Репетиция революции. Информационный террор 1902-1906

Станислав Зверев.

«Репетиция революции. Информационный террор 1902-1906».

Неприятие и непризнание преобладающего значения масонского или иного тайного заговора в устройстве значительных революционных акций всегда связано с недостаточной осведомлённостью о действительных формах реального заговора (как в случае с февралём 1917 г.), а также, что не менее важно, с непониманием сущности революционного движения, о котором ни даёт ни малейшего представления ни система образования, ни средства массовой информации, ни поверхностное знакомство с литературой по предмету. Потому практически неоткуда, при отсутствии точного исследовательского интереса и последовательного изучения, взяться верному представлению о том, что такое и каково в действительности революционное движение в Российской Империи, положившее начало принципам политической организации как СССР, так и Российской Федерации.

Такая неосведомлённость закономерно влечёт к непониманию сути устройства Российской Империи и сохраняющегося значения монархического принципа. Данные же о подлинной сути и неизменном механизме действий активистов революционного движения настолько многочисленны, что историков, игнорирующих все самые важные данные и не делающих последовательных выводов, следует заподозрить либо в намеренных фальсификациях в силу определённых политических пристрастий или же в силу политического заказа при отработке финансирования своих учёных занятий, либо попросту в малой сообразительности и отсутствии интереса к исторической реальности.

Есть свидетельства, имеющие такое подавляющее значение, что невозможно проскользнуть мимо них, не попытавшись проверить с максимальной тщательностью их точность. Пример тому – когда Екатерина Брешко-Брешковская в эмигрантских мемуарах заметила полное совпадение мест распространения партийной пропаганды среди крестьян с беспорядками в народе начала ХХ века. Основываясь на своём опыте, она прямо заявила: «те места, где велась пропаганда, внесли свой вклад в революцию, а где такая работа не велась, ничего не происходило» [Е.К. Брешко-Брешковская «Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873-1920». М.: Центрполиграф, 2006, с.121].

Марк Вишняк, отвергая обвинения со стороны иностранных историков своей партии в доктринёрстве, указывал: «Достаточно восстановить даты: крестьянское движение возникло в половине апреля 1902 г., а за два месяца до того эс-эровская «Революционная России» в №4 уже сообщала о выпуске сборника «Крестьянское Дело» и из номера в номер после этого печатала обзоры – «Что делается в крестьянстве»» [«Новый журнал», Нью-Йорк, 1958, №54, с.205].

Даже советские историки и те сообщали: «революционные народники фактически подменяли массовую партию заговорщической организацией». К 1905 г. «эсеры организовали широкую пропагандистскую и агитационную работу в деревне» [«Непролетарские партии» М.: Мысль, 1984, с.20, 81].

Эта работа имела значительный региональный размах. В.П. Гущин, будущий кандидат  в Учредительное собрание от ПСР в Вятской губернии, вступил в партию в 1902 г. и организовал на месте службы учителем в Косинской волости крестьянские кружки, пока жандармы не оборвали его деятельность в конце 1903 г. [«Народное дело» (Вятка), 1917, 3 ноября, №5, с.4].

В 1901-1902 гг. в Вятке стали «распространяться во множестве прокламации, привозимые из центральных городов студентами», ссыльными или приезжающими на каникулы [С.Д. Семаков «Из революционного прошлого молодёжи Вятской губернии (1905-1908)» Вятка: Труженик, 1926, с.38].

К 1 мая 1902 г. в Вятке распространили «большое количество прокламаций» к рабочим с убеждениями бросать работу. В конце мая «делают первую попытку распространения прокламаций специально для крестьян»: во время крестного хода они раскидали 1,5 тыс. экз. листовок с крестами – для мимикрии [В.В. Наймушин «Заре навстречу» Кировское книжное издательство,1961, с.58].

В Енисейской губернии организация эсеров была создана в 1903-1905 годах. В 1906 г. ею причиной неудачи революции была названа «недостаточная распропагандированность крестьян и войск», т.е. пропаганда велась, только для окончательного успеха её не хватило [А.А. Макаров «История Красноярского края (1897-1940)» Абакан, 2013, с.28].

Однако, при многочисленных обозначенных точных данных, либеральная и советская историография, объясняя происхождение революции, делала упор совсем не на этом, а на многие десятилетия “системного кризиса” Самодержавного строя, который, получалось, все эти годы спивался и спивался, т.е. переставал справляться с требованиями времени, торчал в горле народных нужд, и только мессианские демократические реформы могли его спасти.

Безусловно, советская историография отдавала должное информационной войне, разрабатывая роль партий в организации революционных выступлений, но основной упор тут делался на авангардизме партий, главным образом большевиков – самых передовых людей, которые шли во главе времени, основных социальных тенденций. Тут мы встречаем типичный пример подгонки под заведомо известный ответ (факт революции) логических рассуждений и политэкономических закономерностей. Эта подтасовка под заранее заданный результат, будь то свержение Императора Николая II, поражение Белого Движения или победа 1945 года, делала лженаучными все основные выводы советской историографии.

Самая известная формула – верхи не могут, а низы не хотят. Прекраснодушный силлогизм. В идеале, точка перелома должна происходить, когда верхи максимально не способны, а низы более всего не хотят. Методика определений этих возможностей и желаний настолько произвольна, что словесной эквилибристикой всегда можно скрыть то, что линии революционной теории и график реальности не совпадают.

Самый тяжёлый год Российской Империи в Великой войне – 1915 г. Проблемы со снабжением Армии, неудачи главнокомандования В. К. Николая Николаевича, отступление. А революции нет. Продовольственное снабжение в Германии уже в 1915 г. было много-много более тяжким, чем России в феврале 1917 г. А революция происходит не в 1915 г. и не в Германии.

Т.е., каковы бы ни были обстоятельства вокруг революции, поражения или победы, “наука” всегда задним числом подставит её обусловленность и неизбежность. Не выясняя, что главное, а что второстепенное, “наука” будет доказывать: вот, второстепенное существует, оно большое и страшное.

Итак, само по себе то, что в Российской Империи велась информационная война против Самодержавия, общеизвестно, и не нуждается в доказательствах. Существенно будет выяснить её действительную роль, а именно: насколько эта война являлась дезинформационной, то есть лживой, насколько это понимали сами те, кто её вёл, и какие именно она имела последствия, сравнительно с другими тенденциями.

Генеральный авторитет монархической историографии по Царствованию Николая II, С.С. Ольденбург обращает внимание, что крестьянские беспорядки в Полтавской губернии совпали по времени с убийством министра Д.С. Сипягина. Далее он отмечает, что, грабя имения, толпа кричала: «берите, вы должны сделать как в книгах написано». Историк признаёт наличное малоземелье, однако упор сделан такой: «беспорядки, вспыхнувшие в четырёх уездах с малороссийским населением, были вызваны умелой пропагандой, нашедшей благодарную почву в особых местных условиях» [С.С. Ольденбург «Царствование Николая ΙΙ» М.: АСТ, 2003, с.194-195].

Обратившись к монографии по данной теме, вышедшей в СССР, мы тут же встретим совершенно иной “научный” подход вышеописанного советского типа с помешательством на “кризисе” политики: «крестьянское восстание 1902 г. наглядно продемонстрировало недостаточность одних только правовых мер для предотвращения революционного движения». Однако, оперируя документами МВД, М.С. Симонова сообщает, что в министерстве наибольшее распространение получило мнение Департамента Полиции, который выяснил, что «основной причиной» беспорядков была «революционная пропаганда». Полученные новым министром В.К. Плеве донесения от А.К. Бельгарда, С.С. Манухина, А.А. Лопухина, А.В. Герасимова, сходились в признании решающего значения революционной пропаганды, которая только воспользовалась малоземельем. А.В. Герасимов предусмотрительно предупреждал: революционеры точно так используют неурожай, эпидемию, войну – что угодно [М.С. Симонова «Кризис аграрной политики царизма накануне первой российской революции» М.: Наука, 1987, с.80-81].

На практике мы увидим именно это: вовсе не кризисы, крахи и провалы всевозможных политик Самодержавия приводили к выступлениям против существующего строя, а манипулятивные методики информационного террора, всегда шедшего рука об руку с террором вооружённым.

Вопреки советским подтасовкам, выставлявшим революционные события вещественным доказательством произвольных кризисных теорий, общая картина в Российской Империи была благоприятной. Статистические подсчёты говорят о «росте сельскохозяйственного производства в расчёте на душу населения на протяжении двух десятилетий, предшествовавших 1905 г. С 1883 г. по 1901 г. оно росло на 2,55% ежегодно – этот уровень вдвое превосходил уровень прироста населения (1,3%)». Прямые налоги в 1901 г. составляли 6% доходов крестьянского хозяйства Реальный средний подённый заработок наёмных с/х рабочих, по данным Струмилина, с 1885 по 1905 г. вырос на 14% (сверх инфляции) Следовательно, невозможно говорить о системном экономическом кризисе и возрастании революционной ситуации и социальной напряжённости [Пол Грегори «Экономический рост Российской империи (конец XIX — начало XX в.): Новые подсчёты и оценки» М.: РОССПЭН, 2003, с.34-37].

Зарубежные историки, даже используя такие данные, не способны выйти из плена антимонархической легенды и повторяют атрибуты агитации начала ХХ века об ошибках неспособного управлять Царя и излишней бюрократичности Империи. На самом деле одним из главных достоинств Самодержавия являлось создание подготовленного к правлению Государя и в разы меньший, чем у тогдашних и теперешних демократий, чиновничий аппарат.

Легенда о системном кризисе, тем самым, заслоняла частными неприятностями общую картину. Живой, бурно развивающийся организм нации имел свои болезни роста, не имеющие ничего общего с теперешними предсмертными хворами пустых деревень, брошенных полей и предприятий в РФ.

Как советская историография выставляла болезни роста за чудовищный кризис, так и тогдашнее революционное движение, ведя информационное завоевание России, выстраивало представление о выгодной ей альтернативной реальности.

И.Л. Солоневич так вспоминал о прослушанной им в 1908 г. лекции петербургского профессора о земельном вопросе: «теперь, много лет спустя, я знаю совершенно твёрдо, документально, бесспорно, абсолютно, что профессор врал. Я не хочу сказать: ошибался, увлекался, “тенденциозно освещал факты” и прочее в этом роде. Нет, он просто врал. Врал сознательно и обдуманно, для вящей славы той революции, от которой он сам же сбежал лет двенадцать спустя» [И.Л. Солоневич «Мировая революция» М.: Москва, 2006, с.200].

Враньё профессоров заключалось в необходимости передачи дворянских земель крестьянам. В этом вся земельная программа партий к.-д., с.-р., с.-д. Все антимонархические партии спекулировали на земле, обманывая крестьян, будто только они могут и хотят их осчастливить.

Монархисты добросовестно разоблачали сознательную ложь таких профессоров и партийных деятелей. Этими разоблачениями полны блестящие думские речи Николая Маркова, который доказывал, что простое присвоение дворянских земель ничего не даёт, решение в повышении урожайности [Н.Е. Марков «Думские речи. Войны тёмных сил» М.: Институт русской цивилизации, 2011, с.75]

За это черносотенцев звали крепостниками, такие характеристики В.И. Ленина определяли терминологию советской историографии, вновь изымая из неё зерно науки. Г. Дума на протяжении речей Н.Е. Маркова постоянно смеялась над ним. Зато профессоров, которых громил Н.Е. Марков, слушали почтительно, а их легенду о партиях, погибающих за великое дело любви, и монархистах, путающихся у них под ногами, всеми силами распространяли. Те, кто профессоров слушал, могли верить им искренне из уважения к учёному званию. Но сами профессора врали сознательно.

Конечно, мало кто был так откровенен, как честнейший Феликс Эдмундович в письме к возлюбленной: «Я врал, и очень врал, потому что я не мог из-за агит. целей очень часто говорить правды, а сказать что-нибудь был должен из практических целей» [Ф.Э. Дзержинский «Я вас люблю…» М.: Кучково поле, 2007, с.166].

В таких частных бумагах мы найдём революционное нутро, узнаем, кто она, революция, как она побеждает. В 1903 г. на съезде конституционных борцов с Самодержавием в Швейцарии Пётр Долгоруков на докладе о своей партии за минувший год, утверждал, что причиной крестьянских бунтов в России является не малоземелье, поскольку в Германии и Финляндии малоземелье ещё большее, а бунтов нет. Причиной же бунтов он зовёт полицейский режим, темноту и бесправие народа [«Либеральное движение в России. 1902 – 1905» М.: РОССПЭН, 2001, с.35].

В действительности конституционная партия всегда знала, что правы монархисты, Марков, а не Шингарёв. Но для информационной войны с Самодержавием их земельная программа была необходима. И Пётр Долгоруков был и остался в партии к.-д. – партии профессоров, а не в Союзе Русского Народа.

Бунтов не было в других местах, потому что в Финляндии их никто не подстраивал. Крестьяне в Полтавской губернии решились на грабёж только после того, как получили на это санкцию от самого Царя: об этом узнал от крестьян управляющий имением Старые Володаги. Подавитель грабежа, харьковский губернатор Оболенский специально собирал крестьян и произносил разъяснительные речи: «крестьяне поверили преступной, безответственной пропаганде революционных элементов и этим были введены в заблуждение». По этой же причине, большинство крестьян не привлекали к уголовной ответственности.

Князь Александр Голицын, бывший сословным представителем в коллегии Судебной Палаты в ходе разбирательства над произошедшими беспорядками и грабежами, передаёт следующее: «из свидетельских показаний и рассказов обвиняемых выяснилось, что крестьяне поднявшихся деревень были подвигнуты на инкриминируемые преступные действия злостной пропагандой неизвестных им лиц, которые появлялись на этих сходках и поощряли эти действия». Когда судья спросил, почему крестьяне решили, что неизвестные лица являются представителями Царя, они рассказали, что среди них был даже самоназваный брат Царя в военной форме, с орденами [А.Д. Голицын «Воспоминания» М.: Русский путь, 2008, с.158-163].

Владимир Гурко, владевший правительственной информацией, пишет в воспоминаниях об организации этих погромов революционной пропагандой, которую вели земские статистики [С.В. Фомин «А кругом широкая Россия…» М.: Форум, 2008, с.252].

В объяснении, составленном 31 июля 1902 г. для министра Плеве, говорится: «достаточно появиться нелепому слуху или даже злонамеренно обронённому слову в этом смысле в их среде, чтобы произвести те дикие погромы» [Ю.Б. Соловьёв «Самодержавие и дворянство в 1902-1907 гг.» Л.: Наука, 1981, с.35].

Проводивший расследование чиновник Сената Г. Коваленский в «Записке о причинах» этих беспорядков сообщает, что крестьяне воспринимают агитаторов-студентов за лиц, выражающих волю Царя, «под влиянием пропаганды», приспособленной к их монархическому мировоззрению. В аналитической записке отмечено также попадание в среду крестьян пропаганды, проводимой среди рабочих в городе, при их возвращении в деревню. В.И. Ленин уже в 1901 г. ставил «задачу – внести классовую борьбу в деревню» [Б.Г. Литвак «О периодизации крестьянского движения в России» // «Вопросы истории», 1986, №3, с.76].

Внесением этой борьбы активно занимались большевики, намеренно разжигая Гражданскую войну в 1918 г. Повторное внесение борьбы в коллективизацию привело к новым миллионным жертвам, каких требовала лженаука социализма, ибо классовая борьба не может происходить без жертв.

Согласно воспоминаниям С.Н. Кривенко, Иван Тургенев рассказывал о силе внушения поддельных приказов среди крестьян: «я иногда боюсь, что какой-нибудь шутник возьмёт и пришлёт в деревню приказ: «Повесить помещика Ивана Тургенева». И достаточно, и поверьте, придут и исполнят. Придут целою толпою, старики во главе, принесут верёвку и скажут: «Ну, милый ты наш, жалко нам тебя, то есть вот как жалко, потому ты хороший барин, а ничего не поделаешь, — приказ такой пришел»» [«И.С. Тургенев в воспоминаниях современников» М.: Художественная литература, 1983, Т.1, с.422].

Опасностью монархического мировоззрения, указывал Иван Ильин, является особенно сильная склонность доверять властям. Однако она становится опасной только в случае нарушения профессиональных и нравственных монархических принципов на любом уровне Самодержавной системы. Революционеры производили такую подмену, расшатывая обоюдное доверие между Монархом, дворянством и крестьянством.

Английский историк то ли в силу слабого знания русских источников, то ли подгоняя всё под свой примитивный подход, пишет про 1902 г. весьма противоречиво: якобы, власти не смогли обнаружить участие в восстаниях «не-крестьян, за исключением нескольких [!] листовок, копии которых к тому времени можно было найти в большинстве [!] деревень». Такое заключение у него сочетается даже с таким наблюдением: «В некоторых отдалённых деревнях слово «студент» стало использоваться в качестве синонима политического активиста или революционера» [Т. Шанин «Революция как момент истины» М.: Весь мир, 1997, с.38-39].

О том говорят сборники правительственных документов по всем областям Империи. Осенью 1901 г. агитаторы вели в Балашовском уезде Саратовской губернии революционную пропаганду о смене государственного строя. В Кутаисской губернии в апреле-июне 1902 г. сотни крестьян участвовали в митингах именно в тех селениях, где вели агитацию высланные из Батума социал-демократы. В августе 1903 г. крестьяне в селении Каспи горийского уезда, рапортовал старший помощник уездного начальника, «как и многие другие крестьяне селений уезда, подпав под влияние пропагандистов антиправительственной идеи», устроили сходку и принуждали к погрому крестьян, противившихся этому [«Крестьянское движение в России в 1901-1904 гг.» М.: Наука, 1998, с.10, 51, 182].

Стоит только заметить, что в данном сборнике, составленном ещё в СССР, революционная хроника перемешана с чисто уголовной. С тем же успехом можно составить полную криминальную хронику в промышленных центрах и назвать её «городское движение». Такое смешение произошло из-за непонимания сути революции. Разрешение на публикацию сборника так и не было получено в СССР, поскольку он показывал всю несуразность советских воззрений.

15 июня 1902 г. Воронежский губернатор писал министру Плеве, что «с февраля месяца текущего года почти во всех уездах Воронежской губернии начала обнаруживаться высылка по почте на имя крестьян прокламаций». Листовки распространяли различными способами: выбрасывали из вагонов поездов, бросали на просёлочные дороги, в полях, в снопах хлеба [В.А. Степынин «Крестьянство черноземного центра в революции 1905-1907 годов» Воронеж: ВГУ, 1991, с.15].

Циркуляр Департамента Полиции используя такие данные информировал всех губернаторов: «распространение среди сельского населения империи революционных изданий осуществляется в большинстве случаев следующим образом: в том или другом районе появляются неизвестные молодые люди, которые, проезжая в железнодорожных поездах и в экипажах, и верхом по просёлочным дорогам, а равно из вагонов и экипажей, или проходя пешком по селам и деревням, разбрасывают имеющиеся у них книжки и брошюры революционного содержания или раздают таковые встречным крестьянам». Также подбрасывают к крестьянские телеги на ярмарках и базарах [Ф.Д. Рыженко «Декабрь 1905» М.: Молодая гвардия, 1980, с.76].

До февраля 1902 г. в Воронежской губернии ничего похожего не происходило. В августе 1903 г. сельский староста сдал в волостное правление новый пакет с социал-демократическим воззванием, присланный почтой [В.А. Степынин «Хроника революционных событий в деревне Воронежской губернии (1861-1917)» Издательство Воронежского университета, 1977, с.37, 43].

Реагируя на такие действия, первая монархическая организация в Воронеже сформировалась в 1903 г. и выпустили листовку с кличем бороться с социалистами. Уже тогда возникла острая нужда в активном противодействии. До 1905 г. в Воронежской губернии не было серьёзных крестьянских волнений. Они начались с более эффективных мер, чем бесконтактное раскидывание бумаг объекту надувательства – с поездок вооружённых агитаторов из партии эсеров. По десятилетиями опробованной схеме крестьянам говорили о скрытой золотой грамоте Царя, дарующей передачу дворянских земель [В.Ю. Рылов «Правое движение в Воронежской губернии 1903-1917» Воронеж: ВГУ, 2002, с.4, 23].

П.А. Столыпин, как передал его собеседник, ставил «во главе погромщиков в Саратовской губернии» «сельских учителей», проникнутых сознанием «анархических или революционных бредней» вместо «патриотического долга» [Партия «Союз 17 октября» М.: РОССПЭН, 2000, Т.2, с.408-409].

В советских воспоминаниях о крестьянских волнениях в Саратовской губернии приводился такой рассказ: «из города к нам часто приезжали ораторы, привозили нелегальные брошюры и листовки. В лесу, оврагах по ночам проводили митинги. Под влиянием городских агитаторов мы стали открыто выражать свой протест против существующих порядков» [А.П. Бородин «Пётр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус» М.: Алгоритм, 2013, с.389].

Саратовский губернатор поэтому «призывал крестьян не верить агитаторам» [П.С. Кабытов «П.А. Столыпин» М.: РОССПЭН, 2007, с.129].

В телеграмме Д.Ф. Трепову 24 октября 1905 г.  Пётр Столыпин сообщал о вызове им «войск, с прибытием которых надеюсь переловить и агитаторов» в нескольких уездах, где начались погромы имений. Его же телеграмма от 25 октября: «большинство учеников училища, разбежавшись по уездам, стали во главе банд» в Аткарском уезде [Д.В. Табачник, В.Н. Воронин «Пётр Столыпин. Крёстный путь реформатора» М.: Молодая гвардия, 2012, с.61-62].

В Архангельской губернии «начало массовому крестьянскому движению в ноябре 1905 г. положило совещание деревенских представителей в Шенкурске, которое должно было обсудить наказ депутату от губернии в Государственную Думу. Неожиданно [!] под влиянием речей депутатов от сельской интеллигенции [тех же учителей] совещание приняло радикальный оборот» [Л.Г. Новикова «Провинциальная “контрреволюция”. Белое движение и Гражданская война на русском Севере» М.: НЛО, 2012, с.35].

В статье Д.Н. Казакова «Уржумские революционеры и крестьянские бунты» подробно рассказывается об активной агитации интеллигенции в селе. «В 1904 г. около д. Шаваржаки Кичминской волости врач Торьяльской больницы А.В. Бодров провёл тайную маевку. Поддерживал революционеров и уржумский врач Львов». Учитель Данилов, как сообщал полицейский отчёт, участвовал в попытке крестьян обезоружить стражу. http://urzhum-uezd.ortox.ru/glavnejjshie_sobytija_v_istorii_urzhumskogo_uezda/view/id/1177576

Директор Департамента полиции А.А. Лопухин 8 декабря 1904 г. доложил Императору, что в ходе подавления восстания полтавских и харьковских крестьян только в трех небольших селениях «попутно отобрали 120 революционных брошюр, своим растрёпанным и запачканным видом красноречиво свидетельствовавших о количестве мужицких рук, через которые они прошли» [«Отечественная история», 2000, №6].

Во второй половине 1905 г. крестьянские выступления в Донбассе совпадали с распространением среди них листовок Луганской, Краматорской, Енакиевской, Гришинской организаций РСДРП [В.В. Модестов «Рабочие Донбасса в трёх русских революциях» М.: Мысль, 1974, с.51].

Тамбовский губернатор так сообщал о подавлении агарных беспорядков после Манифеста 17 октября: «После доброго боя Гавриил Николаевич [Луженовский] захватил главного агитатора – легендарного генерала в лентах со штабом и полевым бунтарским казначейством и ещё трёх важных агитаторов, вероятно, в чине не ниже полковника». Эти самозванцы поднимали восстания именем Царя [«Воинство Святого Георгия» СПб.: Царское Дело, 2006, с.280].

В статье, посвящённой убитому генералу В.В. Сахарову, говорится, как по просьбе самих крестьян в Пензенской губернии Манифест 17 октября был зачитан со значительным опозданием только представителем военных, подавляющих устроенные агитаторами восстания: «нам столько читают теперь всяких манифестов, что мы не знаем каким и верить», «откровенно говорили крестьяне». Выдаваемые крестьянами зачинщики были «молодые люди и чуть ли не подростки» [«Разведчик», 1905, 16 декабря, с.930].

В.Ф. фон-дер-Лауниц, тамбовский губернатор, сообщал про подвластные ему уезды, что разгромы усадеб и хуторов вызваны агитацией местных земских деятелей. 10 января 1906 г. председатель Совета Министров С.Ю. Витте в особом докладе указывал, что волнения не связаны исключительно с малоземельем, вызваны «склонностью к грабежу и насилию, а не [наличием] действительной нужды в земле». В другом документе за этот же день – в памятной записке от всего Совета Министров отмечалась как самая действенная мера организация добровольной или принудительной выдачи «зачинщиков и агитаторов». В другой памятной записке правительства, отмеченной 10-м числом февраля, выделялись «агитаторы из статистиков». «В пропаганде принимают участие не меньше, чем статистики, учителя низших школ, земские врачи, ветеринары и другие уездные служащие». Уличённых «в злонамеренной агитации» предписывалось увольнять со службы.

19 февраля 1906 г. С.Ю. Витте подал Императору Всеподданнейший доклад об образовании второго Особого совещания при МВД специально для разбора множества дел о преступной пропаганде в селе. Совет Министров постоянно принимал меры «для пресечения вредной деятельности агитаторов, направленной к повсеместному возбуждению аграрных беспорядков». «При многочисленных арестах», для сокращения времени рассмотрения дел о задержании и высылке агитаторов, решили создать новое совещание [«Совет министров Российской империи 1905-1906. Документы и материалы» Л.: Наука, 1990, с.40, 149, 161, 251, 264].

Деловая правительственная переписка лишний раз доказывает, что именно агитация со стороны интеллигенции породила аграрный террор по всей стране.

К примеру, Бакинская охранка установила, что нефтепромышленник и одновременно социал-демократ Ашурбеков в 1906 г. «разъезжал по Шушинскому уезду под видом сбора пожертвований для голодающих мусульман, а в действительности вёл преступную противоправительственную агитацию» [А.В. Островский «Кто стоял за спиной Сталина» М.: Центрполиграф, 2004, с.482].

Саратовский съезд монархистов в 1915 г. напоминал: «Поддержку смуты со стороны богачей мы уже видели у нас в 1905 г.» [«Союз русского народа» М.-Л.: Госиздат, 1929, с.335].

В правительственных документах отмечалось: «Следует признать, что влияние газет на крестьян сейчас очень значительно», они действуют «возбуждающе». 2 апреля 1905 г. воронежский губернатор доносил министру внутренних дел: «значительно количество» нелегальных изданий имеется у крестьян. Они «усердно читают» и воспринимают призывы не против Самодержавия, а только против помещичьего землевладения. В соответствии с этим и архангельский губернатор утверждал, что крестьянское брожение не имеет политического характера. Только политические ссыльные, т.е. интеллигенты, могли оказывать некоторое революционное влияние на крестьян. Эстляндский губернатор в рапорте от 1 апреля 1905 г. о крестьянском движении: «толчком к нему послужили разбрасываемые прокламации и сообщения эстонских газет» [«Материалы к истории русской контрреволюции» СПб.: Общественная польза, 1908, Т.1, с.XXIX, XXXIII-XXXVI].

В уезде Черниговской губернии по примеру еврейских погромов разгромили имущество будущего масона Терещенко: «при погроме Михайловского хутора были вывезены хлеб и сахар на 2000 подвод, был разгромлен сахарный завод». «Во время выступлений действовала «инициативная группа» крестьян [?], которая на подводах переезжала из села в село в трёх губерниях – Курской, Орловской и Черниговской, вела агитацию и давала сигналы к разгрому имений» [В.Г. Тюкавкин, Э.М. Щагин «Крестьянство России в период трёх революций» М.: Просвещение, 1987, с.77].

Советские историки явно обманывают, скрывая, из кого состояла такая группа.

Бывший курский вице-губернатор Павел Курлов пишет, что при разгроме одного из сахарных заводов Терещенко в Рыльском уезде, согласно докладу исправника, «во главе крестьян стояли бывшие в масках, не принадлежащие к крестьянской среде лица, которые во время разгрома завода занимались игрой на рояле» [П.Г. Курлов «Гибель Императорской России» М.: Современник, 1991, с.42].

В Орловской губернии сожгли Хинельский сахарный завод Терещенко. «Не было сомнений, что всё это движение было результатом пропаганды, что впоследствии при расследовании вполне подтвердилось» [К.Д. Кафафов «Воспоминания о внутренних делах Российской империи» // «Вопросы истории», 2005, №3, с.94].

Кураторы погромов по сёлам были. По материалам адмирала Дубасова, «в селе Мринах сильно агитировал господин, особо одетый, называвший себя «главным
контролером стачки (разгрома)»». Согласуется с ним конспект к отчёту генерала Пантелеева, другого подавителя мятежей: «аграрное движение вызвано пропагандой». «Евреи явились спайкой революционной организации, земство же сыграло роль организационной силы» [«Красный Архив», 1925, Т.11-12, с.184, 187].

В 1902-03 гг. в Курской губернии полиция обнаружила 20 листовок различных наименований. В 1904 г. в Орловской губернии полиция захватила 1404 листовки 37 названий. 3 марта 1905 г. курский вице-губернатор описал, как разгром в с. Сальном был подготовлен расклеенными листовками и распропагандированием крестьян, уезжавших на заработки в Одессу и воротившихся. Воронежский комитет РСДРП за июнь-июль 1905 г. опубликовал 5100 экземпляров 6-ти листовок [В.А. Степынин «Крестьянство черноземного центра в революции 1905-1907 годов» Издательство Воронежского университета, 1991, с.14-15, 30, 50].

Телеграмма временного харьковского генерал-губернатора Сенницкого председателю совета министров С.Ю. Витте в декабре 1905 г. сообщала про «большие аресты интеллигенции», на станции Люботино, где объявляли Люботинскую республику, арестовано 43 агитатора, «особенно неспокойно в Сумском, Лебединском, Ахтырском вследствие пропаганды». В телеграмме черниговского губернатора Родионова для С.Ю. Витте передавалось 1 января 1906 г.: подавление погрома имений завершили «аресты агитаторов и грабителей».

Из отчёта казанского губернатора М.В. Стрижевского: «с особенною силою революционное движение в отчётном году проявилось среди чувашского населения Чебоксарского уезда под влиянием преступной агитации бывшего студента Казанского ветеринарного института Тимофея Николаева». Этот студент 1-го курса, как пишет о нём 12 сентября 1906 г. уездный предводитель дворянства Бекетов: «постоянно разъезжавший по деревням в целях усиленной агитации в пользу активного выступления местного населения».

Революционные мероприятия во Флоте проводились так же. Ф.Н. Безак в 1908 г. в докладе комиссии Г. Думы по государственной обороне утверждал: «революционеры средств не желали, команды и суда забрасывались преступными прокламациями» [«Царизм в борьбе с революцией» М.: Соцэкгиз, 1936, с.100-101, 119, 176-177, 196].

Один из организаторов такой пропаганды пишет, что их действия «среди матросов Черноморского флота уже с 1903 года приняли массовый характер» [К. Фельдман «Потёмкинское восстание (14-25 июня 1905 г.). Воспоминания участника» Л.: Прибой, 1926, с.12].

И ведь люди, не изучающие историю революции, а пользующиеся продуктами своего воображения, как оказалось, считают чем-то невероятным такие разъезды студентов по деревням с целью разжигания погромов. Неожиданный для них вывод о первенствующем влиянии интеллигенции и приезжих студентов имеет самую богатую документальную основу.

Из встреченных возражений, помимо пристрастия к привычно-шаблонным представлениям из антимонархического арсенала, одинаково неуместна и ссылка на восстания на флоте, где, казалось бы, откуда взяться студентам. Нет же, на броненосце Потёмкин-Таврический «мятеж был подготовлен, по сообщению «Правительственного Вестника», студентами-евреями и ещё другими штатскими людьми». Студент-еврей Новороссийского университета Фельдман, вожак взбунтовавшихся матросов с броненосца «Георгий Победоносец»», был найден и арестован в Новогеоргиевске [А.Е. Алекторов «Инородцы в России. Современные вопросы» С.-Петербург, 1906, с.55].

Н.Ф. Касаткин-Ростовский на сессии Г. Совета утверждал, что «В Севастополе у простых матросов находили по нескольку тысяч рублей». Оппозиционный еврейский журналист Клячко уверяет, что это подлинное выражение из стенограммы [Л. Львов «Бюрократические силуэты» СПб.: Наша жизнь, 1908, с.39].

В своём донесении стремившийся к руководству революцией японский агент Акаси придавал роли Фельдмана большое значение, хотя местами мог и преувеличивать, когда передавал слова Азефа, что тот «отправляется в Одессу с 40 тысячами иен, дабы обсудить и найти способы приобрести оружие. В июне он вызвал там беспорядки, а затем бежал в Москву. Его ученики, кавказцы [?] Вакуленчук и Фельдман организовали мятеж на «Потёмкине»» [Инаба Чихару «Японский резидент против Российской империи. Полковник Акаси Мотодзиро и его миссия 1904-1905 гг.» М.: РОССПЭН, 2013, с.121-122].

Г.Н. Вакуленчук, будучи одним из устроителей мятежа, был застрелен офицером в самом его начале.

Один из матросов, Л.И. Летучев, вспоминал: восстание «застало меня врасплох», «я не знал что делать», «я не был против восстания и не был “за”, потому что не понимал и не разбирался в нём». Он честно отбывал долг по службы, слушался начальства, «честно нёс вахту». Даже встречая революционных ораторов, не мог разобраться в их речах. Такие матросы «нуждались в помощи и разъяснении».

Сами по себе они никогда не учинили бы никаких восстаний. Нашлись студенты разъяснители – К.И. Фельдман и А.П. Березовский. Они после выступления перед рабочими в порту поднялись на борт «Потёмкина».

Оба были меньшевиками, и как бы в СССР ни хотелось снизить роль меньшевиков, невозможно было отрицать «положительную роль» и «заслуги» Фельдмана в создании бунта. Именно Фельдман призвал к бомбардировке Одессы и захвату города [Б.И. Гаврилов «В борьбе за свободу. Восстание на броненосце Потёмкин» М.: Мысль, 1987, с.47, 63, 67, 81].

Ещё один современник записал по горячим следам: «Села и деревни засыпались призывами к грабежу, разбоям и убийствам» [П. Полежаев «За шесть лет (1906-1912)» С.-Петербург, 1912, с.4].

Архиепископ Никон в 1913 г. указывал на типовые методы действий революционеров: «самый образ действий вождей этого движения близко напоминал фабричных забастовщиков и устроителей митингов. Толпа «имяславцев» во время бесед постоянно выполняла роль какой-то шумящей марионетки в руках ловкого главаря».

Совпадала и «широко поставленная пропаганда гектографированными и рукописными записочками, искусное распространение ложных слухов о царской телеграмме, «писанной золотыми буквами», запугивание, вплоть до угроз застрелить, утопить властей, сокрытие распоряжений власти» [«Забытые страницы русского имяславия» М.: Паломникъ, 2001, с.162].

Со своей стороны, за либеральный лагерь сознался 13 ноября 1905 г. А.А. Свечин: «Название партии мешает. Демократы – это в народном толковании – хулиганы и грабители» [«Протоколы Центрального Комитета конституционно-демократической партии. 1905-1911» М.: Прогресс-Академия, 1994, с.36].

Монархисты нисколько не преувеличивали, когда писали: «так как народ упорно звал их не демократами, а «домокрадами» и даже «конокрадами», то союз переменил этикетку» [А. Селянинов «Тайная сила масонства» М.: Русский вестник, 1999, с.308].

В июле 1906 г. Василий Розанов написал специальную статью про бунты: «Вернёмся к крестьянскому движению. У храбрецов, возбуждающих или, точнее, подбивающих к нему, только одна ссылка, одна заманка: «в народ не будут стрелять»; «народ – братья»». Доказывая моральное право солдат на подавление бунтов всех родов, писатель замечает: не братья солдатам те, кто «жгут русское добро, русское богатство, русский хлеб», – не помещичье только, а национальное достояние. «Такие чёрные вороны суть уже не дети русской земли, а антихристы русской земли, как убийца родного отца есть уже вовсе не сынок, а Каин и хуже Каина» [В.В. Розанов «Русская государственность и общество» М.: Республика, 2003, с.111-112].

3 января 1906 г. румынский посланник в России информировал своё правительство, что русские против революции: «даже в деревнях мужики жгут, говоря, что они к этому принуждены, иначе их самих сожгут», подстрекателями же выступают евреи-интернационалисты и другие социалисты. Советские архивисты уверяют, что те же сведения содержатся в донесениях болгарского и португальского дипломатов [«Красный Архив», 1926, Т.16, с.222].

Вот что пишет историк про наиболее крупные очаги крестьянского движения. В лесах князя Барятинского в Курской губернии почти каждый день проходили митинги «с зажигательными речами, раздачей листовок, брошюр и даже оружия. Главными ораторами здесь выступали народные учителя и два студента». Связь между интеллигентской агитацией и крестьянскими выступлениями для осведомлённых историков несомненна: «Драматично развивались события на Волге – одном из крупнейших центров социал-демократической и эсеровской пропаганды и агитации в деревне». Самарские эсеры распространяли среди крестьян прокламации и попытались поднять восстание, направляя в село Кинель-Черкассы своего руководителя. В Юрьевском уезде Владимирской губернии с весны 1906 г. шла усиленная агитация РСДРП с организацией партийных ячеек – она также выразилась в крестьянских беспорядках [С.В. Тютюкин «Июльский политический кризис 1906 г. в России» М.: Наука, 1991, с.20, 188-190].

Активист еврейской революционной партии Поалей Цион, занимавшийся распространением оружия, по всему предшествующему личному и общему опыту пишет, как именно возможно устраивать какие-то революционные акции с привлечением населения: «Всякий человек, который прошёл несколько дальше азбуки организационного дела, знает, что посылать в массу одни воззвания, как бы горячи и убедительны они ни были, это дело совершенно праздное. Воззвания только тогда действительны, когда вслед за ними в массу высылается достаточное количество агентов, которые научили бы практически, как и что делать» [«Одесский погром и самооборона» Париж, 1906, с.50].

Народные движения в России никогда не были антимонархическими. То же самое наблюдают в истории Англии, в которой революционные движения не являлись народными, а народные – революционными. Массовые протестные движения в Британии были направлены против иностранцев, католиков и врагов короны [М. Саркисянц «Английские корни немецкого фашизма» СПб.: Академический проект, 2003, с.83, 95-96].

Как показала дискуссия вокруг вышедшей в 1904 г. с предисловием П. Аксельрода анонимной брошюры «Рабочие и интеллигенты в наших организациях», все существующие тогда революционные партии, признавали существование «архи-интеллигентских особенностей» – «взгляда на рабочих, как на сторонний элемент, долженствующий вечно быть пасомым революционной интеллигенцией». Меньшевики, оппонируя В.И. Ленину, требовали отрешиться от  такого взгляда, тем самым доказывая, что он продолжает царить. Меньшевики тогда едва только поставили задачу «превратить нашу партию из преимущественно интеллигентской в преимущественно пролетарскую». Т.е. РСДРП только звалась рабочей партией, а в действительности она была РСДИП, «партией революционной интеллигенции». Согласно с этим, Петербургский комитет партии эсеров после 9 января 1905 г. объявлял: «рабочая масса» «имеет в своих рядах очень мало сознательных социал-демократов, социал-революционеров».

Касательно же того, как обстояло с подыманием на восстание крестьян народниками-эсерами, в «Освобождении» за 1905 г. П.Б. Струве приводил отрывок «из частного письма одного из почтеннейших либеральных земских деятелей России: «В селах ведётся усиленная пропаганда идеи, что только от прежнего режима (т.е. самодержавия) крестьяне получат и землю и всякие блага, а «паны», добивающиеся новых порядков (т.е. конституции), желают только своей выгоды и намерены снова закрепостить народ. «Друзья народа», ведущие эту пропаганду в нашей местности, указывают на меня, как на опасного крепостника»» [«Наши противники. Меньшевики, социалисты-революционеры и либералы в 1905-1906 г.» Изд-во ком. ун-та им. Я.М. Свердлова, 1928, Т.2, с.15, 16, 22, 122, 253].

Речь шла о той же стародавней народнической тактике обмана и самозванства, повсюду приводившей к т.н. «аграрной революции».

Эсеровский идеолог так писал о руководстве революционным движением в деревне молодёжью из городов: «При наличности в данных уездных группах прямо выдающихся по уму и характеру крестьян, губернский комитет состоит сплошь из одной интеллигенции, причём очень юной и часто меняющейся вследствие провалов» [«Памяти Леонида Эммануиловича Шишко», Издание ПСР, 1910, с.71].

Бесчисленные примеры доказывают безусловную правоту авторов сборника «Вехи» (1909): «весь идейный багаж, всё духовное оборудование вместе с передовыми борцами, застрельщиками, агитаторами, пропагандистами, дан революции интеллигенцией» (С.Н. Булгаков). В ответ появились попытки вывести из-под удара интеллигенцию объявлением революции народной. Далёкий от механики революции, известной подпольщикам, невежественный к.-д. Н.А. Гредескул приводит, как курьёзный, пример, когда один малороссийский сельский сход отправил в город просьбу «пришлите нам студента, або якого-нибудь жидка. Конечно, «студент» или «жидок» охотно был командирован, «ораторствовал» перед крестьянским собранием, наверное, пользовался большим успехом»  [«Анти-Вехи» М.: Астрель, 2007, с.48]

Этот пример следует понимать, как доказательство безынициативности сельских сходок без направляющей руки студента-жидка, и его исключительности в том смысле, что обычно такие агитаторы приезжали сами, а не вызывались из села. По-видимому, крестьяне так поступили именно в силу знания о том, как обычно происходят революционные выступления.

В начале 1900-х социал-демократическую литературу распространяли в сёлах 33-х губерний – насколько это стало известно властям [«Рабочий класс в период первой российской революции 1905-1907 гг.» М.: Наука, 1981, с.68].

В среду крестьян бросили вал прокламаций. Все партии за 1905-1907 гг. выпустили свыше 2,5 тысяч листовок тиражом в 3 млн. экз. Аграрные выступления происходили и при прямом влиянии приезжих. «Пропагандисты цинично использовали» обращение к христианской морали. Как вспоминал крестьянин Нижегородской губернии, с зимы 1904 г. из крестьян составляли кружки, давали им прокламации о чрезмерной дороговизне содержания монархических учреждений, после чего «идеологически обработанные», крестьяне «революционизировались».

В 1906 г. во Владимирской губернии истребление садов, как признавали крестьяне, они производили «вследствие пропаганды», прекратив сразу после убийства зачинщика. Нижегородский корреспондент в 1906 г. описывает работу социал-демократов в крестьянской среде: «посылаются газеты всех направлений, учреждается маленький комитет из 5-10-15, а в одном месте даже из 40 крестьян, руководящий работой. На время в таком кружке появляется агитатор и ведёт кружковую работу».

Так, в деревне Аксаково Верейского уезда Московской губернии такую пропаганду вели студент-медик, санитар и сотрудница земской управы. Ярославский комитет РСДРП в январе 1907 г. выпустил специальную листовку, обращённую к учителям: «расскажи, как стонет деревня», «буди гнев» [С.А. Козлов «Аграрная модернизация Центрально-Нечерноземной России в конце XIX – начале XX в.» М.: ИРИ РАН, 2012, 149-164].

Решительно все данные по всей русской топографии демонстрируют, что именно интеллигенция служила организатором революционных выступлений. Существующие научные работы делают невозможным отрицание массовой пропаганды студентов в деревне и её решающее значение.

Естественно, что все охранительные силы Империи уже в 1903 г. были брошены на предупреждение повторения интеллигентских провокаций. «В 1903 году был археологический съезд в Харькове. Я с проф. А.Н. Красновым выехали вдвоём в Белгородский уезд Курской губ. с целью этнографических наблюдений. Едва мы выехали за 10 вёрст от Белгорода и я купил в деревне сарафан, как избу, в которой мы сидели, окружили крестьяне, вошли деревенские власти с бляхами и объявили нас арестованными. Не помог ни мой открытый лист, подписанный министром [заместителем] вн. дел П.Н. Дурново, ни слова убеждения.

– Нам приказано хоть самого царя тащить к уряднику… – был красноречивый ответ.

К счастью, урядник оказался дома; он принял нас со спокойным достоинством и, посмотрев мои документы, отпустил нас с миром, несмотря даже на то, что у А.Н. Краснова не было с собой даже паспорта» [Н. Могилянский «На рубеже столетий» // «Голос минувшего на чужой стороне» Париж, 1926, №4, с.115].

Происшествие с братом Петра Краснова показывает, как часты были случаи интеллигентского самозванства, и как бдительны стали крестьяне, сознавшие опасность обмана со стороны ряженых генералов, августейших братьев и фальшивых грамот. Н.М. Могилянский, узрев в этом аресте один «строгий полицейский надзор» за деревней, как видно, не понял фразы о том, почему надо арестовывать хоть «царя», и всей закономерности происшествия.

Правительство неспроста приняло меры и устроило строгую пропускную систему в местах бунтов, дабы обнаружить агитаторов и не допустить их проникновения. «На станции железной дороги стоят жандармы и солдаты и возвращают пассажиров обратно. Иногда обыскивают и арестовывают». Во французских газетах печатали даже образцы использованных золотых грамот. Что интересно, эмигрантские социал-демократы считали такой обман ниже своего достоинства и не одобряли его. Как им писали очевидцы, «теперь уже в нескольких бунтовавших местах крестьяне говорят, что “разорвут студентов, если они явятся”» [«Жизнь» (Лондон»), 1902, май, №2, с.378-380].

Еврейский погром в Кишинёве в то самое время, в 1903 г., в разгар революционного самозванства, отличается точно такой подробностью: «в народе появилась легенда о разрешённом царём трёхдневном еврейском погроме» [С.Д. Урусов «Записки» М.: НЛО, 2009, с.407].

Эта легенда сильно напоминает сельские революционные грамоты.

Интеллигенции, заимствовавшей политические премудрости не из собственной творческой мыслительной работы, более всего претила “темнота” народа – под такой терминологической фальшивкой скрывались его религиозность и монархизм – идеалы, которые позволяли переносить куда более тяжёлую обстановку, чем тогдашнее накапливающееся с приростом населения малоземелье. Эти-то идеалы создали Российскую Империю. Только на них и могли существовать Россия и Русские.

Немецкий философ Освальд Шпенглер, противопоставляя русскому народу западнические верхи, был прав относительно интеллигенции, но ошибался, отождествляя монархический строй с чуждым России Петровским внедрением. Нужно различать искажения Русского Царства заимствованным абсолютизмом от дальнейшего реставрированного Самодержавия, соответствовавшего христианскому и народному идеалу и потому вовсе не чуждого национальному духу, а единого с ним. В 1923 г. Освальд Шпенглер смог верно оценить только действия врагов Царского строя: «крестьяне ненавидели «интеллигенцию» и её агитаторов, как и то, что они агитировали, а тем временем эта агитация вела к господству небольшой рой хитрых и низменных людей» [О. Шпенглер «Политические произведения» М.: Канон +, 2009, с.15].

Оставшийся в СССР писатель Михаил Пришвин 1 февраля 1934 г. вёл похожие рассуждения: «эсеры пользовались мужиком как материалом для своих политических идей, и их этика была в конце концов эгоистически групповая, но вовсе не народная, как они её представляли» [М.М. Пришвин «Дневники 1932-1935» СПб.: Росток, 2009, с.343].

Информационная война против Самодержавия неизбежно приводила к постепенному разрушению дарующих жизнь идеалов и закономерной потере самой жизни. Недостаток умственной выработки привёл к постановке невыполнимых целей. Возведение здания социализма велось на опорах насилия и обмана, начиная со слома Империи. Неосуществимость обманных посулов приводило к росту принудительных мер, которые в свою очередь должны были маскироваться обманом. Опыт 1902 г. громко возвестил о неизбежности кровавого тупика революции 1917 г., возникшей вследствие ещё более масштабной, сногсшибательной лжи и самого беспардонного самозванства активистов революционных партий и проповедников антимонархический идей.

 

Май 2012 г. — Апрель 2015 г.

Опубликовано в качестве приложения в книге: С.В. Зверев «Генерал Краснов. Информационная война» Красноярск: Тренд, 2015, с.363-383.