то тайные совещания при закрытых дверях». Победоносцев опасался соединения имён Государя и Толстого[РГИА Ф.1574 Оп.2 Д.244 Л.20-21].

Итак, Клопова не остановили в Туле, он успел побывать во многих местах. Следует разделить положительные задачи ревизии Клопова и то как его именем пытались прикрыться либералы и толстовцы для сведения счётов с монархистами, в т.ч. с губернатором В.К. Шлиппе и вице-губернатором И.М. Леонтьевым. К группе фрондирующих тульских земцев тогда примыкал не кто иной как князь Г.Е. Львов, избранный в 1900 г. председателем Тульской земской управы. В 1916 г. он попытается поддержать заговорщика М.В. Алексеева, подсылая Императору письма Клопова, настраивающие против Б.В. Штюрмера.

Отвечая Царю на перечисленные претензии в свой адрес, в июле 1899 г. Клопов вспоминал что пресловутую бумагу, свой единственный документ, он показывал «крайне редко (всего 8-10 раз)», а «либерализм», «Толстой» «тут были не при чём». Однако содержание совокупности писем Клопова разоблачает тождество его с либералами, т.к. именно их взгляды Клопов прямо повторяет когда пишет о желании «освобождения» «от ига людей 20 числа», про «проклятое чиновничество и холодный формализм». Отсюда и претензии И.Л. Горемыкина, по записи Куропаткина, к Клопову: «мутит всех» «заодно с Львом Толстым» [«Тайный советник Императора» СПб.: Петербург-XXI век, 2002, с.9,48,80].

Все позиции становятся ясны: министры справедливо ругали Клопова за его дурные взгляды, но для разоблачения системы лжи либералов Николаю II нужен был для ревизии именно такой человек. Проверка фактов сторонником бюрократии левыми противниками Монархии не принималась бы во внимание. В результате проверки Клопова Николай II убедился, что Горемыкин самый надёжный политик, на которого можно опереться в 1906 г., в наиболее угрожающий Монархии революционный подъём. Царь остался с Горемыкиным, а не с Клоповым, который себя дискредитировал в глазах Николая II.

Полное несоответствие взглядов Царя и Клопова прослеживается по всем данным их переписки. Это расхождение отметил граф П.А. Гейден в письме от 7 июня 1906 г. про встречу с Клоповым: «помнишь тот, который ездил по поручению Государя проверять Горемыкина во время голода. Он, оказывается, и теперь пишет Царю, но без особого результата» [РГИА Ф.1282 Оп.2 Д.1982 Л.52].

Проверить состояние Тульской губернии можно по нескольким показателям, наиболее наглядный из которых тот, что за 1897 год в ней умерло меньше жителей, чем за предшествующий на 648 человек. Увеличение смертности произошло в 7 уездах из 12, включая Чернский (на 45 чел.). Алексинский (51), Белевский (92), Тульский (121), Одоевский (126), Веневский (263) и Крапивенский (319). Однако нет оснований утверждать, что такое колебание связано с голодом, а не с другими факторами, поскольку на 245 чел. смертность увеличилась и в городе Туле, насчёт которого никак нельзя сказать, что её могли вызвать сельские неурожаи. В целом же по всем уездам смертность оказалась ниже прежней настолько, что перекрыла перечисленное на 648. Другой самый существенный показатель, рождаемость, показал снижение сравнительно с прошлым годом на 1335 чел. Но и тут можно отметить, что упомянутые Чернский и Одоевский уезды не показали снижения рождаемости. Общее же превышение рождаемости над смертностью в Тульской губернии составило 24245 чел. [«Обзор Тульской губернии за 1897 год» Тула, 1898, с.2].

В случаях, когда мы сталкиваемся с настоящим голодом, как в 1933 г. в Уральской области, доходит до того, что смертность превышает рождаемость [А.В. Сушков «Империя товарища Кабакова: уральская партноменклатура в 1930-е годы» Екатеринбург, 2019, с.80]. Не видим мы в деле Клопова и никаких свидетельских показаний, которые бессчисленны по социалистическому голодомору в спецсводках ОГПУ о контрреволюционных настроениях: «В СССР коммунисты не дают возможности жить… Отбирают всё до основания, затем сажают в тюрьмы и морят голодом до смерти» [«1929: «Великий перелом» и его последствия» М.: РОССПЭН, 2020, с.158].

ОГПУ в те годы поэтому расшифровывали: «О, Господи! Помоги убежать!» [В.Л. Янин «О себе и других» СПб.: Нестор-История, 2021, с.13]. Поэтому многие жители СССР, как и белоэмигранты, рассчитывали на иностранную интервенцию против большевизма, но западные демократии сделают всё чтобы спасти сталинизм и обеспечить дальнейшее истребление русских красными. Кроме как на Императора Николая II и монархическую власть, жителям России в борьбе с революционерами рассчитывать было не на кого.

Официальное приложение к Всеподданнейшему отчёту Тульского губернатора сообщает о произошедшем весной высыхании почв из-за сильных ветров и последующей жары. Озимая рожь в Чернском уезде показала уровень урожайности 3,5 при среднем по губернии 2,7 (в Крапивенском уезде 2,7; в Веневском 1,9). Тем самым урожай ржи оказался в половину хуже, чем в 1896 г. Помощь крестьянам была оказана из правительственных запасных магазинов, из них за год было выдано в ссуду 47750 четвертей озимого хлеба и 24484 четвертей ярового.

По другим показателям, из-за неурожая сократился торговый оборот ярмарок на 39310 руб., закрылась одна в Веневском уезде. Но в Крапивенском и Алексинском уезде обороты ярмарок не изменились, а в Тульском и Одоевском уездах продажи даже повысились, а значительно сократились в других уездах, где статистика не показывает рост смертности.

Численность голов скота уменьшилась на 202716 при итоговой вполне существенной сумме в 1192538 голов. Опять-таки, самое заметное уменьшение поголовья, на 50 тыс., произошло в Епифанском уезде, где не отмечено увеличение смертности. В Крапивенском уезде – снижение на 22 тыс. голов.

Перечисленное разнообразие доступных источников питания не позволяет говорить о состоянии голода и какой-либо вызванной ею смертности. Таковая совершенно отсутствовала.

Смертность в тульской губернии была одна из самых высоких в Российской Империи по данным за все предыдущие 25 лет до 1898 г., 40 смертей в год на 1000 чел. Следовательно, она не связана с политикой Шлиппе и событиями 1897-98 г. Смертность накапливалась за счёт болезней в детском возрасте, особенно до 5 лет. По периодам года возрастание смертности статистика показывала на время земледельческих работ июля-августа, что исключает возможность смертности от голода, иначе такой рост приходился бы на зиму-начало весны с исчерпанием запасов провизии [«Россия. Энциклопедический словарь» Л.: Лениздат, 1991, с.99-103].

По совокупности обстоятельств, также не зависящих от Горемыкина или Шлиппе, Тульская губерния по своему состоянию относилась к наименее благополучным. На что указывает не датированное письмо Нины Вернадской А.С. Зарудному, написанное значительно позже 1898 г.: «Тверская губ. вообще и культурой своей и природой по сравнению с нашей, Тульской, кажется совсем другой страной. Кажется, что Тульская достигнет такой культуры лет через 15» [РГИА Ф.857 Оп.1 Д.224 Л.56об.].

При повторении неурожая в 1898 г. Горемыкин действовал по уже отработанной системе поддержки крестьян, только вместо собственного накопленного капитала пришлось истребовать на те же нужды 34 млн. руб. от министерства финансов. 7 млн. р. было роздано крестьянам деньгами и 7 млн. пудов хлебом. Дополнительную помощь оказали Красный Крест и частная благотворительность. Затем, весной и летом 1899 г. МВД Горемыкина раздало крестьянам более 67 тыс. голов степных лошадей.

П.С. Ванновский, ссылаясь на практику избрания губернаторов из числа военных генералов рекомендовал в кандидаты генерал-майора Э.В. Экка, начальника штаба 7 корпуса. «Ему 47 лет, он образован, хорошо воспитан, вежлив, очень умеет владеть собою». И.Л. Горемыкин не воспользовался и этой рекомендацией.

Эдуард Экк продолжил чисто военную карьеру, был превосходным монархистом, участником Белого Движения. В воспоминаниях Экк хорошо напишет об удивительной доброте Императора Николая II [Э.В. Экк «От Русско-турецкой до Мировой войны» М.: Кучково поле, 2014].

14 мая 1898 г. после Ботанического сада Победоносцев был у Горемыкина.

Несмотря на отказы И.Л. Горемыкина, П.С. Ванновский продолжал предлагать новые ходатайства о назначениях и напоминать о прежних своих предложениях.

Комитет Министров заседал 19 мая.

Горемыкин и Победоносцев встречались 22 мая.

27 мая Горемыкин, Муравьёв и Победоносцев постановили прекратить издание в Тифлисе газеты на армянском языке «Ардзаганг».

Николай II позволил правительству образовать Особое совещание для выявления необходимого изменения в сельском законодательстве.

30 мая МВД дал возобновить издание газеты «Русский Труд», запретил розничную продажу «Биржевых Ведомостей» и «Петербургской Газеты».

2 июня собирался Комитет Министров.

Предложения А.П. Игнатьева Горемыкину легли в основу закона 8 июня 1898 г., получившего название «Временное положение о крестьянских начальниках». По новому закону самоуправления инородцев заменялись управами русского типа. Крестьянские начальники получили широкие полномочия и должны были поддерживать нравственное состояние сельского общества [«Сибирь в составе Российской империи» М.: Новое литературное обозрение, 2007, с.237].

Также 8 июня было принято положение о промысловом налоге, по которому для занятия торгово-промышленной деятельностью теперь выдавались свидетельства на юридическое лицо, а не на физическое. Тем самым принадлежность к купеческому сословию и номерным гильдиям теперь приобреталась только для общественного статуса [«Енисейское купечество в лицах (XVIII – начало ХХ в.)» Новосибирск: СО РАН, 2012, с.24].

Чем вновь показывалось отличие сословного принципа профессиональной наследственности от кастовой замкнутости. И прежде в купеческое сословие поступали главным образом разбогатевшие крестьяне.

17 июня циркуляр Горемыкина губернаторам предлагал «предпринимать самые решительные меры к предотвращению и подавлению каких-либо насильственных действий со стороны сельского населения и всех виновных в самоуправстве и насилии привлекать немедленно к ответственности». Предотвращение предполагалось через «особое наблюдение» за сельскими адвокатами, пришлыми людьми, высланными агитаторами и прочими потенциальными революционными провокаторами [«Крестьянское движение в России. 1901-1904» М.: Наука, 1998, с.236].

Брехливая революционная печать изображала этот циркуляр И.Л. Горемыкина №4894, направленный на предотвращение «бесчинства», погромов «хозяйственных и даже жилых построек» как нечто предосудительное, направленное во вред крестьянам [«О преступлениях против собственности частных лиц» СПб.: Издание неофициальное, 1899, с.3-4].

23 июня МВД остановило на месяц издание газеты «Бессарабец» П.А. Крушевана, а «Петербургскую Газету» вернуло к розничной продаже.

На докладе о бывших греко-униатах Николай II 2 июля 1898 г. начертал резолюцию: «надеюсь что эти правила удовлетворят всем справедливым требованиям и предотвратят всякую смуту, рассеиваемую в народе врагами России». Правила признавали бывших греко-униатов православными, за исключением происходящих от родителей-католиков [Архиепископ Никанор (Каменский) «Собрание сочинений» Казань: Тип. Императорского Университета, 1909, с.606].

 И.Л. Горемыкин с К.П. Победоносцевым ездил в Петергоф к Императору и обеим Царицам. Был завтрак с Государем, который показывал Великих Княжон Ольгу и Татьяну. Делали фотографии.

15 июля на даче Горемыкина прошло совещание с участием Победоносцева, Ермолова, Витте, Трепова, Астафьева.

17 июля во время пребывания Румынского Короля в С.-Петербурге Горемыкин был на завтраке в румынском посольстве, а затем представил Королю депутацию от города в Зимнем дворце. Наследному принцу городской голова преподнёс серебряный кубок с гербом столицы. После приёма они отбыли на яхту «Александрия».

М.И. Горемыкин из Берлина 19 июля прислал матери ценную мысль: «проклятый самоанализ, копание и выкапывание в самом себе – вот наша болезнь. Я тоже был такой, но вовремя остановился» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1511 Л.8об.].

О. Иоанн Кронштадтский 23 июля 1898 г. писал И.Л. Горемыкину, прося содействия в построении Воронцовского Благовещенского монастыря в Холмском уезде Псковской губернии после полученного одобрения общины Св. Синодом: «осмеливаюсь покорнейше просить Вас ускорить утверждением Вашим этого дела, близкого мне». Это письмо сохранилось в личном фонде И.Л. Горемыкина, а не в министерском [Протоиерей Иоанн Орнатский «Воспоминания о Кронштадском пастыре» М.: Отчий дом, 2013, с.359].

30 июля 1898 г. Горемыкин писал Витте насчёт необходимости увеличить бюджеты городов за счёт передачи им государственного квартирного налога. Витте отвечал, что неэффективность городских дум вызвана их некомпетентностью. Витте соглашался передать 3 млн. руб. в пользу городов, если Горемыкин признает выплачивающих его квартиронанимателями и даст им избирательное право [Е. Берар «Империя и город. Николай II, «Мир искусства» и городская дума» М.: Новое литературное обозрение, 2016, с.131].

Циркулярная нота 12 августа об инициативе разоружения со стороны Императора Николая II вызвала заграничные восторги, провинциальные одобрительные «толки даже у нас в народе», но либеральной интеллигенцией была встречена равнодушно [«К делу умиротворения, возбуждаемому нотою 12 августа 1898 года» Воронеж, 1899, с.3].

Сибирский железнодорожный путь 16 августа был доведён до Иркутска, и по этому случаю генерал-губернатор передавал поздравление Государю.

В Москве после парада гвардии и гренадеров в 16 ч. Император дал обед волостным старшинам, нижним чинам, имеющим военные ордена и представителей инородцев. В начале обеда Их Величеств встречали Горемыкин, военный министр и московский предводитель дворянства. Император беседовал со старшинами и георгиевскими кавалерами. Парадный обед состоялся в Георгиевском зале.

К.П. Победоносцев отметил чудную обедню в Успенском соборе и «общее восторженное впечатление». Насколько можно разобрать рукопись его дневника, в Москву ездила и супруга Горемыкина.

На другой день, 17 августа вечером был банкет у Великого Князя Сергея Александровича. В его дневнике есть запись о встрече с И.Л. Горемыкиным 19 августа.

Летом 1898 г. в Казанской губернии стояла жара и почти все 3 месяца не было дождей. Недород хлеба, трав и овощей ударил по благосостоянию крестьян и священников. «На Правительство легла большая забота о прокормлении голодавшего народа». Свои усилия направили и церковные иерархи [Леонид Багрецов «Очерк архипастырской деятельности высокопреосвященного Арсения (Брянцева)» Харьков, 1905, с.398]. Для выяснения нужд населения в распоряжение Красного Креста 2 ноября 1898 г. на один месяц был отправлен подъесаул П.Н. Краснов [С.В. Зверев «Генерал Краснов. Как стать генералом» Ростов-на-Дону: Феникс, 2013, с.74].

9 сентября К.П. Победоносцев в письме к Витте обвинял земских служащих в безнравственности и безответственности, вредному влиянию на ход хозяйственных операций.

Вице-директор Хозяйственного департамента С.Г. Щегловитов, брат будущего министра, 20 сентября представил справку о мерах развития дорожных работ «в неурожайных губерниях согласно преподанных Вами указаниям. К сожалению, Министерство Финансов, отпустив до 30 миллионов на продовольственные нужды, затруднилось отпускать кредиты на выдачу дорожных ссуд пока не последует разрешение в законодательном порядке испрашиваемого этим министерством общего кредита на эту надобность по смете будущего года. Следует надеяться, что земства обойдутся в этом отношении наличными средствами дорожных капиталов до упомянутых ассигнований». Подготовленный С.Г. Щегловитовым отчёт по МВД давал И.Л. Горемыкину «свод руководимой Вами деятельности по усовершенствованию дорожного дела» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1416 Л.1].

29 сентября было заседание Комитета Министров. Относительно беседы у Горемыкина есть пометка Победоносцева: «о Левашове».

1 октября газеты передали, что Горемыкин лично отправился в неурожайные губернии с целью точного выяснения размеров необходимой помощи. В маршруте были обозначены после Нижнего Новгорода путь на пароходе в Казань, Симбирск, Самару и Уфу.

Об этом же сообщал И.Л. Горемыкин в письме к С.Ю. Витте: «Я вполне разделяю высказанное Вами» в письме от 1 октября «мнение о настоятельной необходимости особо осмотрительного и осторожного расходования» средств «продовольственного капитала». Горемыкин соглашался с Витте, что требования новых ассигнований поставят министерство финансов в затруднительное положение. Поэтому в перечисленных 4 городах Горемыкин счёл нужным «лично произвести» «тщательную проверку продовольственных и семенных потребностей наиболее пострадавших в текущем году от неурожая губерний». «Мною вместе с тем было разъяснено губернским начальствам и представителям земств губерний Казанской, Вятской, Симбирской, Самарской, Саратовской, Уфимской и Пермской что продовольственные ссуды могут быть выдаваемы только нуждающимся лицам нерабочего возраста, а способным к труду крестьянам лишь в исключительных случаях, при условии полной невозможности для них найти средства к пропитанию путём заработка». Там же на местах Горемыкин рекомендовал сократить площади посева овса для замены его хлебами, «в особенности просом», а такжепродать запасы овса из сельских запасных магазинов для приобретения «яровых семян». Произведённые уже траты из общего продовольственного капитала Горемыкин определил в 3 952 тыс. руб. «Необходимо отпустить на продовольствие населения до мая месяца будущего года 14 235 00 пуд. хлеба и на яровой посев не менее 12 500 000 п. зерна всего на сумму 22 600 000 рублей принимая стоимость ржи с доставкой на складочные пункты в 80 к. за пуд и яровых семян (овса, пшеницы, гороха, проса) в 90 к. за пуд. Затем, в тех же семи губерниях на расходы по гужевой перевозке хлеба» следовало отнести до 2 млн. руб.Дополнительно «по губерниям Рязанской, Орловской, Тульской, Нижегородской и Иркутской, по собранным мною сведениям, потребуется до 2 200 000 рублей». Из всей суммы МВД на расходы по неурожаю, от 31,7 млн. руб. к осени следующего года должно будет остаться до 1 млн. руб. [РГИА Ф.1282 Оп.1 Д.1083 Л.6-9].

Огромный размер помощи крестьянам, оказанной при прямом участии И.Л. Горемыкина, дошёл до максимума из имевшихся в распоряжении МВД возможностей. Следует отметить, что преждевременные растраты продовольственного запаса в 1897 г., когда неурожай только едва начинался, по преувеличенным требованиям либералов типа Пешехонова и Бобринского, привели бы к недостатку актуальной поддержки в 1898-м. Бдительным отпором нанесение крестьянам такого урона Горемыкин своевременно предотвратил. Тем более важно было и в 1898-м максимально точно распредилить продовольственную помощь, чтобы её хватило на нуждающихся. Горемыкин лично занялся ровно тем же, что ранее было поручено Клопову, только имея возможность действовать более результативно благодаря министерским полномочиям.

В связи с этим Горемыкин, видимо, должен был отсутствовать на заседании Комитета Министров 6 и 13 октября.

В октябре 1898 г. Николай II решил образовать совещание для упорядочения крестьянского дела и подготовительную комиссию при нём. С.Ю. Витте в письме Государю приводил слова Победоносцева, что необходимо помочь крестьянину стать полноценной персоной.

Путешествия Горемыкина продолжились, и 7 ноября он присутствовал в Вильно при торжественном открытии памятника графу Муравьёву, был также министр юстиции, государственный контролёр, родственники покойного графа. На памятник были возложены венки от газет «Московские Ведомости» и «Свет». Город был украшен флагами, играл оркестр, состоялся обед в военном собрании.

Студенты выпустили воззвание с осуждением шести профессоров Варшавского университета, пославших приветствие виленскому губернатору в честь установки памятника Муравьёву [«Археографический ежегодник». 1964. М.: Наука, 1965, с.118].

В газетах сообщалось, что в МВД подвергли рассмотрению вопрос об упразднении сиротских судов и передаче опекунского дела в сословные управления. Опеку намечено было учредить там, где находится имущество: в волости или в городе, даже в случаях когда опекаемый проживает в волости. Опекунский совет возглавляет волостной старшина при участии писаря и двух представителей волостного схода. Когда же для управления имуществом требуются иные условия, оно изымается из волостного управления.

Горемыкин разрешил обществу русских врачей открыть специальные женские курсы для подготовки фармацевтов и провизоров.

В.К. Плеве обращался к И.Л. Горемыкину с официальной просьбой ускорить передачу заключения МВД о проекте нового издания законов о Состояниях. Отзыв этот составлялся Канцелярией МВД.

После отказа в розничной торговле «Новому Времени» Б.В. Никольский писал в дневнике в начале ноября, что на месте А.С. Суворина рискнул бы вступить в борьбу с И.Л. Горемыкиным и М.П. Соловьёвым. 12 ноября он услышал, будто Горемыкин наказал «Новое Время» из-за личного недоброжелательства. Никольский не поскупился назвать министра грязным и пошлым негодяем, непростительной ошибкой К.П. Победоносцева. Важно обращать внимание на эти критические отзывы, т.к. они исходят из консервативных источников, не способных предложить положительные программы, далеко не понимающих как следует бороться с революционным движением. Особенно ярко это будет видно по их критике Императорского правительства в 1905-6 г. Всплески эмоций нередко вызваны неудовлетворённым честолюбием. Б.В. Никольский годами мечтал о министерстве народного просвещения, и грубо ругал в дневнике Н.П. Боголепова только за неспособность выбить у него вакансию.

С.М. Лукьянов 13 ноября по распоряжению Принца А.П. Ольденбургского просил И.Л. Горемыкина соизволения явиться «для представления объяснений по делу о пожертвовании графом А.И. Орловым-Давыдовым двенадцати тысяч рублей» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.929 Л.10].

15 и 16 ноября Горемыкин встречался с Победоносцевым по различным делам. 17 ноября князь В. Оболенский передал приглашение к графу Муравьёву в МИД  на четверг в 13.30 [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1044 Л.1].

Проект временного штаба СПб. Конно-Полицейской Стражи был утверждён 19 ноября.

С 26 ноября 1898 г. все последующие годы И.Л. Горемыкин состоял почётным членом Владимирской Учёной Архивной Комиссии, занимавшейся историческими исследованиями и публикациями.

1 декабря прошло заседание Комитета Министров.

В начале декабря стало известно, что под председательством Горемыкина работает комиссия по преобразованию Электротехнического института почтового ведомства в высшее учебное заведение и распространению соответствующих прав на профессоров и учащихся института. Через год И.Л. Горемыкин будет избран почётным членом института.

9 декабря вечером Горемыкин был у Победоносцева. В.К. Сергей Александрович в этом день описывает как важную победу, что на совещании с участием Горемыкина, Муравьёва и Витте состоялось соглашение об ограничении приписки евреев к московскому купечеству 1-й гильдии, поскольку их доля превысила 1/3. Великий Князь снова принимал Горемыкина 10 декабря.

Обер-прокурор 10 декабря передал И.Л. Горемыкину записку Витте о земстве со своим комментарием: «не могу не высказать что я одинаково с ним возмущаюсь. Два года назад были иные речи – ограничить земскую больницу. А теперь министерство Вн. Дел хочет ещё вводить её во многих губерниях!!». Не вполне понятно, какие политические претензии мог бы иметь И.Л. Горемыкин к полезному делу распространения земских больниц, в которых ощущался недостаток.

16 декабря 1898 г. в 10 утра Горемыкин, военный министр и заместитель министра путей сообщения в Царском Селе встречали Государя, вернувшегося из Ливадии.

В ночь с 16 на 17 декабря полиция организовала облаву на стачечников текстильной фабрики Максвелла в С.-Петербурге. 20 человек были схвачены и затем преданы суду [«Современные записки». Из архива редакции. М.: НЛО, 2013, Т.3, с.435].

20 декабря газета «Русь» Гайдебурова получила третье предостережение и была закрыта на 6 месяцев.

Вышел Высочайший Указ о предоставлении помощнику шефа жандармов права заместителя Горемыкина и о возможности замещать его в Г. Совете, Комитете Министров и Сенате при рассмотрении жандармских дел.

29 декабря состоялось очередное заседание Комитета Министров. К.П. Победоносцев 30 декабря написал И.Л. Горемыкину письмо о расколе после того как 27 декабря В.К. Истомин, управляющий канцелярией Великого Князя Сергея Александровича сообщал Победоносцеву о борьбе с раскольниками в Москве, что МВД равнодушно в этом вопросе, а МЮ разрабатывает свой проект, включающий борьбу и с другими сектами с законодательной точки зрения, что также не двигало дело Победоносцева [РГИА Ф.1574 Оп.2 Д.25 Л.3].

В корреспонденции обер-прокурора за долгие годы можно встретить частые замечания о нежелании МВД принимать меры против старообрядцев исходя из принципов веротерпимости или ведомственных соображений. Весьма подробно вопрос о расколе изложен в обширной переписке К.П. Победоносцева с профессором Н.И. Субботиным. Письма показывают Константина Петровича с самой лучшей стороны в качестве убеждённого защитника Церкви, на высшем уровне понимания проблем и деликатности их печатного изложения. Относительно министерства Горемыкина 30 апреля 1899 г. Победоносцев выразился так: «нечего и обращаться, там скажут – дело судебное». «Защиты нельзя ждать по делам раскола ни от судов, ни от сената, ни от министерства» [В.С. Марков «Переписка проф. Н.И. Субботина, преимущественно неизданная, как материал для истории раскола и отношений к нему правительства (1865-1904)» М.: Тип. Г. Лисснера, 1914, с.614].

Точно так нечего было ждать и С.Ю. Витте, который в докладе Царю 26 октября 1899 г. писал, что никогда не возбуждал в ведомстве И.Л. Горемыкина вопросов о нападках в прессе «прямо или косвенно против меня» [С.Ю. Витте «Собрание сочинений и документальных материалов» М.: Наука, 2003, Т.2, Кн.2, с.129].

По просьбе И.Л. Горемыкина, министр иностранных дел В.Н. Ламздорф начал собирать справки о международном сионистском движении. По собственной оценке Департамента Полиции за 1898 г., сионисты создали широкую сеть «тайных кружков», чьи цели могут не ограничиваться стремлением к эмиграции. МИД собирал сведения о сионизме для И.Л. Горемыкина 2-ю половину 1899 г. По большинству донесений, европейские правительства поддерживают сионизм, но он «может представлять определённую опасность для России» [А.Е. Лакшин «Отношение в России к сионизму в начальный период его деятельности (1897-1904)» // «Вопросы истории», 2010, №8, с.65].

В дальнейшем В.К. Плеве разрешил съезд сионистов в Минске в 1902 г., поддерживая намерения евреев покинуть Российскую Империю. Однако съезд отказался от переезда в Палестину в качестве ближайшей меры, считая её более отдалённой. В документе Главного Управления по делам печати от 28 августа 1910 г. встречается мнение, что «всякие организации сионистов в сообщества должны быть признаны запрещёнными согласно точному смыслу ст.6 прил. к ст.118 – Уст. о пред. и пресеч. прест.». В сионистском журнале «Рассвет» д.с.с. Хан Маграбов усмотрел фанатичный расизм, «в высшей степени оскорбительное отношение к коренному, господствующему в русском Государстве, русском народу» [РГИА Ф.776 Оп.9 Д.2071 Л.2-8].

В конце декабря 1898 г. было достигнуто соглашение с Петербургским обществом страхования о коллективном страховании от несчастных случаев на фабриках членов Петербургского общества содействия улучшению и развитию фабрично-заводской промышленности. Страхованием рабочих могли заниматься добровольные общества.

Генерал-лейтенант Н.И. Петров 30 декабря уведомлял о приготовленном на следующий день открытии телефонного сообщения между Петербургом и Москвой, и послал для Горемыкина и Царя и записку об уже состоявшемся разговоре Великих Князей Сергея и Павла Александровичей [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.1088 Л.43].

31 декабря К.П. Победоносцев прислал И.Л. Горемыкину текст телеграммы о. Иоанна Кронштадтского Царю с содержанием против московских раскольников. «По предмету её, всякие распоряжения зависят от Министерства Внутренних Дел, ведающего дела раскольников». В тоне личного письма обер-прокурора вновь выражено сильное недовольство от нежелания И.Л. Горемыкина прибегать к репрессиям. «Не могу при сём не выразить крайнее моё сожаление о равнодушии Министерства Внутренних Дел к новейшим событиям в Москве». Это ещё один интересный пример разновидности обвинения И.Л. Горемыкина в равнодушии и бездеятельности, которое на самом деле означает расхождение во взглядах на используемые политические методы. Регулярно наблюдаемый принципиальный отказ И.Л. Горемыкина прибегать к излишним карам лучшим образом характеризует министра как носителя положительных принципов Монархии, в отличие от тирании. В свою очередь идеологическая ревность К.П. Победоносцева к утверждению православия и о нём свидетельствует с наилучшей стороны.

К концу 1898 г. Горемыкин учредил дополнительные 4 должности ветеринарных врачей в штат полиции к имевшимся ранее 2-м врачам.

4 января 1899 г. А.В. Богданович передавала слова Пантелеева, будто «государственная роспись Витте вся направлена против Горемыкина», т.е. намеренно не финансируются желаемые Горемыкиным учреждения.

10 января ходили слухи от Б.В. Никольского, будто Горемыкин препятствует собранию комиссии по крестьянскому благоустройству.

Согласно господствующей идеологии русского национализма, в Империи повсеместно работали над нуждами различных народностей. В 1899 г. в Красноярске губернатор М.А. Плец созвал заседание по обсуждению проекта преобразования управления местными коренными жителями, следуя указанию министра И.Л. Горемыкина «О скорейшем предоставлении проекта». Вопреки прямому указанию Горемыкина, проект разработали только к концу 1900 г.  [Л.П. Бердников «Вся красноярская власть: Очерки истории местного управления и самоуправления (1822-1916). Факты, события, люди» Красноярск, 1995, с.111].

Для исполнения этого задания в январе 1899 г. по рекомендации генерал-губернатора Барабаша Крафта пригласили служить в МВД. «По поручению министра внутренних дел И.Л. Горемыкина делопроизводитель земского отдела министерства И.И. Крафт подготовил проект преобразования управления оседлыми кочевыми народами Сибири, который определял основные правовые нормы хозяйственной и административной жизни сибирских аборигенов» [Т.М. Кикилова «И.И. Крафт: от писаря до губернатора» // «Мартьяновские краеведческие чтения» Минусинск, 2005, Вып.III, с.216].

Егермейстер И.П. Балашов, ранее безосновательно обвинявший И.Л. Горемыкина в либерализме, на этот раз пожелал получить достоверные сведения напрямую, 18 января попросив прислать ответ МВД на записку Витте о земстве: «много слышал о магистральном, как говорят, ответе Вашего Высокопревосходительства» [РГИА Ф.1626 Оп.1 Д.388 Л.1].

19 января К.П. Победоносцев просил И.Л. Горемыкина обратить внимание на просьбу казанского профессора Загоскина, который будет на приёме у министра в пятницу.

Как показывает историк С.В. Куликов, ещё в 1896 г. по поручению Царя И.Л. Горемыкин и С.Ю. Витте начали подготовку частичной ликвидации круговой поруки в общине. 23 января 1899 г. Николай II утвердил Временные правила взыскания окладных сборов, по которым круговая порука была отменена для подворных владельцев и крестьян небольших селений [«Университетский историк» (СПб.), 2010, Вып.7, с.214].

30 января за допущенные в «Гражданине» дерзкие отзывы о личностях бывшего и действующего управляющего Дворянским Земельным банком МВД запретило печатание в газете частных объявлений. С 1 февраля разрешили вновь издавать газету «Донская Речь», закрытую 31 октября 1897 г. «Петербургские Ведомости» Ухтомского получили второе предостережение за статьи в №33 о восстановлении канонического управления и соборов в Русской Церкви. Как и статьи на ту же тему в «Русском Труде» Шарапова с третьим предостережением и приостановкой на месяц, они были охарактеризованы как грубое искажение исторических фактов иерархического устройства Церкви.

1 февраля Император утвердил мнение Г. Совета об усилении полицейского надзора в промышленных районах. Для этого учреждалось 160 полицейских надзирателей. Наём квартир для них возлагался на владельцев фабрик.

Комиссаржевская 2 февраля должна была выступить на благотворительном вечере у Горемыкиных, но заболела и не предупредила об отсутствии.

Биограф пишет, что в этот сезон её сильно утомили ежедневные выступления. В предшествующие годы ей оказывал поддержку выдающийся правый историк С.С. Татищев. Затем она поддалась обману вымогателей и спонсировала террористические партии, существовавшие за счёт такого рэкета и грабежа [А.Ю. Сергеева-Клятис «Комиссаржевская» М.: Молодая гвардия, 2018, с.116, 156, 206].

К.П. Победоносцев 3 февраля снова излил И.Л. Горемыкину недовольство «СПб. Ведомостями», уже прямо заявив, будто они «признаются привилегированной газетой, стоящей вне закона, однако всему есть же мера». Обер-прокурор прислал статью, в которой увидел как «полоумный г. Дурново публично подвергал» своему суду «не только всю русскую церковь, но Митрополитов и Архиереев поимённо, возбуждая невежественную толпу».

В феврале 1899 г. начались студенческие волнения. Курсистка Елизавета Дьяконова в дневнике описала эти события: там были подтасовки голосов на студенческой сходке в пользу радикалов, запугивание любого, кто смел игнорировать забастовку бунтарей и ходить сдавать экзамены: «десять человек столпились над глупой девочкой и кричали ей в уши; та дрожала и плакала. Это ли не насилие!» [П.В. Басинский «Посмотрите на меня» М.: АСТ, 2018, с.260-261].

Идеологическая победа монархистов над революционерами, по опыту студента, не переживавшего на себе такого насилия, давала «свободу» «от политического гнёта распропагандированных беспокойных единиц». Это важнейшее «право» русской молодёжи Империи «на выявление своей настоящей духовной сущности» было уничтожено развязанной в 1895 г. либералами борьбой с Самодержавием за конституцию, которая началась «с петиции Николаю II при его вступлении на престол» [А.И. Фенин «Воспоминания инженера (1883-1906)» Прага, 1938, с.20, 80].

Поскольку в праздничный день 8 февраля студенческие драки, буйства и беспорядки происходили ежегодно без единого пропуска, И.Л. Горемыкин проявил свойственное ему нежелание мириться с укоренившимися левыми традициями. Следуя решительному примеру Николая II, министр показал деятельную натуру, отсутствие боязни браться за самые сложные и опасные политические задачи. Попытки отстраниться вызвали бы дальнейшее усиление нежелательных явлений и постепенное усугубление общего положения, дальнейшие сдвиги налево. Только открытое противостояние наиболее вредным процессам могло предотвратить их пагубное разрастание.

Переходя в контрнаступление для усиления позиций правых монархистов, т.е. ради фактического водворения необходимого для Империи правопорядка и прямой защиты упомянутых основополагающих прав молодёжи от революционного насилия, Горемыкин заранее предупредил Боголепова о намерении принять более строгие меры и прибегнуть к высылке согласно положению об усиленной охране, во избежание потворствования настоящему злу.

31 января 1899 г. И.Л. Горемыкин отправил Н.П. Боголепову на этот счёт официальное письмо, которое с пометкой «спешно» было перенаправлено к исполнению [«Архивное дело», 1928, Вып.№14, с.20].

Политический характер борьбы революционеров с университетским начальством регулярно проявлялся в практике запугивания студентов и насаждения своих порядков. Что происходило в прошлые годы описывал, к примеру, И.И. Янжул 28 февраля 1896 г., как получил от революционного совета землячеств запрет читать лекцию в определённый день, «а затем явилась депутация студентов с тем же самым… Как поступить??.. подчиниться приказанию самозваного трибунала?? Значило бы струсить и показать им, что свистки 94 года не пропали даром и всегда так нужно поступать с профессорами». В ответ на неподчинение революционный совет «застращиванием» заставил студентов не приходить на запрещённую им лекцию Янжула. Запугиванию не поддались всего 10-12 человек из 400. Насадители произвола также запретили студентам аплодировать профессорам «под угрозой, что они будут шикать» [СПФ АРАН Ф.24 Оп.2 Д.127 Л.5].

Объявление о недопущении непотребного поведения, впервые вывесили в субботу 1 февраля. Со следующей недели оно вызвало озлобление и раззадорило хулиганские намерения части студентов.

6 февраля студенты Петербургского университета на сходке сорвали объявление, предостерегающее от обычных на Татьянин день студенческих бесчинств. Витрину, за которой объявление находилось, разбили вдребезги.

Градоначальник Клейгельс 7 февраля написал ректору Сергеевичу: «с моей стороны приняты меры к обеспечению порядка и спокойствия на улицах после акта в Университете, при чём обращено особое внимание, чтобы по отношению к студентам со стороны подведомственных мне чинов было выказано вполне доброжелательное отношение в тех случаях, где увлечение легкомысленной юности играет главную роль; рядом же с этим будет применена корректная строгость по отношению тех, которые проявят умышленно злую волю» [РГИА Ф.1620 Оп.1 Д.13 Л.1].

8 февраля, когда ректор Сергеевич появился на кафедре, он был освистан. «Шум, крики и свист» были «сильны и оглушительны». Когда студенты начали расходиться, вызванные для охраны от их буйства конный полицейский и городовой были ими закиданы снегом. Студенты кричали, махали лопатами перед лошадьми, те испугались и унесли двух всадников