Краснов и Власов. 1942-1945.

С.В. Зверев

Краснов и Власов. 1942-1945

Национализм в СССР. Часть 4.

 

«Понять также Краснова способен лишь возведший

своё чувство, свой комплекс эмоций, на ступень

высочайшей напряжённости. Какая красочная жизнь

прожита этим маленьким, прихрамывающим стариком!

Честь, доблесть, подвиг, жертвенность для него не

отвлечённые понятия, а действия, поведение,

фиксация идеи в факте. Его любовь к России?

Ведь она вся излита им в действии. Это не отвлечённый,

сухой, книжный и бездушный патриотизм, не пропись,

но активное, материальное проявление

религиозного восприятия идеи»

(Борис Ширяев «Неугасимая лампада». 1950)

 

В 2015 г. издательство «Политическая энциклопедия» выпустило сборники документов в трёх книгах «Генерал Власов: история предательства». Дать полноценный отзыв их содержимому следует специалистам, занимающимся непосредственно историей антисоветской борьбы 1940-х. Мне следует обратить внимание на Власовское движение как на часть продолжительной истории русского национализма и отметить места из новых сборников о Власове, касающиеся Краснова. Фактор Краснова в значительной степени даст оценить работу публикаторов и качество предложенных ими источников.

Том 1-й «Нацистский проект «Action Wlassow»» с первых страниц показывает довольно упрощённый подход людей, работавших с публикуемыми документами. Историографический обзор очень узок и мало даёт для понимания настоящих проблем постижения истории советско-нацистской войны. Авторы предисловия жалуются на «благожелательное отношение» «западных правительств» эпохи холодной войны к коллаборационистам и на однотипность воспоминаний «пособников нацистов». Такая постановка проблемы была бы актуальна, если бы критики могли предложить нечто лучшее. Однако получается так, что негодные версии пособников нам предлагают заменить взглядами нацистов и большевиков: их документальным наследием.

Публикаторы не считают нужным ставить и разрешать самую важную проблему: насколько большевизм сопоставим с нацизмом. От решения этого вопроса зависит оценка «пособничества» большевизму и нацизму, выразившегося для Власова в переходе от одной тоталитарной системы к другой. Публикаторы, озабоченные предоставлением некоторым из бывших таких пособников рабочих мест западными правительствами, ставят себя в довольно абсурдное положение с сугубо антинацистских позиций: с чего вдруг взгляды временных «пособников» должны обязательно отвергаться как самооправдательные, а позиция настоящих нацистских преступников, самых крупных нацистских политиков, должна считаться определяющей при оценке Власовского движения. В этом стремятся убедить публикаторы, избрав нацистский заголовок «Action Wlassow» и представив нам взгляды верхов НСДАП на антисоветское движение русских националистов в 1940-е.

Как видели русских националистов в НСДАП и ВКП (б) надо знать непременно, и выяснение нацистской и советской политики в отношении русских должно проводиться максимально тщательно, но было бы величайшим абсурдом становиться на официальные нацистские или советские позиции некритически. К последнему активно побуждает раскручиваемый в РФ опасный культ победы 1945 г.

Западные правительства не только пригревали всяких пособников. Когда при Сталине заключённых были миллионы и сотни тысяч гибли на великих стройках, «весь мир в это время, захлёбываясь от восторга, восхвалял прогрессивный советский режим. Не то чтобы не хватало информации, а просто не желали знать, не хотели верить. Хочется людям иметь красивую мечту о счастье где-нибудь на Земле» [В.К. Буковский «И возвращается ветер…» М.: Захаров, 2007, с.32].

Продолжающиеся захлёбываться тем же преклонением не менее опасны чем неонацисты, реально и потенциально. Можно подумать, будто сейчас всеохватной угрозы со стороны сталинистов или просто оголтелых победофилов нет. Но с теми же аргументами нацизм с культами его внушительных побед следует назвать воображаемой угрозой, а это едва ли справедливо.

Проблема двойных стандартов публикаторов является лишь частью самой существенной проблемы их некомпетентности. Одно трудно отделить от другого в следующем случае: «в СССР якобы [!] было столько недовольных и враждебно настроенных к коммунистическому правительству людей», «нацисты могли легко воспользоваться этим, однако упустили уникальный шанс», – не соглашаются публикаторы «Истории предательства» с названным, самым актуальным пониманием проблемы возникновения Власовского движения, основанном на длительном изучении его истории и всесторонне доказанном.

Безразлично, назвать такие декларативные отрицания архивистами несимпатичных концепций – ограниченностью, пристрастностью или невежеством. Культ победы 1945 г. есть трудноразличимое соединение трёх обозначенных свойств, в каждом отдельном случае, взболтанное в разной пропорции.

Проблему массового “пособничества” можно решить одним способом: не отрицанием недовольства, а попыткой исчислить недовольных, формы выражения и масштабы протеста.

В предыдущем двухтомнике от той же команды (ответственный составитель Т.В. Царевская-Дякина) «Украинские националистические организации в годы Второй мировой войны» (2012), представлено более чем достаточно доказательств, сколь много в СССР имелось недовольных – подбор немецких, польских, советских документов в этом отношении очень полезен. Движение украинских националистов, хотя оно и было направлено одновременно против русских, отождествляемых с советскими оккупантами, столь же нелепо видеть строго антирусским, как французское или польское сопротивление борцов за их национальную независимость описывать как сугубо антинемецкое, а не антинацистское движение. Аналогии работают отлично.

Украинские националисты сражались со всеми. Если ОУН Мельника склонна была сотрудничать с немцами, то ОУН Бандеры с самого начала войны выступила за независимую Украину против Германии и СССР. Немцы «арестовали и расстреляли тысячи членов ОУН обеих фракций». Бандеровцы в немецкую оккупацию более всего противостояли им в борьбе за независимую Украину. Только при смене на советскую оккупацию преобладающей стала борьба с советскими войсками. Взаимные противостояния сопровождались значительной украино-польской резнёй, в которой равно виновны обе стороны [А. Гогун «Между Гитлером и Сталиным. Украинские повстанцы» СПб.: Нева, 2004, с.73, 143].

По поводу численности. 7 января 1974 г. Андропов на заседании политбюро ЦК назвал «Архипелаг» Солженицына не художественным произведением, а «политическим документом. Это опасно. У нас в стране находятся десятки тысяч власовцев, оуновцев и других враждебных элементов» [«Источник», 1993, №3, с.88].

29 января 1974 г. в московских «Известиях» появилась заказная статья одного генерал-лейтенанта и чл.-корр. АН СССР: «Как А. Солженицын воспевает измену власовцев» [С. Фрёлих «Генерал Власов» Тенэфли, 1990, с.7].

Впечатляет боязнь русских и украинских националистов – через три десятилетия после “великой” победы 1945 г. Предшествующий Андропову глава КГБ Владимир Семичастный пытался списать на Власовцев расстрел демонстрации 1962 г. в Новочеркасске, бывшей столице атамана Краснова, где якобы сосредоточились высвобожденные из лагерей «бывшие коллаборационисты». Семичастный требовал возобновления регистрации и слежки за такими «членами националистических организаций, бывшими нацистами» [Моше Левин «Советский век» М.: Европа, 2008, с.316].

Историки, не идущие на компромиссы с культом 1945 г., указывают на ошибочность представлений об отсутствии борьбы со сталинизмом после чистки партийной оппозиции. «Достаточно вспомнить о продолжительной вооружённой борьбе украинских и прибалтийских националистов в 1940-е на периферии СССР» [В.П. Козлов «Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти» М.: Олма-пресс, 2006, с.23].

Бывший заместитель директора ГАРФ не отважился-таки назвать самого приметного слона – русских националистов, чья вооружённая борьба связана с именем генерала Власова.

Тут надо обязательно отметить, что коммунистическая оппозиция в СССР не вела вооружённой борьбы, как это делали белогвардейцы, крестьянские повстанцы и власовцы.

Троцкисты, подобно сталинистам, прикрывали словесными перепалками своё действительное тождество с конкурентом. Самые компетентные биографы доказали, что в действительности Троцкий до 1926 г. не был по-настоящему в партийной оппозиции, с 1923 г. он шёл на какие угодно уступки, лишь бы сохранить партийное единство и договориться со Сталиным. Он рассчитывал на соглашение и после 1926 г., поскольку «серый центрист Сталин тихо крал мысли и предложения Троцкого, преподнося их партийной массе как собственные». Это происходило постоянно и давало надежды на сотрудничество. «Как и в случае с пятилеткой, Сталин просто украл идеи Троцкого» [Ю. Фельштинский, Г. Чернявский «Лев Троцкий» М.: Центрполиграф, 2013, Кн.3, с.209, 389].

Поэтому Троцкого нельзя назвать в полном смысле противником Сталина, скорее – вдохновителем и соавтором. Его сторонники довольно быстро сдавались и переходили на сторону победителя. В этом смысле закономерно, что высылку из СССР заслужил националист Солженицын, а не троцкист Шаламов. Именно русский национализм всегда оставался главным врагом большевизма во всех его обличьях.

Александра Солженицына, посмевшего с симпатией писать о Власовском движении, довольно рано вычислили как русского националиста.

Труднее было увидеть в нём монархиста, т.к. Солженицын от первых романов до «Двухсот лет вместе» не выдвигал монархические идеи на первый план. Но они неизбежно вытекали из логики полноты блистательно смелого националистического отрицания революции: «всё величие Франции кончается восемнадцатым веком! А что было после бунта? Пяток заблудившихся великих людей? Полное вырождение нации! Чехарда правительств на потеху всему миру! Бессмыслие! безволие! ничтожество!! прах!!!» («В круге первом»).

9 декабря 1966 г. А.К. Гладков писал в дневнике, что в Солженицыне видят националиста, несколько иного толка, чем В.А. Солоухин. Но тоже «руссиста». «С номенклатурой их объединяет только инстинктивный антисемитизм, но может быть они от него откажутся: он всё же морально сильно скомпрометирован». Партийное руководство Солоухина пока не боится [«Новый мир», 2014, №11, с.146].

В августе 1966 г. писатель Л. Леонов считал, что Владимир Солоухин «перебарщивает» с золотым изображением Николая II на перстне, а Илья Глазунов ведёт «почти что провокационные разговоры». Атеисту Владимиру Чивилихину, считавшему позорное письмо Белинского к Гоголю «в значительной степени» справедливым, были ближе Шолохов и Леонов. От антисемитизма им было трудно отказаться, поскольку, по совместному обсуждению с Шолоховым количества евреев в московской писательской организации в апреле 1969 г., их выходило «процентов 65», и «много» жён-евреек у русских писателей. В октябре 1969 г. за проявления национализма Солоухина не выпустили даже в Болгарию [В.А. Чивилихин «Дневники, письма. Воспоминания современников» М.: Алгоритм, 2008, с.242, 260, 267, 269].

Ст. Лем писал в ноябре 1969 г. о посещении Москвы: «такая ориентация»: ревизионизм (хрущёвского толка) противостоит неосталинизму, а против старых сталинистов – «черносотенный национализм, почти монархисты!» [Г. Прашкевич, В. Борисов «Станислав Лем» М.: Молодая гвардия, 2015, с.207].

Монархисты В.А. Солоухин и И.С. Глазунов были сторонниками Краснова и Власова в силу того же национализма и ориентировки на русскую мысль, традиции которой сохранялись в Зарубежье. Национал-большевик Станислав Куняев вспоминал про Владимира Солоухина и его единомышленников вне СССР: «а сколько было споров о власовской трагедии и о Власове! Именно эта тёмная страница истории до сих пор разделяет наше и эмигрантское понимание Великой Отечественной войны». С.Ю. Куняев выбрал советское понимание. Эпизод о Власове включён в более поздний вариант очерка «История спорит с поэзией», заряженный против «мифов» «исторической миссии русской эмиграции» явно с прицелом на одноимённую книгу М.В. Назарова, на которую успел одобрительно сослаться Солоухин в «Чаше».

А.И. Солженицын в своей книжной серии «Исследования новейшей русской истории» издал в 1996 г. в Москве «Жертвы Ялты» Н.Д. Толстого о выдаче Краснова и в 1990 г. в Париже «Историю Власовской армии» Й. Хоффманна. Последняя очень не по нраву составителям «Истории предательства» (2015), но опять – не потому что она устарела после исследований нового поколения историков. Нет, вся критика сводится к неподчинению немецкого историка культу советской победы, как ему не поддавались и самые стойкие из эмигрантов.

Хоффманн не вник в мотивы мероприятий генерала Краснова, поскольку не восстанавливал последовательность его действий, воспроизведя лишь взгляды сторонников Власова на конфликт с Красновым. Не следует считать верным, что «при всём взаимном уважении Власов и Краснов представляли собой по мировоззрению и психологии крайние противоположности». Разница между ними несомненна, но важнее наличие у обоих основных общих идей.  Хоффманн точно изображает Власова русским националистом, «безраздельно» преданным идее «единой, неделимой, святой Руси» (1990).

Если грозный председатель КГБ опасался поседелых власовцев в 1974 г., сколько же страху напустили на большевизм русские националисты в 1940-х. Определение власовцев как националистов, по всей видимости, будет точнее, нежели как просто антисталинистов. Отрицание большевизма требовало положительной программы. Её давала платформа национальной культуры.

Похожий процесс пережили эмигранты первой волны: не получится оставаться с прежним преобладанием идеи революции над Россией, когда на её месте возник СССР. Дмитрий Мережковский при обсуждении эмиграции говорил: «увы, мы даже оказываемся большими националистами, нежели сами ожидали». Для иностранцев «я оказываюсь нестерпимым националистом, нестерпимо русским» [Ю. Терапиано «Литературная жизнь русского Парижа» Париж – Нью-Йорк, 1987, с.78].

Представитель младшего поколения первой волны эмиграции вспоминал: «воины белой армии принесли с собой на чужбину завет борьбы со злом большевизма. Я верил, это был тот же идеал, который вложило мне в душу полученное мною русское воспитание» [В. Варшавский «Ожидание» Париж: YMCA-PRESS, 1972, с.43].

Его отца, юриста С.И. Варшавского, несмотря на его связи с чешским антинацистским подпольем, арестовал СМЕРШ в оккупированной большевиками Праге, в 1945 г. он погиб в руках советских “освободителей”.

Строители СССР ещё до желанного разрушения Российской Империи доказывали, и тиражировали вновь после 1945 г.: «никакого “национального духа” не существует» [«Как марксисты понимают национальный вопрос» (1904) // И.В. Сталин «Сочинения» М.: ОГИЗ, ГИПЛ, 1946, Т.1, с.53].

Никакой Единой-Неделимой России тоже нет: по Сталину она «давно разделилась» на буржуазию и пролетариат.

Восстановления Империи в виде СССР никто не проводил. Вопреки революционной пропаганде насчёт национального гнёта в Царской России, «домодерная империя, скреплённая принципом «династической верности», не только не исключает, но, напротив, предполагает локальные идентичности – она умножает различия, а не стирает их» [А.А. Тесля «Последний из «отцов»: биография Ивана Аксакова» СПб.: Владимир Даль, 2015, с.365].

Стиранием отличий нельзя назвать и проводившуюся с 1850-х политику распространения административно-правового единства Империи: совершенно неверно правовую унификацию называли русификацией. «Специфика окраинных территорий (культурная, языковая, религиозная» до 1917 г. по-прежнему оставалась весьма «ярко выражена» [А.Ю. Бахтурина «Окраины российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны» М.: РОССПЭН, 2004, с.335-337].

В противоположность принципам устройства Российской Империи, оккупационное распространение господства ВКП (б) в 1939-1941 г. имеет полную аналогию с оккупациями НСДАП, которые вызвали начало Второй мировой войны, когда 3 сентября Англия и Франция первыми объявили войну Германии, став по отношению к ней агрессорами.

В ночь на 17 октября 1941 г. американский эсминец первым атаковал немецкую подводную лодку глубинными бомбами – США начали военные действия против Германии ещё до объявления им войны Хитлером и до атаки на Пёрл-Харбор [У. Ширер «Взлёт и падение третьего рейха» М.: Воениздат, 1991, Т.2, с.273].

Как нацистов ни в чём не оправдает ни этот день, ни 3 сентября 1939 г., и никакие ссылки на патриотизм и защиту Отечества не помогут оправдаться зарвавшимся захватчикам, так и после десятилетий внутреннего террора, нападений на Польшу, Финляндию, Румынию, агрессия 22 июня 1941 г. ничего не может изменить в заслуженном негативном отношении к СССР в 1941-1945 годы со стороны русских националистов.

Как нацистское, так и советское владычества несли угрозу порабощения и принудительного искажения национальных культур. Большевики и нацисты сходились в зачистке не только чужих, но и местных национальных культур, для замены их своими утопическими и мифологическими конструкциями нового, никогда не бывалого социалистического строя.

«Маркс судил о славянских народах не иначе, чем Трейчке или Лагард», которых чаще всего называют идейными предшественниками нацистов ввиду их шовинизма и милитаризма. Местами выступив в качестве идейного предшественника Ивана Солоневича, Томаш Масарик писал о подготовке философами-пантеистами грядущего нацизма. «Немецкие университеты стали духовными казармами этого философского абсолютизма, завершённого идеей» «обожествлённого Гегелем» «прусского государства» [Т.Г. Масарик «Мировая революция» Прага, 1927, Т.2, с.163, 165].

Имеются современные исследования на этот счёт: не нацисты осквернили священные залы науки, а «именно коррумпированная и сама по себе уже испоганенная наука придала нацизму “академический” и “научный” характер» [Р. Грундманн, Н. Штер «Власть научного знания» СПб.: Алетейя, 2015, с.96].

Ложные, но имевшие временный успех, претензии на научность и борьба с вероисповедными началами объединяют марксизм и расизм.

Постоянный соавтор Маркса Ф. Энгельс писал в 1848 г.: «ненависть к русским была и продолжает ещё быть у немцев первой революционной страстью». Он призывал к уничтожению славянства: «борьба на уничтожение и беспощадный терроризм – не в интересах Германии, а в интересах революции!». В 1930-е Сталин декларативно отмежевался от таких суждений Энгельса, а на деле проводил тот самый террор для закрепления революционной победы над русской культурой. Точно так и демонстративный конфликт с Троцким, как показывают сравнения, не мешал Сталину сознательно следовать террористическим методам Троцкого.

Противопоставлять их нет смысла, зато взаимоисключаемость монархизма и тоталитаризма хорошо прослеживается: в Италии компромиссы с церковью, монархией и аристократией не дали Муссолини полноты власти. «Больше всего раздражал Гитлера итальянский королевский дом», роялистский настрой армии, подчинённое положение дуче. Фюрер считал, что Муссолини следовало бы выждать с переворотом, пока коммунисты ни уничтожили бы монархический строй [Э. Серенсен «Мечта о совершенном обществе. Феномен тоталитарной идеологии» М.: Прогресс-Традиция, 2014, с.69-70, 116].

По той же причине общности борьбы с монархическими и религиозными принципами большевики симпатизировали фашизму. М. Литвинов на заседании Политбюро осенью 1931 г. называл Муссолини одним из надёжнейших партнёров СССР, а в декабре 1931 г. А. Луначарский в качестве делегата СССР расхваливал фашистский режим [С. Дюллен «Сталин и его дипломаты. Советский Союз и Европа. 1930-1939» М.: РОССПЭН, 2009, с.92].

С другой стороны, Видкун Квислинг, будущий символ не только норвежского, но и всего европейского сотрудничества с нацизмом, в 1920-е считал революцию 1917 г. положительным явлением, увеличивающим западное влияние на Россию. Он ненавидел монархический порядок и защищал установленный Лениным режим, считая, что он будет замечательным [Александра Юрьева «Из Харькова в Европу с мужем-предателем. Воспоминания с комментариями» М.: Аграф, 2012, с.157-158].

Хитлер заодно с большевиками ненавидел и испанских монархистов. В 1950 г. Альберт Шпеер, который называл себя наиболее близким человеком при Хитлере из оставшихся в живых, вспоминал, что фюрер оправдывал действия красных в Испании: они «вымещали вековую ненависть к католической церкви, которая притесняла испанский народ», «однажды мы найдём им применение. Когда покончим с Франко» [А. Шпеер «Шпандау: тайный дневник» М.: Захаров, 2014, с.195].

В ноябре 1936 г. А. Розенберг в дневнике одобрил сжигание красными священников в Испании.

Геббельс в дневнике за 1 ноября 1940 г. называл Ф. Франко не надёжным, сравнительно с Петэном. «В отношении Испании и самого Франко у фюрера оценка отнюдь не хороша». 22 августа 1939 г. на секретном совещании генералитета Хитлер изрёк: «мы должны считаться с тем, что в Испании пока ещё нет фашистской партии такой же внутренне сплочённой, как наша». Из числа других формальных союзников особенно грубые высказывания со стороны Геббельса раздавались по адресу Короля Румынии. Компрометация НСДАП полётом Гесса 15 мая 1941 г., по наблюдениям Геббельса, вызвала «радость у реакции» – военных и монархистов [«Откровения и признания». Нацистская верхушка о войне «третьего рейха» против СССР. Смоленск: Русич, 2000, с.99, 242, 249, 272].

Когда итальянский король свергнул-таки Б. Муссолини, Хитлер арестовал дочь короля и распорядился уволить со службы всех немецких принцев. Принц Филип Гессенский, осуществлявший связь фюрера с Муссолини, женатый на дочери итальянского короля, тоже был арестован.

В заговоре, закончившимся неудачей 20 июля 1944 г., принимало участие множество немецких монархистов, в том числе инициатор покушения на А. Хитлера граф Штауффенберг. Как это часто бывает с монархистами, по своему умственному складу они оказались неспособными вести революционную работу, не имели должной подготовки для проведения успешного государственного переворота, который готовы были поддержать своим авторитетом несколько фельдмаршалов, включая самого популярного – Роммеля.

В явной и скрытой форме борьба с монархистами велась нацистами всё время. Завоеванию популярности НСДАП способствовало отсутствие официальной программы, кроме расплывчатых 25 пунктов. «Моя борьба» не признавалась в качестве официального документа, и в 1938 г. Хитлер выражал сожаление, что написал её. Левое крыло НСДАП в 1920-е симпатизировало коммунистам, а Хитлера считало слишком буржуазным. На решение крупных промышленников поддержать Хитлера сильно повлияло его заявление в их кругу в сентябре 1932 г.: он назвал себя миротворцем на пути к монархии. Однако в 1933 г. монархический «Стальной шлем» «во многих местах стал прибежищем всех противников национал-социализма» [О.Ю. Кутарев «Германские элиты в эпоху становления нацизма» СПб.: Алетейя, 2013, с.73, 102, 104, 143].

Естественно, что немецкие националисты, если они не отказывались от сути своих идей в угоду моде и пропаганде, являлись идеологическими противниками нацистов даже при временном объединении сил против левых. Так, «Геббельсу был не по нутру тактический альянс Гитлера с националистами, который имел место, главным образом, между концом 1929 года и началом 1933 года» [Р.Э. Герцштейн «Война, которую выиграл Гитлер» Смоленск: Русич, 1996, с.64].

Когда НСДАП получила всю власть, потребность в таком альянсе для руководителей партии отпала. Немецкие монархисты и националисты были отброшены в оппозицию.

До немецкой оккупации именно националисты из «Аксьон Франсез» в «зародыше» задушили идеологически враждебный им фашизм во Франции [Ф. Арьес «Время истории» М.: ОГИ, 2011, с.58].

Традиционно роялисты отвергали атеистический расизм, зачастую выливавшийся в преклонение перед Германией. В дневнике Гонкуров за 6 сентября 1870 г. записано суждение Э. Ренана о превосходстве «немецкого труда и ума», «да, господа, немцы – это высшая раса!», «они гораздо выше нас» [П.-А. Тагиефф «Цвет и кровь. Французские теории расизма» М.: Ладомир, 2009, с.179].

Так что неверно распространённое пристрастное мнение, будто фашисты и национал-социалисты – наследники «романтически-националистической реакции против» французской революции 1789 г. [Ф.А. Степун «Бывшее и несбывшееся» СПб.: Алетейя, 2000, с.469].

Напротив, НСДАП вполне можно считать идейным наследником 1789 г., учитывая, насколько нацистско-шовинистической была идеология французского революционного пантеизма.

Как их французские предшественники и совсем как большевики, нацисты использовали террор как основное оружие принуждения избранных групп людей к счастью за счёт уничтожаемых господ, представителей иных рас, гражданств, классов, сословий.

Революционеры 1789 г. первыми обожествляли нацию, ставя её превыше всего и демагогически совершая от имени нации какие угодно казни. Такие узурпаторы не имели оснований ни говорить о делегировании гражданами власти, которой те не владели, ни присваивать себе эту власть.

Теория народного суверенитета привела к самому лживому деспотизму. М. Робеспьер позволял себе приговаривать людей к смерти лишь на основании того, как ему представляется желание народа. «Я не сомневаюсь в том, что народ хочет смерти короля, если под народом понимать большинство нации» [«Документы истории Великой французской революции» М.: МГУ, 1990, Т.1, с.161].

Точно так и поступал Хитлер, чей вождизм всегда представлялся им подлинным народовластием, и который также необоснованно присваивал себе право говорить от имени нации, но и, хуже того, речами вовлекать своих слушателей на дорогу террора.

Прямо-таки нацистским является и отношение якобинцев к роялистскому восстанию, базировавшемуся на культурном и этническом своеобразии департамента Вандея, стоявшего за восстановление законных властей и социальных институтов. Ренегат Виктор Гюго, некогда близкий к Шатобриану, передал нацизм якобинцев в сочувствующей революционерам и оправдывающей массовые убийства фразе: «убить Вандею – значило спасти Францию» [П.В. Клачков, С.А. Подъяпольский «Гуманитарные технологии и целостность государства» М.: ЛЕНАНД, 2014, с.239].

На иных принципах основывался монархический порядок, чей подлинный национализм заключается в развитии своей культуры, в её высшем, религиозном освещении и одухотворении, без приписывания народу не свойственных ему божественных качеств высшей ценности и верховной власти.

Как в Белом Движении преобладающая идейная платформа национализма позволяла объединить недостаточно правые силы с по-настоящему контрреволюционными, так и Власовское движение, потеряв преемственность с монархистами и с белой контрреволюцией, утверждало себя преимущественно на почве национализма, основе любого русского антибольшевизма.

Это имело сугубо положительное значение, ибо, того не до конца осознавая, власовцы в значительной мере продолжали держаться национализма Царской России – ибо никакого другого национализма, другой русской культуры, кроме монархической, не было. Конечно, обрыв традиции привёл к искажению национализма неестественными и нежизненными революционными вставками, а лидеры и рядовые участники Власовского движения, не приняв идеи монархистов и Белого Движения, много потеряли в сознательном плане, в знании прошлого, в понимании происхождения настоящего, основных тенденций исторического развития за продолжительное время.

Для устранения этого культурного разрыва Краснов с 1943 г. начал написать историю казачества и самой России с 1613 г. Краснов много собирал и изучал литературу о Царской России, в качестве лидера Белого Движения он знал, какой в действительности была контрреволюция 1918 г. Только СССР за последние годы Власовцы знали лучше.

В начале 1945 г., когда Краснов переехал из Берлина в Казачий Стан, он выступил перед юнкерами основанного его усилиями казачьего военного училища, о чём вспоминал Георгий Круговой, сын белогвардейца, окончивший советскую школу в мае 1941 г. и обрадованный нападением на СССР 22 июня. «В продолжение всей его речи мы сидели очарованные обаянием его личности. Он рассказывал нам о России, в которой он родился, вырос и возмужал, которую любил и которой служил. Это была Россия царей и императоров. Ей он сохранил верность и теперь возносил хвалу. Монархия, процветание и слава России в его сознании были нераздельны. Она же была символом единства и престижа России». «Расставание было исключительно сердечным, и после отъезда генерала юнкера не став, впрочем, монархистами, ласково величали его «дедушкой Красновым». Идиллия была нарушена очень скоро» из-за приверженности юнкеров генералу Власову и программе КОНР. «Во время второго посещения училища Красновым (я тогда уже пребывал в отпуску по болезни в татарско-ставропольской станице) между ним и юнкерами произошло словесное столкновение. Генерал уехал, заметно расстроенный». «Я не бросаю камень в генерала П.Н. Краснова и не присоединяюсь к его хулителям. Он слишком хорошо знал тот мир, который он обличал, и которого мы совсем не знали. Он отдавал себе отчёт в том, что он говорил» [«Война и судьбы. Вторая мировая, без ретуши» Невинномыск, 2003, Сборник №4, с.243-245].

Власовцы не имели достаточной интеллектуальной и психологической подготовки для принятия монархизма – идейно-политической вершины русского национализма. Однако Власовцы искали себе союзников и сближались с эмигрантами.

В докладе о задачах Русского Освободительного Движения В.Ф. Малышкин 12 апреля 1943 г. характеризовал Белое Движение как безыдейное и помещичье-реставраторское – в полном соответствии с тем, как оно внушалось в СССР. Однако в тот же день атаман общеказачьего объединения в Германии Е.И. Балабин писал (не Краснову), что Россию сейчас представляют не эмигранты, а Власовцы: «вчерашние большевики, а сегодня националисты». Как ни странно, после того доклада, свидетельствует Балабин, «М.» (Малышкин) говорил эмигрантам: «имейте в виду, что я стопроцентный белогвардеец» [«Генерал Власов: история предательства» М.: РОССПЭН, 2015, Т.1, с.203-208].

Это расхождение в записях может разъясняться стеснительными условиями нацистской цензуры, не позволявшей Краснову выражать монархические идеи в печати.

В письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом» в марте 1943 г. Власов звал Русских к «Национальной Революции», а манифест КОНР обещал установление национально-трудового строя через объединение «всех национальных сил» [Н.М. Коняев «Власов. Два лица генерала» М.: Вече, 2003, с.326, 331].

Русское и советское не совмещаемо. Как признаёт еврейский эмигрант, именно «русская культура и история постоянно и незримо разрушали фундамент СССР, воспитывая в молодёжи её несоветскую основу» [М.Р. Хейфец «Книга счастливого человека» М.: Новый хронограф, 2013, с.36].

Советский Большой террор, со своей антирусской стороны, не только вызывал страх и покорность, он вразумлял, давал всмотреться в бездонность лжи советской пропаганды, понять, что столь массовые убийства нельзя объяснить ошибками, перегибами или реальными врагами и заговорами. Власовское движение вызвано обстановкой, царившей в СССР в предвоенные годы.

На допросе захваченный красными Власов говорил, что враждебно относился к советской власти с 1937 г., а при попадании в немецкий плен «был убеждён в поражении Советского Союза» («Генерал Власов», Т.2, Кн.1, с.12, 15).

Похожие признания можно найти у каждого мемуариста, если из подозрения отбросить эмигрантские мемуары «пособников» и тем более пристрастные публикации времён СССР. «В подавляющем большинстве мемуары, изданные в СССР» от высокопоставленных лиц – «вынужденная полуправда» «или намеренная ложь». В СССР ни под каким видом нельзя было бы издать рассказ о том как летом 1933 г. в Воронежем наблюдался расстрел толпы голодных отрядом красноармейцев. В колонне, просившей хлеба, «было несколько тысяч женщин и малолетних детей». Нельзя было рассказать и о массовых симпатиях к немцам, что в 1941 г. евреи по памяти оккупации 1918 г. звали их: «культурнейшая нация» [В.Г. Бейлинсон «Советское время в людях» М.: Новый хронограф, 2009, с.4, 33, 99].

Для понимания происхождения движения имени генерала Власова годятся любые записи, сделанные в СССР, особенно в 1941 г. или позднее, сделанные для исторической фиксации, а не с какой-либо пропагандистской целью.

Пик геноцида русских, украинцев, казахов приходился на 1930-1933 годы. 1937 г. был апофеозом террора не по числу жертв, а по пытке страхом и по растлению ненавистью. 1 мая 1937 г. «у меня медленно и незаметно для самой выковывалась психология рабочего человека – и вместе с понятием и принятием труда пришло понятий и принятие ненависти. Это тоже хорошо. Чем меньше любви к человеку, тем легче ему жить» [С.К. Островская «Дневник» М.: НЛО, 2013, с.181].

А.Я. Аросев 9 февраля 1937 г. писал в дневнике: «я уже отвык от того, чтобы кто-нибудь о другом сказал хорошее или просто неплохое. Когда один говорит о ком-нибудь, кажется, он его кусает и жуёт растерзанное тело. Даже движения рта при таких разговорах отвратительны, они грызущие. Все друг с другом борятся. Всеобщее нищенство материальное привело к нищенству моральному и к жестокой необходимости вытолкнуть соседа из жизни».

Коммунизм довёл людей до такого состояния, что они стали симпатизировать наиболее антисоветским, по их представлениям, идеям и силам. То есть, фашизму. Даже пламенный революционер и еврей Аросев 1 декабря 1935 г. думает: «социализм – это мышление и радость прошлого. На сегодняшний день новым является фашизм. Он ломится во все поры» [О.А. Аросева «Прожившая дважды. Возвращение из небытия» М.: Астрель, 2012, с.206, 313].

«Многие поляки, прошедшие через заключение в лагерях, фашизировались под их влиянием», – вспоминал Юлий Марголин о лагерях советских, где он сам оказался после оккупации Польши («Путешествие в страну зе-ка»). В январе 1938 г. Лев Гумилёв представлял мрачным будущее евреев в СССР: «через каких-нибудь восемь лет, когда в России будет фашизм, детей от евреев нигде принимать не будут» [С.С. Беляков «Гумилёв, сын Гумилёва» М.: АСТ, 2013, с.575].

Подпольная листовка, распространяемая в дни работы всесоюзного съезда писателей в 1934 г. и обращённая к зарубежным писателям, гласила: «Вы в страхе от германского фашизма – для нас Гитлер не страшен, он не отменил тайное голосование. Гитлер уважает плебисцит» [«Власть и художественная интеллигенция» М.: МФД, 1999, с.228].

В 1936 г., встречая новую конституцию, А. Аржиловский написал на её утверждение 7 декабря в СССР: «разве при ином порядке не поют и не дышат? Я думаю, в Варшаве или Берлине ещё веселей» [«История в эго-документах. Исследования и источники» Екатеринбург, 2014, с.130].

На фоне настоящих документальных свидетельств об отношении к большевикам и немцам граждан СССР совершенно теряет силу беспомощное дублирование нацистской пропаганды сторонниками советского культа войны. Они пишут, что Власовцами стали «в основном те, кого Советская власть лишила определенных привилегий, материальных богатств, лишила возможности занимать какие-то особые, сулящие блага должности». Такие суждения основываются отнюдь не на анализе биографических данных значительного числа деятелей Власовского движения. Ничего подобного, для возжиганий перед советским культом используют продукты нацистской пропаганды тех лет: «Германия дала крестьянину то, что не смогли дать ему раньше царизм, а потом большевизм» [«Материалы международной научной конференции, посвящённой 60-летию битвы за Кавказ» Владикавказ: Иристон, 2003, с.105].

Такие дезинформирующие, наполненные неумелой пропагандой конференции по-прежнему проводятся в немалом количестве по всей РФ. Без обстоятельного разбора деятельности сторонников Власова справедливая оценка всей нацистско-советской войны невозможна. Представления о войне так и останутся в отображении материалов пропаганды той или иной стороны.

Проживание вне СССР и Германии, во враждебных обеим странам государствах, давало больше возможностей для сравнений социалистических диктатур и симпатий к независимым от них силам. В январе 1940 г. Великая Княгиня Ксения Александровна писала: «нельзя не радоваться успехам финнов и не желать полного разгрома красных!» [«Письма 1918-1940 г. к княгине А.А. Оболенской» М.: Изд. Имени Сабашниковых, 2013, с.413].

Согласно записанным в 1979 г. воспоминаниям, положение находящихся в достаточно зрелом возрасте жителей СССР в 1941 г. расценивалось ими самими следующим образом: «не будешь работать, неминуемо умрёшь с голоду или будешь отправлен в лагеря, где уже насильно заставят работать в ещё более тяжёлых условиях». «Никто не возмущался открыто своим положением, иначе – смерть». «Но в душе большинства было явное недовольство». «Оккупация всех присоединённых к СССР территорий сопровождалась массовым террором». «Почти все восхищались успехами гитлеровских войск, считали их союзниками. Восхищаться было чем» [П.В. Золотов «Записки миномётчика. Боевой путь советского офицера. 1942-1945» М.: Центрполиграф, 2007, с.9, 22-23].

А вот относительно недавняя запись, мало чем отличающаяся от сохранившихся материалов дневников других свидетелей из Москвы. «Прозрение, что в стране творится неладное, нашло на меня в 37-м, когда стали хватать всех подряд». Наряду с начальным молодёжным патриотическим порывом начала войны, уже в октябре 1941 г. «всё кипело вокруг, все бежали. Направление было одно — на Восток!», партийных вождей проклинали и выбрасывали их портреты. «На улицах появились разбойные морды, которые начали грабить магазины. Подожгли фабрики». «Ребятам в райкоме прямо говорили: рвите комсомольские билеты, бегите из города. А мои однокурсники, наоборот, просто бросались на фронт!» [Вера Прохорова «Четыре друга на фоне столетия» М.: Астрель, 2012].

Пропагандистский культ советской победы использует только часть достоверных свидетельств о молодёжном патриотическом энтузиазме, игнорируя не менее массовое пораженчество.

Ещё в период коллективизации сводки ОГПУ отмечали влияние политического насилия на возникновение «демобилизационных настроений» [Н.С. Тархова «Красная армия и сталинская коллективизация. 1928-1933 гг.» М.: РОССПЭН, 2010, с.129].

Самое неопровержимое доказательство массовости антибольшевистских настроений – миллионы дезертиров в 1941 г. Прямо перед оккупацией: «деревня наполнилась парнями – в каждую хату возвращаются “из плена” или “вырвались из окружения”» [Е.К. Герцык «Лики и образы» М.: Молодая гвардия, 2007, с.616].

Постановление советского Государственного Комитета Обороны об аресте командующего Западным фронтом Д.Г. Павлова об этом сообщало: «отдельные [?] командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникёрство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая долг перед Родиной, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо [!] баранов, в панике бегущих от обнаглевшего противника» [И.Ю. Воронкова «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…». Минск и минчане в первые дни Великой отечественной войны» Минск: Беларуская навука, 2011, с.54].

Поскольку речь идёт о массовом бегстве, слова об отдельных командирах явно не верны. Д.Г. Павлов, разумеется, никак не мог быть виновником нежелания советских солдат воевать с немцами, однако его расстреляли, выдумав его участие в заговоре и тем прикрыв реальные причины грандиозных поражений красных.

Большевики расправлялись в тылу со многими недовольными. Гидролог Ф.Ф. Бадер был расстрелян в декабре 1941 г. в Ленинграде за ведение фашистской агитации. Можно догадываться, что скрывалось в действительности за такой формулировкой обвинения [В.П. Семёнов-Тян-Шанский «То, что прошло» М.: Новый хронограф, 2009, Т.2, с.459]

Немало записей сына Марины Цветаевой, сходных решительно со всеми сбережёнными дневниками за 1941 г., я уже приводит в разных статьях. Последняя порция: «все [!] говорят о поражении и переворотах», «народ говорит о плохом состоянии армии; приходит бесчисленное количество людей с фронта, говорящих о невооружённости армии, бегстве». 6 ноября 1941 г. «Многие едут в Азию из-за английского влияния», «некоторые питают смутную надежду на английскую оккупацию». 10 ноября 1941 г. «Когда и жил в Париже, я был откровенно коммунистом». А теперь увидел: «как и до революции, народ глупый, грязный, малокультурный» [Г.С. Эфрон «Дневники» М.: Вагриус, 2007, Т.2, с.60, 95, 109].

Народа до революции Георгий Эфрон по молодости, разумеется, не видел, но это не столь существенно. Примерно о том же писал позднее Владимир Буковский: пролетарская культура это поножовщина, матерщина, гармошка и семечки. С крестьянской культурой всё будет сложнее – она есть, покуда в наличии религиозность и сословность.

Василий Белов был одним из тех писателей-националистов, кто способен взвесить нацизм и большевизм, воздать заслуженное обоим. «С чего начиналось уничтожение вековой крестьянской культуры? Конечно, с попытки окончательного уничтожения религиозного православного сознания». «Храм для крестьянской общины (деревни, села, прихода) был средоточием жизни», поэтому их старались закрывать и осквернять, дабы культурная подмена удалась. «Методы Розенберга по сути не противоречили недавним действиям Кагановича на Украине и Юге России» [В.И. Белов «Когда воскреснет Россия?» М.: Алгоритм, 2013, с.9, 12].

Не делая таких сравнений, критики Краснова и Власова не вполне точно представляют и передают действительную роль этих генералов в немецкой оккупационной политике, воображая их простыми пособниками. Это наиболее частое определение у А.Н. Артизова и С.В. Кудряшова, авторов предисловия к документам «Генерала Власова» (2015): «без помощи пособников типа власовцев, легионеров, казаков со свастикой, украинских и прочих националистов нацистам никогда бы не удалось убить так много людей».

Аналогично, большевизм никогда не уничтожил бы сотни тысяч людей и даже миллионы, без помощи «пособников» в лице советского народа. Это довольно элементарное заключение. Если господа архивисты не отделяют от нацистов ни немцев, не принадлежащих НСДАП, ни русских пособников, тем более не состоящих в нацистской партии, то и в СССР не удастся отделить «дедов», которые «воевали», от дедов, которые истребляли собственный народ. Продолжая рассуждать по той же логике, получится, что для предотвращения советских массовых убийств, следовало отказаться служить СССР. Как «Власов и его сподвижники продлевали жизнь нацистскому режиму», так и прислужники большевизма продлевали существование СССР. И продлили – до 1991 г.

Тем самым, не сознавая того, архивисты выдали Власову лицензию за измену: он не хотел продлевать жизнь СССР и продолжать позволять убивать всё больше и больше.

Ещё один историк и мемуарист, сравнивая режимы, считает возможным поверить, что многие жители Германии не знали про Освенцим. «Но если советский человек утверждает, что не знал о терроре 30-х годов – не верьте ему! Знали все, и вина за террор, за миллионы погибших людей лежит на нас всех» [С.В. Житомирская «Просто жизнь» М.: РОССПЭН, 2008, с.110].

Власов, признав за собой вину за советский террор, попытался снять её с себя.

Единомышленник Власова, Вильфрид Штрик-Штрикфельдт (1897-1977) настаивал в воспоминаниях: «уж если мы, немцы, не знали о гитлеровских целях войны, то как могли знать их русские?» («Против Сталина и Гитлера»).

Разумеется, были и осведомлённые немцы, многое знавшие.

Граф Штауффенберг с оружием выступил против режима Хитлера и национал-социалистической теории, поскольку не счёл его политику переустройства Европы плодотворной. Он имел доступ к закрытой информации и основывался на ежедневных докладах подчинённых штабов. Штауффенберга не устраивало отсутствие политических целей для порабощённых народов: «следовательно, эта война является бессмысленным преступлением» (август 1942 г.), «фюрер должен умереть» (октябрь 1943 г.) [«Военно-исторический журнал», 1993, №3-4].

Наступательная война могла стать осмысленной и оправданной, если бы имела направленность против большевизма, а не против русских. Так считали немецкие противники нацизма, идейно близкие к Власову. Немецкий национализм тут сходился с национализмом русским.

Довод просоветских архивистов, что мы «сейчас живём и дышим свободно благодаря победе Красной армии, а не трудам власовцев» основан на довольно сомнительном, если не сказать неверном, определении свободы. Больше оснований говорить о свободе «сейчас» как о заслуге запоздалой победы антикоммунистов. Не будь ни Белого Движения, ни Власовского, ни диссидентского и националистического, откуда бы взялась в тоталитарном СССР свобода? Прежде должна пасть коммунистическая партия, и националисты в каждом поколении пытались её свалить.

Субъективные определения свободы и её происхождения «сейчас» не имеют никакого отношения к достоверной характеристике действий Власова и его сподвижников в 1942-м или 1945-м. Эта оценка зависит исключительно от действительного положения в Германии, в СССР и в зоне оккупации на каждый конкретный период. Для полной точности требуется учёт динамического изменения этого положения в соответствии с каждым из действий «пособников». Ничего подобного критики Краснова и Власова предложить не могут, им по силам только воздавать воображаемые заслуги за свободу дыхания в 2015-м.

Актуальнее связывать с явлением массового сотрудничества с оккупантами в СССР наличие таких представлений в декабре 1945 г., когда война закончилась и появились разоблачительные материалы Нюрнбергского процесса. В случае победы Германии, например, окажись у них атомная бомба, «все эти зверства утонули бы в славе нового дела единого управления всем мировым хозяйством» [М.М. Пришвин «Дневники 1944-1945» М.: Новый Хронограф, 2013, с.717].

То есть, советская пропаганда успехов не достигала, и даже 1945 г. не изменил позитивных представлений жителей СССР о вероятной немецкой победе. Они настолько свыклись с домашними, местными зверствами во славу грядущего коммунизма, что и нацистские преступления оправдывали тем же самым.

Советская слава коммунистического строительства оказалась недолговечной, но Пришвину не отказать в проницательности: для многих советские зверства и правда сокрылись под 1960-ми, 70-ми и 80-ми. Спекуляции на зверствах одной из враждующих сторон лучше заменять их полноценным сравнением, и ориентироваться на совокупность подлинных воззрений жителей СССР и Германии.

Исследователи видят в романах Краснова «искреннее пожелание блага России» и замечают трагику судьбы «Краснова, не дождавшегося исхода царя из Тибета и вернувшегося в Россию с коричневым фюрером из Германии. Но символичен и актуален, как нам кажется, один фрагмент из утопии Краснова, где он живописует пышные храмы, в которых молятся вместе, не мешая друг другу, старые чекисты» «и бывшие их враги, ветераны-казаки. Никто никого не клянёт, не клеймит – успокоившаяся под Богом страна… И хотя сам Краснов не следовал предложенным им же мотивам прощения, отметим эту неожиданно пронзительную ноту, так нужную нам сегодня, так редко звучавшую в хоре гневных, требующих голосов» [Н.Н. Попов, Д.В. Бугров «Бремя упущенных возможностей» Екатеринбург: Наука, 1997, с.125-126].

Ошибка насчёт того, что Краснов не следовал своим же призывам, объясняется неверным представлением, будто Краснов пришёл в СССР с фюрером. Нет, фюрер явился в СССР, не отпрашиваясь у Краснова, а Краснов попал в СССР не с фюрером, а с чекистами. Белый генерал не изменял идее «За чертополохом», он погиб, не имея сил её воплотить.

Можно заметить, что независимо от несомненно положительного промонархического влияния генерала Краснова, казачество сохраняло максимальный антисоветский настрой. В силу пережитого расказачивания, равного еврейскому холокосту, переполнение чувством ненависти было закономерно. Его замечали современники.

Охрана концлагеря в Славуте состояла из кубанских казаков. Свидетель вспоминает, что немцы с вышек в пленных не стреляли, а казаки открывали огонь. «Много наших пленных красноармейцев убили именно казаки», «казаки выслуживались перед немцами: вот, дескать какие мы надёжные охранники! Как исправно службу несём!» [С.Е. Михеенков «В донесениях не сообщалось… Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945» М.: Центрполиграф, 2011, с.76].

Такое рвение с одной стороны, опровергает победофилов, уверяющих, что весь народ как один рвался к победе над Германией. С другой, конечно, такого выслуживания Краснов никогда не одобрял и всецело предотвращал своими обращениями: вымещение ненависти к большевикам на пленных ничем не оправдываемо.

Л.Н. Польский вспоминал: «настоящие казаки охотно шли в станицах в полицейские отряды». Д.П. Кандауров: «помимо множества немецких солдат было очень много в городах и русских военных». В Витебске форма казаков обращала на себя всеобщее внимание. «Это были самые большие скандалисты» [«Под немцами. Воспоминания» СПб.: Скрипториум, 2011, с.424, 433].

Активность антисоветского украинского сопротивления также имела агрессивные формы, опять-таки, спровоцированные несравненно более многочисленными советскими истребительными преступлениями. Кличка конвойных «вертухаи» возникла из-за особенностей словесных выражения известных своей жестокостью украинцев-сверхсрочников. «такого рода службисты весьма ценились (и ценятся) в армии и, конечно, в НКВД. В 1941-1945 годах многие из них завербовались в различные немецкие зондеркоманды» [И.В. Торгов «Пережитое» М.: Новый Хронограф, 2014, с.92].

20 февраля 1943 г. далеко не казачий, а сугубо интеллигентский женский дневник приметил, что «слухи о формировании армии генерала Власова подтверждаются. Только не поздно ли? Страшно, что она будет чем-нибудь вроде армии ген. Краснова. Представляю этих «освободителей». Сама я казачка и казаков знаю хорошо. Они так же, как и прочие «бывшие», ничему не научились. Будет только лишняя резня, и народ тогда уже окончательно никому верить не будет. Они скомпрометируют всякую освободительную идею. Называют в числе «освободителей» Шкуро. Как странно слышать эти имена теперь. Русский народ привык соединять с этими именами всё, что только было плохого в монархии и Белом движении». Для неё предпочтительнее эсеры и меньшевики, довольна НТСНП [«Свершилось. Пришли немцы!». Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой Отечественной войны. М.: РОССПЭН, 2012, с.155].

Автор не вполне аутентичной сохранившейся копии дневника ошиблась, ибо Краснов и Шкуро никакую резню в 1940-е не устроили. 20 лет жизни в СССР не могли пройти бесследно: после пропаганды за социализм довольно левый национализм НТС такой интеллигенцией легче воспринимался. По этой причине и Власов в феврале 1943 г. говорил, что возвращение к «изжившей себя монархии» «принесло бы нам опять рабство». Власов не жил при Монархии, как и та советская молодёжь, что рвалась защищать СССР.

Напротив, среди казачества современные историки отмечают значительную популярность имени Краснова в СССР. Чиновники министерства Розенберга «использовали для агитации такую популярную в тех местах фигуру, как атаман Пётр Краснов и изображали себя освободителями казаков от большевистского ига. Эта пропаганда летом 1942 года подействовала» [«Сталинградская битва: свидетельства участников и очевидцев» М.: НЛО, 2015, с.213].

Отношение к личности Краснова не должно вводить в заблуждение. Без всякого влияния имени атамана «население в Украине и России встречало немецкие войска как освободителей от жестокой диктатуры», а затем испытывало разочарование, воспринимая немецкую оккупационную политику как упущенный шанс «на освобождение русского народа» [Юрий Штридлер «Мгновения. Из Сталинской Советской России в «Великогерманский рейх» Гитлера. Воспоминания о детстве и юности (1926-1945)» М.: АИРО-XXI, 2012, с.301-303].

Есть свидетельства за 18 ноября 1941 г.: «вчера видел первую казацкую сотню, идущую походным порядком из Екатеринослава в Павлоград». И ещё чуть ранее, 24 октября: «жители уже настроены против [большевиков]. Здесь ходит слух, что немцы посадят на престол княгиню Ольгу (?). Характерно, г.г. русские [эмигрантские] политдеятели. Царь и монархия ещё живы в сердце народа русского» [Р.В. Завадский «Своя чужая война. Дневник русского офицера вермахта 1941-1942 гг.» М.: Посев, 2014, с.118, 125].

В записке начальнику штаба партизанского движения Пономаренко не ранее 26 августа 1943 г. говорилось: «в начале войны по разумению или неразумению внушительный контингент русских попадал на немецкую удочку» [«Генерал Власов: история предательства» М.: РОССПЭН, 2015, Т.1, с.461].

Командующий тыловым районом группы армий «Центр» информировал о перемене настроения белорусского населения: «очень негативное влияние оказали будто бы имевшие место бесчеловечные избиения советских военнопленных» [К. Штрайт «Они нам не товарищи…»: Вермахт и советские военнопленные в 1941-1945 гг. М.: Русская панорама, 2009, с.177].

Ввиду чрезмерного обилия географии таких свидетельств приводить их все нет возможности. И нет спасения в их игнорировании. Неисчерпаемость источников о пораженчестве на почве антибольшевизма позволяет видеть именно в нём основную причину возникновения Власовского движения, если брать русские, а не нацистские немецкие побудительные мотивы.

После такого минимального введения, заранее расправившись с подложными аксиомами культа советской победы, можно перейти к изображениям генерала Краснова в немецких и советских документах 1940-х. Но по-прежнему мешают предельно некомпетентные предуведомления публикаторов.

В предисловии к Т.1 «Генерала Власова» персона Краснова отмечена следующим образом: «чтобы заставить вождей казачьего движения присоединиться к комитету [освобождения народов России – КОНР], нацисты решились на чрезвычайный шаг – уволили верного союзника», начальника Главного Управления Казачьих Войск (ГУКВ) генерала Краснова, «не желавшего подчиняться Власову» (с.19).

Публикаторы торопятся оправдать выбранное название «Нацистский проект «Action Wlassow»». Вышло хуже некуда, поскольку любой интересующийся жизнью генерала Краснова в 1940-е без работы в четырнадцати отечественных и зарубежных архивах хорошо знает, что немцы никогда не увольняли его. Авторы предисловия в подтверждение своих слов об увольнении дали ссылку на шесть опубликованных в их книге документов – на те, где задето имя Краснова наряду с Власовым.

Знакомство с размещёнными документами опять доказало неизменную некомпетентность критиков Краснова и Власова. Ни один из документов не подтверждает увольнения Краснова. Публикаторы либо совершили намеренный подлог, или даже не пытались понять содержимое документов, тупо сославшись на все, где имя Краснова встречается.

Публикаторы ухитрились не только уволить Краснова раньше срока, но и принять его на службу ранее положенного. Письмо Е.И. Балабина от 10 апреля 1943 г. опубликовано под такой шапкой: «начальнику Главного управления казачьих войск генералу П.Н. Краснову». Публикаторов не беспокоит, что ГУКВ тогда ещё не существовало, а Краснов жил как частное лицо. ГУКВ возникнет 31 марта 1944 г. Не установив элементарную датировку начала и окончания сотрудничества с немцами, понять его характер, смысл публикуемых документов, проблематично. Похоже, понимание и не входит в задачу составителей сотен таких документов.

В биографической справке о Краснове приведены ошибочные данные о командовании им 3-м конным корпусом с августа по октябрь 1917 г. В действительности – по март 1918 г. Неверно приводится воинское звание генерал-лейтенанта. Краснов произведён в генерал-майоры Императором Николаем II и в генералы от кавалерии Донским Войсковым Кругом. Не верна и датировка начальствования в ГУКВ с сентября 1943 г. (Т.2, Кн.2, с.637).

Как видно, и она противоречит шапке к письму Балабина, но на самом деле, хотя в сентябре 1943 г. и началось действительное сотрудничество Краснова с немецкими властями, предшественник ГУКВ назывался иначе.

Одержимые психологической потребностью заклеймить врагов СССР, критики Краснова и Власова никогда не ставят себе задачу разобраться в рассматриваемой исторической реальности и потому то и дело ошибаются.

Один из самых низкопробных кропателей ряда набитых информационным мусором книг по эпохе советской ВОВ, пишет, ссылаясь на Сергея Фрёлиха, будто Краснов вместо со Шкуро в качестве гостей присутствовали 14 ноября 1944 г. в Праге при объявлении манифеста КОНР, что, опять-таки, не верно [О.С. Смыслов «Власов как «монумент предательству»» М.: Вече, 2015, с.289].

В сборнике «Генерал Власов» есть выдержки из письма Балабина о Власове: «миссия генерала Власова всех очень волнует, и отношение к этому разное. Обижены отношением властей к эмиграции. Верят человеку, сделавшему 20-летним угождением Грузину блестящую карьеру, и не верят эмиграции, которая в подавляющем большинстве работает на немцев» (здесь публикаторы поставили пустяшное примечание: «часть» эмиграции сотрудничать с немцами не стала, что вполне соответствует наблюдению Балабина).

У Краснова Евгений Балабин 10 апреля поинтересовался: «очень прошу, Ваше Высокопревосходительство, сообщите мне о генерале Власове и Ваше мнение на его акцию. Меня все спрашивают, а что об этом пишет генерал Краснов?» (Т.1, с.195).

Мнения Краснова никто не знает так раз потому, что никаких должностей русский генерал не занимает и мало что публикует. Поэтому его позицию могут узнать, только познакомившись с отправленными в письмах мнениями.

22 мая 1943 г. А.Е. Ульянов, арестованный красными, рассказал, что Власовские курсанты школы пропагандистов в Дабендорфе ездили беседовать с генералом Красновым в Берлине – брали интервью. Ульянов попал в плен к немцам в июле 1942 г. (Т.1, с.294).

В то время как Краснов не состоял на немецкой службе, не посещал оккупированные территории, о нём расползались легенды одна невероятнее другой.

13 марта 1943 г. советский еврей Владимир Гельфанд ночевал на станции Двойной, где видел много казаков. И записал в очень содержательном дневнике, показывающем реальный, самый неприглядный облик Красной Армии, что здесь «проезжал также генерал Краснов. Немцы думали с его помощью организовать здесь былое казацкое кулачество – не вышло» [В.Н. Гельфанд «Дневник 1941-1946» М.: РОССПЭН, 2015, с.140].

Это говорит о хождении среди казаков легенды о приезде Краснова, но не о фактическом приезде.

2 февраля 1943 г. А. Розенберг, чьё министерство занималось оккупированными землями, был уверен, что царские эмигранты на Востоке, если бы их туда пустили, «немедленно стали снова проповедовать идеи неделимой России». Поэтому руководители НСДАП и не звали генерала Краснова на Дон. 13 августа 1943 г. Розенберг был уверен, что лица, возглавлявшие русскую эмиграцию, «конечно, все монархисты», и сотрудничество Власова с ними компрометирует его перед Красной армией

Опять видно насколько нацисты нетерпимы к монархизму – опасной для них альтернативе антибольшевизма. Несмотря на то что Краснов с осени 1943 г. находился в подчинении именно Розенбергу, это не являлось следствием каких-либо предварительных отношений между ними. Помимо документов, оставшихся от Краснова, об этом свидетельствует и дневник Розенберга, в котором Краснов не назван ни разу.

28 марта 1941 г.: «я все эти годы поддерживал Скоропадского и его людей, некоторых предводителей казаков и проч.; пусть от эмигрантов не стоит ждать чудес, однако знания территории и языка могут понадобиться всегда». Можно быть уверенным, что под лидером казаков не подразумевается атаман Краснов, поскольку его бы указали в единственном числе и поимённо, он по величине как минимум равен гетману Скоропадскому, а не названные не обладали громкими именами и потому объединены. Этот вывод подтверждается следующей записью 11 апреля 1941 г.: «туркестанцы и лидеры казаков теперь перебрались в Анкару и Константинополь. Хорошо, что на протяжении нескольких лет я поддерживал людей Скоропадского». Речь явно идёт о тех же лидерах, и они не имеют отношения к Краснову [А. Розенберг «Политический дневник» М.: Русская книга, 2015, с.286, 299, 373, 389].

Стоит отметить, что по данным погранвойск НКВД за июль 1940 г., Организация Украинских Националистов будто бы по заданию немецкой разведки налаживала контакт с Бискупским, чему Судоплатов не поверил. Как считали в НКГБ 31 мая 1941 г., Скоропадский помимо средств от правительства Германии, получал деньги из Канады и США, где ему покровительствовал Форд [«Украинские националистические организации в годы Второй мировой войны» М.: РОССПЭН, 2012, Т.1, с.134, 167, 293].

По данным чекистов от 6 октября 1927 г., белоэмигрант М.А. Таубе по поручению Г. Детердинга «пытался склонить гетмана Скоропадского на переговоры с англичанами» [Игорь Макаров «Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну?» М.: Алгоритм, 2014, с.324].

Эти сведения согласуются с содержанием писем П.Н. Краснова Е.И. Балабину за 1940 г., в которых генерал обвиняет казачьих сепаратистов, сторонников П.Х. Попова, гражданина США, в работе на гетмана Скоропадского, а всех их – в получении английских и канадских денег. Краснов 30 апреля заодно осуждал и немцев, которые не «разбираются в Русских делах и принимают всерьёз и Украину и «Казакию». И если первая еще имеет какие-то данные на полусамостоятельное существование, то «Казакия» есть глупый и никчемный вымысел». Краснов считал, что с ними немцы ведут двойную игру, но суть её не считал возможным изложить на бумаге [П.Н. Краснов – Переписка с Балабиным // составитель Дмитрий Марченко —  https://vk.com/krasnov_books].

В указании министерства пропаганды Геббельса 1 августа 1941 г. объяснялось: «любая реакция белых русских будет националистической, а посему неприемлемой. Мы не хотим превратить русских в хороших немцев, а хотим сделать из них понятливых тружеников во благо европейского континента» [Олег Бэйда «Изгнанники поневоле или «враг моего врага»» // Р.В. Завадский «Своя чужая война» М.: Посев, 2014, с.12].

Монархизм и национализм Краснова оставались неприемлемыми для немецких властей до 1943 г., когда они вынуждены были изменить свою позицию в пользу русских.

Ещё одной легендой родом из 1940-х является руководство Красновым террористами. По данным ГРУ 28 мая 1943 г., «многие командиры русской освободительной армии состоят членами Боевого союза русских националистов. Руководящий центр этой организации якобы находится в Берлине и возглавляется белоэмигрантами генералом Красновым и князем Галицким».

По донесению начальнику партизанского движения П.К. Пономаренко 8 июня 1943 г., во главе БСРН стоят князь Голицын и генерал Краснов. Руководят ими из НСДАП и гестапо. Они забрасывают шпионов и террористов в тыл СССР, у них есть целая «сеть школ» для этого, и БСРН руководит даже РННА (31 июля 1943 г.).

БСРН был основан в лагере военнопленных в апреле 1942 г., его участники позднее вошли в 1-й Русский национальный отряд СС.

Советские разведданные о Краснове с 1920-х содержат чаще всего непроходимый вздор. Эта ахинея начинает походить и на саморекламу БРП 10-20 летней давности, и на обвинение Краснова на церемонии казни 1947 г.

Повторяемые противниками Краснова данные советского обвинения 1947 г. ничуть не более обоснованы, чем, например, обвинения по адресу философа Густава Шпета, который в 1937 г., согласно документам, сознавался, будто в Томске был завербован представителем контрреволюционной монархической организации Братства Русской Правды князем Волконским, одновременно являющимся и представителем РОВС. «По заданию этих организаций мы должны форсированным темпом готовить вооруженное восстание, которое поднять в момент нападения фашистских стран на СССР» [«Шпет в Сибири. Ссылка и гибель» Томск: Водолей, 1995, с.274].

Таких представительств внутри СССР не имело ни БРП, ни РОВС.

В 1940-х так и продолжали выдумывать заговоры с именитыми князьями и белыми генералами во главе.

Источник, который служил в полку Гиля-Родионова, рассказал, что тот, а вовсе не Краснов, основал БСРН, который в марте 1943 г. уже перестал существовать – возник 1-й Русский национальный полк СС. Как известно, этот полк СС позднее изменил немцам, а Гиль-Родионов даже получил орден Красной Звезды.

Источник из полка Гиля ввёл новую, не менее головокружительную легенду о могуществе Краснова. М. Зыков из ближайшего окружения Власова рассказывал, что «генерал Власов в настоящий момент отсутствует [присутствует] в Ставке Гитлера с генералом Красновым». «В дальнейшем я слышал, что генерал Краснов и генерал Власов возвратились из Ставки Гитлера обескураженные и недовольные приёмом» («Генерал Власов», Т.1, с.467).

Легенду могли создать в связи с первым свиданием Краснова и Власова, близко к обозначенному времени (февраль-март 1943 г.). К Ставке Фюрера их на выстрел никто не пускал, это соратники Власова пытались повысить авторитет своего лидера за счёт генерала Краснова. Но их отношения не ладились.

 24 мая 1943 г. В.М. Деспотули, редактор газеты «Новое слово» записал для себя впечатления от беседы: «ген. Власов с большим презрением говорил о генерале-эмигранте Краснове, которого он назвал старым «вруном»», зато гордился отношениями с Н.Н. Головиным. Деспотули увидел во Власове самоуверенную посредственность (Т.1, с.290). Его отзывы могли доходить до ушей Краснова, обостряя несогласия между ними.

«Старомодно, но занятно», – говорил герой книги Аркадия Васильева «В час дня, Ваше превосходительство» (1970) про романы Краснова, рекомендуя Андрею Власову с ним повидаться. Художественная литература в СССР вполне соответствовала псевдонаучной пропаганде, в пародийном стиле Всеволода Кочетова там Краснов показан «обрюзглый, с фиолетовым носом, он шумно пыхтел, шаркал ногами». Однако А. Васильев приблизительно точно указал на причину расхождений Краснова с Власовым в необходимости обустроить казачьи поселения в Италии: тут просматривается использование допросов Власова.

Опубликованные части следственного дела А.А. Власова содержат самые краткие, но верные объяснения неудачи переговоров с Красновым. Власов понимал решающее значение для Краснова договора с германским правительством, по которому его подопечные получают «казачьи поселения в странах Европы» (Т.2, Кн.1, с.23, 29).

Этот важнейший реальный мотив Краснова не желают замечать любители фантазировать о том, как Краснов воевал за Хитлера, захватывал и расчленял СССР. Действительная забота об устройстве казаков в Европе опровергает все эти вымыслы.

В предисловии к Т.1 «Генерала Власова» заявлена уверенность в безукоризненности ведения сталинского следствия: «установленные следствием факты, как правило, достаточно полно и достоверно отражают канву событий. Читатели сами могут в этом убедиться» (с.21).

Если брать отношения с Красновым, никакой канвы, по сути, нет. 25 мая 1945 г., когда Краснова ещё не выдали в СССР, Власова как будто не спрашивали о его местонахождении.

26 мая 1945 г. ГКО доложил Сталину: «выполняя задание Гиммлера, Власов объединил активно действующие белогвардейские организации» РОВС, НТС, РНСУВ, «и белоказачество, находившееся под руководством генерала царской армии Краснова. Объединить антисоветские украинскую, белорусскую, грузинскую, азербайджанскую, туркестанскую и другие националистические организации Власову не удалось из-за разногласий между Гиммлером и Розенбергом» [«Московский комсомолец», 2015, 1 июля].

В дни накануне выдачи казаков серьёзное расхождение между Красновым и Власовым оставалось неведомо для советских вождей. Это скорее говорит в пользу того, что советская разведка не знала о местоположении Краснова до инициативы выдачи со стороны англичан.

Юрий Кравцов вспоминал, что после сдачи оружия в дивизии Паннвица, располагавшейся в 200 км. от Лиенца, через какое-то время появились советские листовки за подписью генерал-полковника Ф.И. Голикова, назначенного в октябре 1944 г. уполномоченным по делам репатриации. Листовки обещали казакам прощение победившей родины и звали вернуться домой. Обращение к казакам показывает осведомлённость красных насчёт их расположения, однако точная датировка появления листовок отсутствует. Мемуарист затрудняется указать и способ распространения листовок: с самолёта их точно не разбрасывали [«Война и судьбы. Вторая мировая, без ретуши» Невинномыск, 2003, Сборник №3, с.171].

Сохранённые и опубликованные следственные материалы Власовцев очевидно не полны и оставлены с большим разбором, из-за чего нельзя дать объективную картину работы следствия.

Один явный изъян можно отметить сразу: записанные вопросы к арестованным Власовцам не содержат требований назвать приметы интересующих чекистов лиц, а они будто и без понуждения к тому, выкладывали одни приметы и почти ничего более. Это явный фальсификационный признак. Власовскому генералу Г.А. Звереву вопрос об известных ему членах КОНР, генералах и офицерах задавали 14 мая 1945 г., и он также давал приметы. Краснова в опубликованных документах никто из 12-ти осуждённых кроме Власова не называл (только Трухин назвал Ю.С. Жеребкова родственником генерала Краснова).

Само собой, архивисты не нашли в следственных документах сведений в пользу того, что Власовцев на следствии пытали. Однако голословное отрицание архивистами применения пыток ошибочно не просто из-за неуместного доверия к публикуемому материалу, а из-за неспособности удостоверить или опровергнуть имеющие данные в пользу пыток. Публикаторы не отступили от фирменных худших стандартов качества.

Жертва советской карательной психиатрии, диссидент генерал Григоренко вспоминал, что его собеседник, оставшийся в СССР и потому не названный по имени, в 1959 г. ему открыл: к Власовцам для получения требуемых показаний применяли пытки, а также подсаживали знакомых из прошлой жизни – кем и был тот рассказчик в отношении Ф.И. Трухина. За признание измены им «было обещано сохранить жизнь» [С. Фрёлих «Генерал Власов» Тенэфли, 1990, с.318-319].

Само по себе это свидетельство ни в чём не убеждает, если не подключать сторонние данные. Из личного примера: ещё в 2012 г., заканчивая книгу «Генерал Краснов. Последнее поражение», я установил, что К.М. Пушкарёв, чьи рассказы о последних месяцах жизни П.Н. Краснова в тюрьме МГБ получили широкую известность (войдя в сборники кубанского атамана В.Г. Науменко «Великое предательство»), на самом деле работал на чекистов ещё в советских тюрьмах, а в эмиграции был разоблачён.

Этот важнейший факт, предшествующий убийству генерала Краснова в Москве, прежде не учитывался никем из всех, кто писал об участи Краснова: письменные показания Пушкарёва для Науменко публиковались отдельно, а разоблачительные, самые бесспорные данные о том, кем в действительности был Пушкарёв – отдельно, без отметок об его отношении к Краснову.

Свести эти данные вместе не составляет такого уж труда, сравнительно с работой в тех 14-ти архивах. Однако коллектив публикаторов документов о генерале Власове этого не сделал, поэтому, когда я заявляю о их непростительном непрофессионализме, это ни в коем случае не преувеличение. Историки оказываются неспособными исполнить свою непосредственную задачу: издавая целый том следственных документов, они не сумели установить важнейшие факты, их характеризующие. Это общая беда большинства современных исследований о Империи и революции, войне и коллаборационизме: архивный фетишизм преобладает над анализом, а то и убивает его.

Важнейшим моментом, определяющим свойства публикуемых следственных документов, следует считать методы нанесения физических и психологических увечий обречённым на смерть противникам большевизма.

Сопоставление сведений Пушкарёва о Краснове и Григоренко о Трухине показывает, что обоих в тюремных камерах обрабатывали подсаженные агенты МГБ, обоим с заведомо обманным жестоким расчётом обещали жизнь, лишь бы добиться от них моральной капитуляции. Совпадение с особенностями чекистской обработки Краснова позволяет быть практически полностью уверенным и в упомянутом применении пыток в отношении Трухина и других сподвижников Власова. Об этом следует знать всем, кто будет использовать опубликованные материалы следствия.

Чекисты особенно интересовалось теми, кого ещё не поймали советские оккупанты. Отсюда требования давать приметы. 26 марта 1946 г. на допросе Власов утверждал, что Солоневич (имени-отчества не знает) «на средства немцев издавал антисоветские газеты и брошюры, названия их не знаю», их использовали пропагандисты РОА. Власов говорил, что виделся 1 раз вместе с Жиленковым с Солоневичем. Солоневич предлагал дать ему возглавить пропаганду в РОА. «Приметы: среднего роста, седой, плотного телосложения, полный».

Интересно проверить достоверность показаний Власова. В последнем случае возникает ощущение, что Власов обманывал следствие и давал явно неверные приметы, желая спасти Ивана Солоневича. Настоящий рост явно выше среднего, атлетическая массивность не вполне сообразуется с представлением о полноте.

А.В. Туркул вместе с И.Л. Солоневичем. Антон Васильевич Туркул, автор популярных белогвардейских мемуаров «Дроздовцы в огне», поддерживал движение генерала Власова и вошёл в КОНР. Также Туркул осуждал нацистскую оккупационную политику и рассчитывал на помощь русским националистам маршала Маннергейма.

Немцы действительно распространяли на оккупированных территориях сочинения Солоневича, занимались этим и Власовцы, но сам Солоневич при немцах в годы войны изданий не выпускал.

Последнему из биографов Ивана Солоневича известно о его отказе от должности министра пропаганды Белоруссии в сентябре 1941 г., и о попытке издать под псевдонимом брошюру «Большевизм и крестьянство» в Праге 1944 г., причём Власов считал, что помешал его попытке именно Жиленков, который якобы одобрял ликвидацию кулаков в коллективизацию [К.Н. Сапожников «Солоневич» М.: Молодая гвардия, 2014, с.336, 352].

Во всяком случае, в руководство КОНР Жиленков попал не из военной, а из партийной элиты ВКП (б). Есть мемуарные свидетельства об идеологических расхождениях Власова с Жиленковым. Власов говорил про него: «комиссар всегда останется комиссаром» [Б. Плющов «Генерал Мальцев» Сан-Франциско, 1982, с.62].

Показания о встрече Солоневич подтверждает: он разговаривал в Берлине с Жиленковым. Тот «был моральным унтерменшем в худшем смысле этого слова». Ссылался Солоневич и на личный контакт с Власовым: «ген. Власов никаким героем не был – ни в каком смысле этого слова. Но уже и сейчас “строится легенда”» [И.Л. Солоневич «Загадка и разгадка России» М.: ФИВ, 2013, с.124, 141].

Легенда о железной воле, пламенном патриотизме, великой стратегии, разумеется, должна быть откорректирована. Однако очень похоже, что Солоневич мог предлагать Власову взять на себя пропаганду – это по его части. Солоневич для публицистического эффекта часто подгонял свои биографические данные под политические концепции, и, есть подозрения, с самыми благими целями многое как выдумывал, так и скрывал, выстраивая собственную легенду.

Потому характеристики Власова и его окружения Солоневич даёт чрезмерно критично. Это касается и Краснова. Обоих Солоневич знал слабо и не во всём удачны его попытки выставить себя в выгодном свете на их фоне.

В частности, Солоневич нисколько не был осведомлён в характере отношений Власова и Краснова с немецкими властями. За последние десятилетия историки много работали над выяснением этого вопроса. Удостоверить их выводы теперь можно без их посредничества, напрямую обратившись к изданному собранию документов.

Начать можно с 8 августа 1942 г., когда Г. Хильгер писал в МИД о беседах с Власовым: пленный генерал уверен, что Сталин «не будет свергнут изнутри» (на то перестал надеяться и Краснов, что повлияло на его решение сотрудничать с немцами в 1943 г., хотя он предпочёл бы новую русскую власть в Москве или на Дону). «Сила сопротивления русского народа может быть сломлена только указанием на то, что Германия» не собирается «уничтожить Россию и свести её на положение колонии». При таких условиях, заверял Власов, «многие» русские пленные выступят против Сталина, дабы создать «новое русское государство» («Генерал Власов», Т.1, с.135-136)

Цели Власова заявлены с полной ясностью: условиями его сотрудничества (если угодно, пособничества) является независимость будущего русского государства от немецких властей. Достижение посредством такого сотрудничества освобождения русских от тирании коммунистов соответствует интересам Германии в том смысле, что Власовское движение обеспечивает предотвращение поражения немцев в начатой ими войне.

Движение русских националистов сотрудничает с немецкой стороной по той причине, что подобные переговоры с властями коммунистическими невозможны в принципе. Коммунизм оказывается несравненно враждебнее русскому национализму, нежели немецкие власти, по крайней мере, некоторые из ведомств.

Что затем происходит. Под влиянием русских националистов министр оккупированных территорий А. Розенберг перед 27 декабря 1942 г. выдвигает предложение о создании русского национального комитета с такой мотивировкой: пока русские объединяются вокруг Сталина из-за опасности «подпасть под чужое господство в качестве колонии. Поэтому следует противопоставить этим страхам Декларацию, в которой бы содержалось принципиальное признание права русских на их собственную государственность». Такой комитет стал бы силой, которая бы «сплачивала национальные силы» русских при поддержке и контроле немцев. «В результате вновь появилась бы вполне реальная возможность развязать гражданскую войну» (!). РНК «в своё время, возможно, превратится в национальное русское правительство» («Генерал Власов», Т.1, с.156-157).

Часто дублируемые невежественные фантазии о том, что Власов «банальный приспособленец», неверны, поскольку Власов не изменял позицию русского националиста на протяжении всего пребывания на стороне немцев. Это к Власову постепенно приспосабливался Розенберг, а потом Геббельс и Геринг, другие лидеры НСДАП и вооружённых сил Германии. Об этом не имеют ни малейшего представления те, кто, осуждая Власова, считают, что освобождение России от Сталина – всё равно что освобождение тела от мозга. [А.Н. Кофанов «Тайные смыслы Второй мировой» М.: АСТ, 2015, с.391, 393].

Это справедливо только для сталинистов, не имеющих ничего в голове, кроме набора лживых фантазий родом из 1940-х. Когда надо выяснять историческую реальность, а не играть в войнушку повторением зажигательной антифашистской риторики 40-х, мозги сталинистов отключаются, и они не видят и не понимают настоящего хода войны.

О положительном воздействии на немцев русских националистов следует говорить ввиду того, что прежде А. Розенберг не придерживался изложенных в его записке взглядах, какие весь 1942 г. в плену высказывал Власов. Это достаточно известно историкам. Менее привлекателен для них сюжет перемены политики Розенберга в пользу русского национализма. Это тем более несправедливо, что никто не считает зазорным расхваливать пропагандистский сталинский национал-большевизм времён войны. Грубо-популистский нац-большевизм явился таким же вынужденным отступлением коммунистов, как и уступки А. Розенберга запросам русских националистов. В обоих случаях обе тоталитарные системы отступали от основополагающих своих догм в интересах собственного спасения.

Аналогии совершенно очевидны, они дополняют все те многочисленные сравнения, проведённые поколениями историков. Единственное, что мешает признавать несомненную однонаправленность сдвига действий коммунистов и нацистов – тот самый несуразный культ советской победы, чьё существование противоречит и требованиям морали, и требованиям науки.

Если практически все историки положительно оценивают патриотическую пропагандистскую карту Сталина в ВОВ, то нет ни одной причины, по которой одинаковую оценку ни заслуживал бы сдвиг идеологов и лидеров НСДАП к признанию русских прав и русского значения. Причём для ровного счёта придётся подкорректировать и просоветские оценки, страдающие от неуместного восторга.

И.Л. Солоневич этого сдвига не заметил. В его публицистике всё затмила ненависть к «Мифу ХХ века» (свой тираж в 250 тыс. экз. Розенберг в 1934 г. назвал: «успех столетия»). Как можно пронаблюдать, И.Л. Солоневич в «Народной монархии» больше полемизировал с Розенбергом, чем с Достоевским. Розенберг писал: «Достоевский это увеличительное стекло русской души, через его личность можно понять всю Россию в её трудном для объяснения многообразии». «Человечным с этого времени считалось всё больное, сломленное, загнивающее. Униженные и преследуемые стали «героями», эпилептики – проблемами глубокого человеколюбия, такими же неприкасаемыми, как юродивые обленившиеся нищие Средневековья». Розенберг о Ленине: «из самоуверенной от беспомощности любви прошлых лет получился эпилептический припадок, проведенный в политическом плане с энергией умалишенного. Смердяков управляет Россией» [А.Н. Мочкин «Рождение «зверя из бездны» неоконсерватизма» М.: Институт философии РАН, 2002, с.127-128].

Если про М. Горького ещё можно сказать, что А. Розенберг у него списывал, то насчёт Достоевского едва ли уместна полемическая обмолвка, что его литературные произведения отразили одни русские слабости, «почти ничего», «свою эпилепсию». Насчёт эпилепсии Солоневич оставил-таки знак вопроса, иначе под видом борьбы с Розенбергом совсем поддался бы его интерпретации Достоевского [И.Л. Солоневич «Народная монархия» М.: РИМИС, 2005, с.146, 153].

Демонстрацию Достоевским человеческих слабостей следует скорее понимать как обличение гуманизма, а не России.

Иван Солоневич, замечательный идеолог Русской Монархии, настолько же часто повторял классические образцы русской политической мысли, насколько предлагал редчайшие для своего времени прозрения, но не менее часто и допускал ошибки. В одних статьях он гордился: «я Гитлеру не помогал никак», считал Хитлера и Власова, Гиммлера и Жиленкова «людьми одного и того же порядка». Но в других статьях писал, что Власов никакой не предатель – в том смысле, что не совершал национальной измены. «Кто был прав? Власов или Жуков? Власов ошибся и в Гитлере, и в демократии, и за эту ошибку заплатил страшной своей казнью. Что ждёт Жукова после третьей мировой? И кому будущая Россия будет ставить памятники – Власову или Жукову?» [И.Л. Солоневич «ХХ век. Так что же было?..» М.: ФИВ, 2009, с.16, 32, 72, 239].

Перечень документов позволяет считать, что в Хитлере Власов не ошибался. 13 марта 1943 г. в Могилёве Власов говорил в узком кругу немцев: «он убеждён в том, что Германия проиграет войну против России» без коренного изменения оккупационной политики. Обещал застрелиться в случае такого поражения. 24 мая 1943 г. Власов говорил В.М. Деспотули, который уже десять лет вёл пропаганду в пользу нацистов: «неважно устранят меня немцы, или я буду убит по приказу Сталина. Русское национальное возрождение не погибнет». Немцев Власов делил на 3 группы: нормальные, которые стоят за русское движение; безвредные и беспомощные; «вредные и глупцы» («Генерал Власов», Т.1, с.210-211, 289, 613).

Следовательно, нет причин считать, будто Власов верил Хитлеру (эту ошибку скорее допускал Краснов под чьим-то влиянием, быть может – Кокенхаузена). Власов сотрудничал с теми немцами, которые разделяли его взгляды. Он не приспосабливался к немцам, а старался изменить их, заставить идеологию нацизма капитулировать перед русским национализмом.

Противников Власова можно исчислить по дневнику А. Розенберга, изданному в РФ сталинистами. 13 августа 1943 г. он жалуется, что «примитивнейший взгляд на Восток ещё не изжил себя». «Более года понадобилось, чтобы указания об обращении с остарбайтерами вышли» во власовском духе, как желал Розенберг. Ему противодействовала полиция, склонная отстаивать свои привычки к жестокости. 26 октября 1944 г. Розенберг вспоминает сторонников русского движения: «генералы выдвигали генерала Власова, что я в определенной степени поддерживал. Резкое неприятие фюрера, Бормана, Гиммлера». 12 ноября 1944 г. ещё о том, как всё начиналось: «у меня был известный скепсис по отношению к Власову, так как его великорусские настроения были ясны» [А. Розенберг «Политический дневник» М.: Русская книга, 2015, с.389, 417, 421].

Розенберг изначально не разделяя убеждений Власова, вынужден был встать на его позиции и противостоять рейхсканцлеру Хитлеру, партийному вождю Борману и рейхсфюреру СС. К примеру, 1 июня 1941 г. А. Розенберг писал в дневнике о плане создания на месте СССР Московии в 60 млн. человек и ещё трёх государств в 90 млн. – это вполне соответствует многим разрозненным планам нацистского руководства того времени. Ни о каком уничтожении русских речи тут, как видно, не шло. Однако затем Московию решено было под запросы Власова усилить.

Исследователи пишут, что А. Розенберг к началу 1940-х утратил своё влияние в партийном руководстве и расходился во взглядах с основным аппаратом партии, в частности, по вопросу о введении государственной религии [В. Родионов «Истинные арийцы». Расовые мифы Гитлера. М.: Яуза-пресс, 2012, с.204].

А. Розенберг в дневнике жаловался на притеснительное унижение балтийских немцев по моде расистской ранжировки.

Раскаявшийся в своём увлечении фюрером рейхсминистр вооружений потом вспоминал, что при нём над Розенбергом «насмехались все, включая Гитлера; к нашему великому изумлению, защитники Розенберга на [Нюрнбергском] процессе сумели [!] доказать, что он считал жестокую политику истребления людей на Востоке фатальной ошибкой, хотя и сохранял преданность Гитлеру» [А. Шпеер «Шпандау: тайный дневник» М.: Захаров, 2014, с.14].

А раз так, то работа Краснова в его министерстве должна рассматриваться в рамках того же противостояния преобладающей нацистской политике.

Власовское движение потому будет некорректным называть просто пособничеством. Пособники не выдвигают своих условий сотрудничества, под которое начальство начинает менять свою политику. При желании выслужиться перед нацистскими властями следовало бы прямо взять нацистскую оккупационную программу, например, податься в немцы, принять их культуру и претендовать за счёт неё на их права. Но отстаивать русский национализм («великорусские настроения») возможно скорее в рамках сотрудничества, называемого самими его участниками Русским Освободительным Движением. Большевики были поработительной силой по отношению к ним, а других врагов красных, с которыми могли бы сотрудничать националисты, не имелось.

Мнение Розенберга следует сравнить с показаниями Кейтеля на допросе перед Нюрнбергским процессом: на Власова обратил внимание МИД, который передал его Розенбергу, а тот – Гиммлеру. «Покровительство Власову оказывали только Гиммлер и СС», а Хитлер отказывался его принимать. Монархист красновского толка Ю.С. Жеребков, который уехал в Швейцарию с заданием попасть к Франко и получить убежище для Власовского КОНР, с сожалением вспоминал про «некоторые германские политические круги, относившиеся враждебно к генералу Власову и опасавшиеся русского национализма так же, если не больше, чем большевизма», наряду с существованием других политических кругов, которые «жаждут восстановления национальной России» («Генерал Власов», Т.2, Кн.2, с.106, 325, 376).

В связи с этим очередным неверным утверждением является мнение новгородского историка Бориса Ковалёва, будто нацистскому руководству не требовалась «никакая конструктивная оппозиция сталинскому режиму», «как этого хотел Власов» [Б.Н. Ковалев «Нацистская оккупация и коллаборационизм в России 1941-1944» М.: АСТ, 2004, с.335].

Ошибка заключается в отвлечённом обезличенном объединении всего руководства в какую-то одну человеческую многоножку, без учёта реальных мнений конкретных управляющих ведомствами, министров, генералов.

Альберт Шпеер по данному поводу замечал: «в конце концов, в партии тоже многое делалось без разрешения». Это тем более вводит коррективы в понятия пособничества и сотрудничества, при рассмотрении его реальных форм.

Зимой 1942-43 г. «Розенберг и армия» считали, что выдвижение программы самоуправления народов СССР «гарантировало бы активную поддержку с их стороны против их прежних правителей» [Джон Армстронг «Украинский национализм. Факты и расследования» М.: Центрполиграф, 2014, с.195-196].

18 декабря 1942 г. Розенберг в дневнике осуждал Коха за болезненное тщеславие и психологически негативное воздействие на жителей оккупированных земель: его курс на Украине Розенберг считал слишком жёстким и ссылался на мнение немецких офицеров: «русская нация является основным двигателем сопротивления. Их, русских, следует сделать активными борцами со Сталиным». Розенберг отмечал также, что Кох в прошлом симпатизировал большевизму (как и Геббельс). 2 февраля 1943 г. генерал-лейтенант Хельмих, инспектор «восточных» подразделений, поднимал перед Розенбергом разговор о необходимости дать народам СССР «политическую идею, которая бы их окрылила».

Монархист Э. Клейст, командующий группы армий «А» 17 февраля 1943 г. выпустил следующий приказ: «жители оккупированных территорий в зоне ответственности группы армий «А» рассматриваются как союзники. Обращение с ними как с порабощёнными усиливает волю врага и стоит немецкой крови» [«Под немцами» (сост. К.М. Александров) СПб.: Скрипториум, 2011, с.453].

22 февраля 1943 г. А. Розенберг объяснил в докладной записке А. Хитлеру идею РОА и РНК: фюрер предрешил поднимать народы СССР на борьбу с большевизмом, когда позволил принимать добровольцев. «При этом следовало бы исходить из принципа, что в будущем все народы востока должны стать партнёрами в европейском сообществе народов».

Концепцию порабощения, стало быть, отбросили, согласно условиям русских националистов, нежели по принципам нацистской оккупационной доктрины.

В самом начале войны арестованный затем по делу покушения на Хитлера отозванный немецкий посол в Риме в необнаруженном следствием дневнике описал мнение монархиста В.В. Бискупского 13 июля 1941 г.: «смертельный враг русских, Розенберг, поставлен во главе политического руководства» [«Русская эмиграция в борьбе с большевизмом» М.: Центрполиграф, 2005, с.399].

Но затем произошло то, на что рассчитывали многие, кто предрекал Германии поражение при сохранении её антирусской, а не антибольшевицкой оккупационной политики. К примеру, деятели НТС надеялись, что Геринг, как супруга Николая II Царица Александра, преклонится перед русскими и Россией, познакомившись с ними [Л.Д. Любимов «На чужбине» Ташкент: Узбекистан, 1965, с.335].

Сравнение совсем не удачное, т.к. Царица не была враждебно настроена к русским до замужества, перед тем как горячо полюбила Россию, но Розенберг и Геринг действительно изменили отношение к русским в лучшую сторону.

Из других сторонников Власова, руководитель радиовещания Г. Фриче 29 мая 1943 г. писал, что приток перебежчиков и добровольцев в РОА можно усилить, устроив приём у фюрера или хотя бы подав сообщение о Власове и РОА по германскому радио.

Геббельс в июне 1943 г. записывал, что Власов не опасен и предлагал улучшить отношение к нему. Но всё разбивалось об фанатическую убеждённость фюрера.

Хитлер понимал, что русские националисты, получив воинские части, «начнут свои вымогательства». На совещании 8 июня 1943 г. с Кейтелем Хитлер отделял пропагандистские обещания образования русского правительства от реальной политики. Однако личный отказ Хитлера от серьёзного компромисса не отменял русского положительного влияния на оккупационные власти в занятых частях СССР. Как говорил Власов, там поняли его правоту раньше, чем в Берлине («Генерал Власов», Т.1, с.169, 311, 336, 349).

Это возвращает нас к предисловию публикаторов, предъявляющих немецкому историку Й. Хоффманну претензию в изображении противником русских националистов одного Хитлера, который помешал широко развернуть Власовское движение. Представленные в сборнике документы и совокупность всех иных исследований и публикаций позволяют убедиться в мере правоты взгляда Хоффманна на роковое влияние фюрера.

Нацистская верхушка готова была попуститься своими принципами в отношении русских ради собственного спасения. Им действительно мешал один Хитлер, для кого идеи были важнее жизни. Поэтому фюрер не пожелал отступать из столицы, как его убеждал генерал Гельмут Вейдлинг, не пытался спастись на улицах осаждённого Берлина, как Мартин Борман, не вступал в безнадёжные переговоры с союзниками СССР, как Генрих Гиммлер, не пытался бежать и скрыться, чтобы потом не оказаться в стеклянной клетке, как Эйхман.

Обличители коллаборационизма предпочитают отвергать мотивы и объяснения со стороны русских националистов из лагеря Власова. Они горой стоят за твёрдокаменные воззрения Адольфа Хитлера, в чём сторонники культа победы в очередной раз сошлись с нацистами.

Так, Л. Фейхтвангер в «Москве 1937», с первых строчек восславил советский тоталитаризм, почти дословно повторив идеи Хитлера: «в извечной борьбе человечество выросло – в вечном мире оно погибнет» [«Наследие В.В. Розанова и современность» М.: РОССПЭН, 2009, с.441].

Документы сборника «Генерал Власов», как и дневник А. Розенберга, показывают, что власовцы сотрудничали не лично с А. Хитлером (о чём и ранее было хорошо известно), а с определёнными ведомствами. Для точной характеристики сотрудничества надо не ссылаться на речи и убеждения Хитлера, а разбирать конкретные формы этого сотрудничества. Что и можно проделать на примере документов, касающихся генерала Краснова.

Мемуарист, который достаточно честен, чтобы указать на наличие широких антисоветских настроений до, после и во время войны с нацистами, пишет: «были десятки, сотни, тысячи людей самого разного общественного положения, которые при советской системе и в самых плохих обстоятельствах делали хорошие дела» [В.Г. Бейлинсон «Советское время в людях» М.: Новый хронограф, 2009, с.3].

Эта элементарная мысль никак не приходит в голову критикам П.Н. Краснова. А она всё объясняет. Нет смысла перечислять, сколько зла творили советские или нацистские оккупанты: этим нельзя заклеймить любого жителя СССР или Германии.

Единственным ценным документом, выражающим позицию и характер занятий генерала Краснова, среди всего опубликованного в трёх книгах сборника «Генерал Власов», является донесение 14 октября 1944 г. рейхсминистру оккупированных восточных территорий А. Розенбергу:

«Положение, в котором в настоящее время находятся войска полевого [походного] атамана полковника Доманова и семьи казаков в Северной Италии в районе Тольмеццо, Гемова, Озоппо, меня очень беспокоит. Срочно необходимо скорейшее улучшение их положения.

Войска полевого атамана состоят почти исключительно из пожилых казаков, которые пережили все ужасы большевизма в С[оветском] С[оюзе]. Они не чувствуют ничего, кроме безграничной ненависти по отношению к еврейско-большевистской государственности. Они потеряли все свои семьи, своих родственников, а также имущество. Они не сомневались в том, что действовали совершенно правильно, когда отправились в Германию и целиком перешли под защиту Германии. Закалённые полуторагодовалым, отмеченным многочисленными боями походом, они имеют для нас особую ценность в борьбе с большевизмом. Но особую службу они могли бы сослужить нам в области антибольшевистской пропаганды и продолжающейся дружбы с Германией. Они также являются блестящим примером для воспитания молодёжи.

Их командир – полевой атаман Доманов – награждён Железным крестом. Командир 3-го пехотного полка полковник Бондаренко получил Железный крест за бои в Варшаве. Кроме того, такие же высокие награды присвоены ещё многим офицерам и казакам. Их заслуги отмечены генералом фон Готбергом: после бесконечных изматывающих маршей они, плохо одетые и вооружённые, часто босые, не обращая внимания на потери, храбро сражались в уличных боях в Варшаве. Потом их перебросили в Северную Италию и сразу же использовали в горах против итальянских банд! Но им срочно нужна реорганизация, — об отдыхе я вообще не хочу говорить, потому что знаю, что война этого не допускает. Срочно необходимо лучше позаботиться об их семьях, лошадях и скоте, о том немногом, что у них осталось. Но что же они нашли в Италии!

1. Организация:

По предложению полковника Доманова, которое я утвердил в более короткой и упрощённой форме, из отрядов полковника Доманова должны быть образованы следующие части:

а. 4 пехотных полка,

б. 2 кавалерийских полка,

в. 2 конные горные батареи, по 4 орудия каждая,

<…>».

Эти воинские части начали использовать «для зачистки округа от партизан».

 «2. Вооружение.

Для вооружения всех этих частей требуется:

а) 7800 немецких или английских винтовок (30% автоматов),

б) 160 станковых пулемётов,

в) 396 ручных пулемётов,

г) 132 лёгких миномёта,

д) 40 тяжёлых пушек,

е) 40 противотанковых пушек,

ж) 8 горных орудий,

з) 4 орудия 75 мм,

и) 4 орудия 105 мм.

Согласно донесению представителя Главного управления казачьих войск кубанского казачьего войска генерал-майора Науменко, который инспектировал части полковника Доманова, 30 сентября 1944 г. у этих войск, уже задействованных против партизан, общей численностью 7155 человек, всего имелось лишь 3000 винтовок десятков различных систем, преимущественно русских и итальянских», «притом около 20-30 патронов на винтовку». Наряду с этим недостаёт и обмундирования. «Если летом ещё можно было воевать на улицах Варшавы босыми, то на склонах Альп совершенно необходима крепкая обувь» и тёплая одежда с наступлением холодов. Поставки идут медленно, что ведёт к росту потерь и падению боевого духа. «Нельзя допустить, чтобы партизаны, хорошо снабжённые с помощью Англии, смеялись над казаками, союзниками Германии. Не должно быть так, чтобы недостаток боеприпасов допускал прорывы лишь на глубину 6-7 км. И чтобы из-за недостатка оружия и снаряжения казаки погибали.

По этой причине я направил письмо группенфюреру СС, генерал-лейтенанту войск СС Глобочнику. Я убеждён, что генерал Глобочник делает всё, чтобы устранить эти недоразумения, но, вероятно, у него нет для этого возможностей. Поэтому я позволил себе направить это донесение Вашему Превосходительству и указать на настоятельную необходимость перевооружения и оснащения казаков», для их полноценного использования.

«3. Забота о семьях.

Родственники казаков направлены сейчас в район Толмеццо». «Женщины, дети и старики живут под открытым небом, защиту от непогоды дают им только их повозки. Их жизни постоянно угрожают пули горных партизан. Это не место для тех, кто всё ещё является пансионером Германии». Краснов указывает на непригодность выбранного района Италии для казачества. «Поэтому следует просить о таком размещении, которое позволит семьям казаков жить и работать с человеческим достоинством. Возможно, было бы лучше поселить казаков для работы севернее Альп на территории Германии, смешав с населением, которое могло бы предложить им кров, пока они не построят свои землянки или дома на выделенных участках. Число родственников казаков составляет сейчас 9000 человек. С учётом притока из Румынии, Болгарии, Сербии, а частично и из Рейха оно может достичь как минимум 20 000 человек обоего пола, с многочисленными детьми, которых нужно учить в школе, что, очевидно, не учитывается властями в Севером Италии.

4. Забота о собственности.

При выезде с родины казаки взяли с собой, насколько это было возможно, своё важное для жизни имущество. Это были:

а) лошади

б) домашний скот

в) их повозки с ограниченным количеством еды в дорогу и домашних вещей.

В Северной Италии лошади обречены на гибель из-за недостатка пастбищ и сухого корма, если их не реквизируют и не продадут. Даже повозки иногда отнимали. Этого нельзя допускать. Каждый казак знает, что в случае возможного переселения в другие районы заселения предписаны лишь лошадь и повозка, которые он с таким трудом доставил с родины. Лошадь для казака – это вопрос жизни. Требуется принять решительные меры, чтобы прекратить вымирание лошадей из-за недостатка кормов. Совершенно аналогично обстоят дела и с ещё сохранившимся рогатым скотом, который незаменим для поддержания жизни детей.

Нужно собственными глазами увидеть сегодняшнюю жизнь казаков под дождём и в грязи, брошенных на холодном горном ветру, чтобы понять, что необходима самая срочная помощь!

Главное управление казаков делает всё, что в его силах, чтобы снизить нужду, но оно бессильно перед неблагоприятными условиями района», «холодностью местных властей».

«Я прошу Ваше Превосходительство по-дружески ознакомиться с содержанием моих писем группенфюреру СС Глобочнику, приложенных здесь в копиях, и выказать Вашу полную поддержку тем мерам помощи, о которых срочно просит для казаков полковник Доманов» (Генерал Власов», Т.1, с.719-722).

Это письмо точнее всего показывает, чем занимался П.Н. Краснов на службе Германии. Краснов использовал весь личный авторитет, всю силу убеждения, призывая немецкие власти к помощи обездоленным донским и кубанским казакам. Помочь им, продолжая вести привычную за годы эмиграции жизнь отшельника, было невозможно.

С еврейской точки зрения можно сколько угодно писать, что А.Н. Краснов был «человек европейской культуры, либерал и филосемит», а П.Н. Краснов, «генерал и писатель, германофил, в своих антисемитских романах перешедший все границы здравого смысла, человек, предавший родину и служивший нацистам» [С.Ю. Дудаков «Парадоксы и причуды филосемитизма и антисемитизма в России» М.: РГГУ, 2000, с.264].

После 1945 г. мемуарная литература запестрела рассказами о спасённых евреях, упрятанных от нацистов в чердаках и подвалах сердобольными жителями Германии и оккупированных ею стран. Сбережение каждой такой жизни расценивалось как подвиг. Доблестью считалась и помощь в эвакуации евреев в безопасные для проживания области.

То, что Краснов укрывал не одну какую-нибудь еврейскую семью, а обеспечивал сбережение жизни тысяч семей, для таких писателей как Савелий Дудаков не имеет значения – те, кого спасал Краснов, не евреи.

Писатель Юлий Марголин, которого советские оккупанты в Польше посадили в концлагерь, потом писал о таком подходе еврейских расистов: «честь только в отношениях между евреями, а не между евреями и “гоями”». Он указывал и на то что после 1945 г. для евреев неуместно видеть главными врагами монархистов: советский антисемитизм слева «как мы знаем, оказался беспощаднее и беззастенчивее царского» [Ю.Б. Марголин «Несобранное» Тель-Авив, 1975, с.309, 363].

18 ноября 1944 г. в записке для А. Хитлера «Дело генерала Власова» А. Розенберг писал: «им и ещё несколькими русскими генералами занималось Верховное командование вермахта, и постепенно выдвигало их». Розенберг опять-таки, «по просьбе Верховного командования вермахта взял на себя политическое руководство ранеными и инвалидами войны (выходцами из восточных народов)». Розенберг «через своих уполномоченных отправил 14 тыс. донских, терских и кубанских казаков, 8 тысяч казаков в обозах за 3 тыс. км. через Белоруссию в Северную Италию» («Генерал Власов», Т.1, с.770).

Вот почему Краснов служил не где-нибудь, а в министерстве Розенберга: после отступления немецких войск из СССР именно его ведомство занималось ранеными, инвалидами, беженцами.

Здесь и причина отказа Краснова входить в подчинение Власову: переход под его начальство лишал возможности пользоваться ресурсами министерства и оставил бы без помощи нуждавшихся казаков.

3 ноября 1944 г. А. Розенберг писал начальнику рейхсканцелярии Х. Ламмерсу: «вчера я принимал руководителя казаков, генерала Краснова и полевого атамана Доманова, командира эвакуированных нами казаков» (функции обоих определены достаточно точно, характер руководства Краснова исключал военное командование). Краснов и Доманов говорили о своих обязательствах перед фюрером и «что они также приветствуют русскую освободительную армию», но её командованию не доверяют.

Пражский манифест КОНР не вызвал доверия у многих монархистов. А.А. Лампе тогда писал о своём отказе войти в Комитет Освобождения Народов России, по сути, схожем с решением Краснова: «в спасительную силу комитетов я уже давно не верю, или вернее – никогда не верил». Ещё большую принципиальность проявил В.В. Бискупский, который поставил перед Власовым условием своего вступления в КОНР признание монархической формы правления (Т.1, с.732, Т.2, с.23).

Естественно, что отказ Краснова войти в подчинение Власову объясняется именно бессилием его Комитета, а вовсе не расхождением с идеями русского национализма Власова. Об этом говорится, в частности, 30 декабря 1944 г. в письме начальника главного управления имперской безопасности Э. Кальтенбруннера, обращённом к Гиммлеру: «Глазков и его группа уже несколько лет стремятся к власти в Главном управлении казаков, которая находится в руках генерала Краснова. Краснов в длящемся уже много лет в споре с Глазковым. Он видит в Глазкове раскольничье движение, в то время как Глазков упрекает его в прорусской позиции». В отличие от Краснова, Глазков стоял за независимую Казакию и служил в пражском гестапо (Т.1, с.803, 832).

В связи с этим характерна ошибка даже такого в недавнем прошлом авторитетного историка как С.И. Дробязко, который объясняет неудачу переговоров Власова и Краснова позициями «казачьего сепаратизма» последнего [«Иностранные формирования Третьего рейха» М.: АСТ, 2009, с.533].

Сравнительно с ним историк Кирилл Александров выразился образцово точно: «камнем преткновения в развитии отношений между А.А. Власовым и П.Н. Красновым стал вопрос оценки роли Германии и потенциала её Вооружённых Сил для перспективного развития антисталинского протеста» [К.М. Александров «Русские солдаты Вермахта» М.: Яуза, Эксмо, 2005, с.649].

Доманов, по утверждению Кальтенбруннера, был не прочь объединиться с Глазковым, что показывает значительное расхождение его с Красновым. Против Глазкова был и Паннвиц. Сторонник Власова Евгений Балабин выражал не понимание отказа Краснова присоединяться к КОНР со всем ГУКВ. Но Балабину ничего не стоило лично войти во Власовский Комитет, а Краснов был связан деловыми обязательствами. Балабин писал 30 декабря 1944 г., что у Доманова в Северной Италии казаки «живут в ужасных условиях» (Т.1, с.834).

Переход Краснова из министерства Востока с целым учреждением ГУКВ под крыло Власова мог только ухудшить и без того ужасные условия. Балабин поддался воодушевлению, какое давала белоэмигрантам победа русского национализма Власова над бывшей расистской идеологией в Германии. Однако эта моральная победа не приносила реальной помощи нуждающимся, её не давало присоединение Балабина к КОНР. Её приносил Краснов – ценой верности присяге Хитлеру. За всё надо платить, и цена стоила облегчения участи семей казаков.

В Италию воевать с партизанами казаков отправили военные власти вопреки желанию Краснова, а сами воинские казачьи части возникли до поступления Краснова на немецкую службу. Поэтому забота об их безопасности посредством вооружения для обороны от партизан не может быть поставлена Краснову в вину.

В воспоминаниях Юрия Кравцова упоминается, что П.Н. Краснов участвовал на совещании командного состава 1-й казачьей дивизии Паннвица в присутствии Кононова и протестовал против приказа об отправлении дивизии во Францию, а через какое-то время приказ отменили и решено было отправить её в Югославию против Тито [«Война и судьбы. Вторая мировая, без ретуши» Невинномыск, 2003, Сборник №3, с.118].

В середине сентября 1943 г., когда Краснов посещал дивизию, Хитлер в ставке распорядился разоружить и отправить на работы все русские части: «в качестве первого шага распустить восемьдесят тысяч». Немецкое военное командование, всегда более настроенное в пользу русских и понимающее их вспомогательную силу, уговорило фюрера сохранить части и отправить с советского фронта во Францию, Италию и на Балканы. 10 октября об этом вышел официальный приказ [Пётр Крикунов «Казаки. Между Гитлером и Сталиным» М.: Яуза, Эксмо, 2005, с.453-455].

Даты несколько расходятся. Даже если Краснов и участвовал на упомянутом совещании, в чём есть основания сомневаться ввиду частых ошибок памяти Кравцова, он не имел никакого влияния на любые решения, касающиеся направления дивизии.

В ответе на книгу И.А. Полякова «Краснов – Власов» войсковой старшина Н.Г. Назаренко принципиально подчёркивал: «на самом деле у генерала Краснова не было в подчинении никаких казачьих частей», «должность генерала Краснова ограничивалась предназначением ГУКВ для защиты этих [казачьих] прав. Ни одна казачья группа или часть не была ему подчинена ни в каком отношении» [В.Г. Науменко «Великое предательство» СПб.: Нева, 2003, с.415-416].

Немецкие документы полностью это подтверждают. В некоторых советских изданиях имеются признания этого, например, когда Норберт Мюллер, историк ГДР, работавший с немецкими документами, писал, что Розенберг использовал казнённых в 1947 г. Краснова и Султан-Гирея для образования «марионеточных администраций» [Н. Мюллер «Вермахт и оккупация» М.: Воениздат, 1974, с.94].

Причём ввиду потери русских территорий, администрация Краснова не являлась оккупационной, следовательно, не подпадала ни под какие постановления о преследовании военных преступников. Тем более – при полном отсутствии каких бы то ни было преступлений.

Наряду с сугубо благотворительной деятельностью Краснова, важно отметить такую же строго созидательную активность казнённого вместе с ним белого генерала А.Г. Шкуро. С помощью ГУКВ Краснова Резерву казачьих войск Шкуро за последние 8 месяцев войны удалось вытащить с немецких заводов и отправить до 2 тысяч человек в запасной полк 1-й Казачьей дивизии, и дополнительно на жительство в Казачий Стан «до 7 тыс. человек, главным образом стариков, женщин и детей» [Между Россией и Сталиным. Российская эмиграция и вторая мировая война. М.: РГГУ, 2004, с.267].

Единственные преступления, какие обнаруживаются при изучении жизни Краснова и Шкуро в 1940-х, это насильственная их выдача в СССР и противозаконная расправа над ними в Москве, средоточии массовых преступных распоряжений.

Новые толстые документальные сборники ничего не изменили в свидетельствах сторонников движения русских националистов: «Власов никогда и никого не призывал к бесчеловечным поступкам», а добивался равноправного союза с немцами, возможного только при их отказе от прежних оккупационных намерений [Б. Плющов «Генерал Мальцев. История Военно-Воздушных Сил Русского Освободительного Движения в годы Второй Мировой Войны (1942-1945)» Сан-Франциско: СБОНР, 1982, с.3-4].

Посещения генерала Власова вызывали вспышки «национальных чувств» у населения, а немецкие сторонники Власова вместе с ним вели «борьбу с расистскими законами Третьего Рейха» [С. Фрёлих «Генерал Власов» Тенэфли, 1990, с.72, 81].

Краснов поднимал национальные чувства русских чаще книгами, чем речами. Эмигрантский журналист, увидел, что в СССР цветущие города Российской Империи превратились «в живые кладбища». Оценить своё обнищание могли только те, кто жил при Николае II. Романы Краснова давали многим желающим ценную по редкости возможность сравнить Россию и СССР. «Один мой знакомый киевлянин был записан сто тридцать седьмым по очереди на роман Краснова «От двуглавого орла к красному знамени»». Среди жителей СССР, получивших доступ к эмигрантской литературе с приходом немцев, особенным спросом пользовались воспоминания царских министров и белых генералов [Н. Февр «Солнце восходит на Западе» Буэнос-Айрес, 1950, с.113, 135].

В менее известном историческом романе о войне 1812 г. Краснов находил общие черты между последствиями революции во Франции и России: «яростная скребница революции стремилась вырвать всё прошлое из народного сознания». «Во Франции маркиз не нашёл французов. Тех прежних французов, которые были милы его сердцу, которых он понимал и которые понимали его, теперь уже не было» [П.Н. Краснов «С нами Бог» Берлин: Медный всадник, 1927, Т.1, с.82, 93].

Краснов знал, что именно это происходит в СССР: культурное уничтожение русских, истребление памяти о Царской России. Масштабы превращения русских людей в советских мешали развернуться антикоммунистическому сопротивлению в СССР, а в Германии, помимо того, помехой служила идеология НСДАП и её ревнители.

Геббельс язвил в дневнике насчёт переименования ведомства Розенберга в министерство Востока в виду потери оккупированных территорий: почему бы не ввести ещё министерства юга, запада, севера. Однако продолжение работы министерства позволяло Краснову оказывать казакам благотворительную помощь.

Явную несправедливость негативного отношения к организационной деятельности Краснова с 1943 г. покажет сравнение с тем, какими массовыми преступлениями сопровождалась советская оккупация, в то время как Краснов не стремился использовать казаков для захвата чьих-либо земель, добиваясь вывода казаков из Италии. Явно не удастся обвинить Краснова в преступных замыслах оккупации Германии, где он хотел разместить вооружённые отряды казаков и их семьи.

Советский офицер описывал в дневнике, что из себя представляла армия освободителей. Январь 1945 г.: «в роте царит антагонизм и недружелюбие между бойцами. Ругань, матерщина и драки не выходят из обихода — никем не пресекаются». «Традиционное значение приобрело воровство и обман». «Солдаты ведут себя безобразно. Мало того, что воруют и отбирают лошадей, они ещё умудряются шарить в квартирах, отбирать велосипеды, имущество, свиней, коров и прочее» (Владимир Гельфанд «Дневники 1941-1946»).

Согласно воспоминаниям, особенным мародёрством отличались советские партизаны, грабившие «мирное население деревень» в превосходной степени сравнительно с немцами. «Для партизан тотальный грабёж – вопрос выживания». Так вели себя на своей земле, но тем более разгулялись в Германии и Европе. Крупные чемоданы среди советских солдат называли «мечта оккупанта» [Николай Васильев «Записки юного казака» // «Война и судьбы» Невинномыск, 2002, Сборник 1, с.41-42].

Вышестоящие лица имели возможность грабить в сверхкрупных размерах. Начальник оперативного сектора МВД г. Берлина А.М. Сиднев вспоминал, что в 1945 г. «то и дело обнаруживались хранилища золотых вещей, серебра, бриллиантов и других ценностей. Одновременно было найдено несколько огромных хранилищ». «Эти ценности и товары различными лицами разворовывались». У Сиднева на квартире в Ленинграде в 1948 г. обнаружили сотню золотых и платиновых изделий, шесть сотен серебряных ложек, 50 ковров, антиквариат и пр. В таких же крупных размерах нажился в Германии уполномоченный НКВД по Украинскому фронту Иван Серов, будущий председатель КГБ при Н.С. Хрущёве. Серов был «главным воротилой по части присвоения награбленного». Под началом Серова так вёл себя и начальник оперативного сектора МВД в Тюрингии, и другие оккупационные властители в Германии, вроде маршала Жукова, перечислить всех нет возможности. Министр госбезопасности Абакумов получил от СМЕРШ целый вагон награбленного имущества [И.Е. Синицин «Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя» М.: Центрполиграф, 2015, с.292-303].

Таков подлинный лик победителей 1945 года, идейные последователи которых смеют ещё в чём-то обвинять генерала Краснова.

За первую половину 1945 г. за «бесчинства» в отношении оккупированного населения было осуждено советскими трибуналами 4148 только офицеров из всех служащих Красной Армии. К этому числу надо добавить несравненно большее множество солдат, а также неосуждённых, и не одинарность жертв каждого из преступников. Масштабы получаются внушительные (Марк Солонин «Весна победы. Забытое преступление Сталина»).

Согласно исследованию немецкого «Федерального министерства по делам изгнанных» «были убиты 120 000 мужчин, женщин и детей, большей частью – советскими солдатами, и еще 100 000 – 200 000 погибли в тюрьмах и лагерях». Число убитых включает только посчитанные жертвы, т.е. показывает минимальный уровень. К нему надо приплюсовать жертвы других оккупированных Советским Союзом стран: «с мая 1945 г. в Чехословакии были убиты, отчасти зверски, 270 тыс. безоружных немцев». Исследование о таких жертвах большевизма выпустил известный историк Власовского движения Й. Хоффманн в книге «Сталинская истребительная война».

При общем числе пленных в 3,8 млн., из 3,1 млн. немецких военнопленных насчитывается, что убито и умерло при транспортировке и в лагерях 1,15 млн. солдат и офицеров. Полмиллиона немецких и столько же других пленных было возвращено в Германию в течение 1945 г. К 15 октября 1946 г. – ещё 142 тыс. немцев. А к июню 1947 г. в СССР оставалось ещё 975,6 тыс. немецких пленных, их репатриация растянулась до апреля 1950 г. Поскольку цифры не складываются, а самые компетентные исследователи признают неизученность проблемы смертности немецких пленных, то её допустимо предполагать ещё более высокой – на уровне со смертностью советских пленных в 1941-1942 годах, которую относят к наиболее тягостным обвинениям по адресу национал-социализма [Ю.Н. Арзамаскин «Тайны советской репатриации» М.: Вече, 2015, с.305-306, 314-315, 317].

Виктор Земсков, в порядке антинацистской пропаганды, утверждает, что в лагерях советских военнопленных «специально уничтожали и голодом, расстрелами, виселицей, как ненужный балласт» [«Неизвестные страницы Великой Отечественной войны» М.: Вече, 2012, с.290].

В таком случае есть основания утверждать, что и здесь от нацистов большевики не отличались в лучшую сторону.

К примеру, из 91 тысячи немецких солдат, взятых в плен под Сталинградом, выжило и вернулось на родину после войны только 5 тысяч [У. Ширер «Взлёт и падение третьего рейха» М.: Воениздат, 1991, Т.2, с.324].

Их так плохо кормили, что к июлю 1943 г. 75 % немецких пленных уже умерли от голода и болезней в советских лагерях. Виселицы, как известно, большевики активнее всего применяли к полицаям и другим коллаборационистам, а вот расстрелы раненых и пленных практиковались запросто. По воспоминаниям советских бойцов: с момента сдачи 1 февраля 1943 г. орудийный огонь прекратили, вместо этого старший лейтенант «из пистолета добивал в подвалах раненых». Отношение к ним вполне соответствует определению ненужного балласта. Взятых в плен могли застрелить за разговоры: «наш комендант славится этими делами». Освобождая своих, советских пленных, красные готовы были стрелять и в них. Им говорили: «вы совершили преступление» и угрожали им расстрелом за трусость или новую попытку сдаться в плен. Всех пленных обвиняли в намеренной сдаче, что едва ли справедливо, однако можно учитывать, что жители Сталинграда не желали эвакуироваться из города, считая пропаганду о фашистских зверствах преувеличенной большевиками. Такие настроения могли разделять и солдаты.

Йохен Хелльбек по современным данным пишет про 6 тысяч вернувшихся и 105 тысяч умерших в сталинградском плену. В ходе самой битвы, называемой во время её хода величайшей в истории, погибло 190 тысяч немцев [«Сталинградская битва: свидетельства участников и очевидцев» М.: НЛО, 2015, с.23-26, 212, 369-370].

Сравнение численности жертв помогает представить сопоставимость уничтожительных масштабов войны и плена с советской и нацистской сторон.

Аналогично, предвоенный голодомор в СССР начала 1930-х не то что равняется, но и значительно превосходит по числу жертв еврейский холокост. Отрицатели голодомора один в один повторяют доводы отрицателей холокоста в защиту нацизма.

Поскольку помимо этого, советские войска совершили в Германии и других оккупированных странах сотни тысяч убийств мирного населения, наглые спекуляции насчёт великой советской победы следует считать безнравственными и преступными, подобно восхвалениям нацистских оккупаций и побед.

Жертвами массового оккупационного террора стали многие известные лица. Немецкий писатель Фридо Лампе был убит 2 мая 1945 г. В Берлине его остановил советский патруль. На документах «фотография не соответствовала изголодавшемуся лицу Лампе», «прозвучали два выстрела, он упал» [Е.А. Зачевский «Очерки истории немецкой литературы времён Третьего рейха» СПб.: Изд-во Политехн. ун-та, 2013, с.429].

В Финляндии, после того как 25 июня 1941 г. СССР без всяких на то оснований развязал против неё преступную войну с очередной попыткой насильственной оккупации, уже в 1945 г. «дело дошло до похищений и тайного вывоза граждан Финляндии из страны в Лефортовскую тюрьму НКВД» [М. Солонин «25 июня. Глупость или агрессия?» М.: Яуза-пресс, 2010, с.319].

При оккупации Польши механизм «арестов, по наблюдению Лема, был примерно одинаков и у НКВД, и у гестапо». Доктора философии Вячеслава Хойноровского в 1944 г. советские “освободители” Европы арестовали в Белостоке и поместили в концлагерь [Г. Прашкевич, В. Борисов «Станислав Лем» М.: Молодая гвардия, 2015, с.20, 41].

В 1945 г. в Чехословакии арестовали Сергея Порфирьевича Постникова (1883 г.р.), собирателя Русского заграничного архива. Особое совещание НКВД в Москве приговорило к 5 годам заключения в исправительно-трудовом лагере за принадлежность к давно не существующей партии эсеров [«Источник», 1993, №4, с.124].

В Белграде, как вспоминал историк В.А. Мошин, который в 1942 г. принял священный сан, советские оккупанты «в первый же вечер… во время обхода арестовывали всех подозреваемых в сотрудничестве с немцами, к их числу относили и русских эмигрантов», «арестовали и меня», «в подвале сидели профессора университета» [«История и историки». Историографический вестник. 2003. М.: Наука, 2003, с.302].

Но, спрашивается, причём же здесь профессора, историки, священники, эмигранты? Почему они «все» подвергались аресту, и почему их «сотрудничество» при проживании в чужой стране заслуживает ареста, а, к примеру, весь состав немецкой армии, вторгнувшейся в СССР, этого не заслуживает?

Миллионы немцев воевали против СССР с оружием в руках. В их отношении кары могли быть уместными при установлении их вины. Из числа тех немцев, кто попал в плен, к уголовной ответственности привлекли более 37 тысяч. Военные трибуналы казнили 41 генерала и ещё 180 немецких военных преступников.

Рейхсмаршал Герман Геринг в июне 1945 г. на допросе отрицал существование мероприятий, направленных на уничтожение славян или русских – «только против евреев». Геринг говорил, что никогда не интересовался белоэмигрантами и власовцами, ими занимался Розенберг, «он создавал всевозможные национальные канители». Генерал-фельдмаршал Кейтель тогда же говорил, что не имел «никаких серьёзных расчётов на использование власовских войск» [«Генералы и офицеры вермахта рассказывают…» М.: МФД, 2009, с.8, 24-25, 44].

Однако большевики не могли бы расправиться ни со всеми немцами, ни со всеми власовцами ввиду их значительной численности. «Если в военных коллаборационистских процессах, то есть, вооружённой борьбе против своего правительства, приняло участие, по различным оценкам, от 1 до 1,5 млн. советских граждан, то в гражданской сфере с оккупантами сотрудничало около 22 миллионов граждан СССР» [И.Г. Ермолов «Три года без Сталина. Оккупация: советские граждане между нацистами и большевиками» М.: Центрполиграф, 2010, с.8].

Как можно убедиться, сторонники Власова вполне точно представляли себе размер русской антисоветской борьбы Е.И. Балабин писал Ф.Ф. Абрамову 4 января 1944 г.: «все германские части вкрапливают в себя бывших красноармейцев. В некоторых ротах до 40%», всего около 1,5 млн. [«Генерал Власов», Т.1, с.538].

Попытайся бы большевики повесить всех немцев и всех коллаборационистов, как они поступили с Власовым и Красновым, они поставили бы такой истребительный рекорд, к какому и близко не подступились нацисты.

Поэтому расправа осуществлялась не над всеми врагами, а выборочно, хотя нередко при сопротивлении оккупантам советские войска уничтожали целые деревни с множеством заведомо невинных лиц, точно по примеру нацистов или бандеровцев, не отличаясь от них в лучшую сторону. «Отец не любил латышей и называл их фашистами. Объясняя это, говорил, что почти все они сотрудничали с немцами». За убийство одного советского солдата в латышском хуторе «мы расстреляли их всех, – завершил этот рассказ отец» [В.Т. Третьяков «Из СССР в Россию и обратно. Воспоминания» М.: Ладомир, 2013, Ч.1, с.67].

Оправдание советского оккупационного террора в отношении «пособников» напоминает мораль голливудских боевиков и компьютерных игр, в которых главных герой позволяет себе убить десятки и сотни людей (включая и совсем посторонних), мстя за одну чужую загубленную жизнь или даже за свою – вполне ещё живую, или просто из культа собственной вседозволенности.

Этот советский культ вседозволенности превращает людей в настоящих нацистов. Такие нацисты называют агрессию СССР в Афганистане с истреблением миллиона местных жителей – интернациональным долгом. Такие нацисты считают, что когда РФ бомбит население Сирии под предлогом борьбы с терроризмом, это не то же самое, когда чужие страны бомбит США под тем же самым предлогом. Такие нацисты считают, что власти РФ могут бомбить население Чечни для удержания её в составе Федерации, но власти Украины для защиты своего территориального единства бомбить, разумеется, никого не имеют права.

В отличие от таких современных нацистов, Власов соглашался, что если при Царях присоединение других народов было оправданным (ввиду востребованности русской защиты и иных обстоятельств), то революционные события изменили всё, и Россия может существовать «достойно» без Украины и Кавказа, но не должна и не в состоянии тратить свои силы на оккупационную борьбу с украинскими и кавказскими националистами («Генерал Власов», Т.1, с.698).

Что вполне доказывает опыт последних лет. Но у тех, кто мыслит советско-нацистскими оккупационными категориями, иные представления, чем у Власова, и о достоинстве, и о национализме.

При последовательном проведении адекватных сравнений становится ясно, что советские казни таких белоэмигрантов как генерал Краснов являются лучшим доказательством лживости культа советской победы 1945 г., использующего исключительно обманные доводы для осуждения любого противника СССР, в чём бы в действительности ни заключалась его реальная деятельность.

Что же до казни генерала Власова, командовавшего, в отличие от Краснова, антисоветскими вооружёнными силами, то его вина, можно посчитать, куда серьёзнее тех 22 млн. гражданских и 1 млн. военных пособников. Но ещё больше вина была у Клауса Штауффенберга, изменившего своей присяге Адольфу Хитлеру. И такая же, как на Андрее Власове, лежит вина на фельдмаршале Паулюсе. В случае победы нацистов, они так же подвергли бы Паулюса повешению, как большевики поступили с захваченным ими Власовым. Но кому придёт в голову кричать о недопустимости измены присяге Штауффенберга или Паулюса? Только убеждённым нацистам.

Есть смысл сравнивать Движение Власова со «Свободной Францией» генерала Голля: ему также вне Отечества пришлось сотрудничать с иностранными освободительными армиями, наступающими на Францию и её оккупирующими, т.к. собственных сил Сопротивления никогда не хватило бы для победы.

Полная неуместность претензий к личности Краснова обнаруживается во многих иных случаях. Диакон Владимир Василик много лет назад совершенно уничтожил статьями о генерале Власове свою писательскую репутацию. Но несмотря на исчерпывающую демонстрацию К.М. Александровым в книге «Мифы о генерале Власове» (2010) чудовищной неуместности его невежественных сочинений, это нисколько не повлияло на многочисленное повторение старых ошибок в дальнейшем. Одним из образцов несуразных вымыслов является его статья «Кто убил Царя» (17 июля 2015 г.): «в феврале 1917 года Алексеевы, Красновы [?], Корниловы и Деникины едва не [?] отняли у русских Россию, ибо сломали монархию – стержень, на котором держалась историческая Россия. Обо всём этом умалчивают, как о самой страшной государственной тайне» // http://www.pravoslavie.ru/jurnal/80731.htm

Невежественных фантазёров меньше не становится. Один из таких пустомелей пишет, будто Керенский «немедля направил свои стопы к Пскову в штаб генерала П.Н. Краснова. Генерал, как никто другой, был известен своей прогерманской ориентацией», «потому Керенский и выбрал Краснова». «Не было ли у Краснова договорённости с германским командованием» [Д.М. Абрамов «Первая мировая война. Миссия России» М.: Алгоритм, 2014, с.189-190].

Штаб Краснова находился не в Пскове, а Керенский думал отправиться не к нему, а к Духонину. Не мог быть сделан выбор из-за немецкой ориентации ввиду полного отсутствия таковой у генерала Краснова в октябре 1917 г.

Любой биограф станет перевирать жизненный путь своих героев, если не будет считать нужным проверять используемые сведения, не будет стараться выяснить, действительны ли они. Два таких перевирателя, на обложке книги которых помещены портреты П.Н. Краснова и А.А. Власова, для развлечения читателей жертвуют точностью подробного пересказа воспоминаний генерала Краснова, художественно обогащая их – по сути, подменяя информационную ценность источника.

Эти перевиратели, один генерал-лейтенант и один профессор академии правосудия, пишут, будто Корнилов отправил Краснова в Псков главнокомандующему Черемисову, который на самом деле вступил на эту должность существенно позже. Краснов отправлялся к Клембовскому. Неверно и то, будто Краснова арестовал патруль от Черемисова. Оказавшись на воле, Краснов не мог сразу вообразить себя спасителем России, т.к. в начале сентября его значение во главе корпуса ещё не получало окончательного утверждения, а имеющиеся источники о настроениях Краснова прямо опровергают фантазии типа «возомнил себя спасителем».

Оба перевирателя ошибаются насчёт того, будто Черемисов вызвал Краснова в Псков в ночь на 26 октября: Краснов прибыл в город по собственной воле. Под рубрикой «воспоминания» (не обозначенного автора) затем размещены сфальсифицированные слова Черемисова, будто он решил не исполнять приказ Керенского, т.к. не считает его Верховным главнокомандующим. Это не «воспоминания», а самая глупая подделка, поскольку Керенский сам отменил движение войск на Петроград, Черемисов исполнял все его приказы. В связи с этим неверна и последняя часть фальсифицированных воспоминаний, будто, встретив Краснова, Керенский кричал ему: «требую срочно начать наступление». Так как Керенский отменил наступление, то не мог кричать ничего подобного, это генеральско-профессорские фантазии. Те же авторы ошибаются, что казаки Краснова при наступлении на Петроград понесли большие потери убитыми и ранеными. Всевозможный вздор на рассмотренные темы можно найти и в разных статьях «Википедии», где собран как попало дезинформационный хлам.

О чём бы так ни писали дальше, всё будут сплошные ошибки: и что атаман Краснов вынашивал идею расчленения России, и что он повесил Подтёлкова, и что в 1940-е предпринял попытку возвратиться как завоеватель: всё это один и тот же вздор, с 1917 г. по 1945 г. [Л. Заика, В. Бобренёв «Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919-1953 годов» М.: Книжный мир, 2011, с.29-56, 98].

Парад фальсификаторов едва ли удастся остановить вышедшими книгами серии «Генерал Краснов. Монархическая трагедия», поскольку подобные авторы не интересуются проводимыми исследованиями и заняты только самоутверждением и репликацией советской мифологии 1945 года.

До чего безобразные представления о монархистах имеют воспитанные в СССР политики РФ, показывает такое рассуждение: «правый кадет [!] Марков 2-й» «за два десятилетия до Гитлера» выдвигал концепцию ГУЛАГа, и Сталин заимствовал его очертания из речи Маркова в Г. Думе 19 июля 1915 г.: «должно быть» «верховное управление вроде того, как есть верховное управления санитарной части, с правом творческой власти, с правом карательной власти, с правом пересылать рабочих за тысячи вёрст, с правом доставать необходимые материалы, с правом наказания тех, кто уклоняется» [Р.И. Хасбулатов «Иллюзия величия. Катастрофа лидерства» М.: Яуза-пресс, 2012, с.94].

Критика опыта монархической политики и пропаганда выгод парламентаризма ведётся неудачливым советско-чеченским политиком на самых абсурдных примерах. ГУЛАГ был создан Сталиным не на 2-й год всеевропейской войны, а в мирных условиях для порабощения своего населения. Подобного ГУЛАГА никто не создал в Империи и в 1915 г., а Н.Е. Марков говорил о возможности перемещения, не «народов Кавказа», как чудится Хасбулатову, а вольнонаёмных рабочих, согласно нуждам войны и в связи продолжавшимся отступлением, до августа 1915 г., когда Верховное Главнокомандование принял Император. Именно с отводом подданных Государя от немецкой оккупации связана объявленная проблема переселения. Это всё равно что главным преступлением Сталина объявить перевоз им в 1941 г. промышленности и эвакуацию населения на Урал, не заметив настоящий ГУЛАГ.

Попытки найти ГУЛАГ в Российской Империи и сравнять её с нацизмом бесперспективны и указывают на отсутствие реальных оснований для принципиальной критики монархического строя. Эта критика оказывается неуместной при правильных сравнениях.

Лживый культ победы 1945 г. будет продолжать оказывать деморализующее влияние, воспитывая ложное самодовольство и агрессивную защиту невежественных вымыслов, покуда такие критики монархистов и националистов, Краснова и Власова, будут иметь подавляющее количественное преобладание в распространении превратных фантазий о виновниках падения Империи, о начале Белого Движения и дальнейшей борьбе русских националистов.

Трагизм судеб Краснова и Власова лишний раз демонстрирует катастрофические для всех русских последствия свержения Императора Николая II и уничтожения политической элиты Империи.

Ноябрь 2015 г. — январь 2016 г.