М.К. Дитерихс и Ф. Маккаллаг

С.В. Зверев

М.К. Дитерихс и Ф. Маккаллаг.

(Сравнительные характеристики версий Екатеринбургского злодеяния 1918 г. Часть 4.)

Несколько упущенных прежде источников и деталей вынуждают вновь обратиться к выяснению наиболее достоверных обстоятельств Екатеринбургского злодеяния и подробно рассмотреть историю Френсиса Маккаллага, сопоставимую по значимости с записями рассказов Юровского. Не менее важно отстоять реальность команды латышей среди убийц Царской Семьи и их назначение Я. Свердловым, показать приоритет книги М.К. Дитерихса и его личности над Н.А. Соколовым, разобрать почему СК РФ в «Преступлении века» поддерживает заведомо ложные утверждения С.С. Старынкевича о евреях, и напомнить о консуле Томасе Престоне, который был первым кто отправил в Лондон сообщение об убийстве Императора Николая II, встретившись утром 4 (17) июля 1918 г. с Голощёкиным.

Т. Престон многократно уверял, что большевики угрожали его жизни. Но ничего об этом нет в рассказе английского дипломата Артура Томаса, заместителя консула Т. Престона. Наиболее опасный описанный им случай произошёл непреднамеренно и касается непосредственно момента близ совершения злодеяния, когда «движение на улице не останавливали до полуночи», в ночь убийства дом усиленно охранялся, чего на следующий день уже не наблюдалось. Примером нервозности охраны стал случай, когда сам Артур Томас шёл мимо Ипатьевского дома в вечер массового убийства, и рабочий-часовой случайно чуть не застрелил его, когда тот приказал перейти на другую сторону улицы, а дипломат повиновался приказу недостаточно быстро. Артур Томас шёл в консульство, располагавшееся менее чем в 300-х метрах от места злодеяния. От него стало известно и такое важное заявление, будто соседи «слышали стрельбу в доме среди ночи, а некоторые расслышали ещё и крики» жертв.  [Francis McCullagh «A Prisoner of the Reds» London. 1921. P.129].

Если Т. Престон сам слышал расстрел и последние возгласы убитых, это снимает вопрос об источнике сведений о совершённом злодеянии. Однако возникает масса недоумений, почему всего этого нет в известных донесениях Престона в Лондон, в других его рассказах за разные годы, в материалах белого следствия. Характер стрельбы и криков сразу указывал бы на множественность жертв, в то время как Т. Престон писал об отправке им никем пока не обнаруженной телеграммы об убийстве одного Императора Николая II. И первые месяцы настаивал на этой советской версии.

Ф. Маккаллаг или его источник могли ошибаться насчёт услышанных криков. Но в его книге есть эпизоды, которые невозможно отнести к случайным дефектам памяти.

Ирландский военный корреспондент Френсис Маккаллаг сообщил, что убийцами при Юровском состояла команда латышей – «несколько латышских солдат стояли с винтовками с примкнутыми штыками». Он подтверждает и весьма существенную часть версии Юровского: в чрезвычайно жестоком характере убийства Царской Семьи нельзя было вполне положиться даже на специально отобранных латышей (тем более на русских рабочих). Ш.И. Голощёкин, С.В. Мрачковский, Павел Медведев и двое неизвестных, по рассказу Маккаллага, который следует считать одним из весьма ценных сообщений о дне злодеяния, находились в запасе и должны были вмешаться, «если солдаты их подведут». Это, следовательно, просчитывалось и предусматривалось.

Тем самым опять подтверждается неучастие Павла Медведева в убийстве, которое ему упорно приписывают для обвинения как можно большего числа русских рабочих. Комиссар Сергей Мрачковский руководил охраной Ипатьевского Дома, но относительно его роли в непосредственном злодеянии зияет пробел. Родом поляк, никогда не был рабочим, он до 1917 г. сидел в тюрьме за вооружённое ограбление, затем военный комиссар красных частей. Возглавлял карательные отряды, занимавшиеся подавлением восстаний рабочих против советской власти. Организовал множество массовых казней. В дальнейшем активный сторонник Льва Троцкого во внутрипартийной борьбе.

Белое следствие выяснило, что именно комиссар Первой уральской боевой дружины Мрачковский нанимал всех рабочих для охраны, он привлёк в Ипатьевский Дом и Павла Медведева. М.К. Дитерихс обращает внимание, что Мрачковский прельстил рабочих высокой оплатой в 400 рублей, и указывает на отсутствие у рабочих мотивов ненависти и отмщения.

Развязно-наглая в обращении с именами Русских Святых сочинительница Хелен Раппапорт, как и во многих местах книги «Последние дни Романовых», ошибается, когда полагает что инициатива найма принадлежала Юровскому, и будто рабочие понимали, что их привлекут к убийству Царя и были к этому готовы, держа такую договорённость в секрете. Это сплошной вымысел. К тому же она смешивает команду убийц из латышей с рабочими, считая, будто рабочие были нерусскими, а Император Николай II не разбирался в этнических различиях и звал латышами всех инородцев без разбора. Подтасовки писательницы нужны единственно для опровержения «легенды о том, что «латыши и евреи» были ключевыми фигурами в казни, когда на самом деле это было не так; все убийцы, кроме одного, были русскими».

Необходимо опровергнуть Раппапорт, поскольку русские монархисты были правы, когда утверждали: «зверски умерщвлены русский Царь Николай II, Его семья и верные слуги» «нечистыми руками Юровского и латышей». Одно имя, вроде Белобородова, иногда называлось ошибочно, но остальной расклад верен: «в убийстве принимали участие Юровский, Белобородов, два члена чрезвычайки и семь латышей» [В.Ф. Иванов «Император Николай II» Харбин: Издательство Монархического объединения, 1939, с.3, 66].

Можно отметить закономерное соответствие революционным реалиям. Ещё в пору мятежей 1905-6 г. монархисты совершенно основательно называли революцию инородческой. Это вполне подтверждают, например, личные сведения Ленина о составе объединённой РСДРП в 1906 г. Из 104 тыс. членов партии численный максимум в 33 тыс. относятся к евреям Бунда, 26 тыс. к польским с.-д., 14 тыс. к латышским и 31 тыс. большевиков и меньшевиков неизвестного, смешанного состава национальной принадлежности [В.И. Ленин «Полное собрание сочинений» М.: Политиздат, 1979, Т.13, с.394].

Источник Френсиса Маккаллага уникален, он не основывается на признаниях П.С. Медведева, поскольку Павел не признавал непосредственного присутствия 4 июля в Доме ни Голощёкина, ни Мрачковского. Медведев не назвал помощников Юровского кроме Ермакова. Имён 10 латышей, поселившихся в Доме с тех пор как Юровский стал комендантом, Павел Медведев не знал. Они и были привлечены Юровским к убийству, а не рабочие. Относительно расположения 10 латышей, исполнения ими убийства, это показание подтвердил Ф.П. Проскуряков, тоже со слов Медведева, и другие свидетели. Умышленно латышей назначили на охрану верхних этажей, где изолировали Царскую Семью – русским рабочим большевики никогда не доверяли.

Исчерпывающе это обозначено в последних записях Государя. 25 июня: «внутри дома на часах стоят нов. латыши, а снаружи остались те же – частью солдаты, частью рабочие!» [«Дневник и документы из личного архива Николая II» Минск: Харвест, 2003, с.120].

Первый же допрос Ф.П. Горшкова 29 июля, положенный в основание всего расследования, сообщал об организации убийства руками латышей. Австрийцы из бывших пленных тоже были привлечены в Дом, но не на пост №1. По признанию М.И. Летемина латышей во внутренней охране было 10. На внешнем карауле одного австрийца Адольфа Юровский заранее предупредил о стрельбе, не привлекая его к злодеянию.

Всего один обвиняемый, Якимов, поддержал взгляды Н.А. Соколова, будто латышами считали немецких пленных. Соколов объявил фактом, установленным следствием, будто из 10 латышей 5 было русскими. Это утверждение, полученное при допросе Якимова противоречит всем остальным свидетельствам и не может считаться достоверным. Допуская крупную подтасовку, текст признания Якимова Соколов приводит наиболее подробно, пропуская опровергающие его показания. Задаваемые арестованным вопросы не записаны. Сделаны заявления Якимова, будто латыши были на одну половину русскими, а на вторую немцами по наводкам Н.А. Соколова, который лично допрашивал Якимова в Екатеринбурге 7-11 мая 1919 г. или по другим причинам, но они в корне ошибочны.

Публикация совокупности показаний всех опрошенных в 1987 г. вскрыла подтасовку Н.А. Соколова. Невозможно после этого настаивать на совершенно недостоверной подмене латышей на венгров и немцев. Доселе нередко повторяемый неимоверный вздор Якимова, будто латышами звали всех инородцев – абсурдный локальный миф историографии цареубийства, не получивший за сотню лет ни одного самого минимального подтверждения. Лично у Якимова мог быть уникальный географическо-этнический кретинизм, но во всём мемуарном корпусе, повествующем о жизни в Российской Империи, такое обстоятельство никогда более не встречается. Якимов единственный, кому могло прийти в голову обозвать латышами тех кто ими не является. Не следует приписывать такую дурость Императору Николаю II. О чём тут говорить, когда верный приближённый Последнего Царя Алоизий Егорович Трупп – латыш. Ошибка в определении этнического состава внутренней охраны исключается начисто.

Переселение латышей к началу ХХ в. наблюдалось в большей степени в близлежащих Петербургской, Новгородской и Псковской губерниях. Вместе с литовцами и эстами латышей там насчитывалось всего 33 тысячи. Нет ни одной причины по которой бы латыши подобно немцам получили какое-то нарицательное наименование среди русских, их прекрасно отличали от других этносов [А.Н. Куропаткин «Русская Армия» СПб.: Полигон, 2003, с.115-116].

Достаточно внимательно проверить все случаи упоминания латышей каждым, кого допрашивало белое следствие, чтобы убедиться в исчерпывающе точном определении принадлежности к этому этносу любым свидетелем, тщательном, демонстративном различении, кто латыш, а кто мадьяр.

На примере латышей можно увидеть, насколько неудачна версия Н.А. Соколова сравнительно с признаниями Юровского, Медведева и Маккаллага о составе убийц.

Генерал Дитерихс изменит первоначальную собственную позицию и поставит под сомнение латышей, помещая их написание в кавычки. Под влиянием доводов Н.А. Соколова М.К. Дитерихс повторяет ошибку своего подчинённого, утверждая будто Якимов, говоря о 5 латышах и 5 русских даёт «наиболее подробные и верные цифры», а не Павел Медведев с 7 латышами без кавычек. Из одного уважения к Дитерихсу, подлинному русскому белому герою, не нужно следовать его заблуждениям, когда они вскрываются. В отличие от Медведева, Якимов не присутствовал при совершении злодеяния. Приоритет показаниям Якимова по этой причине ни в коем случае не может быть отдан, Якимов обыкновенный охранник, который с третьих-пятых рук понаслышке приблизительно делит состав убийц пополам, поскольку точного деления на 7/11 не знает.

Здесь же Дитерихс допустил логически связанную с предыдущей серьёзную ошибку, назвав мадьяра «Вархата» палачом, чьё имя установлено. Ни один свидетель не называл его среди команды убийц. Дитерихс повторил ошибочный вывод Соколова, на основании обнаруженной надписи на стене: «Верхаш 1918 V II/15 / Карау.».

Надпись сделана снаружи, в стороне к Воскресенскому переулку. Из чего следует несомненный вывод, что караульный Андраш Верхаш не состоял во внутренней охране из латышей, не относится к тем из кого производился набор убийц.

Катастрофическая, вреднейшая ошибка допущена М.К. Дитерихсом под дезориентирующим влиянием Н.А. Соколова, который старался подорвать доверие генерала к наиболее важным показаниям Медведева и Проскурякова. Соколов в обращении к начальнику старался убедить Дитерихса 27 апреля 1919 г.: «оставленные после себя убийцами «следы», выражающиеся вовне в надписях, не только указывают определенных лиц, но и создают самый “план” работы следователя в некоторых направлениях, как например, одна из надписей на террасе» [Документы по Делу об убийстве представителей Дома Романовых на Урале в 1918 г. из личного архива генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса» М.: РОССПЭН, 2020, с.58].

По тексту книги Соколова можно и до публикации такого письма определить слабости его методов. Соколов безосновательно увидел в одном венгерском имени на внешней стене признание убийцы и целый план работы построил на этом абсурдном фантастическом умозаключении. Хотя такими именами исписан весь дом.

Забавно в связи с этим утверждение старого советского историка об отсутствии в Ипатьевском доме латышей и присутсвии венгров: «латышских надписей, следов пребывания настоящих латышей в доме найдено не было» [И.Ф. Плотников «Правда истории. Гибель Царской Семьи» Екатеринбург, 2003, с.102].

Т.е., если Юровский не накарябал свою подпись на стене, то в убийстве он невиновен. Блестящее логическое заключение. Достойное следователя Соколова.

Соколов утверждает, будто нельзя вполне верить свидетельствам Медведева и Проскурякова из-за следов крови «на наружной стене дома, выходящей в сад». «Факт нахождения этих кровавых следов на стене дома даже ни единым словом не отмечен в следственных актах. Здесь Сергеев даже произвел выемку штукатурки стены дома, но в деле нет ни составленного об этом акта, ни анализа крови.  Время наложило свою печать на этот факт, и теперь анализ совершенно бесполезен, так как кровь утратила уже свои существенные элементы».

Следы эти описаны Соколовым в его рапорте об осмотре дома. 25-м апреля датирована химическая экспертиза, на которую Соколов ссылается. Она доказала, что доски, вынутые из комнаты, где совершено убийство, содержат следы человеческой крови. Относительно наружных следов этого определить не удалось. Но даже если это кровь, напоминающая «хватание окровавленными пальцами стены дома», «весьма бледного цвета, как будто бы кровь была разбавлена водой», как пишет Соколов, отсюда нет причин делать вывод о недостоверности показаний Медведева и Проскурякова. Следы крови снаружи могли оставить окровавленные руки убийц после злодеяния. Фантазия Соколова, будто Медведев и Проскуряков обманывают следствие, подразумевала, будто это следы рук жертв, а не убийц. Такой вымысел Соколова не нашёл подтверждений.

Соколов не мог смириться с обстоятельством, что вся картина преступления уже установлена без всякого его участия, начал выдумывать собственную версию событий, разоблачавшую невнимательность Сергеева и виновность Верхаша вместо латышей. Летом 1919 г. Соколов сделал упор на поиск тел, которые не пытался обнаружить Сергеев, но и там Соколов выявил только части предметов одежды, лишь подтверждавшие имевшиеся свидетельства о приблизительном месте захоронений.

Хотя Соколову пришлось отказаться от версии убийства на террасе, безосновательное обвинение против Верхаша почему-то сохранилось, как и представление о ненадёжности показаний Медведева и Проскурякова насчёт латышей сравнительно с Якимовым.

Плотников же считает что не следует доверять Проскурякову, т.к. тот не хотел давать признательные показания, которые, вероятно, были из него выбиты после признаний Медведева. Такие методы воздействия приходится признавать возможными. Но относительно реальной роли латышей это  гипотетическое обстоятельство не имеет значения.

Якимов, значение показаний которого Дитерихс преувеличивает, не называл Верхаша среди палачей. Зато Якимов привёл имя Аякса – единственное известное ему обозначение латыша внутренней охраны. Эта фамилия может принадлежать убийце, однако Дитерихс мог бы обратить внимание на показание П. Медведева что 3 из 10 латышей находились в отдельной комнате и не участвовали в злодеянии. Это те кто отказался стрелять по записке Юровского. Так что «Аякс» или «Лякс» не гарантированный соучастник.

Там же, М.К. Дитерихс назвал Кабанова единственным известным русским из тех 5, согласно делению Якимова. Хотя Якимов помимо Кабанова из пятёрки чекистов при Юровском назвал ещё Ермакова, Партина и Костоусова. Последние двое, по показаниям заведующего хозяйством рабочего клуба П.В. Кухтенкова, слышавшего их хвастовство, участвовали только в захоронении, а не в убийстве. Это убедительное прямое опровержение их вины.

Якимов не разобрался в ситуации, отнеся Кабанова к 10 латышам. А.Г. Кабанов относится к сотрудникам ЧК при Юровском и был начальником Пулемётной команды в Ипатьевском доме. Эта должность не соответствуют положению 1 из 10 латышей внутренней охраны. Пулемёты, в основном были установлены на внешних постах, но Стрекотин в 1928 г. пишет что стоял у пулемёта внутри здания. В 1964 г. Кабанов писал М.М. Медведеву, что командовал 4-мя латышами-пулемётчиками. Верить Кабанову никогда не следует спешить, но эти 4 латыша могли быть из числа 10. В любом случае Стрекотин в своих воспоминаниях сообщает что хотя он и получал револьвер от П. Медведева, но остановился в дверях и не участвовал в злодеянии, а слышал «выстрелы группы людей, специально призванных для этого».

Итак, Стрекотин говорит, что пост его располагался внутри (вероятно внизу, поскольку латыши помещались наверху), но это не даёт повода путать его со специальной командой убийц, поскольку мы знаем что русские охранники по принципиальным соображениям были отстранены и основную роль отдали латышам. Показание Стрекотина способно поставить под сомнение нахождение пулемётчика Кабанова среди убийц. И подтверждает неучастие в злодеянии Павла Медведева. Допрос П. Медведева, в свою очередь, подтверждает отсутствии вины упоминаемого им Стрекотина.

Не является рядовым охранником и другое руководящее лицо, комиссар Верх-Исетского завода П.З. Ермаков.

Тем самым вполне выявляется заблуждение Якимова при включении в число 10 латышей Кабанова и Ермакова, т.е. он напрасно говорит о 5 русских среди 10 латышей. В действительности Якимов ведёт речь о 5 прибывших вместе с 10 латышами и Юровским. Отсюда и появляется число 15 латышей в показаниях Проскурякова. Разъяснилось, почему всех пребывших с Юровским могли называть латышами, хотя среди них было 5 русских. 10 из 15 были латышами, поэтому вполне могли для простоты слога так говорить. Якимов: «всех этих прибывших из Американской гостиницы людей мы безразлично называли почему-то “латышами”».

Не вызывают доверия и сведения Якимова, будто Клещев мог слышать стоя на посту снаружи слова Юровского: «Николай Александрович. Вас родственники хотели спасти». Якимов ссылается на рассказы 4-х охранников: Клещева, Дерябина, Брусьянинова и Лесникова. Не приходится рассчитывать на точность такого коллективного пересказа. Причём Якимов даже не говорит об участии Кабанова в совершении убийства, он лишь называет известную ему фамилию начальника. Якимов и фамилию-имя-прозвище (?) Лякса мог слышать со стороны по той же причине, если к тому официально обращались с приказами для внутренней охраны.

В кратком списке убийц Дитерихса фигурирует ещё и Рудольф Лахер, что является недоразумением уже известного типа: из-за надписи на дверном косяке. Лахер, Верхаш и упомянутый Летеминым Адольф все относятся к внешней охране, а не к команде 10 латышей.

В бумагах руководителя следствия можно найти подтверждение, что ещё в мае 1919 г. М.К. Дитерихс не был дезориентирован и обоснованно называл командой убийц Юровского 10 латышей, а не 5. Т.е. он не включает Павла Медведева в число виновных [«Документы по Делу», 2020, с.197-198].

Заблуждение относительно ложного значения полученных в апреле 1919 г. показаний Якимова пришло позже. Это важнейшее обстоятельство указывает на использование Дитерихсом результата работы следствия, без продавливания им ложной версии о привлечении немецких военнопленных. Воздействие шло в обратном направлении.

Зловредное влияние на белого генерала оказал подписанный следователем Н.А. Соколовым протокол допроса прокурора Пермского окружного суда П.Я. Шамарина 3-5 октября 1919 г. в Чите, где прозвучало следующее: «называя их “латышами”, Медведев хотел лишь указать тот факт, что это были не русские люди. Я его спросил, почему же он называет их именно “латышами”, и он мне объяснил, что большинство большевиков — латыши. Таким образом, в его объяснениях название “латыши” вовсе не означало указания на определенную национальность, а лишь указывало на нерусскую национальность».

Отсюда и из показаний Якимова выстроился поработивший сознание даже многих достойных историков, некритически относящихся к соколовскому следствию, вредный миф. Подозрения у меня вызывали и показания Якимова, но теперь мы точно имеем дело с признанием о прямом влиянии следователей в нужном им ключе: Шамарин навязывает Медведеву эту бредовую теорию о латышах. Но самое важное, что в существующих протоколах допросов нет и следа согласия Медведева с Шамариным или Якимовым. Медведев всегда говорит о латышах недвусмысленно ясно, как и все остальные свидетели. Пользуясь тем, что Медведев уже мёртв, Шамарин приписывает ему собственные взгляды, совершает подлог, который исказит выводы М.К. Дитерихса и который Н.А. Соколов положит в основу своей книги.

В Ч.3 «Сравнительных характеристик» я уже ловил Шамарина на подделке: свидетельница Гусева отрицала, что Медведев рассказывал ей об убийстве, опровергая голословное заявление Шамарина. Шамарин, значит, неоднократно выдумывал свидетельства Медведева, каких на самом деле не существовало. Следователь Сергеев уже не мог быть привлечён как свидетель показаний Медведева, поскольку он остался в Екатеринбурге и скорее всего был убит там красными. Сведения Дитерихса о такой участи Сергеева до сих пор считаются наиболее вероятным.

Дезинформационной традиции следуют комментарии Н.Г. Росса в сборнике «Гибель царской семьи»: Росс подобно Соколову игнорирует всех свидетелей кроме Якимова и во имя либерализма клянётся, что 5 убийц были русскими, а из других 5 мнимым латышом был Верхаш и другие венгры. Таким образом вместо фактических 10 латышей на посту №1 может не оказаться ни одного: всю настоящую внутреннюю охрану неразборчивые публикаторы документов подменили разнообразием имён, заимствованных с внешних постов №2-9.

Затем, совершенно напрасно пренебрежительно отзывающийся о Белом и Власовском Движении П.В. Мультатули на примере латышей показал почему его исторические теории быстро разваливаются одна за другой. Говоря о латышах, он не выявил источник сведений, будто латышами «в народе было принято именовать всех иностранцев», не определил насколько источник точен, не привлёк ни одного дополнительного свидетельства в пользу произвольного вывода, будто латыши «не были по национальности латышами» [П.В. Мультатули «Николай II. Дорога на Голгофу» М.: АСТ, 2010, с.567-568].

Эстафету лжи приняла наименее авторитетная организация под наименованием Следственный комитет РФ, у которой в Т.1 «Преступлении века» (2021) латышами оказались: Кабанов, Нетребин, Партин, Костоусов, Верхаш, Стрекотин. Анонимные фальсификаторы из СК РФ, следуя худшим идеям Н.А. Соколова, полагают, что венгр Верхаш – и есть отказавшийся стрелять латыш, поскольку в следственном деле репрессированного в 1938 г. А.М. Верхаша, умершего в победном 1945 г. в советских лагерях, нет ни слова об участии в злодеянии.

Ещё бы. Нет ни следа его соучастия, ведь Верхаш как и остальные лица перечисленные СК, не являлся латышом и не состоял во внутренней охране. А Стрекотин оставил воспоминания, начисто опровергающие его участие в убийстве.  Это настоящая оруэлловщина, называть латышами тех кто несомненно ими не является.

Во 2-й записке Юровский говорит, что латыши отказались стрелять, но не поясняет, кем они были заменены, это может вызвать неправильное прочтение. По 1-й записке уточняется, что сперва только часть латышей отказалась. Но и привлечённые к убийству проявили «безалаберный характер стрельбы» после которой «я увидел, что многие ещё живы». Это можно счесть тоже за своеобразный отказ, разнесённый во времени и способе саботирования, второй части латышей, которым, следовательно, становится труднее вменить полноценное убийство, которое взял на себя один Юровский, добивая раненых [«Источник», 1993, №0, с.111-112].

С намеренно вносимой путаницей о латышах надо заканчивать и отбривать любые попытки обнуления их присутственного количества ради очередного гнусного либерального возгласа о русских убийцах.

Вброшенный список имён 13 латышей приводит Л.А. Лыкова в примечаниях «Дела об убийстве», 2015, Т.1, с.345. Всем ясно, что нельзя доверять списку Свикке, который занёс Юровского в свои подчинённые. Латвийский историк Гинт Скутанс, на которого ссылается Лыкова, утверждает, что список Свикке сфальсифицирован к началу 1960-х, многие приведённые лица существовали и работали в типографии у Свикке. А в Ипатьевском доме находились только 4 латыша из его списка http://latvjustrelnieki.lv/ru/statji-95941/царской-крови-на-латышах-нет!-(о-расстреле-романовых)/царской-крови-на-латышах-нет!-

Демонстрируя собственную несостоятельность, Людмила Лыкова интерпретирует эти сведения как аргументы за неучастие латышей в убийстве, хотя Г. Скутанс элементарно не знает ни одного документа, свидетельствующего об участии латышей и потому не в состоянии ничего опровергать. То что список Свикке является подделкой, не причина объявлять о неучастии латышей. Мы лишь не знаем имён. Следствие не окончено.

Довольно плохо разбирающийся в достоверности используемых источников современный немецкий историк Ева Фляйшхауэр собрала вместе все ложные легенды о Свикке, написав, будто ещё до 1917 г. Свикке был агентом Германии: «Свикке выполнял важные, строго секретные поручения в интересах как Ленина, так и Людендорфа». Эта работа на Германию ровно никак не обоснована, за исключением ссылки на подобный же миф об измене Мясоедова. За одной фантазией в духе Н.А. Соколова и с прямой опорой на его бредовые теории следуют несколько таких же. Ш. Голощёкин якобы тоже работал на немцев, только потому что участвовал в Пражской и Краковской партконференциях. «И Ленин, и Людендорф опасались, что белые захватят наследника трона и вместе с правительствами стран Антанты будут использовать его в качестве российского правителя в изгнании». «Во время убийства царя и его семьи Свикке присутствовал на месте событий» [Е.И. Фляйшхауэр «Русская революция: Ленин и Людендорф (1905-1917)» М.: Политическая энциклопедия, 2020, с.56, 75].

Вполне актуальна цель дать подробную историю связей большевиков со всеми иностранными правительственными агентами и одновременно представить малоизвестную биографию Эриха Людендорфа. Но из-за слабости и спешки автора остаётся вне досягаемости. Историк Юрий Жук в «Вопросительных знаках» довольно убедительно доказывает факт убийства комиссара Н. Родионова в июне 1918 г. и что много позже Свикке присвоил себе личность Родионова дабы войти в историю с переводом Царской Семьи в Екатеринбург. Свикке не был в Берлине и не работал жандармом на границе с Германией, как утверждали свидетели относительно Н. Родионова.

Запутавшийся в фальсификациях уральский историк И.Ф. Плотников наряду с Н. Розановой заслужил рукоплескания либералов за объявление всех убийц русскими, кроме 1 Юровского и 1 латыша Цельмса. Подтасовка Плотникова базируется на вымысле, будто латышей во внутренней охране было 4 человека, 3 отказались участвовать, остался 1. Опора на 50-летней свежести свидетельство Кабанова, стремившегося сфальсифицировать роль рабочих в русле советской пропаганды отлично показывает, насколько невесома эта тухлая версия. Как и фальшивый список убийц Плотникова с 1 латышом, но зато с Вагановым, Нетребиным, П. Медведевым – всеми, чьё неучастие в злодеянии нами ранее установлено.

Даже если принять во внимание неубедительный рассказ Михаила Медведева, будто он участвовал в убийстве, в его версии помимо 7 латышей из 11 убийц 8-й Юровский, 9-й Ермаков, 10-й Никулин, 11-й М. Медведев. На этом всё. Места закончились, Иван Кабанов уже не входит. Юровский в 3-х записках ни М. Медведева, ни И. Кабанова никогда не называет на время убийства, присутствие обоих теоретически возможно, но несколько спорно и не существенно, т.к. и латыши мало в кого попали.

В книге И.Ф. Плотникова 1989 г. про Сибирского бюро ЦК в 1918-1920 г. говорится что екатеринбургский чекист М.А. Медведев был специалистом-гравёром, занимавшимся подделкой паспортов и документов для подпольщиков. Такая специализация странным образом не упомянута в литературе о Екатеринбургском злодеянии. Юрий Жук, пока так и не представивший обещанные подробные биографии на каждого из предполагаемых цареубийц после П.З. Ермакова, пишет в 2013 г. что Михаил Медведев в ЧК с мая 1918 г. занимался арестами и расстрелами, но ни разу не подтверждает сведений Плотникова о его специализации на фабрикации документов. В 2003-м постоянно называя М. Медведева участником цареубийства, сам Плотников больше не указывает его роль гравёра.

Свидетельством востребованности фальсификаций Плотникова международным либеральным сообществом может служить страница англоязычной википедии об убийстве Романовых. Там признаётся только версия Плотникова, с уточняющей мотивировкой: она опровергает выводы белогвардейского следствия о совершении убийства латышами во главе с евреем и определяет команду палачей почти полностью состоящей из этнически русских. Это главное, в чём заинтересован в истории Екатеринбургского злодеяния либеральный интернационал и его первый глашатай Хелен Раппапорт. Так выглядит идеологическое господство культурного марксизма.

Столь же ничтожны доводы против латышей в восхваляющей В.Н. Соловьёва компиляции антропологических экспертиз под псевдонимом Н. Розановой «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба» (2008), настаивающей, будто убийцы в Екатеринбурге действовали самостоятельно, против Москвы, т.к. среди них были левые коммунисты, противники Брестского мира. Я с особым тщанием выискивал и характеризовал все такие сведения о лицах, предположительно более склонных к сотрудничеству с консулом Престоном. Нет ни малейших оснований противопоставлять их Москве.

Обожаемый Н. Розановой следователь В.Н. Соловьёв, придерживаясь большевицких взглядов, вовсю оправдывая Ленина и Свердлова, объявляя Краснова демократом, сочинял, будто убийство Царской Семьи было невыгодно Москве, т.к. не оставляло предмет торга [В.С. Кожемяко «Деза. Четвёртая власть против СССР» М.: Алгоритм, 2017, с.129-144].

Это не верно, т.к. Свердлов объявил об убийстве Императора Николая II и прямо сказал, что Царица и Цесаревич живы. Дабы это не мог никто потом опровергнуть, большевики пытались полностью уничтожить их тела, иначе обойдясь с остальными, однако исполнители ошиблись и вместо Государыни сожгли с Алексеем Марию Николаевну.

Белобородов вспоминал, что выбор Ипатьевского дома производился им совместно с левым эсером комиссаром земледелия В.И. Хотимским. После мятежа М. Муравьёва он вышел из ПСР и принят в РКП в октябре 1918 г. После захвата Белыми воинами Урала Хотимский направлен на подпольную работу против немцев и гетмана Скоропадского в Харьков. ЦК доверял ему передачу денег и разведку. Расстреляют его красные только в 1939-м [«Вестник Челябинского государственного университета. Сер. История», 1991, №1, с.61].

Слова Юровского в 1934 г. о том что левые эсеры и Хотимский, а также левые коммунисты Сафаров и Войков предлагали быстрое убийство Царской Семьи не означает, что они были против Москвы. Всем красным властям в Екатеринбурге было известно, что перевод из Тобольска произведён для совершения злодеяния. Поэтому слова Юровского: «за директивы центра т.т. Белобородов, Чуцкаев, Голощёкин, Сыромолотов» относились только к форме совершения предрешённого красной Москвой злодеяния. Названные Юровским сторонники полного следования приказам Москвы и осуществили кровавое преступление, а отнюдь не левые эсеры.

Можно обратить внимание, что 5 июля 1918 г. (н. ст.) Я. Свердлов говорил на съезде советов, что относительно производимых ЧК расстрелов у большевиков и левых эсеров «никаких разногласий нет». Разница в том, что левые эсеры «против смертной казни по суду, но смертная казнь без суда ими допускается» [Д.Л. Голинков «Крушение антисоветского подполья в СССР (1917-1925)» М.: Политиздат, 1975, с.142].

Свердлов здесь как будто специально имеет ввиду и отношение левых эсеров и левых коммунистов Екатеринбурге к убийству Царской Семьи.

Хотимский по справкам о жертвах большого террора числится евреем, тут М.К. Дитерихс, наверное, не ошибся. Фактические недочёты, допущенные в книге Дитерихса с определениями этничности, легко объясняются содержанием использованных им источников. Но гораздо существеннее не отдельные этносы, а характеристики революционной идеологии, которые даёт Белый генерал.

Дитерихс оценивает не исключительно одно еврейство, а всю движущую силу революционного движения, которую одобрял Ф. Ницше: «впереди богохульники, аморалисты, типы, пользующиеся правом свободного передвижения и повсеместного проживания, – артисты, евреи, игроки, – собственно, все самые дискредитированные слои людей». Иван Ильин при этом прямо указывал на Ницше в качестве источника идеологии Муссолини и любого другого революционного движения, в связи с чем советские обвинения Ильина в фашизме отдают безумием [И.А. Ильин «Статьи. Лекции. Выступления. Рецензии (1906-1954)» М.: Русская книга, 2001, с.243, 409].

После этого ещё попадаются отсталые ницшеанцы, ставящие в заслугу Ницше глубокое расхождение с антисемитами.

Подобно сочинениям Ивана Ильина, книга Михаила Дитерихса «Убийство Царской Семьи» идеологически актуальна (с фактическими поправками), чего нельзя сказать про активно противостоящих им обоим либералов и большевиков.

Гораздо хуже устанавливаемых теперь мелких ошибок торопившегося с изданием сведений о Екатеринбургском злодеянии М.К. Дитерихса, когда, не имея недостатка возможностей тщательно сопоставлять все документы, Н. Розанова ставит абсурдную сверхзадачу доказать, будто все убийцы непременно русские.

А подстраивающийся под повестки левых демократических партий историк Кирилл Александров во славу либерализма готов сочинить любой трагикомический вздор типа того что Шая Ицикович Голощёкин происходил «из русского среднего класса» и приводить сфальсифицированный, ни на чём не основанный список убийц Царской Семьи http://beloedelo.com/media/video_clip/?111

Утверждение К.М. Александрова, будто работа под именем Н. Розановой «Царственные страстотерпцы» (2008) с такой же неумелой фальсификацией авторства убийства – лучшее исследование Екатеринбургского злодеяния, показывает, что во имя демократии приходится хвалить самую слабую компиляцию, только бы филосемитскую. Перемешивая верные и ошибочные материалы, она ничего аналитически не добавляет к самым известным сборникам документов и их разработке историками. Важная критика следователя Н.А. Соколова и без того имеется в изобилии.

Сюда же относится оценка Н. Розановой: «выдающийся по всеохватности и добросовестности труд» от её последователя, состоящего с ней в переписке. Единомышленник Н. Розановой всем содержанием русской политической культуры и её коренным отличием от европейской считает «ложь, окутывавшая всю историю Российского самодержавия» [С.Е. Резник «Цареубийство. Николай II: жизнь, смерть, посмертная судьба» СПб.: Алетейя, 2018].

Это понятно, когда запредельно анти-русски настроенные писатели и фантазёры типа М. Покровского, М. Касвинова, А. Бушкова, каков Резник, в восторге от Н. Розановой. Иначе и быть не могло. В хорошую же компанию угодил Кирилл Александров из т.н. «Белого дела». Далеко не впервые.

Примечательно, как тесно сошлись либералы в отрицании содержания записки Юровского с ниспровергателями подлинности Екатеринбургских останков.

Предпочтение использовать интернационалистов для производства казней – самое распространённое явление для первого этапа советской оккупации России.

Юровский сообщал об участии 6-7 латышей из 12 убийц, и 2 отказались стрелять. В ходе убийства даже интернационалисты стреляли мимо или не точно, и Юровскому лично приходилось достреливать раненых, оказавшись почти единоличным палачом. Подробнее и вполне убедительно это же описано в наиболее значительной 2-й записке.

К. Александрова или Н. Розанову нисколько не волнует, что там писал убийца Юровский. Им лишь бы во всём обвинить русских рабочих, только не интернационалистов. Точно так и отрицателей подлинности останков не интересует содержание признаний Юровского, они ищут только как бы их опровергнуть. То что Павел Медведев на следствии тоже говорил про 7 латышей, опять-таки, не удостаивается ни малейшего признания. Хотя это наиболее убедительная из всех имеющихся версий. Фальсификацией скорее являются не записки Юровского 1920-22, а предпочитаемые либералами версии 1960-х, где Г.П. Никулин говорит про 8 исполнителей и всё по рабоче-крестьянски, без интернационалистов [«Покаяние» М.: Выбор, 1998, с.193, 199].

Остаются вопросы к точности определения датировок записок Юровского, к полноте верности воспроизведений его слов Покровским и Сыромолотовым, о чём уже многократно упоминалось. Появляются новые утверждения о совместном написании Юровским и Покровским первой записки с опровержением версий о полном авторстве одного из них [В.В. Петров, М.А. Марусенко «Об истинном авторе записки Юровского» // «Отречение которого не было… Останки, которых нет…» М.: Русский Издательский Центр, 2018, с.464].

Это полезное уточнение лишний раз подтверждает совокупность прежних выводов, что Юровский писал слишком коряво и ему требовалась помощь Покровского, а также что самостоятельно Юровский не стал бы и начинать такую запись для себя, а не по чьему-то заказу.

Но когда такие отрицатели достоверности версий Юровского как Ю. Буранов, начинают писать, будто Павел Медведев на допросе мог хитроумно оперировать «легендой о вине Юровского» и тем самым добалтываются аж до снятия с Юровского вины, только бы начисто опровергнуть достоверность его записок, то взирать на такие крутые меры отрицателей записок и останков приходится с ужасом и недоумением [«Правда о Екатеринбургской трагедии» М.: Русский вестник, 1998, с.33].

Когда отрицатели записок и останков заведомо уверены, что всё непременно сфальсифицировано, то никакие рациональные доводы, очевидно, никогда не смогут на них повлиять. Что работает и в обратную сторону, если отрицатели в состоянии предъявить лишь психологическую стойкость собственной твердокаменной убеждённости, едва ли это способно что-либо разъяснить посторонним.

С другой стороны, выбор официальной кремлёвско-патриархийной пропаганды выпустить 3 т. «Преступления века» через СК с чередой возмутительных аналитических ошибок непомерных размеров, очевидно, не способен содействовать взаимопониманию при затянувшемся разномыслии.

Голословно отвергая результаты генетических экспертиз без предоставления альтернативных анализов, отрицатели останков рискуют прямо повторить все ошибки американских присяжных заседателей, оправдавших несомненного убийцу О. Симпсона из-за развёрнутой в прессе клинической конспирологии леволиберальной пропаганды о полицейском расизме, противопоставленной стопроцентным доказательствам ДНК-тестов [V. Bugliose «Outrage. The Five Reasons Why O.J. Simpson Got Away With Murder» W.W. Norton & Company, 2008].

Сторонники версии полного уничтожения останков сумели потерпеть полный разгром даже от пресловутого «Преступления века», не умея с ним тягаться. Максимально предвзятый и потому нимало не авторитетный “эксперт” Ю. Григорьев, выдвинув смехотворный голословный тезис о невозможности выделения ДНК из останков, ничем его подтвердил. Блеснув таким образом в ДНК-экспертизе и в почвоведении, Ю. Григорьев, подобно пресловутой Н. Розановой, решил показать себя светочем всех наук и в других областях.

Ю. Григорьев нам рассказывает, рассчитывая снискать дешёвую популярность в определённых кругах: «так как в огне трупы не сгорели полностью, пришлось применить серную кислоту. Она уничтожила недогоревшие ткани» https://aif.ru/society/history/ekaterinburgskie_ostanki_-_falshivka

Ю. Григорьев ссылается на другого такого “эксперта”, сам, видимо, ничего в проблеме не соображая: «если кости предварительно пережечь, то реакция их с серной кислотой будет почти мгновенной» [«Екатеринбургские останки. Независимые исследования» М.: Свет, 2018, с.99].

Не понятно, какой в принципе может иметь смысл такое утверждение, если Н.А. Соколов не обнаружил следов использования кислоты там где, по его же ошибочному мнению, тела были уничтожены «в районе костров» [Л.А. Лыкова «Следствие по делу об убийстве императорской семьи» М.: РОССПЭН, 2007, с.203].

На отсутствие следов применения кислоты огромных объёмов указывал в устных спорах с Р. Вильтоном Жозеф Ласье, говоря, что это какая-то магическая английская кислота, действующая только на тела и не затрагивающая ничего вокруг. Очевидная неубедительность следователя Соколова тогда подпитывала версии спасения.

Но если брать и воздействие на тела, то даже в малодостоверном «Преступлении века» от СК РФ по данному пункту пишут точнее: «фиксируется, что обработанные серной кислотой объекты горят значительно медленнее» (Т.2, с.169), «эффект абсолютно обратный: серная кислота защищает в какой-то степени кость от сожжения, а кость, которая никак не обработана, лучше горит» (с.171).

Консервирующий характер воздействия на тела серной кислоты подтверждается известными криминальными историями. Можно снова выбрать пример из комплекта А. Ракитина:

«невежество убийц, поместивших тела в концентрированную соляную кислоту, сыграло с ними злую шутку. Они не знали, что активность многих сильных кислот (серной и соляной в том числе) с понижением концентрации возрастает, именно поэтому их хранят и перевозят в концентрированном виде. 36%-ая соляная кислота оказалась вовсе не так активна, как этого опасались в начале своей работы судебные медики и криминалисты. Вступив первоначально в реакцию с человеческой плотью, кислота быстро создала вокруг неё своеобразную подушку из пены, изолировавшей кожу от опасного химиката. Как впоследствии пошутил профессор криминальной антропологии Университета Аделаиды Мэциж Хеннеберг (Maciej Henneberg): “заливая трупы концентрированной кислотой, убийцы фактически сделали консервы, защитив останки от гниения”. Сохранность некоторых фрагментов оказалась настолько хороша, что криминалистам удалось даже дактилоскопировать некоторые руки, извлечённые из кислоты (как это не покажется кому-то удивительным!). Первый труп был идентифицирован уже 27 мая именно по отпечаткам пальцев. По иронии судьбы, если бы убийцы ничего не выдумывали и просто выбросили бы тела в пустыне, то это оказалось бы намного более эффективным способом «заметания следов», нежели помещение трупов в кислоту» http://murders.ru/s_snow_4.html

Ещё в январе 1922 г. Саломон Рейнак в рецензии на книгу П. Жильяра удивлялся: зачем тратить такие объёмы бензина и кислоты, «когда достаточно закопать тела в негашеной извести» [«Revue critique d’histoire et de littérature» (Paris), 1922, №1].

Именно она эффективно использовалась для уничтожения следов жертв, что хорошо прослеживается по криминальной хронике начала ХХ в. Исключительно смертоносный характер воздействия негашеной извести упоминается, к примеру, в рассказах прекрасного белоэмигрантского православного писателя В.А. Никифорова-Волгина, печатавшегося в зарубежных церковных изданиях с Красновым, Ильиным и Шмелёвым, а затем убитого большевиками в декабре 1941 г.

Серная кислота всегда применялась для иных целей, когда требовалось осквернить красоту, обезобразить тела, изувечить лица. Допущенные следователем Соколовым грубейшие ошибки не позволили вовремя осознать назначение заготовленной П.Л. Войковым кислоты. Большевики потом говорили, что скрывали тела, чтобы не дать использовать их для народного почитания. Использование кислоты служило цели не позволить выставлять останки как святые мощи. Авторы злодеяния, начиная от самого Я. Свердлова, следовательно, тоже признавали святость Царской Семьи. Это называется: бесы веруют и трепещут.

Далеко не надо ходить за подтверждением такого вывода. Исполнявший приказы Свердлова Юровский назначение кислоты определённо записал: «предварительно обезобразив трупы для неузнаваемости серной кислотой», и ещё раз повторил для непонятливых напоследок: «для неузнаваемости». В отличие от некомпетентных горе-экспертов типа Григорьева, советские убийцы знали, что для уничтожения останков кислоту использовать нет никакого смысла. Они покушались на благообразие святых ликов.

Не приходится после такого удивляться, что позиции отрицателей подлинности останков никого не способны убедить. Сгруппировавшись вокруг Ю.А. Григорьева, чьи фантазии никто никогда не сможет подтвердить, отрицатели типа П.В. Мультатули лишний раз себя скомпрометировали.

Предложенное мною в 2018 г. соображение о связи между стремлением к полному уничтожению только двух тел Алексея и Марии, с официальным объявлением большевиков об увозе в надёжное место Царицы Александры и Цесаревича Алексея вносит исторический смысл в различие мест захоронений екатеринбургских останков и окончательно доказывает заведомую предрешённость Свердловым порядка убийства и захоронения.

Источник Ф. Маккаллага рассказал ему, что Я. Юровский лично выливал из кувшина кислоту на лицо убитого Императора. Со стороны красных свидетельств нет прямого подтверждения факта такой сцены. Но традиционное для преступников использование кислоты на лицах, не в целях проведения кремации, приведено Юровским. Не подтверждается часть рассказа «Узника красных», что Николай II в момент использования кислоты лежал на приготовленной связке дров. При воспроизведении услышанного изустно свойственно смешение нескольких позиций в новой комбинации. Так роль Юровского как убийцы оказывается соединена с захоронителями. Смешивается и отдельное сжигание тела Цесаревича с применением кислоты к остальным. Такое впечатление мог вынести Маккаллаг из рассказа источника, который сам не мог присутствовать одновременно при убийстве и захоронении ввиду разделения обязанностей. Источник едва ли знал все подробности или не вдавался в детали, перечислив сожжение и применение кислоты без их разделения. Как видно по сцене совершения самого злодеяния, Маккаллаг всегда старается своими словами пересказать источник, не стремясь к точному повторению слов собеседника.

Возможно и смешение Маккаллагом различных материалов, о чём говорят его частые ссылки на позднейшие находки следов белым следствием и упоминание имён Партина и Костоусова. Тогда получится, что Маккаллаг взял оказавшуюся ошибочной теорию кремации у Соколова, а применение кислоты на лицах у более осведомлённых красных убийц. Историю же о том, будто Юровский разбил лопатой череп Императора и затем огонь превратил осколки в пепел следует считать недостоверной уже с красной стороны, стремящейся к тому чтобы поиск останков был прекращён. Версия Н.А. Соколова о полном уничтожении останков соответствовала интересам большевиков.

Расследование убийства Царской Семьи это в первую очередь поиск настоящих злодеев и заказчиков, а не определение принадлежности останков. Поиск тел находится в приоритете только когда сам факт совершения убийства может быть поставлен под сомнение. На данный момент это не так, и не следует смещать фокус внимания с выяснения личностей виновных в злодеянии. Если же говорить о значении церковного почитания останков, то доказательства ошибки отрицателей угрожают превратить их деятельность в нечто весьма кощунственное, обращая против них самих всю риторику о лже-мощах.

Недоверие к чекистским ДНК-экспертизам вполне понятно ввиду долгого опыта советских исторических фальсификаций и идейной преемственности властей РФ с преступным наследием СССР. Естественно, это заставляет с долей понимания относиться к позиции отрицателей останков, несмотря на их неубедительность.

Относительно ответственности красной Москвы в недавно написанной историком С.В. Фоминым серии очерков «Верховный правитель и Царственные мученики» (2020) на примере убийства Адмирала Колчака рассматривается закономерность попыток сокрытия прямого направления большевиками имитации суда и изображения независимости действий революционеров в Иркутске для снятия с Москвы ответственности за преступления. https://sergey-v-fomin.livejournal.com/tag/Адмирал%20А.В.%20Колчак

Самый неопровержимый довод за дисциплинированную управляемость властей, это как Иностранцев вспоминает слова Троцкого, который лично отказал ходатайству о переводе на шаткий Юг и настоял на отправлении Академии Генштаба именно в Екатеринбург, что стопроцентно доказывает максимальную надёжность там власти большевиков, их подчинённость центру, сравнительно со всеми прочими городами, что было причиной направления и Царской Семьи Свердловым в Дом Ипатьева [М.А. Иностранцев «Конец империи, революция и начало большевизма» М.: Кучково поле, 2017, с.547].

Ровно это подтверждает телеграмма Т. Престона 10 мая 1918 г. (н. ст.), полученная в Лондоне: «объяснение, заслуживающее наибольшего доверия, заключается в том, что свергнутый Император доставлен сюда в связи с тем фактом, что Уральский округ, в особенности Екатеринбург, в настоящее время является наиболее прочным оплотом большевизма в России» [Helen Rappaport «The Race to Save the Romanovs» St. Martin’s Press, 2018].

Такое объяснение вполне могло быть получено консулом в результате общения с местными красными вождями.

В список настоящих убийц взамен латышей не следует пропускать и других кандидатов. Недавно появилось семейное предание от Елены Крюковой, будто её прадед, красноармеец Павел Ефимыч сторожил Царскую Семью в Екатеринбурге. Писательница передаёт слова матери: «он царскую семью расстрелял. И на всю жизнь это запомнил. А всё равно его по лагерям затаскали. Не помиловали. Хотя видишь, ради советской власти он невинных людей убил». Фамильная память не сохранила никаких свидетельств, способных удостоверить это. «Говорил: цари были такие тихие. Смирные» [«Трава была зеленее, или Писатели о своём детстве» М.: Э, 2016, с.443-444].

Произошло либо искажение информации при смене поколений или изначальный ложный самооговор. Это теоретически мог быть очередной некто, состоящий при внешней охране, но точно не привлекавшийся к совершению злодеяния.

По 1-й записке Юровского про 6-7 латышей из 12 убийц и ниже про 2 отказавшихся, опять-таки, из-за путаного изложения можно подумать что латышей осталось 4 (а уже от 4 Плотников решил ещё раз отнять 3). На самом деле отказывались из 10 двое, а скорее трое, осталось 7 по сообщению Павла Медведева. Косноязычность Юровского многое путает, но разобраться в смысле можно если сопоставлять сразу несколько документов. Точно так и показание П.С. Медведева не во всём ясно и откровенно.

Сумятицы добавляет исправление печатного текста одного из вариантов записки Юровского с 7 латышами на 5, как утверждают публикаторы, самим Юровским. Рука, допустим, его. Но приоритет всё равно следует отдать первому варианту, честнее составленному без задней мысли и в точном соответствии с показанием П. Медведева. А уже корректив к условности округления мог быть внесён либо под внешним влиянием какого-нибудь Покровского при установленном их соавторстве, или Юровский сам присмотрелся и решил что 7 убийц латышей слишком много, явно больше половины, а для советской пропаганды лучше поставить больше русских рабочих для видимости народного суда. В 1934 г. Юровский продолжает слегка преуменьшать, говоря про 5 или 6 латышей. Но даже подделки Юровского, временами переправлявшего 7 на 5, не настолько бессовестны, как сочинения историков с 4 латышами, а то и с 1.

В отличие от Н. Соколова и Я. Юровского, не занимаясь в этом вопросе подтасовками, а прямо пользуясь данными следствия, Р. Вильтон к «7 латышам» добавил Юровского, Ермакова, Никулина и Ваганова. Последний дан явно ошибочно, но главное, никакой толпы русских рабочих, сочиняемых позже советскими и либеральными фальсификаторами, у него нет. Источников Маккаллага Вильтон не знает [Robert Wilton «Last days of the Romanovs» New York, 1920. P.309].

В дополненном русском издании Вильтона 1923 г. там где многие части оригинального издания отсутствуют, взамен добавлен новый пассаж: «один из “латышей” нацарапал» «Verhas Andras». Можно проверить что ошибки с наименованием венгра латышом в 1920 г. Вильтон не совершал, взглянув на стр.408-409 американского издания. Вильтон и тут внёс вклад в накопление мифов.

Х. Раппапорт хватается за мифическое присутствие Ваганова, добавляет без малейшей мотивировки двух Медведевых, Нетребина, без всякого обоснования, лишь бы фамилии не походили на еврейские. На Маккаллага Раппапорт даёт незначительную отсылку, игнорируя самое ценное в его книге.

Ваганов стал известен белому следствию только как организатор охраны при захоронении. В убийстве он не был задействован.

Виктор Нетребин один из множества псевдоубийц-самозванцев. В заголовках воспоминаний величал себя участником ликвидации Романовых, не являясь таковым. Написал воспоминания о том как сочинял план убийства Царской Семьи гранатами и тянул бумажки кому их бросать. Абсурдно предполагать, будто охранникам всерьёз кто-то мог дать задание самостоятельно придумывать способы совершения убийства. Его воспоминания содержат серьёзные ошибки, вроде наличия всего 2 латышей во внутреннем карауле из 5 человек. Полагаю, невозможно, действительно состоя в карауле, потом спутать число его участников настолько, чтобы назвать 2 вместо 10. В материалах белого следствия Нетребин не фигурирует ни в одном списке охраны. Что не мешает Нетребину выдумывать участие в сменах караула и появление в Доме двух новых рабочих Верх-Исетского завода для совершения казни. Если он и был в карауле, то на внешнем, либо на нижнем этаже, а не на латышском верхнем.

В 1934 г. Юровский впервые называет фамилию Нетребина, присланного для замены старой, ненадёжной охраны Авдеева. Рассказ Юровского 15 лет спустя ещё менее надёжен чем ранние записки. Если Нетребин и появлялся в Ипатьевском доме, его следует отнести к тем же новым 5 из 15 помимо латышей. Однако, говоря о появлении “Николая” Нетребина и Стрекотина среди охраны, убийцей Юровский их не называет. Стрекотин прямо пишет что не участвовал в убийстве (в сб. «Покаяние» его текст ошибочно был опубликован под именем А.А. Сухорукова). Упоминание в 1934 г. Нетребина в качестве такого же охранника как и Стрекотин, означает не их участие в злодеянии, а прямо противоположное.

Когда речь заходит непосредственно о совершении убийства, даже сам Нетребин никак не обозначает своего в нём участия, ограничиваясь наблюдением. Из чего следует вывод о непростительной ошибке со стороны Хелен Раппапорт.

Вместе с комиссаром Мрачковским Павел Медведев уехал из Екатеринбурга 24 июля. Это отступление красных прикрывал латышский командир Жак Зонберг, отряд которого Мрачковский называл наиболее надёжным соединением фронта в июле 1918 г. По воспоминаниям красных, безуспешно пытавшийся взять Екатеринбург обратно, «Зонберг был жесток и недоверчив не только к нам, но и к своим подчинённым. За малейшую оплошность, не разбираясь, стрелял на месте людей» http://historyntagil.ru/books/11_29_05.htm

В скором времени, 11 сентября 1918 г. (н. ст.) именно латышский 5-й Земгальский полк, опередив все прочие красные части, получит самую первую боевую награду РСФСР [Тимур Гайдар «Голиков Аркадий из Арзамаса» М.: Политиздат, 1988, с.52].

Троцкий говорил что они стали основной скрепой новой революционной армии: «латышские стрелки, как закваска, вошли в красную армию. Закваска была хороша и тесто, как видите, вышло недурное. Благодаря латышским стрелкам, вышедшим из батраков и рабочих, нам удалось создать сильную красную армию» [«Последние Новости» (Париж), 1924, 26 июня, с.2].

Не является какой-то ложной легендой самое распространённое среди участников борьбы наблюдение о выполнении латышами самых важных гвардейских и террористических функций: «наиболее жестокие элементы из них – латыши и китайцы – формировали дворцовые части; ни одна карательная экспедиция не обходилась без их участия» [Ген. С.А. Щепихин «Под стягом Учредительного Собрания» // «Гражданская война на Волге в 1918 г.» Прага, 1930, Сб.1, с.180].

Такие детали окончательно объясняют кто и почему выбрал латышей в качестве убийц в Екатеринбурге. Требовались готовые к любым злодеяниям самые надёжные части во всей РККА, подобно тому как Екатеринбургские красные власти были избраны как наиболее лояльные Москве при перевозе Царской Семьи из Тобольска.

На Восточный фронт при его образовании был переброшен 6-й Тукумский латышский полк, а в июне 1918 г. на Урал прислали Торошинский латышский полк. В разных армиях фронта латыши составляли от 10 до 50% личного состава. Задержали Белые войска и дали время на эвакуацию красного Екатеринбурга именно латышские стрелки [«Гвардейцы Октября. Роль коренных народов стран Балтии в установлении и укреплении большевистского строя» М.: Индрик, 2009, с.58].

Кто перед самым злодеянием ввёл латышей на охрану верхнего этажа, тот и есть организатор убийства.

Эти имена у нас есть. 5 сентября 1918 г. белый следователь Сергеев среди присланных ему для расследования телеграмм обнаружил отправленную Белобородовым «Свердлову для Голощёкина» в Москву 21 июня (4 июля): «Сыромолотов так раз поехал для организации дела согласно указаний центра, опасения напрасны. Авдеев сменён, его помощник Мошкин арестован. Вместо Авдеева Юровский, внутренний караул весь сменён, заменяется другим» («Гибель», 1987, с.70).

Зная теперь, что внутренний караул и есть предрешённая команда убийц-латышей, мы получаем доказательства, что она назначена по приказу Свердлова, который оказывается главным из организаторов злодеяния. Как и Сергеев, Н.А. Соколов не понял, какой убийственный смысл несёт телеграмма о смене караула, что видно и по его комментарию, будто вывоз Сыромолотовым запаса золота и платины в Пермь не связан с Екатеринбургским злодеянием [Н.А. Соколов «Убийство Царской Семьи» М.: Сирин, 1990, с.306].

Это не так. Вывоз денег означает переход на стадию подготовки эвакуации Екатеринбурга, следовательно и убийства Царской Семьи, согласно упомянутым указаниям Москвы.

Подготовка массового убийства началась не 3 (16) июля. Серьёзный промах – искать лишь одну последнюю телеграмму с приказом из Москвы. Или, как выражается запись Покровским рассказа Юровского, «16.7 была получена телеграмма из Перми на условном языке, содержащая приказ об истреблении». Если такой сигнал и отправлялся, то ему должен предшествовать предыдущий как минимум насчёт шифра условности.

Ф. Маккаллаг, которому никто из красных, естественно, не мог рассказать о прямом приказе от Свердлова, оказывается единственным мемуаристом, способным раскрыть приблизительный текст этой шифровки, не зная что это условный язык: «последняя телеграмма из Москвы предупредила Голощёкина и Юровского, что они отвечают своими головами за безопасность Царя».

Текст этого приказа об убийстве мог попасть к Маккаллагу по нескольким линиям знакомств: от Мрачковского (через посредников), напрямую от Юровского (в 1920), от Голощёкина через Т. Престона (в Екатеринбурге) или от Я. Свердлова через В. Свердлова, часто упоминаемого Маккаллагом. В прямую откровенность Юровского по-прежнему далеко не верится, по-видимому, Маккаллаг сознательно объединяет другой источник с повествованием о встрече с Юровским. Маккаллаг остаётся в невероятной степени правдоподобен, вплоть до: «коммуникация с Москвой прервалась». Это уже высшая степень достоверной детализации. По этому признаку я прежде устанавливал полноту недостоверности позднейших вымыслов, проникших в «Царский Вестник» 1939 г. Не мог сам Маккаллаг придумать столько деталей, чтобы всё совпало. Фальшивки рассыпаются быстро.

Ф. Маккаллаг пишет, что 8 марта 1920 г. некий «видный большевик» в Екатеринбурге организовал для него встречу с Юровским, назвав того убийцей Царя. Этот неизвестный, знавший, что «это было ужасное дело», тоже крайне вероятный источник информации по истории с Мрачковским. Маккаллага предупреждали, что «цареубийца не будет говорить ни с кем о его злодеянии», «все, знавшие Юровского, подтверждали мне это». Желая исследовать «ужасный секрет», Маккаллаг представился Юровскому журналистом. «Я также сослался на имя могущественного большевика, разрешившего мне озвучить рекомендацию, хотя он категорически отказался лично сопровождать меня». Весьма достоверно наблюдение Маккалага, что лицо Юровского не имело явных еврейских черт. По этой причине Бурцев ошибся в определении его национальности по фотографии.

Маккаллаг задавал Юровского вопросы о страховании жизни и не спрашивал о Екатеринбургском злодеянии. Но Юровский сам сказал ему, будто Голощёкин, подписавший приказ об убийстве Царя, умер от тифа в Самаре 7 марта.

Ш. Голощёкин будет расстрелян только 28 октября 1941 г. Однако он действительно возглавлял большевиков в Самаре с 1922 г., т.е. уже после выхода статей и книги Маккаллага, этот город тоже назван не случайно и из него мог поступать в Екатеринбург какой-то ложный слух Юровскому. Одновременно Юровский рассказывает о смерти от тифа его матери после эвакуации белых. Известно что Эсфирь Юровская в 1919 г. была ещё жива и ей исполнился 71 год. Точных данных о её смерти помимо рассказа Маккаллага не встречается. П.В. Мультатули пишет что в одной из анкет Юровский обозначает дату смерти матери 1919-м, что подтверждает Маккаллага о происшествии вскоре после ухода белых из Екатеринбурга. Теоретически этот рассказ о смерти матери от тифа мог спутать Маккаллага насчёт какой-то иной истории о Голощёкине. Маккаллаг далее признаёт, что не получил от Юровского существенных сведений о Екатеринбургском злодеянии: «неохотно говорит об убийстве». «Моё собственное шаткое положение не позволяло мне заходить слишком далеко». «Интервью оказалось самым бесплодным за всю мою жизнь».

Несомненно, про текст последней телеграммы Маккаллаг узнал от кого-то другого. Можно подумать, что основной источник это организовавший ту встречу Маккаллага «знавший Юровского очень хорошо» бывший комиссар Омской железной дороги, рассорившийся с другими комиссарами в Омске и уволенный к марту 1920 г. «Я уверен, он один из тех, кто был соучастником убийства Царя. Но об этой ужасной трагедии он хранил абсолютное молчание, и я даже не смог узнать его имя».

Без оговорки Маккаллага о полном молчании, получился бы очень перспективный кандидат на авторство условной записки Мрачковского или даже записки Свердлова. Должность омского комиссара весьма высокопоставленная, имевшая на тот конкретный момент крупное военно-политическое значение, давала доступ к важным людям и ценной информации. По железнодорожной линии комиссар мог быть хорошо знаком с Вениамином Свердловым или с Мрачковским, который в 1920-м командовал войсками Приуральского военного округа.

Можно попытаться установить имя: транспортную ЧК Приуральских ж/д и Омской железной дороги возглавлял вскоре после захвата красными Омска П.П. Ивонин. Который, однако, не относился к перечню комиссаров Омского ревкома, но такие детали Маккаллаг мог не знать [В.Г. Кокоулин «Создание революционных комитетов в Омской губернии (ноябрь-декабрь 1919 г.)» https://archives.nso.ru/sites/archives.nso.ru/wodby_files/files/page_2335/sozdanie_revolyucionnyh_komitetov_v_omskoy_gubernii.pdf].

Павел Ивонин далее продолжал делать карьеру в НКВД и стал в 1937 г. начальником Тайшетского Гулага. В одном этом лагере и только по официальной статистике за 8 лет 1936-1943 г. погибло от голода свыше 933 тыс. чел. http://www.taishet.ru/history/sel4.html

Ивонину в 1920 г. почти исполнилось 30 лет, а Маккаллаг пишет что его собеседник мужчина около 35-ти, пузат, всегда жил в Сибири, ранее не был в Москве. Тут можно заподозрить, что Маккаллаг использует деталь из допроса Проскурякова, упоминавшего без имени присутствие пузатого соучастника. Если здесь имеется литературная мистификация Маккаллага, то очень изощрённая, через наименование своего спутника Медведевым, т.е. намеренно вопреки этому же самому допросу.

Конфликт на уровне омских комиссаров указывает против Ивонина, чей межрегиональный статус по ЧК много выше. Если, опять же, под омскими комиссарами не подразумевается Сибревком, также располагавшийся в Омске.

Необычайно сильный довод в пользу Ивонина то что он в 1917 вступил в партию большевиков, вошёл в правление пермских чекистов и стал товарищем председателя ЧК. Т.е. Ивонин имел самое прямое отношение к Я. Свердлову и убийству Великого Князя Михаила Александровича, что объединяет его с Я. Юровским и объясняет осведомлённость о Екатеринбургском злодеянии [«Пермская Голгофа Михаила II» Пермь, 2018, Т.2, с.321, 404, 581].

Очередное мощное подтверждение сообщений Маккаллага перевешивает скепсис предположений, что журналист мог всё выдумать на основе материалов следствия. Слишком много критических совпадений, угадать которые вслепую не представляется возможным. Про Ивонина в Перми следствие не знало ровно ничего. Если он общался с Маккаллагом, то как-то дал ему понять, что имеет отношение к убийствам Романовых, но не вдаваясь в свою роль, а выпячивая заслуги Юровского.

Из рассказов Маккаллага о поездках В.М. Свердлова сторонними данными подтверждается существование Сибирской экспедиции наркомата путей сообщения. Всеволод Свердлов активно сотрудничал с Сибревкомом в Омске.

Вероятно, отдельно от Ивонина существовал и Главный комиссар Омской железной дороги, чьё письмо от 21 ноября 1919 г. приводится без расшифровки подписи [«Финансовая политика и денежное обращение в Сибири. 1917-1920» Омск, 2014, с.132].

Если это не какое-то знаковое имя, каких не встречается среди других омских комиссаров, оно едва ли поможет подтвердить близость к Юровскому, но теоретически открывается такая исследовательская возможность. По примерам со смертью матери Юровского или применении кислоты на лицах видно что Маккаллаг владел очень точные деталями. Но смешанными с дезинформацией или искажёнными из-за ошибок памяти при записи.

Проверить все детали желательно, поскольку Маккаллаг, оперировавший скудным перечнем имён, известных белому следствию, весьма произвольно предположил, как всегда, чуть изменяя транскрипции фамилий, будто разговаривал с «Ловатных, Партиным или Костусовым, но я назову его Метвиетев». Не делая таких грубых отсылок на данные допросов, Маккаллаг смотрелся бы куда более убедительно. Всякий раз, когда он смешивает источники разного типа, то вредит своей же достоверности, ошибочно думая, будто так укрепляет её.

Это ярко видно в предположении о встрече с Медведевым. Похоже, Маккаллаг не знал ни о смерти Павла Медведева годом ранее, ни о существовании другого вероятного убийцы, Михаила Медведева. Маккаллаг поторопился объявить своего попутчика цареубийцей, не имея для этого оснований, кроме слов о дружбе с Юровским. Одно это обстоятельство могло показаться ему убедительным. Или слова о полном молчании касаются только персонального участия в убийстве, а не всего остального. Но если понимать Маккаллага буквально, он прикрывает своего свидетеля и не называет основным своим источником ни Юровского, ни этого омского ж\д комиссара.

Не зная про условный язык приказа, Ф. Маккаллаг пишет: «Голощёкин и Юровский, вероятно, поняли это так, что если Царь будет спасён, они двое будут казнены». Опасаясь давать уточнение своего источника, Маккаллаг каждый раз правильно расставляет иерархию Голощёкина над Юровским в качестве главных исполнителей. Маккаллаг при этом, похоже, не знает о поездке Голощёкина к Свердлову, когда они условились насчёт этого приказа. Но по своим независимым красным, а не белым, источникам, он подтверждает что приказ из Москвы адресовался именно Голощёкину, а не Белобородову.

Это был заранее предрешённый длительный процесс с распоряжениями в несколько этапов, начиная от перевода из Тобольска, который полностью контролировал Свердлов. Последние детали Свердлов устно обговорил с Голощёкиным, вплоть до условного сигнала, всё предрешив и сделав его распорядителем убийства в Екатеринбурге.

Иначе латыши заранее не появились бы в Доме Ипатьева. Рабочих в охрану, по их признанию, нанимал Мрачковский. Свидетели, считавшие, что латышей пригласил Юровский, подразумевали факт их совместного первого появления в Доме. Вероятно, что латышей для убийства тоже взял Мрачковский.

Всякий советско-либеральный вздор про русских убийц Царя сродни тому, будто Ленин «насквозь русский человек» [М. Горький «Собрание сочинений» М.: ГИХЛ, 1963, Т.18, с.381].

Подобно Ленину, убийцы Императора Николая II этнически не являлись русскими. Но самое главное, национально они были крайне анти-русскими.

Доныне исключительную злобу несут идейные преемники убийц, проникнутые ненавистью ко всему русскому, советские и либеральные идеологи, всячески прославляющие нацменьшинства, но убеждённые что Святой Царь «заслужил пулю в лоб».  [Р.В. Енгибарян «Время жить – выбор судьбы» М.: МГИМО, 2014, с.117].

Такие настроения широко распространены среди современной западнической интеллигенции в РФ, где наблюдается логически связанное революционное проеврейское и антимонархически русофобское идейное программирование. В подборках интервью относительно редкие по правильности настроя антисоветские рассуждения Н.Д. Солженицыной о предпочтительности монархии для России воспринимаются антирусским, зато безусловно проеврейски настроенным либеральным фронтом, как будто монархия и коммунизм равнозначны. Однако даже Наталия Солженицына допускает ложные утверждения, будто «Николай Второй больше виноват в революции, чем противостоявшее ему общество» [К.В. Гордеева «Человек раздетый: девятнадцать интервью» М.: АСТ, 2020, 99, 101].

Физиономию либерала самого худшего типа являет Далай-лама XIV, сторонники которого ставят ему в заслугу вегетарианство, лицемерно осуждая то как Николай II охотился на животных, но считая вполне правильным и забавным прославление убийств миллионов русских людей. Привыкший подстраиваться под стандарты западных медиа, Далай-лама нашёл общий язык и с советской прессой, расхвалив путинизм: «Я действительно считаю, что монархическая форма правления устарела. Большевистская революция в России положила конец царизму, а Французская революция покончила с монархией во Франции. Я думаю, что это было правильно. (Смеётся.)» https://ria.ru/20190530/1555050954.html

Схожее явление, когда в обширнейшей американской либеральной пропаганде всё время называют большевиков русскими националистами. У. Клинтон в воспоминаниях «Моя жизнь» додумался объявить Г. Зюганова ультранационалистом, аналогичные хвалебные определения даёт т. Путину З. Бжезинский, тем самым поддерживая лживые спекуляции большевиков на советском патриотизме и фактически тем представляя им наилучшую характеристику, вместо правильного обратного антинационального определения и разоблачения нац-большевицкого пропагандистского обмана.

Объявление коммуниста Зюганова или большевика Руцкого националистами у западных либералов всегда соседствует с бешеным непризнанием Святости Императора Николая II, соединено с борьбой с правильным пониманием смысла его канонизации [Wendy Slater «The Many Deaths of Tsar Nicholas II. Relics, remains and the Romanovs» New York: Routledge, 2007. P.109].

Новой интересной иллюстрацией синтеза либерализма и большевизма можно назвать то как известный еврейский националист Л. Волков из команды Навального, не так давно, упоминая Алапаевск, произнёс, что едва ли проживающие вне Урала слышали про этот город. Хотя казалось бы, любой русский человек непременно знает про Алапаевских мучеников, но либеральная и советская пропаганда заметает любые упоминания о них.

Красный террор в Алапаевске, по свидетельству очевидцев, коснулся не одних Великих Князей, а захватил множество случайно выбираемых с улиц и увозимых женщин и мужчин. «Каждый арестованный уже больше домой не возвращался. Население настолько было терроризировано, что все боялись говорить о политике, о военных действиях, не только на улицах, но даже и в квартирах, в кругу близких друзей и родственников». «По количеству жертв, насчитанных после освобождения Алапаевска (на одних свалках за вокзалом более 300 челов.) можно судить о том кошмарном состоянии, в каком находился обыватель Алапаевска. До сих пор производится раскопка трупов в разных местностях в окрестностях завода и определить общее число жертв пока не представляется возможным» [«Урал» (Екатеринбург), 1918, 6 (19) ноября, №2, с.4].

Деградировавший до необольшевизма некогда превосходный биограф атамана Дутова переставший быть похожим на историка А.В. Ганин тут мог бы повторить своё гениальное мнение про Екатеринбург и с сожалением вымолвить, что вместе с белыми войсками война пришла в мирный Алапаевск.

Проблемы с версией Маккаллага, что никто из обвиняемых охранников не видел приезда Мрачковского, нивелируются тем что все они не знают или не говорят кто именно приехал в Дом перед убийством. Охрана, которую нанимал Мрачковский раньше, была заменена. Новые лица могли не знать его.

Иначе объясняется молчание главного подозреваемого. Сделай Павел Медведев признание о Мрачковском, с его самой жестокой карательной репутацией, относительно нахождения в Ипатьевском Доме, при неучастии в убийстве, оно явно воспринялось бы следователями как попытка скрыть становящуюся более очевидной собственную вину. Но, как узнал ирландец от кого-то, кто осведомлённей лучше чем Белое следствие, Мрачковский и Медведев оба держались для подстраховки в запасе. Медведев, отправленный по его словам на выход, мог не уточнить, что тем самым он по плану исключал возможность побега, если что-то пойдёт не так.

Не исключено, что версия Маккаллага основана на рассказах упомянутых его английских знакомых Томаса Престона или Артура Томаса, имевших особые источники типа военного комиссара Голощёкина или комиссара финансов Сыромолотова. Маккаллаг говорит, что использовал несколько устных источников, чьи свидетельства «в русских официальных отчётах никогда ранее не публиковались». Приведённые в его книге показания таинственных незнакомцев не появились более решительно нигде. Маккаллаг настолько отстраняется от Белого следствия, что ни разу даже не упоминает Сергеева, Соколова и Дитерихса.

Понятно, если источником был Престон, он никогда не мог бы себе позволить признать настолько близкие доверительные контакты с убийцами. Русским белогвардейцам Престон ровно ничего не сообщил, но Маккаллаг, входивший в английскую разведывательную агентуру имел преимущественный доступ к внутренней информации.

Казалось бы, и Юровский не подтверждает, что Голощёкин и Мрачковский были в Доме. Но он не говорит и кем был загадочный Трубочист, передавший приказ об убийстве. Что в Доме появится Трубочист, Голощёкин предупредил Юровского в 14 ч. 16 июля. Его ждали в полночь, а появился он в 1 ч. 30 м. Это по 2-й записке. По 1-й ждали грузовик, запоздавший на 1,5 часа. Кто именно приехал не сообщается в обеих случаях. Это объясняется желанием Юровского приписать одному себе всю ответственность за убийство. Версия что исполнительность Юровского контролировало более высокопоставленное комиссарское начальство, находясь в Доме, но не пятная свои руки кровью, смотрится убедительно.

Историк Юрий Жук без всяких надёжных доводов утверждает, что Голощёкин и Белобородов были в Доме при злодеянии. Голощёкин якобы лично привёз постановления исполкома облсовета. Одновременно Ю. Жук игнорирует все свидетельства о латышах, именуя их мифическими и на расчищенные такой необычайно наглой фальсификацией места подставляет имена убийц какие ему заблагорассудится с не имеющими никакого веса ссылками на маразматика Г. Никулина и ничего не знающего М.М. Медведева, чьи голословные “воспоминания” о словах отца противоречат собственным показаниям Михаила Медведева-старшего о 7 латышах. На стр. 336 Юрий Жук пишет, что П.С. Медведев не принимал участие в убийстве, но на других  страницах Павел Медведев им включается в перечень убийц [Ю.А. Жук «Вопросительные знаки в Царском деле» СПб.: БХВ-Петербург, 2013, с.335-337].

Как можно было додуматься предпочесть ничем не подтверждённые, позднейшие из всех существующих, воспоминания М. Медведева-мл. прямым показаниям М. Медведева-ст. – воистину непостижимо. Зато этот вымысел пришёлся по вкусу СК РФ, который в своих подделках в «Преступлении века» везде рисует присутствие Биркенфельда (Парупа), расщедрившись на присутствие ещё 2 латышей, Аякса и Цельмса.

Паруп считается латышом по национальности, однако в написанной им автобиографии не говорится об участии в цареубийстве. А его карьера чекиста не соответствует нужному профилю одного из 10 латышей во внутренней охране и расстрельной команде. По этим причинам Паруп не может считаться ответственным за злодеяние, пока не появятся по-настоящему убедительные доводы.

В 1934 г. Юровский сообщал, что случайно узнал, как беспокоившийся об успехе злодеяния Голощёкин во время его совершения выжидал возле Ипатьевского Дома, снаружи. Это опровергает тезис Юрия Жука о том что Трубочистом был Голощёкин (чем повышаются шансы Мрачковского), уничтожает и сведения о сопровождении Голощёкина чекистом С.А. Бройдтом, вновь взятые со слов переоценённого Ю. Жуком наименее подходящего свидетеля – М.М. Медведева.

Сыромолотов якобы отрицал присутствие и Ермакова при убийстве, говоря что он только «вывозил» и «сжигал трупы». Но эти мемуары не опрокидывают вес остальных и пока не перетягивают на свою сторону [И.П. Павлов «Большевик, подпольщик, боевик» М.: ИРИ РАН, 2015, с.138-139].

Хотя на тот же источник с признанием Сыромолотова о получении приказа об убийстве прямо от Я.М. Свердлова уже приходилось ссылаться. И логика разделения убийц и захоронителей против Ермакова.

О сожжении тел Царской Семьи потом прямо рассказывали советские экскурсоводы в Петропавловском соборе, как записала английская журналистка в 1932 г. [Памела Трэверс «Московская экскурсия» СПб.: Лимбус Пресс, 2016, с.78].

Внезапно, посреди рассказа, Маккаллаг на стр.134 «Узника красных» говорит про использование показаний Анатолия Якимова и Стеокина, т.е. Стрекотина, что-то видевших через открытую дверь. Но относительно латышей Маккаллаг начисто опровергает сомнительные показания Якимова. Охранник Якимов, по сообщению парижского «Двуглавого Орла» №25 от 28 февраля 1929 г. был расстрелян в Свердловске за выдачу служебной тайны. Достоверность эмигрантских публикаций, по естественным неблагоприятным условиям их работы, не всегда надёжна, как видно по появлению в том же журнале перепечаток полностью недостоверных по содержанию сомнительных немецких изданий о сожжении головы Императора Николая II.  Версия Маккаллага куда больше заслуживает внимания, но прошла мимо монархистов.

Считается, что Анатолий Якимов умер в октябре 1919 г. от тифа в омской тюрьме. Эвакуация Омска с переездом правительства Колчака в Иркутск планировалась так раз в октябре. Из бывших охранников зовётся расстрелянным белыми Летемин.

Искажение фамилий убедительно доказывает использование уникальных устных, а не общедоступных письменных источников. Медведева Маккаллаг всегда пишет Metvietev, хотя у Вильтона везде Medvedev.

Маккаллаг: «латышские солдаты, а также Юровский, Мрачковский и Медведев хранили глубокое молчание, солдаты напряжённо и выжидательно смотрели, сперва на Юровского, затем на Царя. Мрачковский и Медведев достали свои револьверы; это должно было явно показать жертвам, что нечто чудовищное должно сейчас произойти. Это знаменательный факт, что среди палачей присутствовало только двое русских, и не участвовало ни одного русского солдата» (2 это Ермаков и Никулин, информатор Маккаллага заострил внимание на этой цифре).

«Подвал около семнадцати футов длины и четырнадцати футов ширины, имеет одно маленькое окно в виде полумесяца, защищенное железной решёткой, высоко на наружной стене. Ранее здесь часто были солдаты, некоторые из которых изрисовали стены неприличными изображениями Императрицы и Распутина, с приписанными снизу именами для полной ясности. Эти грубые и непристойные рисунки были последними изображениями, которые увидела несчастная Царица. В её скромной спальне в Царском Селе, где она могла скончаться в почтенных летах, её умирающий взор направился бы на средневековую роспись Божьей Матери величайших итальянских мастеров. Она никогда не могла вообразить, что её камера смерти будет обрамлена карикатурами столь отвратными и грязными, как будто их нанесли павшие нечистые демоны из преисподней. Если она совершала опрометчивые поступки, то пострадала за неосторожность. Но, возможно, и лучше для её души, что она так умерла, а не в своей постели в Царском Селе, в окружении величайших русских церковных святынь, ибо, согласно показаниям, не только священника, который часто производил службу в доме, но даже враждебно настроенного свидетеля, которого я приведу ниже, она вела самую образцовую и набожную жизнь во время её заключения. Пусть Христос помилует её так же, как при Его жизни Он всегда миловал страдающих».

Не помешает привести полностью такой образец отношения к Государыне. Как ни велика и разнообразна распространяемая революционерами ложь о Святой Царице, мемуарист подвергает сомнению приписываемые ей заблуждения, т.к. её поведение в заточении свидетельствует о непререкаемом нравственном достоинстве.

Схожим образом, кто летом 1916 г. видел Царскую Семью в военном госпитале, сообщал что Царица и дочери «находили слова утешения для каждого раненого» и производили впечатление, целиком уничтожающее лживые легенды о Г.Е. Распутине [George Thompson «Der Zar, Rasputin und die Juden» Hamburg, 1922].

По тем же причинам о. Сергий Булгаков «убедился, что государыня была подлинно святой женщиной. Он сказал даже иначе, то есть больше: что её следует считать святой» [Н.А. Цуриков «Прошлое» М.: НЛО, 2006, с.347].

Насчёт Николая II было понятно ещё В.В. Розанову в октябре 1915 г.: «мне прелестна в Николае II его скромность: первый по скромности во всемирной истории» [«Воспоминатели мгновений. Переписка и взаимные рецензии Василия Розанова и Петра Перцова. 1911-1916» СПб.: Росток, 2015, с.177].

Это мнение не изменилось после революции. 28 марта 1917 г. Розанов писал Флоренскому о величии смирения Царя. «Это изумительно, и никогда не бывало». «Царь должен быть действительно любим. И пока – любим, он – царствует. Не любим – и просто уходит». И чуть позже в мае 1917 г.: «Новосёлов с его пошлой Распутиниадой мне стал так глуп и жалок. Ведь Новосёлов есть один из инициаторов революции» [В.В. Розанов «Литературные изгнанники. Книга вторая» М.: Республика, СПб.: Росток, 2010, с.400, 407]

Крайне интересна версия (возможна ошибка реконструкции событий), что комната смерти была изрисована ещё до массового убийства. Этот пункт подвергается различным переоценкам в связи со спорным временем нанесения каббалистической надписи и фразы о Валтасаре. Порнографическая запись отмечена в описании Дома там же, где и остались следы ударов штыков и пуль. Упомянутые подписи имён и фамилий прибавлены к рисункам в другой комнате.

Маккаллаг: «Императрица бросила быстрый испуганный взгляд на эти кошмарные изображения. От револьверов напротив и безжалостных лиц позади, её глаза расширились от ужаса. Перекрестившись, она наклонила голову и прикрыла лицо руками. Могу добавить, что те порнографические рисунки оставались на стене, когда я добрался до Екатеринбурга два месяца спустя.

Тем временем Юровский, чьё лицо побелело, вынул бумагу и начал читать её при свете фонаря, который приподнял один из солдат. Он сжал лист в левой руке и ухватил револьвер в правой. Чтение заняло не свыше трёх секунд, документ был очень краток. Это был просто приказ Советской Республики о казни «Николая Романова Кровавого со всей его семьёй». Юровский выкрикнул его вместо того, чтобы прочесть, причём едва взглянул на бумагу, чьё содержание знал наизусть, поскольку он и Голощёкин написали её только час назад». (Это любопытный пункт о происхождении текста, который Юровский зачитал. Приказ должно было привести начальство Юровского перед расстрелом. Логичнее предполагать, что приказ был устный, его передали Голощёкин и Мрачковский, если они приехали в Ипатьевский Дом. А уже потом для демонстрации прямо на месте состряпали бумагу для зачитывания).

В материалах советской печати встречаются утверждения, что с кряжистым и строгим неистовым Голощёкиным даже большевикам «трудно» иметь дело. С тех пор как «подписывал приговор на расстрел Николая Второго, так и не останавливается». В 1930 г. он, секретарь крайкома, продолжал грозить всем тюрьмами и карами ГПУ [Михаил Туган-Барановский «Становление» // «Сергей Бородин в воспоминаниях современников» Ташкент, 1982, с.66-67].

Если Голощёкин что-то и подписывал, то не приговор как таковой, а только бумагу для зачитывания Юровскому.

В современном Казахстане прямо говорят о голощёкинском геноциде, напрямую связывая с его именем политику советской коллективизации. Что современные сталинисты усердно отрицают, как и голодомор на Украине, ибо у них большевики ни в чём не бывают виновны, зато всегда есть какой-нибудь вымышленный иностранный заговор, на который можно отвлечь внимание. Например, если Р. Конквест в отличие от советских фальсификаторов, первым занялся историей голодомора, написав «Жатву скорби»,  то в глазах путинских пропагандистов, он-то и есть причина всех бед, состряпал международную провокацию [А. Грозин «Голод 1932-1933 г.: феномен мифологизации истории как составная часть глобальной информационной войны» // «Постсоветский материк», 2017, №1, с.107-125].

Пряча один подлинный международный заговор Мильнера против Николая II, большевики придумывают сотни ложных заговоров против себя.

Маккаллаг: «Перекрестившись, Императрица упала на колени, за ней последовали остальные приговорённые, которые также набожно крестились. Один Император остался стоять, и пока Юровский всё ещё кричал последние слова «По приказу Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов», он быстро шагнул перед женой и детьми, как будто пытаясь защитить их своим телом, и произнося нечто, что утонуло в звуке голоса Юровского, кошмарно повторяющегося в этой маленькой комнате, а затем указывая на своих детей, вместе припавших к земле, охваченных ужасом, на коленях, но его слова не расслышали. Юровский, который, как я знаю из личного опыта, весьма быстро соображает, сразу понял, что означает этот жест, и мгновенно решил предотвратить все возможности Николая Романова произнести трогательную, проникновенную просьбу пощадить юных девушек и страдающего мальчика, какая сможет задеть даже окаменелые сердца палачей и спасти невинные жизни. Его правая рука метнулась как вспышка: он выстрелил; и в то же мгновение Император пошатнулся и упал, пронзённый в голову.

Царь, несомненно, хотел просить, чтобы его жену и детей пощадили; но теперь, как всегда, он опоздал; и, хотя благородный жест уже сделан, слова не успели быть произнесены. Ужасная участь, на которую он был обречён, настала, как удар молнии, и величайшая историческая трагедия, которую Европа видела с момента казни Людовика XVI, произошла. Необычайное пророчество, сделанное Царевичем Алексеем, когда его пытал до смерти его родной отец, Пётр Великий, исполнилось. Последний из Царей погиб со всем потомством.

Этот смертельный выстрел стал сигналом для остальных начать стрельбу, за что они беспорядочно принялись; и через пять минут после прочтения Юровским приговора вся Царская Семья, кроме Великой Княжны Татьяны и горничной Демидовы, была убита. Татьяна, раненая, потеряла сознание и лежала на полу, как мертвая, её маленькая собака подле неё яростно лаяла на солдат, пока один из них ни убил её.

Застрелив Царя, главарь убийц начал разряжать свой револьвер в испуганную группу лиц, искажённых ужасом, вблизи него. Только он и Бог знают, правда или нет, что он также убил хрупкого юного Цесаревича и некоторых из его молодых сестёр; это его ужасный секрет.

Я думаю, это повлияло на Юровского, когда я его встретил. Те, кто был в доме, не могли сказать точно, что произошло за это короткое время. Их умы были парализованы быстротой и кажущейся грандиозностью трагедии».

Маккаллаг регулярно вспоминает о встрече с Юровским в марте 1920 г., после ареста в Красноярске 6 января. Как можно сообразить, это его упоминает генерал Дитерихс, говоря что в 1920 г. в зарубежной прессе появился рассказ попавшего в плен к красным англичанина, по словам которого «Юровский производил впечатление если не сумасшедшего, то сильно нервно потрясённого. Он выказывал признаки страдания манией преследования, сильно пал духом» [М.К. Дитерихс «Убийство Царской Семьи» М.: Вече, 2008, с.294].

Маккаллаг контактировал с красными, включая самого Юровского, что расширяет круг получения вероятно достоверной информации о Екатеринбургском злодеянии. Его рассказ эпически очень красив, обладая огромными достоинствами, каких не может быть в корявых безнравственных записках Юровского или осторожных скрытных показаниях Медведева. Что порождает наряду с приязнью и много недоверия к вероятной искусственной высокопарности реконструкции.

Претензии монархистов к запискам Юровского легко понять, они вызваны отвратительной формой изложения. Маккаллаг сумел преобразить описание трагической ночи, используя свои сильные христианские чувства и симпатии к Государю, Императорской России и Русской Армии. Военный журналист Маккаллаг ещё во время Японской войны, наблюдая за русскими с их стороны фронта, проникся симпатией, выразив её в выпущенной в 1906 г. в Лондоне книге «С казаками».

Подобно ирландцам, разоблачавшим петроградский заговор А. Мильнера в британском парламенте, Маккаллаг негативно относился к подрывным операциям в России, считая политику мнимой английской интервенции первой из причин победы красных в Гражданской войне. Помимо этого, повышенное доверие к мемуаристу вызывает и осуждение им заведомо ложной пропаганды против любого врага, будь то немцы или коммунисты. То, что так восхищало А. Хитлера в постановочных принципах английской пропаганды, ему далеко не приятно.

Маккаллаг ценен своевременным быстрым опровержением клеветнических сочинений комиссара Панкратова о Царской Семье. Справедливо не верит Маккаллаг и уже начавшей распространяться легенде об отказе Царя подписать Брестский мир, будто бы ставшем причиной его убийства. Известные Маккаллагу обстоятельства злодеяния опровергали этот миф. Полезно как можно более раннее пресечение таких версий, высказанных П. Жильяром, а также Н. Соколовым в письме английскому комиссару М. Лампсону.

Маккаллаг менее всего стремится сочинить какой-то подлог дабы кого-то опорочить или возвеличить. Симпатизируя Царской Семье и помещая обворожительную фотографию Царицы и Цесаревича в самом начале на фронтиспис своей книги, Маккаллаг разделяет многие критические суждения о Российской Империи и причинах её падения, с которыми русские монархисты не соглашаются.

Для примера линии разлома мнений приведу место из его статьи к роспуску И.Л. Горемыкиным 1-й Г. Думы. Революционные события 1906 г. в России он называет гражданской войной. «Я хотел показать, что часть Русской Армии яростно настроена против либералов. Среди причин, приведших к этому, уверенность, что либералами управляют евреи, против которых верные защитники России настроены крайне предубеждённо. Есть также естественная неприязнь военных к тому, чтобы ими управляли гражданские лица» – в случае насильственного насаждения выборной модели демократической власти [«The New York Times». 1906. July 8].

Хотя это написано за много лет до крушения Российской Империи и какие-то взгляды могли перемениться, в целом ясно что Маккаллаг раньше, как и в 1918-20 г., не занимает позиций Николая II, И.Л. Горемыкина, П.Н. Краснова, не берёт их сторону, во всяком случае, целиком. Но он близко узнал многих русских монархистов, казаков, генералов Мищенко, Калитина.

Он часто необоснованно критикует русскую бюрократию и прежнее царское правление, ссылаясь даже на пример издания революционерами сборника речей Николая II. Интересный пример как работает партийная пропаганда. Это якобы «Полное собрание речей» является подтасовкой, не включающей весьма известные самые важные и содержательные выступления Царя. Революционеры в 1906 г. пытались выдать свою лженамеренную подборку одинаковых формальных тостов в пользу различных воинских частей за официальное правительственное издание ради впечатления о повальном пьянстве Государя. Смехотворная, казалось бы, попытка обманщиков оказалась способна произвести впечатление на Маккаллага, посещавшего Россию в 1906 и 1914 годах. Предполагая, что будущее издание переписки Царя и Царицы произведёт такое же впечатление, Маккаллаг оказался прав, что либералы и большевики будут использовать письма Царской Семьи таким же способом. Однако полный объём откровенных писем за 1914-1917 это не подтасованные обеденные тосты. Переписка дала все основания утвердить вывод о святости Императора Николая II.

Книгу Маккаллаг закончил к октябрю 1920 г., отдельные главы появлялись в журналах, поэтому с ними успел познакомиться Дитерихс.

Основные доводы в пользу рассказчика это указания на ненадёжность латышской охраны, об отказах которой умалчивает Медведев, но не Юровский, о чём тогда никто не знал. Это мощнейший аргумент в пользу Маккаллага. Получается что записанные в полном физическом отрыве друг от друга версии Я. Юровского, П. Медведева и Ф. Маккаллага крепко связаны между собой, довольно независимы по происхождению, все имеют предельно ранний по срокам источник получения информации уже в 1918-м и записи на бумагу до 1920 г. (не десятилетия спустя как у всех фальшивок).  Похоже, они все базируются на исходных обстоятельствах совершения злодеяния.

Подробности вроде того что Мрачковский и Медведев первые обнажили револьверы, но, по-видимому, так и не стреляли из них, отойдя в сторону, является уникальной подробностью, которая не является противоречивой, хотя ею кажется, что не похоже на заведомо приглаженный вымысел, когда сомнительные детали устраняют. Если Мрачковский тот кто контролировал процесс исполнения, наблюдая извне, но не участвуя, то он своим жестом дал указание Юровскому приступать, как Тиллий Цимбр в качестве сигнала сорвал с плеч Юлия Цезаря тогу. Медведев подражательно последовал примеру Мрачковского в демонстрации оружия.

Юровскому не к чему вдаваться в эти детали, но для того кто стоял над комендантом, такие моменты исключительно важны, они поднимают значение организатора над техническим исполнителем. Кто бы ни рассказал это Маккаллагу, он обратил внимание на ролевые модели. Журналист передал их без расшифровки, не уточняя, насколько выше статус комиссара Мрачковского над комендантом Юровским. Но анонимный источник это безусловно сознавал и хотел донести.

Сведений о подаче сигнального приказа никогда не могло бы получить белое следствие в качестве признательных показаний от подозреваемого П. Медведева. А консул Т. Престон и его сотрудники никогда не подвергались допросу. На кого-то конкретно намекал Маккаллаг, говоря, что его сведения нигде не были опубликованы в официальных документах. Неформальное общение имеет наряду с недостатками, немало преимуществ над грозящим привлечением самих свидетелей к ответственности государственным следствием.

Отвергая самоуверенные суждения большевиков, что никто не узнает правды о злодеянии или что она очень проста и так-то ясно подтасована, надо подбираться к ней разными путями. Если Маккаллагу удалось хоть немного к ней приблизиться, важно вынести его на рассмотрение и запустить поиск дополнительных доказательств или опровержений.

Сравнительно с ним, версия Беседовского, которую вынужден был рассматривать С.П. Мельгунов в качестве единственного подробного признания с красной стороны, излишне спекулирует на ажиотаже вокруг имени П.Л. Войкова и его убийства. Поэтому непосредственное участие в злодеянии Войкова выглядит максимально неубедительно, сравнительно с более утончённой версией о наблюдателе Мрачковском.

Владимир Хрусталёв, публикатор многих архивных документов, отмечает: «Мрачковский играл особую роль в судьбе Романовых». Однако историк не располагает сведениями о том, распространялась ли эта роль на организацию убийства, отмечая только, что в советской литературе «его роль приглушена» [В.М. Хрусталёв «Последние дни Великой династии» М.: АСТ, 2013, с.554].

Как и многие историки, для наглядности В.М. Хрусталёв приводит заведомо недостоверные сообщения Беседовского и Мейера, сравнительно с которыми Маккаллаг куда убедительнее. Сочинения Мейера, приплётшего туда Имре Надя ко злобе дня 1956 г., тем более спекулятивны и бесполезны.

Без явной нужны ссылки на фальшивку Беседовского вплёл в свой канон СК РФ в «Преступлении века», Том 2, игнорируя многие более важные источники, связанные с Т. Престоном. В самом урезанном виде в Т.2 представлен отрывок из письма Ч. Элиота Бальфуру 5 октября 1918 г. (с.110) о том, что тела убитых не найдены. Затем даётся часть письма Ч. Элиота из Владивостока О’Рейли 14 июля 1919 г. Остаётся не понятно, почему СК полагает что это мог быть Сидней Рейли, и зачем верховному комиссару Ч. Элиоту писать ему сообщение о результатах расследования в Екатеринбурге: «нет никаких сомнений, что все они были убиты в доме», «но тел не обнаружено».

Дело в том что С. Рейли в апреле 1919 г. отправился в Нью-Йорк для организации англо-американского финансового синдиката. Если перед ним отсчитывался английский верховный комиссар Чарльз Элиот, значит дела Рейли в США имели прямое отношение к убийству Императора Николая II и его расследованию. Поскольку Сидней Рейли всегда был врагом русских монархистов (в т.ч. противником атамана Краснова в начале 1919 г.), то мы в прошлом полностью опровергли версию Шэй МакНил о возможности участия Рейли в каких-либо британских планах спасения Царя. Но в планах с противоположной направленностью Рейли мог быть задействован. Начальник агентурного отдела английской разведки в октябре 1919 г. сообщал о выполнении Рейли особых заданий британского МИД, требующих «общения с высокопоставленными военными и гражданскими лицами» в США [Э. Кук «Сидней Рейли» М.: Яуза, Эксмо, 2004, с.239].

Убедиться в том что Рейли и в дальнейшем всегда задействовал против сторонников Императора Николая II и его наследия, можно по письму Рейли от 23 марта 1920 г. уже из Парижа про «опасность» объединения с Людендорфом «русских монархистов». Оценивая возможность усиления такой угрозы по запросу начальства, Рейли уместно оценил, что на данный момент её преувеличивают.

Однако СК, как тут заведено, всё время ошибается, не имея никакого представления об английской политике. В июле 1919 г. Ч. Элиот и А. Нокс уже приняли решение, что дело Колчака проиграно и решили свернуть всю оказываемую Белому Восточному фронту помощь. Ч. Элиот уехал из Сибири, и осенью 1919 г. его обязанности британского верховного комиссара принял 46-летний дипломат Уильям О’Рейли. Ему передавал свои дела Ч. Элиот, а Сидней Рейли тут совершенно не при чём.

К группе английских донесений прибавлено в Т.2 «Преступления века» и сообщение Т. Престона 19 июня 1919 г. Ч. Эллиоту: «в прошлую субботу я посетил старый железный рудник». «Там генерал Дитерихс со своей командой искали останки Царской Семьи». «Мне сказали, что невозможно установить, как долго будет длиться расследование».

Об интересе консула Престона к расследованию известно по другим приводимым мною данным. Здесь важно отметить роль Дитерихса, а не Соколова, в качестве руководителя следственных операций. Дитерихс испрашивал на них у Колчака официальные полномочия, но ответ Верховного Правителя не известен.

Один из белых журналистов вспоминал, что востоковед и океанограф английский верховный комиссар Чарльз Эллиот выглядел холодным и мрачным, замкнутым и неразговорчивым, не скрывал недоверия к омской власти. Иначе с французским консулом, «Реньо – приветливый старичок» [Л.В. Арнольдов «Жизнь и революция. Гроза пятого года. Белый Омск» Шанхай, 1933, с.144, 201].

Шлёпая по информационным лужам, СК взялся и за версию еврейского ритуального убийства, утверждая будто состоявший до мая 1919 г. министром юстиции Колчака С.С. Старынкевич предоставляет свидетельство о давлении военных властей на следователей, якобы Сергеева устранили поскольку он «не смог найти никаких следов участия евреев в преступлении» [«Преступление века. Материалы следствия. Документально-архивная хронология событий, связанных с гибелью Российского императора Николая II» М.: Следственный комитет РФ, 2021, Т.2, с.174].

Однако ссылка даётся отнюдь не на министра Старынкевича, а на письмо доктора Р. Бланка секретарю Объединенного комитета иностранных дел Совета депутатов британских евреев и англо-еврейского общества Л. Вольфу от 6 апреля 1920 г. Из письма не видно, как связаны бывший министр юстиции и доктор Бланк. На чём основано доверие СК источнику? В пользу точности обвинений Бланка СК не привёл ни одного свидетельства. Зато содержание письма Бланка легко опровергнуть.

О Старынкевиче следует уяснить что он в прошлом состоял в партии эсеров. Затем находился в оппозиции Адмиралу Колчаку, поддерживая разогнанных им социалистов и учредильщиков, преследуя монархистов, которые привели Колчака к власти [С.П. Мельгунов «Трагедия адмирала Колчака» М.: Айрис-пресс, 2004, Кн.2, с.44, 49].

Конечно, привёл и консул Престон. Говоря о добровольном приезде в Омск отряда Уорда, Мельгунов ошибается, поскольку тот прибыл по приказу Т. Престона.

Старынкевич – не просто рядовой член партии в 1905-1907 г., он действовал в Москве, а затем в Финляндии как участник эсеровской вооружённой террористической организации, настоящей, а не выдуманной, как те кем обычно занимается СК. По своей классовой чекистской революционной природе, СК не ведёт идейную борьбу с террористом Старынкевичем, а его поддерживает.

Как известно, СК РФ обычно занимается тем что героически рыщет, кто же стёр в Интернете усы А. Хитлеру, угрожая тюремными сроками за такое непростительное злодеяние https://ria.ru/20200516/1571557691.html

Ссыльный Старынкевич был вознесён на вершины революционной власти феврализмом. В марте 1917 г. в Иркутске он назначен комиссаром по судебному ведомству на правах прокурора палаты. Министр Серебренников, вместе с Гришиным-Алмазовым посещавший в августе 1918 г. Екатеринбург и потом от генерала А.Ф. Матковского получавший сведения о начале расследования в Доме Ипатьева, никакого давления военных на следствие не фиксирует [И.И. Серебренников «Претерпев судеб удары. Дневник 1914-1918» Иркутск, 2008, с.322, 457].

Старынкевич, по ничем не аргументированному мнению Н.Г. Росса, поддерживал Сергеева, который также являлся социалистом. В последнем обстоятельстве наиболее вероятно следует подозревать причину желания сменить Сергеева со стороны военного командования и монархистов. Иначе можно заявить, что сторонники Колчака свергли Директорию за выгораживание еврейства, а в не в результате политической борьбы монархистов и националистов с партией эсеров. Решение о смене Сергеева принимал лично Адмирал Колчак.

А.В. Колчак «больше всего ненавидел керенщину» и для борьбы с феврализмом преимущественно опирался на военных, генералов-монархистов [С.П. Звягин «В.Н. Пепеляев: судьба либерала из Сибири» Томск, 2012, с.154].

Ранее генерал С.Н. Розанов, начальник штаба при верховном главнокомандовании Болдырева, 30 сентября 1918 г. ходатайствовал перед министром юстиции о получении места в судебном ведомстве для Н.А. Соколова («Преступление века», 2021, Т.2, с.347). Ранее это прошение Розанова опубликовано в 2006 г. Л. Сониным. По утверждению П.П. Булыгина, генерал Розанов знал Соколова много лет.

21 сентября министерство юстиции покинул Патушинский, а его место занял Старынкевич. Следовательно, он принял Соколова в министерство.

Если же верить самому Н. Соколову, он принимал участие в допросе Иваном Сергеевым П. Жильяра уже 12-14 сентября. Т.е. был пристроен ассистентом Сергеева ещё до официального оформления у Старынкевича.

Далее, 15 октября Н.А. Соколов просил Старынкевича назначить его помощником прокурора Иркутского окружного суда. 5 ноября его желание исполнено. Соколов должен был отправиться в Иркутск.

Прямой начальник генерала Розанова Болдырев замечает, что к Старынкевичу относились с предубеждением и бывшие сопартийцы, эсеры из Директории, видимо требуя от него большего подчинения или недовольные его исполнительностью. А Розанов не скрывал, что он «убеждённый монархист». Неизвестно, насколько осведомлён об этом мог быть Старынкевич. В Омске с Розановым взаимодействовали противники социалистов из партии к.-д., но главным образом, конечно, Розанов сотрудничал с другими военными-монархистами, сторонниками выдвижения во власть Колчака, включая упомянутого Матковского. Однако от переворота Колчака Розанов проиграл и при новой конфигурации власти уже 22 ноября был отставлен в сторону, позднее получив Енисейскую губернию [В.Г. Болдырев «Директория. Колчак. Интервенты» М.: Центрполиграф, 2017, с.95, 148].

Далее нет связи между ходатайством Розанова за Соколова и будущей заменой Сергеева, ибо монархист Розанов более не имел возможности продвинуть его ещё дальше. Ходатайство за Соколова связывают уже с Голицыным.

Дабы оценить политическую ситуацию на момент замены Сергеева на Соколова, можно взглянуть в одну из колчаковских газет, национал-демократического направления, на передовую статью под названием: «Возможно ли критиковать социализм и социалистов». Казалось бы, очевидный утвердительный ответ приходилось обосновывать, поскольку любая социалистическая газета при Колчаке перешла «от нападения и торжества к обороне и плачу на развалинах иерусалимских» и называет критиков социализма – «самый что ни на есть подлый и низкий народ». Противники социалистов для наступления на левачьё помещали для усиления правого натиска статьи о необходимости Монархии и величии монархической идеи, где приводились ссылки на речь Тельберга к торжествам 1913 г. Сибирский профессор выражал уверенность, что в отличие от партии к.-д., Тельберг не предал монархизм [«Русская речь» (Новониколаевск), 1919, 12 января, №6].

Условно всё ещё относящийся к к.-д. Г.Г. Тельберг воспринимался монархистами как идейно им близкий, сравнительно с эсерами или левыми к.-д. Невозможно же представить, чтобы масон Н.В. Некрасов в 1913 г. приветствовал 300-летие Династии Романовых. Некрасов в начале 1913 г. пожелал мира во внешних отношениях и «победоносной борьбы с пережитками прошлого» [«Огонёк», 1913, №1].

По приглашению Тельберга министром продовольствия и снабжения в правительство Колчака был назначен К.Н. Неклютин, противник социалистов и февральской революции, резко отзывавшийся об учредиловцах и в воспоминаниях превосходно писавший о наиболее оклеветанных либералами монархистах: «когда Горемыкин стал премьер-министром, и пресса, включая и нашу, местную, осуждала его политику как консервативную, моя мать (отца уже не было в живых) очень огорчалась, что нельзя рассказать о том, что Горемыкин сделал для развития нашего города, благодаря своей способности предвидеть события» [К.Н. Неклютин «От Самары до Сиэттла» Самара, 2011, с.28, 124].

Линия Колчака в сторону монархического профессионализма подтверждается и примером с В.Г. Федосеевым, назначенным заместителем председателя Государственного экономического совещания на основании авторитетного опыта работы государственным контролёром в правительстве Б.В. Штюрмера [В.Г. Кокоулин «Белая Сибирь: борьба политических партий и групп (ноябрь 1918 – декабрь 1919» Новосибирск, 2017, с.74].

Слова о том как Адмирал Колчак последовательно превращал твердыни социалистов в развалины прямо доказываются примерами с разгоном эсеровской Директории, заменой следователя Сергеева в феврале, постановкой вопроса от отстранении Старынкевича в марте и разрешением его в мае, когда Старынкевича сменит Г.Г. Тельберг.

Борьба Верховного Правителя с социалистами не была пустым звуком. За это мы и считаем Александра Колчака национальным героем и предупреждаем, что любые разговоры о возможности союза между монархистами и социалистами являются идеологическим самоубийством [Беседа С.В. Зверева с М.В. Назаровым https://rusidea.org/250942547].

Каждый критик либеральной свободы бесовщины должен понимать, что нет смысла брать альтернативу ещё более худшую: «социализм всякий вообще и во всех оттенках ведёт ко всеобщему уничтожению духовной сущности человека и нивелированию человечества в смерть» [А. Солженицын «Расколотый мир» // «Зарубежье» (Мюнхен), 1978, сентябрь-ноябрь, №59-60, с.14].

Идейный наследник социалистов и враг Белого Движения, СК продолжает заниматься гнусными фальсификациями против русских монархистов. СК зачем-то нужно, избегая малейшей критики Престона, Нокса или Вильтона, выставить в негативном свете одного Дитерихса. Ведя себя как настоящий иностранный агент, СК пользуется явным вымыслом, будто один М.К. Дитерихс убедил Нокса в ведущей роли евреев в убийстве. СК утверждает, будто англичане провели расследование, которое опровергло полученную от Нокса информацию.

Ничего не проясняя, СК мутно повторяет с чужих слов, будто кем-то в Британии было проведено разбирательство с участием английского МИДа «в результате чего выяснилось, что сведения о подготовке и осуществлении убийства евреями, сообщенные М.К. Дитерихсом А. Ноксу, противоречат материалам предварительного следствия» («Преступление века», Т.2, с.174).

СК в очередной раз выдал абсурдное голословное заявление. У кого в Лондоне имелись эти материалы? Правильно, в 1920 г. вышла книга Вильтона, которая, хотя и содержит превеликое множество ошибок, отнюдь не противоречит справедливому тезису об осуществлении убийства евреем Юровским и подневольными латышами согласно приказам евреев Свердлова и Голощёкина. Всем, кроме СК, это давно и хорошо известно, но почему-то обманщики из СК возводят пакостные обвинения на генерала Дитерихса, заботливо защищая Р. Вильтона и А. Нокса. При том что все трое имели доступ к упомянутым материалам предварительного следствия, а не те кто бессилен их опровергнуть.

Ввиду того что Юровский является главным убийцей, утверждение проходимцев из СК и однородного с СК доктора Бланка, будто Сергеев и Соколов оба не нашли «никаких» следов участия евреев, является безусловно лживым. Если доктор Бланк, судя по тому куда отправлено письмо, преднамеренно занимается пропагандой в пользу еврейства и готов пойти на такие гнусные подлоги как замалчивание ведущей, самой первой роли Юровского и его прямого начальства, Голощёкина и Свердлова, едва ли возможно доверять и сообщению доктора Бланка о причинах замены Сергеева на Соколова. И тем более не следует доверять таким методам работы с источниками СК.

17 июня 1920 г. такой же еврейский пропагандист как Бланк, Л. Вольф сообщал Керзону, что исследования донесений Нокса «ещё не закончены». В чём выражаются исследования и кто их проводит, Вольф не сообщил, зато заранее объявил, что «не удалось найти никаких следов причастности евреев к преступлению». Честный исследователь на это обязан ответить, что утверждение Вольфа является сознательной ложью, и весь еврейский комитет Вольфа занимается гнусным обманом.

Далее, в августе 1920 г. Люсьен Вольф, всю жизнь профессионально занимавшийся проеврейской пропагандой в Англии, снова пишет Керзону: «антисемитские взгляды, которых, как известно, придерживается генерал Дитерихс, ставят под серьезное сомнение любые выводы, которые он мог сделать в отношении предполагаемого соучастия евреев в ужасном преступлении». Хочется спросить СК, а филосемитские взгляды Вольфа не ставят под сомнение любые его выводы?

Получается, что при наличии противоположности взглядов СК берёт сторону Бланка и Вольфа, а не генерала Дитерихса и Нокса, хотя соучастие Юровского ни один находящийся в здравом уме человек отрицать не может. Следовательно, Вольф ошибается, обманывает или запугивает Керзона. А сто лет спустя СК делает это относительно читателей «Преступления века».

Что до филосемитизма и антисемитизма, то в деле определения списка участников убийства имеет значение только фактическая причастность к злодеянию, а не взгляды руководителя следствия. Под антисемитизмом Дитерихса следует понимать его политическую борьбу с евреями-революционерами и их демократической идеологией. А под филосемитизмом Бланка и Вольфа надо понимать не какой-то прекраснодушный гуманизм, а стремление покрыть ложью любое преступление, совершённое евреями и оправдать злодеев-террористов. В имеющейся недвусмысленной ситуации фактической вины Юровского Бланк и Вольф объявили расследование его несомненной ответственности за убийство актом антисемитизма.

Керзон отправил запрос военному министерству и получил от него ответ «что доказательства генерала Нокса были получены в результате расследования генерала Дитерихса». Здесь можно моментально раскрыть, что СК, подобно лжецам из еврейского комитета, не заинтересован в поиске правды, а рыщет, в чём бы пригвоздить М.К. Дитерихса за монархические идеи и борьбу с большевизмом.

Занимайся СК поиском истины, он сумел бы запросто установить, что никакой проверки донесения Дитерихса английское военное министерство не производило. Ибо когда Нокс отправлял своё донесение, Дитерихс едва только принял руководство расследованием, а значит не мог дать Ноксу никакие свои результаты. Следовательно, Нокс оперировал исключительно данными и результатами Сергеева. Военное министерство в ответе Керзону ошибается, поскольку не имеет в своём распоряжении дел предварительного следствия. Упомянутое влияние Дитерихса на Нокса – пустая отписка, очередной обман. Как и весь трёп Бланка про ничем не доказанные будто бы делаемые обвинения Сергееву в заступничестве за евреев со стороны белых военных.

Керзон и Вольф озабочены исключительно интересами проеврейской пропаганды, как бы поскорее развеять «пагубное впечатление, которое произвело донесение Генерала Нокса на общественность нашей страны и России». Но бестолковая болтовня СК, будто какое-то английское расследование опровергло Нокса или Дитерихса, бессмысленна. Такого расследования не существовало.

Письма Бланка и Вольфа являются такой же попыткой скомпрометировать Белое Движение, как выдуманный американской еврейской пропагандой очередной абсурдный миф о совершении в 1919 г. в Екатеринбурге русскими белыми войсками погрома, жертвами которого якобы стали 3 тысячи евреев. Естественно, что такого погрома никогда не существовало, и даже Я. Шифф в октябре 1919 г. вынужден был признать, что погром является клеветническим вымыслом.

По всей видимости, плохо знающий историческую литературу СК совершенно упустил, что относительно писем Бланка и Вольфа даже такой крайне проеврейский историк как Олег Будницкий признал:

«“Экспертиза” Бланка, опиравшаяся на свидетельства Старынкевича и Бурцева, оказалась крайне неудачной и вряд ли могла принести пользу Вольфу». О.В. Будницкий в довольно известной книге, напечатанной 15 лет назад, провёл за СК всю работу и выяснил, что Бланк пользовался консультацией известного конспиролога-фальсификатора В.Л. Бурцева. «Юровский, по предположению Бурцева, был “малороссом”». Со столь же самоуверенной опрометчивостью садясь в лужу, Бурцев регулярно выдумывал обвинения в адрес русских монархистов и правительства Николая II. Согласно переписке Бланка, в ходе допроса Керенского, «Соколов отверг утверждения Вильтона, будто ответственность за убийство царской семьи несут евреи, и возмущался в разговоре с Керенским тем, что генерал Дитерихс использовал материалы расследования в целях антисемитской пропаганды. Тем не менее Бланк советовал Вольфу отрицать еврейство Юровского, ссылаясь на свидетельство Старынкевича как самого высокопоставленного должностного лица, причастного к расследованию» [О.В. Будницкий «Российские евреи между красными и белыми» М.: РОССПЭН, 2005, с.382, 405].

В 2012 г. в Филадельфии выходил английский перевод книги Будницкого, который не содержит изменений сравнительно с русским вариантом.

Так при более внимательном рассмотрении источников, выясняется что Бланк знал от Соколова про еврейство Юровского, но предпочёл в интересах проеврейской пропаганды намеренно солгать, прикрывшись министерским статусом Старынкевича.

Признавая письма Бланка в качестве самого сомнительного источника дезинформационной атаки на монархистов, всё же нельзя не обратить внимание на уникальные сведения о характере общения в Париже 14-20 августа 1920 г. Керенского и следователя Соколова, который также нередко является жертвой лживого навета со стороны либералов относительно своего будто бы антисемитизма, только из-за нежелания Соколова следовать по откровенно фальсификационной дорожке за Бланком и Старынкевичем.

Будь Соколов действительно антисемитски настроен, подобно Дитерихсу, Бланк не имел бы никакого резона выставить его в противоположном виде, а не распространять на Соколова критику Дитерихса, вовремя предостерегая единомышленников. По-видимому, похвала Бланка в адрес следователя Соколова в промежуток 20 августа – 5 сентября 1920 г. вызвана тем что Соколов действительно заискивал перед масоном Керенским и перед мировым еврейством, давая заявление против православного монархиста Дитерихса. Этому можно поверить, зная в каких тонах будет написана книга Соколова «Убийство Царской Семьи» с избыточным зловредным цитированием показаний Керенского с подобострастными репликами Соколова вроде «я бы охотно поверил в джентльменство Керенского». Дитерихс никогда не позволил бы себе так выражаться.

Вопреки генералу Дитерихсу, Соколов взял под свою защиту и повторил множество лживых революционных легенд, направленных на дискредитацию Царской Семьи, на оправдание мотивов совершения февральского переворота. Н.А. Соколов в 1924 г. значительно дистанцируется от идеологической концепции М.К. Дитерихса, ни разу не высказав поддержки и одобрения содержания его книг.

Всего раз Соколов снизошёл до ссылки на М.К. Дитерихса, демонстративно пользуясь им не как исследователем Екатеринбургского злодеяния, а как обычным мемуаристом, относительно причастности Н. Родионова к убийству Духонина в Ставке. Помимо этого, Соколов не удержался и от прямого выпада против Дитерихса, задетый точно определённым фактическим статусом Дитерихса — высшего руководителя следствия. Не имея возможности отрицать заинтересованность Дитерихса в результатах следствия и оказанную ему полную поддержку, Соколов пишет про Дитерихса: «ему более, чем кому-либо обязана истина. Но её искала не военная, а судебная власть».

На самом деле военная власть в лице М.К. Дитерихса старательно искала истину, и отрицание этого со стороны Соколова – попытка лишить всякого значения опубликованные генералом Дитерихсом результаты его поисков, дабы заменить их собственными, вторичными и куда менее точными, вопреки самоуверенному объявлению Соколова, что истина ему «известна более, чем кому-либо». Подобно тому как истина не определяется демократическими голосованиями, она не зависит и от юридического статуса того кто к ней стремится.

В августе 1920 г. следователь Соколов в разговоре с Керенским поторопился отмежеваться от Вильтона, Нокса и Дитерихса, не желая следовать их примеру и прямо возлагать ответственность за организацию убийства на евреев. Существенно, в какой форме Соколов это сделал. Независимо от того, какие именно выражения он употребил в разговоре с Керенским и насколько они, несомненно, потом оказались искажены в письме Бланка, Соколов успел изложить свою позицию.

В книге Соколов назвал Юровского «непосредственным руководителем убийства», устанавливая его еврейское происхождение. Определяя, кто были «иные люди», давшие Юровскому преступный приказ об убийстве, следователь Соколов называет Голощёкина и Свердлова, которые тоже оказываются евреями, независимо от желания Соколова. Ответственность Свердлова и Голощёкин вытекает не из одних официальных высших должностей в Москве и Екатеринбурге, а из всего анализа обмена телеграмм, в т.ч. из правильно установленного Н.А. Соколовым проживания Голощёкина в Москве на квартире Свердлова примерно с 4 июля, при возвращении его в Екатеринбург 14 июля. Поскольку Свердлов, Голощёкин и Юровский все евреи, М.К. Дитерихс делает логически неопровержимый вывод об их совокупной ответственности.

Но несмотря на такой расклад, Соколов разошёлся с Дитерихсом, следуя выданному Керенскому обещанию. Произошло это в результате такого манёвра. Соколов привёл часть телеграммы Свердлову о судьбе документов, похищенных у убитой Царской Семьи: «вчера выехал к вам курьер». Использованное множественное число дало повод Соколову написать: «нет сомнения, что “вы” собирательное. Оно адресовано не одному Свердлову. Были и другие лица, решавшие с Свердловым и Голощёкиным в Москве судьбу царской семьи. Я их не знаю».

Неожиданный для многих читателей Соколова, но не для предупреждённых им Керенского и Бланка, вывод следователя необычайно слабо обоснован. Соколов специально решил пойти против версии Дитерихса и выдвинул собственную теорию, что «вам» писал не Белобородов, а Голощёкин. До выхода книги Дитерихса именно Соколов в следственных документах утверждал, что «вам» написано, «видимо, Белобородовым». Но теперь Соколов передумал под влиянием Бурцева, утверждавшего что Голощёкин был на «ты» со Свердловым, как будто это хоть как-то доказывает авторство Голощёкина, а не Белобородова. Эти ссылки Соколова приведены для видимости аргументации при её отсутствии, отрывок телеграммы не имеет приписываемого ему значения коллективной ответственности за злодеяние против утверждения Дитерихса о персональной вине Свердлова.

Тут надо вспомнить что обуреваемый маниакальным филосемитизмом Михаил Хейфец, автор низкопробнейшей книги «Цареубийство в 1918 году. Версия преступления и фальсифицированного следствия» (1992), обвинял Соколова, будто он только в эмиграции узнал что Голощёкин еврей, а в 1919 г. делал упор на обвинении Белобородова. Движимый мифом об антисемитизме Соколова, Хейфец не понял, что следователь заменил авторство телеграмм Белобородова на Голощёкина не для возведения обвинений в организации убийства, а чтобы отрицать единоличное командование Свердловым над Голощёкиным и Юровским. Соколов при этом следовал идее Бурцева, который, вероятно, даже не навёл следователя на мысль, а прямо подсказал Соколову 11 августа 1920 г. как именно можно обосновать существование выдуманного коллективного решения неизвестных лиц и тем самым снять обвинение исключительно с большевиков-евреев, Свердлова-Голощёкина-Юровского.

Для опровержения наиболее убедительной, документально доказанной концепции Дитерихса о еврейском руководстве убийством Царской Семьи ничего другого кроме теории про «вы» Соколов и Бурцев не придумали. Т.е. сугубо из филосемитских соображений Белобородова Соколов заменил Голощёкиным, а не наоборот.

Злостный фальсификатор Хейфец погрешил против правды везде где только мог. Интересно что он тоже переменил мнение об авторстве основного источника своих лживых теорий. Первоначально ссылаясь на рукопись экономиста Б.Д. Бруцкуса, в более поздней книге уже считает, что это его брат, руководитель партии сионистов Ю.Д. Бруцкус, министр по еврейским делам в первом правительстве Литвы: «я лично знал убийц – все были русские». Тот же Бруцкус не придавал никакого значения Я. Свердлову, называя его «Яшка-Хулиган» [М.Р. Хейфец «Книга счастливого человека» М.: Новый хронограф, 2013, с.477, 481].

Ссылаться на такой источник просто позорно. Да ещё и не разобравшись кто настоящий автор. Б.Д. Бруцкус тоже вреднейший писатель, ответственный за распространение среди западных историков мифа о том, будто монархическая власть препятствовала усилению капитализма в России.

Если еврейский идеолог Ю.Д. Бруцкус знал убийц и в состоянии подтвердить миф Старынкевича, то почему же моментально во всеуслышание не опубликовал полные имена и доказательства их фактической ответственности за злодеяние. Попытки Бруцкуса и Хейфеца опровергнуть выводы генерала Дитерихса полностью провалились. Не удалось ни доказать существование мифических русских убийц, ни принизить политическое господство Я. Свердлова летом 1918 г., ни опровергнуть еврейское руководство убийством Царской Семьи.

Если считать что Свердлов всегда вёл переговоры только с Голощёкиным, то обязательное использование в официальной переписке «вам» нисколько не противоречит принятому устному «ты». Ссылки на Бурцева Соколову никак не помогут.

Свердлова и Голощёкина связывали многолетние отношения и общее проживание в ссылке. В июне 1914 г. Свердлов писал, что у Голощёкина «контры со всеми. Конечно, кроме меня, ибо я-то хорошо знаю, какой это хороший парень, какая хорошая душа у него». В январе 1915 г.: «мы по-прежнему нераздельны». Из руководителей красного Екатеринбурга можно отметить и многолетнюю переписку Свердлова с С.Е. Чуцкаевым, с 1909 г. [Я.М. Свердлов «Избранные произведения» М.: Госполитиздат, 1957, Т.1, с.278, 302].

Соколов оперирует Бурцевым, опираясь на собственные отвлечённые представления, на противопоставляемое им Дитерихсу «свободное творчество». Версия Соколова имеет право на существование, но является умозрительной и произвольной, тогда как остановиться на одном имени Я.М. Свердлова будет наиболее обоснованным решением.

Дитерихс, цитируя тот же текст про курьера, делает ровно противоположный вывод, что согласование со Свердловым текста будущего объявления в Екатеринбурге об убийстве Царя доказывает полный контроль всех связанных со злодеянием обстоятельств лично Свердловым. «Снисходительно и почти пренебрежительно отвечает» Белобородову (или Голощёкину) в тоне «сознающего свою власть начальника». Относительно коллективного советского руководства Дитерихс правильно наблюдает, что Свердлов принимает самостоятельные решения независимо от президиума ВЦИК или ЦК ВКП (б).

Советские историки установили, что Я. Свердлов 24 декабря 1918 г. назначил Ш. Голощёкина военно-окружным комиссаром Уральского округа одновременно с созданием по проекту Свердлова Сибирского бюро ЦК, включающего Голощёкина. Белобородов же остался на уровне Уральского обкома, не имея ни прямых контактов со Свердловым, ни назначения на высшие партийные посты. Заметно ниже положение В.И. Хотимского из екатеринбургских большевиков. Свердлов распоряжался о выдаче Голощёкину 500 тыс. руб. и всему Урало-Сибирскому бюро до 2 млн. То что всем Свердлов руководил единолично и полновластно, а не коллективно-подчинённо, доказывает факт смерти Свердлова 16 марта 1919 г. А «в двадцатых числах марта была послана телеграмма. В ней сообщалось, что в ЦК РКП (б) принято постановление всех работников бюро влить в армию» [И.Ф. Плотников «Во главе революционной борьбы в тылу колчаковских войск» Свердловск, 1989, с.25, 33, 53, 117].

Советские историки, объясняя внезапный разгром Голощёкинского бюро лепетали про постоянную недооценку Л.Д. Троцким Восточного фронта. Выдвигая в очередной раз этого козла отпущения, Плотников о смерти Свердлова намеренно умолчал, прекрасно понимая в чём действительная причина. Характерно что менее влиятельный член бюро И.Н. Смирнов телеграфирует вдове Свердлова К.Т. Новгородцевой и Ш. Голощёкину, прося их в ЦК (а не перед Троцким) предотвратить ликвидацию бюро, которое составляли: Голощёкин, Смирнов, А.А. Масленников и А.Я. Нейбут. Однако пленум ЦК под председательством Ленина 25-26 марта постановил полностью ликвидировать Голощёкинское бюро в Уфе, но оставить менее значительное отделение в Вятке, которое ранее находилось в подчинении Голощёкину и получало сравнительно менее крупные деньги. К отделу бюро в Вятке был причислен М.А. Медведев.

Голощёкин со смертью Свердлова пережил сокрушительное падение. Будучи первым лицом партии во всём Урало-Сибирском регионе с широчайшими военно-политическими полномочиями, имея за собой полную поддержку председателя ВЦИК и секретаря ЦК в одном лице, Голощёкин в одно мгновение потерял всё и уже 29 марта буквально сослан в Туркестанскую комиссию ВЦИК в Оренбург.

Едва ли далее понадобятся другие доказательства полной правоты генерала Дитерихса, а не следователя Соколова, о единоличной ответственности Свердлова за приказ Голощёкину об убийстве Царской Семьи. Ленин или Троцкий Голощёкиным не командовали, Свердлов не был связан путами совещательной коллегиальности ЦК когда чего-то желал добиться. Иначе это верховное Урало-Сибирское бюро Голощёкина в декабре 1918 г. не возникло бы, раз его так поспешно свернули со смертью Свердлова. Теории о тайной войне Ленина и Свердлова и об убийстве последнего становятся более убедительными в свете этой истории.

Впервые публикуемый Дитерихсом тот же текст телеграммы Свердлова показывает самое обострённое состояние отношений с Германией июле 1918 г.: «были на волосок от войны». Свердлов информирует власти Екатеринбурга, что угроза войны с Германией временно миновала. В контексте отношений красных с Т. Престоном это означает что ввиду нависания немецкого нападения английский консул на момент убийства Царской Семьи являлся важнейшим союзником большевиков. Сам 4-й пункт телеграммы Свердлова «сообщу о немцах» мог быть написан Голощёкину для его передачи Престону ввиду регулярности контактов с ним.

С.П. Мельгунов упрекнул Соколова в излишней осторожности, искусственности (можно сказать, пластмассовости) вывода и связывании следователем себе рук путами юридических формальностей, не дающих назвать имена Ленина и других членов советского правительства.

Выбирая сравнительный приоритет между выводами Дитерихса и Соколова можно попытаться найти аналогии в Пермском злодеянии. Там Мельгунов справедливо не доверяет мемуарным версиям, будто прямой приказ об убийстве Великого Князя Михаила Александровича мог быть подписан Лениным и Свердловым. По значительно более точному материалу допроса телеграфиста Белкина 12 февраля 1919 г., постепенно подводящие к злодеянию распоряжения для убийцы Мясникова приходили за подписями Свердлова и секретаря СНК Горбунова [С.П. Мельгунов «Судьба Императора Николая II после отречения» Нью-Йорк: Телекс, 1991, с.390, 403].

Величины это несопоставимые. Контрассигновка Горбунова имеет чисто формальный характер, она скорее для информирования СНК о решении Свердлова, нежели дозволение Свердлову со стороны СНК. Нет оснований говорить о коллегиальности решений и непременности получения разрешений со стороны Ленина. Совокупность установленных исследователями выводов о верховенстве партийного руководства над официальными правительственными органами, о том что единолично Свердлов тогда руководил всем партийным аппаратом, согласуется с совершенно неизвестным Соколову, что Свердлов лично командовал переводом Царской Семьи в Екатеринбург для предрешённого убийства. Тогда Свердлов тоже предварительно вызывал к себе Голощёкина.

П.М. Быков обманывал читателей насчёт полной независимости Мясникова от советских органов власти, объясняя его самоуправством первые публикации о похищении брата Николая II. По такой же схеме Быков в 1926 г., прежде неоднократно упоминая о значении Свердлова и его связи с Голощёкиным, отделяет Свердлова от приказа об убийстве и порядке захоронения тел, выдумав решение Екатеринбургского совета, но уже никак не умея объяснить сообщение Свердлова о вывозе в надёжное место Царицы и Цесаревича. Придуманное дезинформационное прикрытие приказов красной Москвы указывает на почерк Свердлова и в убийстве Великого Князя Михаила Александровича.

Жена одного из убийц В.К. Михаила, А.Н. Маркова, довольно поздно, в 1966 г. в СССР вспоминала что её муж докладывал в Кремле об убийстве Великого Князя лично Я. Свердлову. И уже после Свердлов отвёл Маркова к Ленину [«Пермская Голгофа Михаила II» Пермь, 2018, Т.1, с.353].

Нет возможности здесь разворачивать ещё и полную биографию Свердлова на 1918 г., это отдельная задача, обеспечить развитие имеющихся исследований Валерия Шамбарова и Юрия Фельштинского.

Но даже малоценные мемуары разъезжавшего тогда по фронтам Троцкого намекают на единоличную первую роль Свердлова: «Свердлов говорил мне: «Зиновьев – это паника». Свердлов знал людей». «Настроение в партийных кругах Москвы было угрюмое, сумрачное, но неколебимое. Лучшим выражением этой неколебимости был Свердлов» [Л. Троцкий «Моя жизнь» М.: Панорама, 1991, с.390, 407].

Секретарь ВЦИК Г.Б. Смолянский, перешедший потом от левых эсеров на работу в коминтерн, в начале 1918 г. комментировал желание большевиков установить однопартийное правление и отдачу Свердловым произвольных распоряжений даже по военным вопросам: «это такая умная бестия, он сразу насквозь видит. При всех наших политических разногласиях всё же, надо признать по совести, Свердлов внушает к себе большое уважение» [Д.П. Оськин «Записки прапорщика» М.: Федерация, 1931, с.346].

Из подобных славословий, формирующих советский культ Свердлова, трудно сделать определённые выводы, но они входят к контекст событий. Во время мятежа левых эсеров выходил приказ о задержке всех телеграмм Свердлова и Ленина. В немецкое посольство выражать соболезнования за убийство Мирбаха приезжали также оба, Свердлов и Ленин. Относительно командования Свердлова над ЧК есть примеры его распоряжения об освобождении представителя А. Мильнера Р. Локкарта. В октябре 1918 г. Свердлов возглавил комиссию по выработке нового «Положения о чрезвычайных комиссиях» [Д.Л. Голинков «Крушение антисоветского подполья в СССР (1917-1925)» М.: Политиздат, 1975, с.159, 161, 210, 254].

3 ноября 1924 г. ВЦИК примет решение переименовать Екатеринбург в Свердловск. Горсовет постановил: «это историческое имя наилучшим образом символизирует роль и значение нашего города в истории революции» [С. Захаров «Это было недавно» Свердловск, 1985, с.7].

«Могущественный комиссар Свердлов», — упоминал о его смерти Ф. Маккаллаг. Между прочим, какая-то часть информации об убийстве Царской Семьи могла попасть Маккаллагу, хотя и не напрямую, от этого главного руководителя убийства Царской Семьи. Маккаллаг общался с его младшим братом Вениамином Свердловым, американским банкиром, приехавшим из США и получившим благодаря родственным связям управление наркоматом путей сообщения.

То как Соколов отгородился от Дитерихса, принесло свои плоды. Интересен сам факт первой публикации его книги на французском, а не русском языке. Это показывает что труд готовился в первую очередь для мировой общественности, западного читателя демократических взглядов, отнюдь не для русских монархистов. Немыслимо представить первый выход книг Дитерихса на французском или китайском. Или чтобы П.Н. Краснов вдруг написал роман для иностранцев, а русским предложил годик подождать в интересах книжного сбыта. А И.Л. Горемыкин выпустил бы «Очерки истории крестьян в Польше» (1869) сперва на польском. Исключения случались, у Краснова, Ольденбурга, Ильина, только если это особые книги, специально адресованные западному читателю. Их авторы даже не видели смысла повторять на русском. К подобному разряду и относится «Убийство» Соколова.

В одной из первых рецензий французский археолог Саломон Рейнак сразу похвалил использованные Соколовым показания таких именитых русских беженцев, как «Керенский, Милюков, Львов и многих других. Достаточно прочитать десяток страниц, дабы увериться в добросовестности следователя и его скрупулёзности как историка. Книге суждено стать классическим руководством для каждого исследователя трагедии». Рейнак далее пересказывает сведения, почему Царскую Семью не удалось вывезти при Временном правительстве. С особенным удовольствием Рейнак муссирует худшие страницы Соколова: «Яковлев находился в связи со ставленником Вырубовой, подругой Царицы, Борисом Соловьёвым, недавно женившимся на дочери Распутина».

На самом деле такой связи не существовало, даже Соколов только намекает на то будто Соловьёв заранее знал задание Яковлева о перевозе из Тобольска. Его книга будет вечно служить настольной для распространителей ложных теорий. Соколов ошибочно утверждал, что Распутин был немецким агентом, следовательно и А. Танеева (Вырубова), значит и Б. Соловьёв (Соколов их именует лже-монархистами). А поскольку Яковлев, по другой ошибочной версии Соколова, тоже немецкий агент, то в результате умозаключений следователя агент Свердлова, подготавливающий убийство Государя, а также верные монархисты Танеева и Соловьёв, старающиеся спасти Царскую Семью, оказываются объединены в одну команду. Рейнак всего лишь сложил два и два по предложенной Соколовым формуле, где все работают на Германию. Вот почему надо регулярно повторять, что книга Соколова содержит ложные выводы и способна ввести в самые опасные заблуждения неосведомлённого читателя.

Рейнак довольно логично связал убийство Царской Семьи с наступлением белогвардейских частей на Екатеринбург, сравнив злодеяние большевиков с кровавыми расправами, устроенными парижскими коммунистами в мае 1871 г., когда они накануне своего поражения расстреляли десятки заложников, включая парижского католического архиепископа.

Из книги Соколова Рейнак узнал о «равнодушии всех классов русского общества к Царской Семье», ибов угоду либералам Соколов проигнорировал известнейший факт подъёма монархических настроений вследствие всеми тяжело переживаемых последствий революционного крушения.

1 (14) декабря 1917 г. Л.И. Шестов писал: «сейчас число убеждённых черносотенников растёт не по дням, а по часам. Растёт везде – и в народе и среди интеллигенции. Горничные, кухарки, швейцары, дворники – пока потихоньку, только об одном и говорят: царя бы нам» [Наталья Баранова-Шестова «Жизнь Льва Шестова. По переписке и воспоминаниям современников» Париж, 1983, Т.1, с.157].

Игнорирование этой экспозиции создаёт ровно противоположное представление об отсутствии поддержки Царя, о закономерности совершения революции и закрепления её убийственных итогов.

Все придворные Императора бросили, уверяет Рейнак, солдаты Царю угрожали, сделавшая максимум возможного для спасения Государя монархическая организация, по Соколову, работала на немцев. Что там говорить, финансист Карл Ярошинский, давший Анне Танеевой 150 тыс. руб. для спасения Государя, у Соколова тоже записан немецким агентом.

По не опубликованным во внятном виде данным, Шэй Мак-Нил пишет о связях Ярошинского с англичанами, а не с немцами. Не будучи склонен повторять ошибки Соколова без достаточных причин, пока предпочитаю думать что Ярошинский искренне считал что англичане могут помочь ему, а Теренс Киз, втёрся к нему в связь для направления его действий против Германии, возможно и для контроля разработки его планов спасения Царской Семьи. Аналогично вёл себя Престон в Екатеринбурге, общаясь с Софией Буксгевден. В банковской схеме, о которой пишет МакНил, понятны только действия Т. Киза против скупки немцами русских акций. В этом К. Ярошинский, если права МакНил, был задействован против расширения влияния Германии. Покуда враг русских монархистов Т. Киз не выступил с разоблачения лжи Соколова, его книга и клевета на Ярошинского тоже укладывалась в интересы агентуры Мильнера.

А старания немецких дипломатов добиться у большевиков гарантий безопасности Царской Семьи – это попытка спрятать от русского народа настоящие отношения Германии с коммунистами, — пересказывает Соколова Рейнак.

Здесь даже французский гражданин не смог переварить ничем не подкреплённую шизогерманофобию Соколова и поперхнулся от недоумения: если следователь считает очевидным, «что немцы спланировали убийство Царской Семьи», тогда зачем Альвенслебен предупредил князя Долгорукова, что объявление большевиков о резне будет лишь комедией? Рейнак не нашёл у Соколова объяснений и усмотрел здесь загадку. От себя могу добавить, что ничего непонятного здесь нет, немцы не планировали убийства Николая II, а действительно старались сберечь его для своих планов свержения большевиков и по другой совокупности причин. Соответственно, большевики регулярно обманывали немцев, в т.ч. и сообщая об увозе в безопасное место Царицы и Цесаревича. Сравнительно с немцами, как я окончательно установил в Ч.3 «Ср. х. в.», Т. Престон в Екатеринбурге не сделал ни одного ходатайства за Царскую Семью, вопреки многочисленным просьбам русских монархистов.

Дальше становится ещё интереснее, ибо Саломон Рейнак переходит к ключевому вопросу об организаторах убийства и заявлениях бывшего министра юстиции Старынкевича.

«Следует признать, что Соколов необычайно сдержан. Его министр юстиции в правительстве Колчака, Старынкевич, под давлением военных отстранил от следствия Сергеева. Сам Старынкевич в связи с этим в августе 1920 г. сделал официальное заявление, которое я уже размещал здесь (Revue, 1922, p.5). Имя этого министра отсутствует в книге Соколова. Он даже ни разу не намекнул насчёт вопроса об ответственности или неучастии евреев в злодеянии. Хотя согласно заявлению Старынкевича, этот вопрос считался крайне важен для военных, прекративших расследование Сергеева. Этот случай мог быть раздут, Старынкевич, вероятно, исказил факты. Но молчание Соколова необъяснимо, в то время как его старание изобразить, что расследованием руководила не военная, а судебная власть, тем не менее указывает, что он не проигнорировал споры, вызванные заявлением бывшего министра».

Рейнак довольно точно описывает, как Соколов исхитрился обойти все рифы по еврейскому вопросу и отказался прямо выступить против Старынкевича или за Дитерихса. Свидетельства Соколова о евреях как будто опровергают Старынкевича, но не прямым текстом, оставлены лазейки, зато следователь демонстративно отмежевался от Дитерихса. Проложив курс между двух огней, Соколов постарался никого от себя не оттолкнуть, во всяком случае западных либералов, отношение к которым у Соколова самое бережное. Не беря в расчёт большевиков, больше всех досталось т.н. лже-монархистам, т.е. тем кто старался спасти Царскую Семью, но был гнусно оклеветан следователем.

Затем, подзабыв собственный ничем не опровергнутый довод о негашеной извести, Рейнак поспешно одобряет Соколова: «даже самый решительный скептицизм должен сегодня преклониться перед официальными доказательствами кремации человеческих тел в Коптяках» (хотя по текущему состоянию доказательной базы и эта версия Соколова разгромлена почти до конца, выводы Дитерихса о рублении одетых тел, по всей видимости, являются следствием не вполне точных  сторонних экспертных оценок повреждений найденных предметов, ими Дитерихс пользовался напрямую без всякого злого умысла. Экспертиза повреждений явно лежит за пределами моих возможностей, поэтому Т.3 «Преступления века» оставляю для критики тем кто на неё действительно способен).

Не к месту, Рейнак в другом решил оспорить Соколова, выразив впечатление от чтения книги, будто злодеяние совершилось в спешке. Следовательно это «дело рук нескольких энтузиастов» на месте. В данном случае Рейнак либо заранее имел какие-то предубеждения и склонности, или книга Соколова в силу некоторых её недостатков, не сумела убедить Рейнака насчёт ответственности Свердлова (красной Москвы) за организацию злодеяния. Рейнак также активно ссылался на дезинформацию о каком-то Пермском суде, где якобы казнили за самоуправство каких-то русских убийц Царской Семьи. Эту ложь 1 августа 1920 г. опровергал во французской прессе генерал Дитерихс, а уже за его письмом покатились переговоры Керенского с Соколовым и Бланком и вся их операция против Дитерихса. Рейнак Дитерихса поддерживать не намерен, зато в сказочку, как большевики, не нуждаясь в монархической контрреволюции, сами чинят суд и расправу над убийцами Царской Семьи, Рейнак верит сразу. Такова парижская интеллигенция [S. Reinach «Nicolas Sokoloff, juge d’instruction près le tribunal d’Omsk, Enquête judiciaire sur l’assassinat de la famille impériale russe. Avec 5 plans et 83 photographies. Paris, Payot, 1924; in-8, 33g p.» // «Revue critique d’histoire et de littérature». 1924. №13. 1 julliet.  P.267-273].

Насколько важна рецензия С. Рейнака будет понятнее, если уточнить, что он считался лидером французского еврейства. Который, однако, представлял направление, враждебное ортодоксальному иудаизму. Его и М. Нордау противопоставляют Ахад ха-Аму [Leon Simon «Ahad Ha-Am Asher Ginzberg: A biography» Varda Books, 2002. P.158].

Напоминая о сравнительном уровне осведомлённости проигнорированного Соколовым (но не Дитерихсом) автора «Узника красных», отмечу что на фотографии с военными руководителями Сибири А.В. Колчаком и К.В. Сахаровым капитан Френсис Маккаллаг подписывается как офицер британской разведки.

В 1919 г. Маккаллаг стал частью военной миссии А. Нокса, проводившего собственное расследование Екатеринбургского злодеяния. Это ещё один вероятный источник его сведений. Ирландец приводит, например, шутку Нокса про то что у него вошло в привычку уходить в отступление с тех пор как он состоял в 1914 г. при генерале Самсонове. Нокс ненавидел Ллойд Джорджа, многие английские агенты неприязненно относились к своему правительству, что не влияло на исполнительную покорность распоряжениям Лондона.

В сборнике документов Всероссийского Национального Центра 2001 г. изд. имеется рассказ прибывшего от Колчака в Екатеринодар прапорщика Крашенникова 14 (27) февраля 1919 г.: «о судьбе царской семьи по-прежнему нет вполне достоверных сведений. По распоряжению короля Георга, ген. Нокс назначил особое расследование обстоятельств, связанных с казнью государя, но оно не дало определённых результатов».

Частично донесения в Лондон, какие важно сопоставить с материалами белых розыскных мероприятий в Екатеринбурге были опубликованы в 1919 г., я в прошлый раз переводил с английского наиболее существенные места из них. Напомню оттуда выражение Престона, переданное через Альстона во Владивостоке: «приговор вынесен латышскими солдатами». Материалы непосредственного английского расследования злодеяния не известны. О них можно догадываться по книге Маккаллага или донесениям Нокса.

Возможно к какому-то другому расследованию, производимому уже в Англии, относятся отрывочные публикации, вроде фразы из допроса офицера британской миссии полковника П.П. Родзянко (он увёз собаку Цесаревича, переданную потом Георгу V) начальником английской разведки Б. Томпсоном 11 июня 1920 г.: «Из доказательств, которые были собраны, ясно, что убийство было совершено по приказу Центрального правительства в Москве — не местного правительства» («Преступление века», Т.1, с.22).

Ф. Маккаллаг приводя многие материалы, полученные белым следствием, ссылается на слова полковника Родзянко из штаба Нокса.

Л.Е. Болотин в марте 1993 г. утверждал, будто Король Георг V «в 1918 году заявил, что ни один из членов Королевского Дома не ступит на Российскую землю до тех пор, пока там не будет восстановлена историческая справедливость относительно убийства Царской Семьи, пока не будет расследовано это убийство» [«Государственная легитимность» СПб.-М., 1994, Вып.1, с.13].

Намерение Георга V произвести расследование подтверждается, но фраза о будущих посещениях России для обстановки 1918 г. не выглядит достоверно и похоже, имеет, какое-то непонятное позднее происхождение.

Откроем теперь не используемый Следственным Комитетом, но необычайно ценный мемуарный источник – «Белую Сибирь» генерала К.В. Сахарова, поскольку автор встречался со всеми важнейшими персонами, даже с Маккаллагом, и по каждому обсуждаемому вопросу в состоянии внести свой вклад.

Сахаров постоянно общался с Ноксом и хорошо запомнил: «генерал Нокс имел неофициальное поручение от своего короля донести возможно подробнее о Екатеринбургской трагедии». Похвалим за точность «Белую Сибирь»: мемуары подтверждаются письмом Крашенникова. Сахаров сообщает, что Нокс отправил в Лондон выводы, пришедшееся теперь не по вкусу СК: «все осмотры и ознакомления с материалами следствия за этот приезд в Екатеринбург легли в основу донесения». Воспоминатель и тут не ошибается. А всё потому что его запись сделана необычайно скоро, уже в 1920 г. Откладывать мемуары на старость – худшая стратегия.

Но ведь Сахаров встречался с самим Сергеевым и от него получил «подробные пояснения» осенью 1918 г. Это делает Сахарова особенно редким и ценным свидетелем. Со слов Сергеева Сахаров называет еврея Юровского чудовищем – пока только он установлен в качестве убийцы. Внутренний караул «состоял из чекистов-инородцев (иудеи и латыши) и несколько человек русских, самых отъявленных мерзавцев, каторжан». Здесь Сахаров уже приблизительно пересказывает одновременно Сергеева, Соколова и Дитерихса. Сахаров беседовал с ними со всеми об убийстве всей Царской Семьи: «вывод их был тот же, который сообщил нам осенью 1918 года Сергеев» [К.В. Сахаров «Белая Сибирь. Внутренняя война 1918-1920» М.: Центрполиграф, 2018, с.31-33].

Следовательно, не имелось никаких расхождений по еврейскому вопросу, на какие интересующийся этой темой Константин Сахаров непременно обратил внимание и похвалил бы Колчака за устранение Сергеева. Похвала генерала Сахарова полностью противоречит версии Старынкевича и доктора Бланка.

К осени 1918 г. в английской печати появились первые утверждения «Daily Telegraph», что Русская Царица и её четыре дочери тоже убиты на Урале. «Спонсор и союзник Ленина, немецкий император, похоже, не приложил никаких стараний, чтобы спасти несчастную немецкую принцессу и ее невинных детей» [«The Spectator», 1918, September 21. P.290-291].

Источником могло быть советское руководство в Москве, но более вероятно, что в Лондон попали первые выводы расследования Сергеева.

Можно пойти дальше и сделать то чего боятся анонимы из СК: посмотреть собственные слова Сергеева о евреях среди убийц. Из доступных ныне бумаг Сергеев в основном подписывал протоколы допросов свидетелей и обвиняемых, описи вещественных доказательств. Выбивается из ряда единственное итоговое «Постановление», написанное Сергеевым 20 февраля 1919 г. сразу после допросов П.С. Медведева. Сергеев недвусмысленно определил: «расстрелом руководил комендант Юровский». Вопреки утверждениям подлецов из СК, Сергеев называл еврея Юровского ответственным за организацию одновременного убийства всей Царской Семьи, т.е. несущим максимальную вину сравнительно со всеми иными участниками.

СК, занимаясь манипуляцией, пишет: в убийстве «принимали участие люди разных национальностей: русские, евреи, латыши, мадьяры». В действительности никакие мадьяры не были задействованы в злодеянии. Латышей было 7 из 11 убийц, а еврей Юровский, 8-й из 11, руководил убийством по приказу евреев Свердлова и Голощёкина. При таком раскладе лепетать про равноценное «участие» и ставить русских на первое место в перечне национальностей можно только сознательно преследуя русофобские цели, чем традиционно заняты большевики и либералы. На примере издания СК РФ «Преступления века» Т.1-3 можно убедиться, что путинский большевизм нового типа не является какой-то спасительной гаванью консерватизма, а есть воплощение гораздо более левой, худшей социалистической идеологии, чем показушно-лицемерно критикуемый путинизмом западный левый либерализм. Путинизм и послушная чекистским указкам патриархийная обслуга кремлёвской пропаганды критикует либерализм с левых, а не правых позиций, и полностью сливается с мировым либерализмом по всем вопросам борьбы с русскими монархистами и националистами.

Насчёт охраны Сергеев писал: «охранная команда из рабочих помещалась в доме Попова, расположенном напротив дома Ипатьева, а отряд латышей помещался в нижнем этаже дома Ипатьева и нёс караульную службу на постах внутри дома». Упоминая, что латышей было 10, Сергеев не сообщает об их привлечении к убийству, поскольку произвольно заменяет их уже схваченным и допрошенным П.С. Медведевым. Хотя описанное неслучайное отдаление русских рабочих от Царской Семьи намекает на необходимость делать иные выводы.

Причина в том что ещё в начале февраля министр Старынкевич выпустил приказ Сергееву передать все дела Соколову. 7 февраля первый том Соколов принял из рук Дитерихса. И вот две недели спустя напоследок Сергеев пытается закрепить свою роль в историческом деле, объявляя Павла Медведева пойманным убийцей. Вопреки указанию П. Медведева на вину латышей и собственное неучастие в непосредственном совершении злодеяния. Похожую подтасовку потом будут совершать большевики, уменьшая число латышей для подмены их кандидатами по своему вкусу. Тут тоже нет расхождений между Сергеевым и Соколовым.

24 февраля председатель Екатеринбургского окружного суда передал ещё одно постановление об отстранении Сергеева, очевидно, желающего, чтобы насчёт него были соблюдены все юридические формальности о независимости следствия. На этот раз постановление приняло общее собрание отделений окружного суда. 14 марта Соколов получил от Сергеева 2-й том с этим «Постановлением» в качестве завещания. В последующих томах, которые вёл Соколов, он критикует Сергеева исключительно за мелкие неточности, что подтверждает наблюдения К.В. Сахарова про общий вывод следователей.

Дабы совсем растоптать СК, вернёмся ещё к тому, влиял ли Дитерихс на Нокса относительно еврейства. Напомню пример из донесения Т. Престона, 23 января 1919 г., что новый правящий класс «включает большой нерусский элемент, такой как латыши, эстонцы и евреи; последние особенно многочисленны в высших должностях. Члены этого класса полностью разнузданны и вправе совершать преступления». Никак нельзя сказать, чтобы к донесению был причастен Дитерихс. Это сообщение о том как в принципе устроена советская власть, а не о цареубийстве. Влияние на Престона Дитерихса не могло когда-либо существовать или возникнуть к указанной дате.

Ф. Маккаллаг писал аналогично: «численность евреев, оккупировавших высшие посты в советском правительстве, наверно, превышает то, на что еврейская община может претендовать по своим размерам». Одновременно он отмечает, что в отличие от континентального европейского, «английское масонство играло определённую роль в движении младотурков, в португальской революции, но не задействовано в большевизме» [F. McCullagh «A Prisoner of the Reds» New York, 1922. P.267-268].

По сути он прав, что практически ни один из лидеров красных не является масоном, с оговоркой Маккаллага, что сама большевицкая организация Ленина является тайным обществом по типу масонских лож.

12 марта 1932 г. по поводу книги Свиткова союзник генерала Краснова С.А. Соколов точно писал, что записанные в его словарь большевики не принадлежали к русскому масонству. Троцкий всего несколько месяцев был рядовым масоном французской ложи [О.Ф. Соловьёв «Масонство в мировой политике ХХ века» М.: РОССПЭН, 1998, с.234].

Пределы осведомлённости Маккалага снова впечатляют, т.к. заявив о связи между английским масонством и свержением Монархии в Португалии в 1910 г. и более хорошо известными своими масонскими контактами младотурками, английский разведчик логически подвёл читателей и к аналогичной февральской революции в Петрограде, о которой теперь отлично известно насчёт принципа связи местного масонства с английским, т.е. А. Мильнером. Маккаллаг и здесь дошёл до максимума доступной ему откровенности.

В донесении от 1 февраля (это снова мои прежние переводы с английского) Престон передаёт взгляды не Дитерихса, а русских крестьян, восставших против красных возле Вятки: «большевицкие лидеры не представляли русский рабочий класс, большинство из них были евреи».

Так с какого перепугу, интересно, СК считает что в аналогичном сообщении Нокса военному министерству 5 февраля, в последний день единоличного ведения Сергеевым следствия, Нокс вдруг стал бы пересказывать Дитерихса?

А. Нокс регулярно выражался подобным образом без всякой связи с расследованием убийства Царской Семьи, например, 29 января 1919 г., выражая протест против плана Ллойд Джорджа устроить переговоры белых и красных на Принцевых островах: «внезапно Россия услышала, что её союзники считают героев, которые отстаивают здесь цивилизацию, равноценными кровавым большевикам под еврейским управлением». Ллойд Джордж действительно считал что большевики ничуть не лучше Русских Царей, поэтому глава британского правительства не рассматривал интервенцию как борьбу с большевизмом, а только как часть войны с Германией. Что же до проекта Принцевых островов, то лондонская «Таймс» 10 ноября 1919 г. сообщала, что это был «план видных еврейских финансистов, которые давно питают интерес к Троцкому» [Richard  Ullman «Britain and the Russian Civil War. November 1918 — February 1920» Princeton, 1968. P.115, 209, 306].

Что интересно, в более современных западных изданиях можно заметить сужение горизонта доступных высказываний. Демократический мир сильно сдвинулся влево в сторону к тотальной идеологизированности типа СССР. Если ненавидимый советскими агитаторами Ульман позволял себе вскрывать связь Мильнера с мятежом Корнилова и приводить регулярную критику английского правительства за содействие большевизму и предательство Белых Армий, цитировать обвинения Нокса в адрес Ллойд Джорджа за его желание расчленить Россию на множество независимых государств, то более поздние либеральные историки предпочли сосредоточиться главным образом на критике лидеров Белого Движения и контрреволюционных правительств, русского монархизма и национализма, ненавистных левым либералам.

СК в данном случае поступает точно как американские университетские либеральные фальсификаторы, которые, держа на руках донесения Престона, Нокса, Альстона, Вильтона и кого угодно ещё, продолжают обвинять в антисемитизме исключительно М.К. Дитерихса и других белых генералов-монархистов, делая вид, будто, имея перед своими глазами одну и ту же историческую реальность, представители союзников не разделяли их взгляды насчёт революционного еврейства.

Джонатан Смеле в кембриджской «Гражданской войне в Сибири» (1996), регулярно давая архивные ссылки на неопубликованные сообщения Т. Престона, ни разу не процитировал его подлинные выражения о евреях и латышах, которые успели просочиться в печать благодаря своевременным стараниям английских монархистов. При историках типа Х. Раппапорт любые такие детали не выбираются из архивного захоронения, либеральная самоцензура тщательно за этим следит.

Джонатан Смеле, рассчитывая на то что его американские читатели не способны самостоятельно выявить настоящий облик Т. Престона и не имеют доступа к нефальсифицированной либералами истории Гражданской войны, нравоучительно пишет о «давнишнем пороке русских правых, антисемитизме», в очередной раз обвиняя в нём М.К. Дитерихса, но не приводя полного текста «Меморандума об эвакуации из Екатеринбурга» консула Т. Престона от 13-21 декабря 1919 г., смутно упомянутого там же в подстрочной ссылке. Владея всеми источниками, Смеле мог бы честно сказать ровно то же об англичанах, не русских и не правых. И признать что обвинения евреев в организации красного террора, частью которого несомненно явилось убийство Царской Семьи, не может считаться пороком и антисемитизмом одновременно. Если либералы хотят считать критику совершаемых представителями левых партий массовых убийств и грабежей антисемитизмом, то пусть не называют правильную нравственную оценку ответственности за террор пороком. Если же либералы хотят закрепить за антисемитизмом действительно порочные проявления, им не следует называть антисемитизмом историческую преемственность борьбы русских монархистов с самым порочным революционным террором.

Зато когда надо пользоваться клеветой Т. Престона на Белое Движение, в частности на военного министра Гришина-Алмазова, американские историки смело пересказывают грубую ругань из мемуаров консула, ни на мгновение не пытаясь даже предположить, что в конфликте между героем Белого Движения и английским консулом может быть всецело прав русский военный, а не британский дипломат.

Повторяю свой перевод сообщения Нокса, отличающийся от предоставленного СК, чья датировка подвинута на 9 февраля, хотя надо брать раннюю дату составления, а не отправки. Выгадать лишние дни для усиления выдуманного влияния Дитерихса не получится. Дитерихс получил от Сергеева следственное дело лишь 25 января.

Нокс: «Что касается убийства Царской Семьи в Екатеринбурге, следующие доказательства показывают, что в местном Совете было две партии, та, которая заботилась о сохранности Царской Семьи, и другая, возглавляемая пятью евреями, двое из которых были полны решимости убить их. Эти два еврея по имени Вайнен и Сафаров приехали с Лениным, совершив путешествие через Германию» https://stzverev.ru/archives/664

В тот раз, комментируя Нокса, я сразу сообщил, что он не является жертвой внушений Дитерихса, как лжёт СК, а пересказывает полученные следователем Сергеевым агентурные донесения субинспектора уголовного розыска М. Талашманова 22 августа 1918 г.

Обманщики из СК или знают об этом и клевещут на М.К. Дитерихса, или они некомпетентные бездари, занятые не своим делом, зря отнимают внимание читателей.

Поскольку СК не намерен заниматься биографией М.К. Дитерихса и ничего не смыслит в правильной последовательности событий, приходится делать ещё одно напоминание о прежних выводах «Сравнительных характеристик версий». М.К. Дитерихс перешёл на крайне правые позиции в результате постепенного изучения Екатеринбургского злодеяния и поэтапного знакомства с подлинным духовным обликом Святой Царской Семьи.

По-прежнему это ускользает от понимания многих историков, здесь необходимо дать поправку даже автору лучшей биографии А.В. Колчака: в январе 1919 г. Дитерихс ещё не пользовался «репутацией монархиста», Андрей Кручинин ошибается, пользуясь сведениями о более позднем времени и допуская анахронизм [А.С. Кручинин «Адмирал Колчак: жизнь, подвиг, память» М.: АСТ, 2011, с.353].

Осенью 1917 г. М.К. Дитерихс называл себя и Н.Н. Духонина единомышленниками М.В. Алексеева в противовес явно ненавидимому им Керенскому. Тогда ген. Алексеев выдвигался в Учредительное собрание по списку партии к.-д. Дитерихс тяжело переживал национальное крушение и из ненависти к немцам готов был принять английскую, американскую и японскую интервенции: «чтобы спасти Россию, придётся к этому прибегнуть», писал Дитерихс Алексееву 11 ноября 1917 г. 16 ноября Дитерихс поддерживает английский план организации Юго-Восточного союза [«Источник», 1999, №3, с.12].

Полковник Теренс Киз в ноябре 1917 г. находился при штабе Румынского фронта и по распоряжению Бьюкенена собирал сведения о политической расстановке сил на Юге России. Проект Юго-Восточного союза антибольшевицких сил, который противники П.Н. Краснова лживо объявляли немецкой сепаратистской затеей, на самом деле уже тогда был выдвинут несколькими английскими министрами. Проект продвигался социалистами и либералами, депутатами Г. Думы вроде В. Харламова и К. Каклюгина. Атаман Краснов перехватил эту демократическую проанглийскую инициативу, предлагая собственный антикоммунистический союз в целях воссоединения Единой России, а не её расчленения.

Именно английский агент Аладьин, организатор корниловской провокации Мильнера, 1 декабря, состоя уже при Каледине, читал лекцию, где предрекал Юго-Восточному союзу огромную роль в борьбе с большевизмом [«Известия», 1917, 29 декабря, №262].

Связанный с английскими политиками, максимально враждебными русским монархистам, левый либерал Т. Масарик выбрал Дитерихса начальником штаба Чехословацкого корпуса. На протяжении 1918 г. Масарик продолжал поддерживать Дитерихса в качестве руководителя чешских сил. Дитерихс активно защищал эсеровскую Директорию и пытался предотвратить её свержение, однако переворот Колчака столкнул Дитерихса с Комучом в Уфе. После продолжительных колебаний, Дитерихс всё же выбрал сторону Адмирала Колчака, тем самым порвав с демократами и чехами к началу декабря 1918 г. К январю репутация монархиста ещё не могла сформироваться, да и внутренних причин для её возникновения пока не возникло.

В этом можно убедиться, посмотрев все упоминания Дитерихса Болдыревым на рубеже 1918-1919, где акцент сделан на связях с французами и чехами.

Проверить можно и по дневнику председателя колчаковского правительства Вологодского: 3 марта 1919 г., когда группа министров просила его уволить Старынкевича за неработоспособность. Дневник сообщает о трениях между МВД и военным министерством. Те же министры предлагали отдать Дитерихсу МВД, считая что такой генерал наиболее способен согласовать между собой работу министерств. Имей тогда Дитерихс репутацию откровенного православного монархиста, это непременно учитывалось бы при такой рекомендации [П.В. Вологодский «Во власти и в изгнании» Рязань, 2006, с.152].

Министерство юстиции в марте 1919 г. Старынкевич не спешил отдавать, высказывал недоверие Г.К. Гинсу, его отстранение затянулось до мая, без всякой видимой связи с М.К. Дитерихсом, еврейским вопросом или Екатеринбургским злодеянием.

Есть свидетельства, что «Дитерихс очень неодобрительно отзывался и о Колчаке, и о его министрах» [И.С. Ильин «Омск. Директория. Колчак» // «Новый Журнал» (Нью-Йорк), 1963, Кн.73, с.233].

Но мемуарист здесь наблюдает всего один конкретный момент полного развала Восточного фронта и бегства правительства из Омска, когда понятно наступление сильнейшего разочарования и желание возложить на кого-то ответственность за поражение. Дитерихс даже предложил Колчаку подать в отставку и уехать из России. Войска Колчака столкнулись с непреодолимой стеной прочно укрепившегося коммунистического аппарата насилия, не получится найти в политике Верховного Правителя и его министров какие-то роковые просчёты. Возможности победить для Белого Движения кроются исключительно в 1918 г., когда в действиях Корнилова и Деникина можно обнаружить решения, имевшие роковые последствия, позволившие красным выиграть время и победить.

«Белые могли взять верх только в том случае, если бы значительно опередили красных в создании массовой регулярной армии и незамедлительно двинули её на Москву» [П.Н. Зырянов «Адмирал Колчак» М.: Молодая гвардия, 2009, с.441].

Качественный сдвиг убеждений Дитерихса стал явно заметен к осени 1919 г., когда движение «Святого креста» уже прямо связывали с профессором Д.В. Болдыревым и генералом Дитерихсом [Е.Е. Шеремеев «Самарский «Сфинкс» при правительстве Колчака: А.К. Клафтон» Самара, 2011, с.220-221].

Дмитрий Болдырев писал в августе 1919 г.: «Проникаясь христианским сознанием, мы тем самым возлагаем на себя и его внешнее выражение — знаки Креста. Мы, борющиеся против большевиков, естественно становимся крестоносцами» [Н.В. и Д.В. Болдыревы «Смысл истории и революция» М.: Москва, 2001, с.266].

Ещё позже во Владивостоке М.К. Дитерихс поднимал «народ на шествия с иконами и молитвами о спасении города и о мирной жизни в лихолетье», «призывая Бога спасти последний оплот Белого движения» [«Диаспора», 2007, Вып.9, с.53, 63].

Такого православного белого генерала особенно остро ненавидели все либералы и революционеры. Письма Бланка, Вольфа и Керзона дают повод присмотреться к последствиям запуска ими проеврейской дезинформационной пропаганды, поддержанной СК РФ.

Лживая ересь оказала некоторое влияние на последующее восприятие хода следственных действий, в особенности на оценку личности Сергеева.

Подготавливая книгу, Р. Вильтон моментально отреагировал на лживый акционизм тех кто в  Лондоне пытался снять вину с настоящих убийц. Однако, располагая всеми материалами следствия и доказывая принадлежность к еврейству Юровского, Голощёкина и Свердлова, Р. Вильтон не обошёлся без свойственного ему использования недостоверных сведений. В частности, он отнёсся с доверием к легенде Бланка: «возвращаюсь к заявлению Старынкевича. Причастность евреев к делу была известна с самого начала. Возражения против Сергеева, по происхождению своему из евреев, имели, казалось бы, полное основание» [Р. Вильтон «Последние дни Романовых» М.: Юпитер-Интер, 2006, с.132].

Судя по использованным Вильтоном выражениям, он в 1920 г. впервые из письма Старынкевича узнал, будто Сергеев отрицал вину евреев в организации и совершении злодеяния, а сам якобы тоже еврей. Вильтон с доверием отнёсся к дезинформации, опровергая её только насчёт наличия в данных уголовного розыска доказательств еврейского происхождения Юровского.

Но ведь сведения о еврействе Сергеева и отрицании им вины евреев происходят из того же лживого источника. Бланк получил от Керенского гарантию, что следователь Соколов не будет делать обобщений относительно еврейского руководства убийством. Сергеев ничего подобного Бланку или Старынкевичу не говорил, его имя было приплетено произвольно.

Вильтон в 1923 г. не ссылается на собственный опыт общения с Сергеевым: он «в продолжение многих месяцев» жил «в постоянном единении с Дитерихсом и Соколовым». Если взглянуть эту и предыдущие редакции «Последних дней», Вильтон даже элементарно не знал Сергеева. Крайне неосторожно Вильтон подразумевает, что раз нечто такое упоминает Старынкевич, значит и в самом деле Сергеев не прав и еврей. Но Старынкевич не давал этому от себя подтверждений, а слова, произвольно приписываемые им русским военным про Сергеева, сначала надо удостоверить.

Вильтон мог бы найти «Постановление» Сергеева и тем выявить, что Сергеев обвинял Юровского в организации преступления и прямом участии в убийстве. Но эта бумага либо не попалась на глаза Вильтону, когда он торопился выпустить возражение, или «Постановления» не было в его копии дела, так или иначе, но Вильтон клюнул на обман Старынкевича и Бланка.

Тем самым Вильтон закрепил в общественном представлении Сергеева как покрывателя убийц типа Старынкевича. Создатели культа непогрешимости выводов следователя Соколова, склонные к его некритическому превознесению, рады были воспользоваться повторением Вильтоном этой клеветы, ведь она делала Соколова главным героем расследования, а не вторым номером после Сергеева.

Не будет лишним отметить среди разнообразия вариантов Вильтона, что в английском издании 1920 г. следователь Сергеев не упоминается в прологе и появляется там в русском тексте 1923 г., а прежде того во французском. Во всяком случае, отдельная статья Вильтона в 1921 г., также озаглавленная «Последние дни Романовых» впервые включает текст о Сергееве: «в течение шести месяцев этот судья неуверенно вёл дело». Можно далее отметить некоторые места из французской статьи 1921 г., которые отсутствуют в 1920-м, и снова исчезают в 1923-м. Это несколько реплик про Соколова: «в Омске его держали на расстоянии: правительство Колчака, сменившее эсеровскую уфимскую Директорию, не имело ничего общего со служащим, который не изменил своей верности монархии» [R. Wilton «Les dernies jours Romanoffs» // «La Liberte» (Paris), 1921, 9 Septembre. P.1-2].

Тут интересно всё: по каким мотивам ремарка появилась только во французской версии и почему она пропадает в переводе А.М. Волконского. Едва ли Вильтон изменил мнение об антимонархизме правительства Колчака, поскольку для 1923 г. он внёс обвинения Тельберга, а не опроверг. Тогда остаются другие варианты, один любопытней другого: Вильтон разуверился в лояльности Соколова идеям Русской Монархии. Или Соколов очень не хотел чтобы его считали монархистом и сам попросил снять реплику.

А.М. Волконский фигура весьма необычная. В 1905 г. он отметился неплохой, хотя и не безупречной относительно недостаточного понимания достижений Императорского правительства и армейского начальства, серией патриотических статей в «Новом Времени», вошедших в брошюру «Война, печать и общество», бьющей по пораженческому леволиберальному и конституционному разрушительному безумию. Более известно полезное и доныне популярное исследование князя Волконского «Историческая правда и украинофильская пропаганда» (1920). На 1923-й приходится перевод Вильтона. А уже в 1933 г. в Париже выходит его  книга «Католичество и Священное Предание Востока», заполненная вопиющим богословским невежеством, вызывающе антирусской риторикой, произвольными легкомысленными нелепыми рассуждениями о истории России и происхождении революции, призванными опорочить православие и объяснить его переход на сторону католичества.

В предисловии Волконский обещает дать точный перевод, но не объясняет, что делает его даже не с более позднего чем английский, французского варианта, выдержавшего 5 изданий, а с какого-то третьего, ещё раз переработанного Вильтоном. Волконский называет убийство Царской Семьи одним «из самых отвратительных деяний в мировой истории», пишетчто разоблачения Вильтона неугодны «евреям, мстившим автору», но делает это скорее из антисоветских, нежели промонархических соображений. Предисловие переводчика хвалит Р. Вильтона, а не жизненный подвиг Николая II [«От переводчика» // Р. Вильтон «Последние дни Романовых» Берлин: Град Китеж, 1923, с.5-6].

Издательские права при этом указаны принадлежащими французской фирме, а не английской или американской. Предисловие же Вильтона к русскому изданию датировано 24 сентября 1920 г. По-видимому, поправки вносились им после этой даты.

Сообщая о смерти Р. Вильтона, «Последние Новости» Милюкова 21 января 1925 г. мягко указывали, что книга «Последние дни Романовых» им написана «не вполне объективно».

Примеры замены Вильтоном текста наблюдаются далее насчёт правительства Колчака. Французский вариант: «Для большинства министров убийство Царя казалось досадным, но неважным событием. Им бы хотелось закрыть дело без осложнений…» (1921).

Для русских читателей: «Большинству министров убийство представлялось событием досадным, ибо следствие уже подметило наличие в нём еврейского элемента» (1923).

Если в 1920 г. полемики со Старынкевичем нет в прологе, она появляется только в конце книги, то в 1921 г. даётся такое заключение насчёт халатности Сергеева: «когда скандал, вызванный его поведением, слишком разгорелся, Соколов наконец-то получил назначение. Адмирал Колчак, ставший Верховным Правителем в ноябре, ждал до февраля, не соизволив сразу дать приказ социалисту, занимавшему пост министра юстиции, прекратить жуткую комедию расследования Сергеева».

В 1923 г. на этом месте появляется уточнение фамилии Старынкевича, замена Соколова на Дитерихса, а февраля на январь. Расследование Сергеева, при его недостатках, всё же нельзя назвать трагической пародией, по переводу Волконского.

Тут, как говорится, «если слушать чужие речи, придётся взвалить осла на плечи» [Архимандрит Агапит (Беловидов) «Житие преподобного Амвросия старца Оптинского» Свято-Введенская Оптина Пустынь, 2001, с.374].

Зная, что Вильтону доверять опасно, обратимся скорее к книге Дитерихса. Генерал недоброжелательно отзывается о И.А. Сергееве и тоже называет его евреем. Учитывая что одновременно Дитерихс заблуждается, называя евреями Сафарова и Войкова, логично допустить что относительно Сергеева он может допустить ту же ошибку, предопределённую использованными им устными или письменными источниками. Мы раньше уже установили, что ни чью принадлежность к еврейству Дитерихс ни разу от себя не выдумал, всегда опирался на постороннее указание. Как будто это не Старынкевич, Бланк и Вильтон, хотя весьма вероятно, что они могли оказать решающее влияние на мемуариста, когда Дитерихс по памяти цитирует слова прокурора Иорданского: «Сергеев – сын крещёного еврея, вследствие чего, оставляя в стороне предъявление ему каких-либо обвинений в ведении следствия, я не могу не отметить, что еврейское происхождение Сергеева неблагоприятно в смысле отношения к нему значительной части Екатеринбургского общества».

Поскольку это не деталь из частного письма, а мемуарная реконструкция слов прокурора окружного суда, на фоне шумных дискуссий вокруг письма Старынкевича, то не следует ожидать полной точности воспроизведения его выражений. И тем более, мы не знаем на чём мог бы основываться Иорданский, считая Ивана Александровича сыном еврея. Если оба родом местные, тогда теоретически сведения о родителях могли быть доступны вполне достоверные. Но Сергеев 1872 г.р., учился в Москве, в дипломе записан православным сыном мещанина, а работал сначала в Симбирске, только с 1898 г. появился на Урале следователем Верхотурского уезда. Судя по этим данным, Сергеев, крайне вероятно, родом не из Екатеринбурга, следовательно жители города могли ничего достоверного не знать о его отце и стать жертвами сплетен.

Дата и место рождения В.Ф. Иорданского не известны. Так или иначе, Дитерихс опровергает подтасовку Старынкевича, будто одни военные называли Сергеева евреем и преследовали его. Прокурор ссылается на общественное мнение.

Можно встретить более подробные сообщения о Сергееве, чем в комментариях сборников Л. Лыковой и в томах «Преступления века». Без указания источника, но уточняется, что Сергеев родился в Симбирске, а его отец долго пробыл на военной службе и после отставки перешёл в купеческое сословие [Л.М. Сонин «Загадка гибели царской семьи» М.: Вече, 2006, с.60].

Эти дополнительные данные не подтверждают еврейскую принадлежность, скорее опровергают, если брать воинские заслуги. Зато торговые дела старого фельдфебеля могут объяснить происхождение легенды об отце.

Называя Сергеева сторонником Керенского, Дитерихс подразумевает интеллигентские социалистические убеждения Сергеева и поддержку им февральской революции. В этом следует видеть причину завышенных подозрений недоброжелательных отзывов Дитерихса о личности Сергеева и результатах его работы.

Далее Дитерихс опровергает другую клевету Старынкевича, Бланка и Вольфа, будто Сергеев отрицал причастность евреев к совершению злодеяния. Используя личные воспоминания о разговорах с Сергеевым, Дитерихс утверждает что Сергеев назвал ему «руководителями преступления» «евреев Сафарова, Войкова, Голощёкина и Юровского». Значит именно Сергеев называл Сафарова и Войкова евреями, говоря о их проезде с Лениным через Германию. Получается, относительно евреев и Вайнера Нокс прямо основывался на устных объяснениях, полученных от Сергеева. Почти не приходится сомневаться: донесение Нокса так и возникло, ибо списывай Нокс со следственных документов, уже переданных Сергеевым Дитерихсу, то не ошибся бы в написании фамилии Войкова. Описка Нокса объяснима тем, что он слушал устную речь Сергеева, который, как вспоминает Дитерихс, «старался рассказать как можно больше о своих шагах, работе». И наверняка столь же старательно рассказывал про евреев Ноксу. Ошибка Сергеева насчёт принадлежности к евреям Сафарова и Войкова не столь критична, поскольку двое других, Голощёкин и Юровский, евреями названы правильно, а именно они руководили убийством в Екатеринбурге. Войков только заготовил кислоту, т.е. ассистировал убийцам. Сафаров уехал организовать злодеяние в Алапаевске. Следовательно, делаемые Сергеевым обвинения в адрес евреев остаются уместны.

Относительно Войкова, сообщения о его убийстве в Варшаве включают указание, что его жена была польской еврейкой. Газеты ошибочно приписывали Войкову подписание приказа о Екатеринбургском злодеянии [«La Charente» (Angoulême), 1927, 10 Juin]. Газета Милюкова тоже повторяла вымысел о подписанном Войковым приказе о расстреле, перепечатывая из «Морнинг Пост» слухи о желании СНК назначить Войкова послом в Лондон [«Последние Новости» (Париж), 1924, 26 августа].

Московские «Известия» осенью 1924 г. пытались отрицать участие Войкова в убийстве Императора Николая II, когда о нём писали польские газеты.

По словам Дитерихса о беседах между ними, Сергеев был убеждён, что большевики убили всю Царскую Семью. Он ошибался только когда не верил в полный контроль Москвы над распорядком проведения злодеяния. В этом Дитерихс не соглашается с Сергеевым и имеет основания для недовольства, однако на то время полный набор доказательств насчёт Москвы следствием ещё не собран.

Другой упрёк Дитерихса в адрес Сергеева связан с плохим информированием им омского правительства, в чём усматривается всё же несравненно более значительная вина Старынкевича, чем Сергеева. Ведь сам Иорданский жаловался на отсутствие содействия со стороны министра Старынкевича, который даже не желает прочесть обширный доклад о ходе расследования и просит «покороче». Далее Дитерихс нападает на Старынкевича уже от своего имени, вспоминая эпизод из общения с Верховным Правителем: «адмирал Колчак возмущённо заметил. — Как же мне докладывал министр юстиции, что Царская Семья была в Перми и что даже Великой княжне Анастасии Николаевне удалось бежать».

Со слов Старынкевича Бланк и Вольф произвели в адрес Дитерихса и белых военных властей чудовищно лживые обвинения. Разбирая каждое имя, восстанавливая всю последовательность событий и взаимоотношений, можно убедиться, откуда возникают мифические россказни и чей мотив стоит за каждым преднамеренным вымыслом. Старынкевич не только не имеет права ни в чём обвинять Дитерихса, во всей этой истории Старынкевич с самого начала является рассадником лжи, выгораживающим убийц. Старынкевич цеплялся за версию большевиков об убийстве одного Императора Николая II и пытался скомпрометировать следствие, установившее факт уничтожения всей Царской Семьи и определившее главных ответственных за злодеяние.

Обратим внимание, что в распространении снимающей вину с большевиков намеренной лжи Дитерихс и Колчак обвиняют отнюдь не Сергеева, а Старынкевича, который старается прикрыть своё гнусное поведение в министерстве распространением клеветы.

Сейчас историки во многом разобрались, что пренебрежительное отношение к следствию Сергеева несправедливо. Но ложь Старынкевича и Бланка продолжает висеть в информационном поле.

И не она одна. Известные фальсификаторы Саммерс и Мэнгольд ссылаются на интервью Сергеева, данное Герману Бернштейну за месяц до отстранения и якобы появившееся в газете «New York Tribune». Сергеев будто бы утверждает, что убиты только Император Николай II и слуги Царя [А. Саммерс, Т. Мангольд «Дело Романовых» М.: Алгоритм, 2011, с.86-87].

Если такая статья существовала, она противоречит подписанным Сергеевым документам, надёжным воспоминаниям Сахарова и Дитерихса о взглядах Сергеева. Генерал Дитерихс даже описывает, что 13 ноября, получив показания Кухтенкова об убийстве всей Царской Семьи, согласно словам участников захоронения, Сергеев «придал этим сведениям такое важное значение», что устроил следственный эксперимент и проверил, мог ли Кухтенков услышать с огорода через приоткрытую дверь дома слова коммунистов о погребении тел всей Царской Семьи. Сергеев «убедился, что мог». На этом примере отлично видно, что ещё до поимки П.С. Медведева Сергеев не отрицал полноту злодеяния, а стремился доказать её. Дитерихс не сомневается в искренности рассказа Сергеева, справедливая претензия генерала заключается в том, что следователь официально не зафиксировал факт проведения такой проверки. Сего рода недостатки работы Сергеева дают основания Дитерихсу критически отзываться о его расследовании, но отнюдь не так абсурдно-уничижительно, как это делает Вильтон.

Саммерс и Мэнгольд откровенно издеваются над читателями, не сообщая даты и номера газеты, а только о приезде Бернштейна в Екатеринбург в декабре 1918 г. Это затрудняет поиск статьи. Но Х. Раппапорт, будучи в восторге от антирусской пропаганды Бернштейна в пользу революции, регулярно повторяет все его публикации у себя в «The Last Days of the Romanovs». Полноправная идейная наследница Бернштейна ссылается на архив в Центре Еврейских исследований (Нью-Йорк), где полная версия его статьи «Убийство Романовых» датируется: Екатеринбург, ноябрь 1918 г. Дата прибытия к Сергееву ею отодвигается к октябрю. Пересказывая статью «6 версий судьбы Царя» из «Вашингтон Пост», 16 февраля 1919 г., Раппопорт отнюдь не утверждает будто Сергеев отрицал убийство всей Царской Семьи. Бернштейн пересказал шесть заведомо ложных версий о спасении, слышанных где попало ещё до Сергеева, а потом «не смог прийти ни к каким определённым выводам». Т.е. слова Сергеева ему не понравились. На свой вкус, наилучшими Бернштейн назвал слова либерального русского офицера: «Царь убит или нет, но дело Царя в России мертво».

На равнодушие горожан к убийству Царской Семьи в один тон с Бернштейном напирает в воспоминаниях и Т. Престон, оказывая не самое лучшее влияние на современных британских историков [Robert Service «The Last of the Tsars Nicholas II and the Russia Revolution» London: Pan books, 2017].

Жозеф Ласье, сопровождавший М. Жанена, в книге «Сибирская трагедия» (1920), подобно Бернштейну, тоже придерживается слухов о спасении Царской Семьи, доверяя сообщению большевиков об увозе в безопасное место. Парижский депутат Ласье не располагал всеми данными следствия, а только устными доводами Вильтона и Соколова, которые не смогли его переубедить. Книга Ласье, тем не менее, полезна отсылками на мнение многих русских военных, надеявшихся на спасение убитых. О них неоднократно пишет и Дитерихс.

Ни один из источников Ласье не основывает свои суждения на выводах Сергеева. Француз Ласье не только показывает, что Сергеев никак не помогал версии спасения, но и опровергает мифологию Старынкевича о давлении военных на следствие насчёт доказательств убийства и евреев. Подобно Бернштейну, весьма антимонархически настроенный, Ласье использовал бы и этот довод против Вильтона и Соколова, существуй он в реальности помимо воображения Старынкевича.

Отличает Ласье от Бернштейна отсутствие личной ненависти к убитому Государю. Будучи демократом, он идеологически не согласен с русскими монархистами, но не видит в народе враждебного отношения к Императору Николаю II. Ласье указывает, что только обещания революционерами земли крестьянам служат причиной неприязни к монархистам в Белом Движении. Но как и в случае с безопасным местом для Царицы и Цесаревича, Ласье не понимает что посулы земли со стороны революционеров являются смертельнейшим обманом, за которым кроется гибель от голода или расстрелов миллионов русских крестьян. Уничтожение крестьянства в ходе гражданской войны продолжится через коллективизацию в 1930-е, когда на Урале во многих местах смертность начнёт превышать рождаемость.

Пересказ фальсификаторов Саммерса и Мэнгольда пока не подтверждается ни с какой стороны. Заранее можно заподозрить, что такого интервью вовсе нет, или оно опровергает их подтасовки насчёт Сергеева, как уже было с подделкой ими деталей из донесениями Ч. Элиота, установленной при сравнении с полным вариантом.

Но есть доводы и в пользу реальности интервью. О характере «Нью-Йорк Трибун» можно судить по регулярным статьям об участии Якоба Шиффа и комитета Л. Маршалла в организации благотворительной помощи евреям, пострадавшим от мировой войны (December 01, part 1, p.13), а не русским от разворачивающегося террора большевиков. Газета постоянно публикует такие материалы о той или иной деятельности в пользу еврейства. Там же статьи о намерении американцев торговать с Россией. Ни слова о необходимости борьбы с большевизмом и поддержке Колчака и Краснова. Либеральные Штаты возможная победа коммунизма как будто нисколько не беспокоит и не огорчает. В далёком прошлом лично Карл Маркс публиковался на страницах этой газеты, можно и не удивляться. Так что здесь вполне могли поместить дезинформацию в защиту убийц Царской Семьи.

В газете «Нью-Йорк Геральд» Бернштейн протаскивал абсурдные тезисы анархиста Кропоткина или подголоска эсеров Бурцева о том что большевики на самом деле не социалисты, ибо те кто раньше воевал с Царской Россией теперь ведут борьбу с Троцким. Тем самым Бернштейн проводил несуществующую линию преемственности между Николаем II и Лениным, что было довольно типично для либеральной и социалистической прессы с её рассуждениями о красном самодержавии. Какие бы идеи ни продвигал Бернштейн, это всегда русофобская ложь: «Князь Кропоткин специально поручил г-ну Бернштейну передать это послание американскому народу через New York Herald». В этом же номере появлялась перепечатка преждевременной депеши из Стокгольма об убийстве Николая II красногвардейцами в Екатеринбурге, которые «вломились в его резиденцию» [«New York Herald», 1918, June 25, P.1-2].

Бернштейн запугивал американцев германской угрозой, разворачивая масштабные клеветнические фантазии, будто немецкие диверсанты разрушили Царскую Россию после того как немецкие шпионы проникли в Русскую Армию и Императорское Правительство; значит такое может произойти и с США [Jonathan Dunning «American Bolsheviki: The First Red Scare in the United States, 1917 to 1920» Murray State University, 2019. P.35].

Герман Бернштейн в 1918 г. выпустил в Нью-Йорке с предисловием Т. Рузвельта перевод переписки Николая II с Вильгельмом II, в котором Бернштейн обоих монархов обвиняет в развязывании мировой войны и называет Царя «капризным и безвольным, слабым, бледным ничтожеством».

Если брать период до 1918 г., то и там Бернштейн годами только и занимался что распространением самой чудовищной лжи об Императорском правительстве, монархистах и антисемитизме: «Шесть миллионов евреев, половина еврейского населения во всём мире, подвергаются гонениям, преследованиям, унижениям, страданиям, голодают. Тысячи из них убиты. Сотни тысяч евреев, стариков, женщин и детей беспощадно изгоняются Правительством из города в город, подвергаются атаке войск их собственной страны» [H. Bernstein «Horrors Worse Than Kishineff Charged Against Russia Today» // «The Sun» (New York), 1915, June 6, P.1].

Ненавидевший Россию еврейский историк С. Дубнов признавал, что к по меньшей мере к ноябрю 1914 г. в среду евреев проникли симпатии к Германии [У. Фуллер «Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России» М.: НЛО, 2009, с.207].

Переселение евреев в результате приближения линии фронта является следствием войны со стороны Германии. Можно оспаривать экономическую эффективность и необходимость такой меры, указывать на её негативные последствия, но это решение было принято военными властями, а не правительством Горемыкина, сугубо из военных соображений. В статье, где переселение лживо именуется как нечто худшее, нежели революционный погром, приведена телеграмма И.Л. Горемыкина в свойственном ему лаконичном выразительном стиле, адресованная лично Бернштейну, 2 января 1915 г. по н.ст.: «Сообщения о еврейских погромах в городах Польши бессмысленный вздор».

Как писали русские монархисты ещё до начала Великой войны, «открывая любую американскую газету, русский читатель не может не поразиться той ненавистью к России, которой насквозь пропитана вся американская печать». «Объясняется же это тем, что того желают евреи. Ослушаться же их в Соединённых Штатах нельзя: всё в их руках!» [А. Селянинов «Тайная сила масонства» М.: Русский Вестник, 1999, с.237-238].

По утверждению, сделанному Генри Фордом в газете «The Dearborn Independent» 20 августа 1921 г., именно Герман Бернштейн передал ему скандальную информацию о всемирном еврейском заговоре, представленную Фордом в серии статей «Международное еврейство». Бернштейн был определён Фордом как «messenger boy of international Jewry». Бернштейн подал иск против Форда, но не смог вызвать его в суд.

Форд намекал на связь Я. Шиффа со свержением Царя: «г-на Шиффа громко прославляли в Нью-Йорке в ту ночь, когда пришла весть о том, что Император сброшен с престола», но это может говорить только о радости Шиффа от устранения врага. Для доказательства, что Шифф мог стоять на вершине масонской пирамиды над Мильнером требуется куда более внушительное расследование. Сомнительные информаторы Форда типа этого Бернштейна запросто могли между прочим скармливать ему и дезинформацию про Шиффа с еврейским заговором, для дальнейшей публичной дискредитации Форда.

Про Бернштейна у Форда написано: «Герман Бернштейн, член Американского Иудейского Комитета г-на Маршалла, недавно занимался подготовкой американского общественного мнения [насчёт] крупного антисемитского движения в России. Безусловно, такое движение является антисемитским, поскольку оно должно быть антибольшевистским» [Г. Форд «Важнейшая проблема мира» М.: Вог-Свекрасаф, 2009, Кн.2, с.227, 436].

Маршалл и Шифф оба считались главными руководителями американского еврейства.

Появлялись предположения, что эти статьи в газете Форда писал Б.Л. Бразоль, который также являлся автором составленного 30 ноября 1918 г. доклада о решении Я. Шиффа свергнуть Царя, будто бы принятом 1 (14) февраля 1916 г. «По данным французской разведки, суммы, которые передал Якоб Шифф русским революционерам, равняются двенадцати миллионам долларов» [Г.Е. Рейн «Из пережитого 1907-1918» Берлин: Парабола, 1935, Т.2, с.148-149].

Не понятно, какого рода источник использован Бразолем. Эта версия пока не получила положительного раскрытия, в отличие от линии А. Мильнера. Относительно статей «Международное еврейство» другие историки опровергают авторство Бразоля. Возможно, что сомнительная теория о Бразоле была выдвинута по аналогии с усердными и малопродуктивными поисками либералами русских корней влияния на НСДАП. Остаётся масса вопросов насчёт полной биографии Бразоля и всей деятельности Генри Форда.

О русском антисемитизме в 1921 г. Г. Бернштейн выпустил книгу с саморазоблачительным наименованием «История лжи», в которой содержались клеветнические и фантастические заявления: «царизм уничтожил сам себя» (чем снималась ответственность за разрушение России с революционеров, террористов, заговорщиков, убийц, дезинформаторов). В основном же книга Бернштейна содержала не соответствующие действительности сведения о православном писателе Сергее Нилусе. Его ложно обвиняли в работе на тайную русскую полицию, заявляли, будто он был первым публикатором или автором «Протоколов сионских мудрецов», которые в действительности появились совершенно независимо, задолго до перепечатки их Нилусом, потому бессмысленно обвинять в фальсификации его необычайно актуальные предупреждения о наступающей истребительной угрозе революционного утопического тоталитаризма.

Публикация Нилуса предварялась исчерпывающим его пояснением, что он не может отрицать «апокрифичности представляемого документа», и его задача не доказать подлинность «Протоколов», а перепечатать их «с целью возбуждения внимательных блюсти себя и быть на страже. Для нашего чувства долга довольно будет, если только по милости Божией мы достигли этой важнейшей для нас цели предупреждения и не возбудили в чьём-либо сердце вражды к ослеплённому до времени еврейскому народу» [«Сергей Александрович Нилус 1862-1929. Жизнеописание» М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1995, с.81-82].

Следовательно, ни о каком обвинении Нилуса в распространении ненависти к еврейству не приходится и говорить. Напротив, он всячески стремится вовремя принять защитные меры духовной бдительности и предотвратить тот погромный урон, который вопреки его предупреждениям оказался нанесён в результате революции всем, не исключая и евреев. Хотя русские пострадали безусловно более всех, но, будучи воплощённым злом, революция погубила и тех кого вознесла наверх, как Свердлова или Троцкого. Только монархическая власть сдерживала революционное погромное движение против евреев, развернувшееся сразу после 1917 г.

Обозначенная Нилусом апокрифичность «Протоколов» говорит о их художественной, а не документальной ценности. Обвинять их в недостоверности это всё равно что назвать «1984» Оруэлла антикоммунистической фальшивкой и внести в список запрещённой литературы. Собственно говоря, так и поступают существующие в РФ террористические организации. Идейно низвергающий революцию антиутопизм, поддерживаемый Нилусом, всецело заслуживает симпатии и одобрения. Преследование и уничтожение книг Нилуса является прямой аналогией запрета «1984» в СССР. Историки и публицисты, в т.ч. и либеральные, регулярно делают утверждения, что те или иные действия современных тоталитарных партий соответствуют некогда описанному Оруэллом. Только слабоумные борцы с «Протоколами» в состоянии сделать из этого вывод, будто внедрение тоталитарных методов управления населением происходит, поскольку большевики или культурные марксисты прямо руководствуются Оруэллом как своей фактической программой.

Либеральные пропагандисты, выдумывая вместо настоящих крайне левых, социалистических и демократических, революционных пантеистических идейных корней немецкого нацизма, без всякого толку пытаются выводить эти истоки в противоположном лагере русских контрреволюционеров, православных монархистов и правых националистов. Чаще всего они спекулируют на использовании «Протоколов», хотя с гораздо большей убедительностью могли бы манипулировать ссылками нацистов на любимые либералами романы Достоевского. Но о таком совпадении вкусов говорить почему-то стесняются.

Провальная методика, плохое знание русских источников американскими пропагандистами всплывает во всех их подтасовках. Они постоянно ссылаются на пример разрешения атаманом Красновым публикации «Протоколов» в газете Ивана Родионова «Часовой» и всегда прибавляют, что «Жертвы вечерние» Родионова печатались в «Volkischer Beobachter» в октябре 1923 г. [Michael Kellogg «The Russian Roots of Nazism. White Emigres and the Making of National Socialism, 1917–1945» Cambridge University Press, 2005. P.57, 121].

Однако, если бы американские либералы действительно разбирались в биографиях русских монархистов, им пришлось бы из этого примера извлечь противоположный урок, ибо генералу Краснову в конце 1934 г. Родионов, поддерживавший в эмиграции крайне правый Высший Монархический Совет, писал о Хитлере: «он играет на безумном и кровавом аномальном шовинизме, на их ужасной национальной [т.е. демократической] гордыне [народовластия], которая приведёт в будущем к страшной катастрофе. Русский народ он презирает и ненавидит, он всё-таки верхогляд и под ужасным влиянием своего вдохновителя и друга Розенберга, уроженца Ревеля или Литвы и, кажется, бывшего русского прапорщика военного времени. Розенберг – последователь Моммзеновской [антихристианской либеральной] исторической теории, спит и во сне видит обращение русского народа в навоз для удобрения немецкой почвы. Я его очень хорошо знаю и много с ним говорил, когда перевод «Жертв вечерних» печатал в «Völkischеr Вeobасhtеr» в 1923 году, между прочим, предостерегая их глупые выступления, предрекая им полный провал и виселицу» [«Иван Родионов. Забытый путь. Из архивов писателя: письма, дневниковые записи, воспоминания, проза» М.: АИРО–XXI, 2008 с.56].

Общие революционные корни левого пантеизма объединяют не только либералов и нацистов, но и большевиков, само собой.

Г. Бернштейн, как можно заключить по совокупности известных о нём данных, был таким же лживым еврейским активистом в США, подобным Л. Вольфу в Англии, или какова в наши дни Х. Раппапорт. Учитывая как сильно он ненавидел Царскую Россию и Николая II, мы никак не могли бы ручаться за точность взятого у Сергеева интервью, ведь следователь в Екатеринбурге не имел ни малейшей возможности проконтролировать точность воспроизведения его слов в Нью-Йорке. Ему безнаказанно могли приписать всё что угодно, т.е. желаемое Бернштейном и владельцами газеты.

Найти указанное интервью Сергеева мне пока не удаётся.

Пропаганда Германа Бернштейна о Царской России в США не ограничивалась какой-то одной газетой, она как будто определяла ориентир для целой пропагандистской совокупности. К сообщениям об убийстве Николая II прилагались комментарии такого рода: «Царица была в сговоре с Германским Кайзером». «Герман Бернштейн считает, что Распутин был прямым агентом Вильгельма!» [Julius Chambers «The Painfully Pathetic End of Nicholas Romanoff» // «The Brooklyn Daily Eagle», 1918, August 5].

Ю. Чемберс ссылается тут на Бернштейна, поскольку тот громче всех насаждал клеветнические представления о Русском Царе в американской прессе.

Враждебные Колчаку социалистические газеты тоже печатали очень странную ерунду о связи Германии с убийством Царя: «ещё за неделю до расстрела Николая Романова немецкие газеты сообщили, что если Николай Романов не будет расстрелян, то в России произойдёт контрреволюция. Как слух газеты передавали сообщение о трениях между Троцким и Лениным, возникших по вопросу о расстреле Николая Романова. Троцкий восторжествовал и на другой день после расстрела немецкие газеты сообщают, что «царь дворян, а не царь крестьян» — расстрелян» [«Наш Урал» (Екатеринбург), 1919, 5 марта, №47, с.3].

Среди лиц, связанных с расследованием Екатеринбургского злодеяния, аналогично Г. Бернштейну проявил себя Р. Вильтон («мнение Распутина всегда было благоприятно Германии»), транслируя ровно ту же пропаганду ненависти к ближайшему окружению Царской Семьи, направленную на оправдание злодеяния.

Н. Соколов предоставил на страницах своей книги трибуну для масона Керенского: «у меня сложилось полное убеждение о личности Распутина как немецкого агента». Впечатлили следователя показания преступника Феликса Юсупова: «я понял, что Распутин – немецкий шпион». И для полного комплекта, либерал В. Маклаков: «Распутин был окружён лицами, которых подозревали как немецких агентов».

Что же до изданных в 1922 г. объединением русских монархистов в Париже воспоминаний А.А. Танеевой, её свидетельства следователь Соколов подверг полному игнорированию, предпочтя взгляды масонов, революционеров, депутатов Г. Думы. А всё для того чтобы написать о Царской Семье запредельный бред, будто «Соловьёв работал на немцев», «преемник Распутина» в Тобольске «обусловил их гибель».

Тут впору ставить вопрос, кто больше разделял взгляды Керенского, социалист Сергеев или расхваленный Бланком Соколов. Ничего из написанного Сергеевым, в отличие от ситуации с Соколовым, на близость к Керенскому не указывает. Только равная мера неодобрения, в самых резких выражениях отсыпанная генералом Дитерихсом одновременно Керенскому и Сергееву, заставляет нас считать Сергеева социалистом. Хотя если мы поставили под сомнение еврейство Сергеева, то не окажется ли такой же дезинформацией и его феврализм. Быть может, в глазах монархистов так пытались дискредитировать враги Сергеева из левого, а не правого лагеря, так она дошла до Иорданского и Дитерихса. Но на это пока нет прямых указаний.

Генерал Дитерихс тоже опрометчиво называл Б. Соловьёва тёмной личностью и повторял недостоверные мнения о его связи с немцами. Но сравнительно с Н.А. Соколовым Дитерихс рассуждал гораздо более разумно, отказываясь делать какие-либо определённые выводы о значении организации Соловьёва, не уделяя ей много внимания и даже прямо ставя под сомнение факт предательства Соловьёва, которому безоговорочно верит Соколов. Отрицательное влияние Соколова не снимает с Дитерихса ответственности за допущенные генералом досадные ошибки. Но книга Соколова не исправляет их, а только усугубляет.

Дитерихс мог ошибиться, называя евреем Керенского, но не промахнуться в его политической оценке. Эта закономерность пока позволяет полагать, что относительно Сергеева Дитерихс также мог быть введён в заблуждение только насчёт трудно проверяемых этнических корней.

То обстоятельство, что Сергеев остался в Екатеринбурге, не присоединившись в эвакуации белых сил, может служить косвенным подтверждением его принадлежности к социалистам, многие из которых рассчитывали на милость идейно близких им красных.

К примеру, большевики на первое время пощадили марксиста Н.Я. Новомбергского, который ещё в начале Царствования Николая II пытался дискредитировать переселенческую программу И.Л. Горемыкина в Сибири. После суда за работу в правительстве Колчака Новомбергского частенько расхваливал пропагандист сталинизма Алексей Толстой [«Воспоминания об А.Н. Толстом» М.: Советский писатель, 1982, с.207, 328, 345].

Притом что длилась милость недолго, в 1930 г., когда посадят перебежавшего от белогвардейцев к красным Н.В. Некрасова, Новомбергского арестуют и осудят на пять лет. Генерала В.Г. Болдырева, близкого к меньшевикам и тоже напрасно понадеявшегося на великодушие победителей, расстреляют в 1933-м.

Однако и здесь мы ничего не знаем про обстановку, мотивы, фактическую возможность Сергеева бежать от наступления красных.

М.К. Дитерихс доказал своё полное отличие от Вильтона и Соколова, не пересказав взгляды Керенского, а отвесив ему самые заслуженные ругательства. Революционерам генерал Дитерихс противопоставил голос убитого ими Г.Е. Распутина: «Благословение достойной Имяниннице Татьяне на большую любовь во христианстве, а не в форме». Воспроизведя такую надпись на иконе, Михаил Дитерихс сделал вывод: «исходя из приведённых надписей Распутина, нельзя, вспоминая весь тот ужас грязи, которой общество заливало Царскую Семью в её отношении к Распутину, отказаться от желания напомнить честному русскому христианину слова апостола Павла» о прельщении. Представление о Царской Семье и Г.Е. Распутине Дитерихс составляет не по Керенскому, Юсупову и Маклакову, а по собранным следствием показаниям самых близких Царской Семье лиц, к которым революционеры, заговорщики и убийцы не относились и потому не могли дать верных свидетельств, по роду своей деятельности будучи заслуженными подлецами и обманщиками.

Поэтому Дитерихс верно формулирует основополагающее историческое заключение о Святости Царской Семьи: «она, Царица, была чище нас всех». А выводы Соколова о «больной, истеричной душе» надо считать чем-то противоположным.

Зарубежная Россия подтвердила выводы Дитерихса, а не Соколова. «Когда я слышу осуждения А.А. Вырубовой [Танеевой] со стороны тех, кто, не зная её, повторяет гнусную клевету, созданную даже не её личными врагами, а врагами России и Христианства, лучшей представительницей которого была [и оставалась] А.А. Вырубова, то я удивляюсь не столько человеческой злобе, сколько человеческому недомыслию», — мог прочитать Соколов в 1923 г. перед изданием своей книги и внести в неё исправления [Н.Д. Жевахов «Воспоминания товарища Обер-Прокурора Св. Синода» СПб.: Царское Дело, 2008, с.316]

Владимир Назанский всецело соглашался с Н.Д. Жеваховым, что подвиг Императора Николая II дал православию нового святого благоверного мученика [В.И. Назанский «Крушение Великой России и Дома Романовых» Париж, 1930, с.232].

Вполне справедливо в своём обзоре мемуарной литературы Назанский разочарован тем, что даже генерал Краснов «заклеймил себя» романом «От Двуглавого Орла к красному знамени», допустив грубые ошибки в изображении Царской Семьи. Пользуясь авторитетом следователя и предлагая не художественной роман, а юридическое исследование, якобы основанное на фактах, Соколов низводит на себя куда более серьёзные обвинения.

Из года в год русские монархисты вынуждены были продолжать борьбу с поддержанной Р. Вильтоном и следователем Соколовым легендой, когда какой-нибудь очередной шарлатан вроде Рене Фюлопа-Миллера (1927) продолжал раскручивать версию Соколова о немецком агенте Распутине.

С.С. Ольденбург в 1939 г. сформулировал вывод: «переписка государя и государыни, опубликованная советской властью, даёт возможность документально установить, насколько неверно было представление о властном влиянии Распутина на ход государственных дел» [С.С. Ольденбург «Царствование Николая II» М.: АСТ, 2003, с.676].

Выводы Сергея Ольденбурга поддержал в эмиграции И.Л. Солоневич, но проблема не исчезала с информационного горизонта, снова и снова монархистам приходилось бороться с идейным наследием революции: «про Распутина распространялись слухи, что он будучи секретным германским агентом и крайним реакционером, влияет на Государя в смысле назначения на высшие посты врагов народа и убежденных сторонников сепаратного мира с Германией». «Нельзя допустить, чтобы современное поколение питалось одной только революционной ложью» [«Священной памяти Царственных Мучеников» Изд. Высшего Монархического Совета, 1954, с.11-13].

Ложь о Царской Семье и Г.Е. Распутине по-прежнему широко множилась в западных демократических странах, где вынуждены были жить эмигранты, а в СССР её продолжали распространять всеми тоталитарными методами, так что большевики и в военные 40-е распевали непристойные куплеты о Царице и Распутине, подобные тем, какими они исписали Дом Ипатьева [А.Т. Твардовский «Я забыть того не в праве» М.: Русская книга, 2000, с.489].

Насколько это важно, показывает сам организатор Екатеринбургского злодеяния. Яков Свердлов, сообщая об убийстве Императора Николая II, намеренно ввернул упоминание о мнимых письмах Григория Распутина Царю, обещая их опубликовать. Этого не случилось, поскольку Свердлов пытался такой увёрткой переключить внимание на самую подлую из антимонархических легенд, прикрыть ею своё злодеяние, не найдя ему более убедительного оправдания. Заключение Соколовым и Керенским союза против Дитерихса и единомысленных ему русских монархистов на почве антираспутинской информационной войны, показывает, кто продолжал дело Свердлова.

Глубоко ложная мысль следователя Соколова, будто Последний Царь «по своему душевному складу был живым отрицанием идеи самодержавия» была весьма широко распространена среди демократов и по-прежнему ими максимально популяризируется для выдвижения выборного принципа формирования власти. Это указывает на непонимание Соколовым положительного православного содержания монархической идеи. Под февралистским влиянием Львовых и Керенских Соколов видит в самодержавии только деспотизм. Даже приводя чужие свидетельства о святости Царской Семьи, свой голос к ним Соколов не присоединяет и не формулирует политических достоинств монархической системы власти, способной породить правителей таких нравственных качеств.

Соколов буквально повторяет пропаганду Джорджа Бьюкенена: «Николай II был самодержцем по традиции, а не по характеру и осознанному выбору». Подобно Соколову, Бьюкенен отрицал склонность Царя к сепаратному миру [«The Spectator», 1918, September 14. P.266].

Хотя до февраля 1917 г. Бьюкенен активно поддерживал легенду о сепаратном мире, клевету Милюкова на Штюрмера.  Эту линию критики окружения Императора Николая II, его настоящих союзников из числа верных монархистов, Бьюкенен продолжил в мемуарах, аналогично с тактикой Соколова по круговому обстрелу подле цели.

Регулярная неспособность Соколова ориентироваться на более надёжные свидетельства из располагаемых не позволяет считать суждения следователя сколько-нибудь значимыми, когда им не получается найти независимых подтверждений. Его книга – бомба замедленного действия, которую в первую очередь надо обезвредить, прежде чем начинать ею пользоваться.

Монархисты во многом отвергли Соколова. Ссылаясь на него только для доказательства факта совершения убийства, монархисты с настороженностью отнеслись к версии Соколова о работе Яковлева на Германию, используя насчёт неё такие фразы как «предположим даже», указывая тем самым на высокую степень недоверия к его умозаключениям и склоняясь к тому что немцы никак не могли повлиять на большевиков [В. Агапеев «Жива ли Царская Семья» Белград, 1929, с.8].

Н. Обручев в 1968 г. подверг сомнению легковесные доводы о латышах, поскольку «латыши в то время представляли наибольший контингент палачей». В 1925 г. П.П. Стремоухов, поставленный книгой Соколова в неудобное положение, вынужден был оправдываться и защищаться, не смея перейти в наступление. Настолько велик в то время был дутый авторитет незадачливого следователя. Не осмеливаясь прямо обвинить Соколова в распространении лжи, Стремоухов корректно отметил, что Соколов ссылается «главным образом на князя Юсупова и Керенского». «Вот в сущности весь фактический материал, указывающий на связь Распутина с немцами. Насколько он оказался им полезным как осведомитель, не выяснено; не выяснено также, насколько он был использован ими в качестве проводника немецких чаяний и вожделений» [«Царь и Россия. Размышления о Государе Императоре Николае II» М.: Отчий дом, 2017, с.61, 392].

На тот момент, это максимум критики Соколова, который могли позволить себе монархисты, придавленные его славой. Выражаясь более определённо, Соколов использовал самые лживые источники из возможных и ровно ничего с их помощью доказать не сумел.

Если бы Соколов бегал не за Керенским и Милюковым, а провёл полноценное историческое расследование о Г.Е. Распутине, то мог бы узнать много полезного о довоенных модификациях мифа о Григории, никак не связанных с Германией.

Есть целый шлейф публикаций ложных обвинений в адрес Распутина со стороны Епископа Гермогена, появлявшихся в газетах и используемых современными поразительно некомпетентными популистами вроде о. Георгия Максимова, который объясняет удаление Гермогена с саратовской кафедры не связью с вероотступником Илиодором, а зловредным влиянием Распутина на обер-прокурора В.К. Саблера, давнего ближайшего единомышленника К.П. Победоносцева.

Необходимо учитывать, что когда Епископ Гермоген в октябре 1914 г. давал полиции показания, Илиодор был главным подозреваемым в организации покушения на Г.Е. Распутина. Поэтому когда Гермоген утверждает, что переменил своё прежнее положительное мнение о Распутине не под влиянием Илиодора, этому не следует верить без наличия дополнительных подтверждений, ибо таким образом Гермоген старался снять с себя подозрения относительно расследуемой попытки убийства и создать дистанцию от Илиодора [С.В. Фомин «Страсть как больно, а выживу…» М.: Форум, 2011, с.546-547].

Важный свидетель, П.П. Стремоухов достоверно разъясняет, что его предшественник, «С.С. Татищев был вынужден оставить губернию из-за невыносимой обстановки, созданной ему Гермогеном и Илиодором». Приводит слова П.А. Столыпина: «Илиодор сослан во Флорищеву пустынь, Владимирской губернии, ну, a без него, Гермоген не так страшен». Император Николай II просил «быть помягче и всячески щадить в нём его высокий духовный сан, если он в чём-нибудь и погрешит» [П.П. Стремоухов «Моя борьба с епископом Гермогеном и Илиодором» // «АРР»,1925, Т.16, с.11, 17].

Имеется телеграмма губернатора П.П. Стремоухова 22 марта 1911 г.: «под непрестанным давлением Епископа» Гермогена собрание сторонников Илиодора постановило: «всё что ставится в обвинение Илиодору есть провокация и что Илиодор в сектантстве обвинён быть не может. Попытки некоторых священников возражать раздражали Епископа, что заставляло их смолкать». «Епископ произнёс непозволительную речь, в которой, восхваляя деятельность Илиодора, обвинял духовную, светскую власть в несправедливости, травле его, заявил что будет его отстаивать, доказывал основательность упорного неподчинения его Синоду тем что несправедливое постановление Синода состоялось под давлением светской власти». «Инцидент с Илиодором разрастается до крупных размеров и принял характер открытого неподчинения самого Епископа всякой высшей власти как светской так и духовной» https://www.prlib.ru/item/337630

Вопреки бесчисленным газетным заявлениям Епископа Гермогена тех лет о Г.Е. Распутине, в действительности он конфликтовал с Саблером в конце 1911 г., помимо союза с Илиодором, по поводу моления за инославных [Иеромонах Дамаскин (Орловский) «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви» Тверь, 1996, Кн.2, с.160].

Очень важно, что в отличие от Илиодора, в 1918 г. «Преосвещённый Гермоген сознал свою жестокую ошибку и желал загладить её». «Владыка открыто сознавал свою ошибку, что он верил клевете по отношению к Государю и особенно к Императрице. Он всем говорил, что Царское Семейство праведной и благочестивой жизни, но уже было поздно» [Игумен Серафим «Православный Царь Мученик» Пекин, 1920, с.255]. Муж дочери Г.Е. Распутина практически подтверждает это свидетельство на допросе у Н.А. Соколова 29 декабря 1919 г.: «я имел свидание с владыкой Гермогеном. Мы виделись с ним у него в митрополичьем доме. Владыка меня хорошо принял. Посидели мы с ним, поплакали вместе» [«Гибель», 1987, с.499].

Следователь Соколов мог бы воспользоваться показанием Б. Соловьёва насчёт давности практики возведения на Г.Е. Распутина заведомо ложных обвинений и взявшись за верный конец нити, размотать всю дальнейшую последовательность событий вплоть до происхождения легенды о немецком агенте. Но Керенский и Милюков Соколову оказались дороже, и следователь присоединился к клевете февралистов на русских монархистов.

Всесторонней критике за это подверг Соколова опороченный им С.В. Марков, входивший в ту самую организацию Анны Танеевой, Ю.А. Ден, Н.Е. Маркова, Б. Соловьёва. Однако его книга «Покинутая Царская Семья» вышла только в 1928 г. С.В. Марков мог противопоставить громким юридическим титулам Соколова только звание воина Южной монархической армии атамана Краснова. При том, какую поддержку уже получил Соколов, С.В. Маркову тяжело было тягаться и пересилить его влияние на Зарубежную Россию. К сожалению, ссылки на заблуждения Соколова можно встретить чаще, чем их разоблачения С.В. Марковым. Ситуацию усугубило, что Н.Е. Марков, обязанный, казалось бы, активно разоблачать фактического союзника Керенского и Милюкова, следователя Соколова, вместо этого поддался их антираспутинской мифологии.

Произошло это не просто так. В 1935 г. в «Убийстве Романовых» П.П. Булыгин сознаётся, что следователь Соколов в конце 1921 г. приказал ему устроить донос Н.Е. Маркову с тем чтобы опорочить Б. Соловьёва. Булыгин распространял шокирующе бессовестную ложь, будто преследуемые большевиками Борис Соловьёв и Сергей Марков устроили себе фиктивный арест благодаря хорошим связям с чекистами и так получили оправдание невозможности спасти Царскую Семью. Обмануть Николая Маркова Соколов мог и самостоятельно, когда опрашивал его 2 июня 1921 г. в Рейхенгалле. Следователь Соколов не значится в списках участников монархического съезда, хотя вполне логично, находясь там, к нему присоединиться. Но Соколов не желал участвовать в монархическом движении или вовсе не считал себя монархистом.

В Рейхенгалле Соколов допросил А.А. Ширинского-Шихматова, Н.Д. Тальберга, В.П. Соколова, П.Н. Шабельского за 29 мая – 4 июня. 10 июня Булыгин уже в Берлине передал следователю показания С.В. Маркова.

Капитан Булыгин в качестве представителя Сибири есть в списке, приведённом А.С. Гершельманом. Но в нём по каким-то причинам отсутствует Борис Соловьёв, скомпрометировать присутствие которого на съезде и прибыли с лживыми доносами Соколов и Булыгин. Видимо, его исключение — прямое следствие их интриг. В списке от Германии почему-то представлена только Бавария, тогда как Соловьёва делегировал Берлин.

Превосходнейшие воспоминания А.С. Гершельмана, к сожалению, не дают описания действий в Рейхенгалле следователя Соколова. Это тоже можно понимать как следствие нахождения Соколова далеко в тени вместо выступления в наиболее подходящем месте, перед монархистами с важными данными следствия, разоблачающими злодеяния большевиков. Соколов преследовал другие цели, ему важнее война с доверенными лицами Царской Семьи. Раздор, вносимый лживыми версиями Соколова, полностью противоречил положительным целям, прямому призыву на съезде Е.А. Ефимовского: «кровь погибших требует от нас единения!». Воспоминания Гершельмана отмечают всех встреченных им выдающихся деятелей монархического движения, от Ольденбурга до Краснова. Булыгин лишь раз упоминается им по технической должности секретаря комиссии съезда [«Верная гвардия» М.: Посев, 2008, с.503, 508, 588].

Есть, однако, публикации «Последних Новостей», вновь использующих Н.А. Соколова против монархистов. 2 апреля 1927 г. там появилось сообщение, будто на Рейхенгалльском съезде Соколов всё же делал объявление, пишет Генрих Иоффе, «что у него имеются данные о расстреле Романовых. Однако многие из присутствующих продолжали упрямо твердить, что царская семья где-то благополучно скрывается. Делегат съезда корниловец Ф. Винберг решил даже представить заявление Н. Соколова неким «хитроумным манёвром», рассчитанным на то, чтобы обезопасить спасшихся Романовых. Винберг публично обнял оторопевшего следователя и слёзно благодарил его» [Г.З. Иоффе «Крах российской монархической контрреволюции» М.: Наука, 1977, с.281].

Хотелось бы знать конкретнее, насколько точно сомнительный советский историк осуществил пересказ. Не указан и автор статьи в левой антимонархической газете, способный самолично засвидетельствовать происходящее на крайне правом съезде. Помог Булыгин?

Полковник Винберг скончался 14 февраля 1927 г. от разрыва сердца и уже не мог дать ответа. Явно по этой причине на нём и решили оттоптаться.

В посвящённом ему сборнике воспоминаний имеется анонимное указание: «он верил, что Екатеринбургской кровавой ночи не было, что эта цареубийственная ложь выдумана большевиками и врагами Царя» [«Светлой памяти Фёдора Викторовича Винберга» Париж, 1927, с.23].

Среди заблуждений Винберга в книге «Крестный путь» имеется и вполне революционное отнесение Г.Е. Распутина к тёмным силам, вполне в духе Соколова. Сталкиваясь с подобными ошибками, нет смысла перебегать на сторону «Последних Новостей». Высказывания Винберга не могут служить оправданием для поведения Соколова и Булыгина, выбравших противостояние монархистам вместо содействия им, в т.ч. разъяснением доказательств факта Екатеринбургского злодеяния. Положительный пример показал, к примеру, последний директор Департамента Полиции А.Т. Васильев: «не место сейчас перед свеже засыпанной могилой дорогого покойника сводить с ним счёты политические». Имея основания не соглашаться с Винбергом по отдельным вопросам, следовало стараться оказать на него положительное влияние ради усиления русского монархического движения, а не разобщения. Книги Винберга обладают многими достоинствами, обличая революцию и свидетельствуя о святости Царской Семьи. В них остаются и спорные моменты, как в случае со слабо доказанными разнообразными сведениями о связи Я. Шиффа с революциями 1917 г.

12 июля 1922 г. в Париже в один и тот же день Соколов получает от Н.В. Орлова письмо Г.Е. Распутина Николаю II и встречается с П.Н. Милюковым. Записанная Соколовым хроника работы следствия завершается 10 сентября 1922 г. красноречивым итогом: «фотографирование письма Распутина и постановление о признании его вещ. доказательством».

Необходимость предупреждать, как опасно пользоваться сравнительно с М.К. Дитерихсом Соколовым, Булыгиным и Вильтоном, побуждает разобрать версию публикации рапорта Соколова в газете «Заря». Вильтон обвиняет в произошедшем Старынкевича, Тельберга и Новикова, редактора газеты, ссылаясь на расследование Колчака. В 1923 г. их всех Вильтон объединяет в одну партию, стремящуюся уничтожить дело правосудия и позволить красным скрыть неудобных свидетелей.

Как будто большевики сами не знают кто ответственен и кого надо прятать. Вильтон произвёл недопустимое уравнение Старынкевича с Тельбергом, чьи политические позиции совершенно различны. Однако история с недовольством Колчака зафиксирована в гораздо более надёжном источнике, чем «Последние дни» Вильтона.

П.В. Вологодский 2 марта 1919 г. записал в дневнике, что Г.Г. Тельберг подал в отставку из-за статьи в «Вечерней Заре» «Об убийстве Императора Николая II». Колчак был недоволен оглашением имён свидетелей. Рапорт принадлежал не Соколову, а прокурору Казанской судебной палаты Н.И. Миролюбову. Управляющий делами Совета Министров Тельберг передал его для печати, а сотрудник «Правительственного Вестника» Кудрявцев решил, что аналогичные сведения уже предоставлял Дитерихс в опубликованных интервью. На следующий день Колчак вернул прошение об отставке и позже назначил Тельберга министром юстиции. Наноси Тельберг какой-либо реальный вред интересам следствия, такое бы не случилось. Вологодский пишет, что Колчака больше возмутило даже не раскрытие содержания рапорта, а выбор «порядка опубликования сведений о столь важном событии».

На это известное только в политических верхах достоверное обстоятельство обращает внимание и Дитерихс, указывая, что Адмирал Колчак собирался выпустить официальное правительственное сообщение об убийстве Царской Семьи, которое тем самым оказалось сорвано. Дитерихс при этом не повторяет ерунду Вильтона, будто публикация доклада о ходе расследования помогла большевикам кого-то скрыть. По утверждению Дитерихса, такая справка для правительства всего-навсего не подлежала публикации по законодательству, но отнюдь не нанесла урон следствию.

Кроме того, Дитерихс полностью опроверг Вильтона, сообщив, что Тельберг без ведома Старынкевича взял бумагу из ящика его стола, преследуя задачи партийной борьбы с социалистом Старынкевичем, противником белого следствия. Это исключает возможность объединения Тельберга в одну зловредную партию со Старынкевичем. Тельберг через обнародование доклада преследовал цели совершенно противоположные Старынкевичу, который отрицал убийство Царской Семьи.

Что интересно, Тельберг великодушно звал Вильтона занимательным автором и одарённым журналистом. Следователя Соколова Тельберг тоже охарактеризовал положительно, считая его талантливым и мужественным. Поскольку Тельберг продолжал получать от Соколова следственные материалы, та публикация в газете не вызвала между ними разминки, что и дало потом возможность Тельбергу первым опубликовать несколько допросов в переводе на английский [«Историк и Современник» (Берлин), 1924, Вып.V, с.168].

Переданный Соколовым Тельбергу допрос Кобылинского состоялся в апреле 1919 г. уже после истории с «Вечерней Зарёй». Всё это не даёт оснований верить Вильтону и повторять его россказни о какой-то злодейской партии помимо Старынкевича. Г.Г. Тельберг из лучших побуждений стремился распространить правду об убийстве Царской Семьи для разоблачения чудовищного революционного злодеяния. От первого прочтения книги Вильтона до последних проверок её эпизодов, ощущение недоумения и негодования от произведения Вильтона не меняется. Схожую реакцию вызывает и книга Соколова.

Одобрение со стороны Тельберга объясняется тем что в американском совместном издании переведённых Тельбергом допросов и «Последних дней» Вильтона обвинения в адрес Тельберга отсутствуют. Они появились в берлинском издании 1923 г. на русском языке. До Тельберга, по-видимому, оно не успело дойти.

Первоначально «злейшим врагом следствия» Вильтон именовал только Старынкевича. В истории про опубликованный в местной газете секретный рапорт Соколова, в 1920 г. была упомянута другая деталь, что рапорт предназначался «для передачи за границу», но Тельберг при этом пока не назван [R. Wilton «The Last Days of the Romanovs» Institute for Historical Review, 1996, P.135-136].

Имеется неподписанное письмо Г.Г. Тельбергу, 11 февраля 1919 г., с предупреждением о политической необходимости сообщить результаты расследования Екатеринбургского злодеяния комиссарам Ч. Элиоту и Д. Мартелю. Автор письма Тельбергу шёл вразрез желанию Колчака и утверждал, что «такой способ опубликования материалов более предпочтительным, нежели официальное правительственное сообщение». Не понятно, кто продвигает здесь интересы первоочередного информирования агентов Антанты, это может быть и сам Старынкевич, но становится ясно, что предпринятая Тельбергом публикация одновременно направлена и против этой закулисной комбинации («Дело об убийстве», 2015, Т.1, с.317).

Добавив к совершенно справедливым обвинениям против Старынкевича неуместную историю про рапорт, Вильтон нанёс ущерб собственной убедительности. И если мы может повторить наименование Старынкевича врагом расследования убийства Царской Семьи, то потому что это подтверждает своим авторитетом М.К. Дитерихс. Взяв сторону Старынкевича, а не Дитерихса, Следственный Комитет РФ доказал, что и он является таким же злейшим врагом установления правды об убийстве Императора Николая II.

Критику Старынкевича можно подкрепить более мягким свидетельством: «Соколов частенько жаловался на недостаточно внимательное отношение к делу со стороны министра юстиции» [В.П. Аничков «Екатеринбург – Владивосток» М.: Русский путь, 1998, с.211].

Из хронологических ориентиров Аничков одновременно упоминает неделю до Великого поста, следовательно, это точно период перед назначением министром Тельберга.

Можно отметить, что на Аничкова Соколов не производил приятного впечатления, изъяснялся намёками: «я плохо его понимал». Жаль что Аничков не может внести ясность и в определении черт личности следователя Сергеева, не упоминая его.

Мимолётно и М. Жанен упоминает в письме в газету, надо полагать, Старынкевича: «Соколов продолжил расследование, несмотря на враждебное отношение отдельных министров. Генерал Дитерихс, покинувший чешские войска, оказал ему прямую поддержку» [Général M. Janin «La Tragedie D’Ekaterinenbourg» // «Le Petit journal» (Paris), 1930, 27 Decembre. P.3].

Установив действительную роль Тельберга как противника Старынкевича, сторонника расследования Дитерихса, симпатизировавшего книге Вильтона, нельзя не обратить внимание на упорство, с каким имя Тельберга пытались смешать с грязью, следуя наводке Вильтона-1923. Тут можно снова вернуться к статьям А. Ирина в белградском «Новом Времени», опубликованным в декабре 1924 г. сразу после смерти Соколова. Я уже указывал на недостоверный характер сообщений под этим псевдонимом.

Таким именем подписывался Александр Семёнович Резанов. Его авторство раскрыто в «Новом Времени», 1926, 13 марта, с.6 [М. Шруба «Словарь псевдонимов русского зарубежья в Европе 1917-1945» М.: НЛО, 2018, с.221].

Его ложь относительно Тельберга возмутительна: «Застрельщиком еврейской пропаганды явился Тельберг, бывший министром юстиции Омского правительства после Старынкевича. Воспользовавшись первоначальными рапортами Соколова, которые он оставил у себя, Тельберг, приехав в Америку, громогласно заявил о полной еврейской невиновности в деле цареубийства. Сигнал, подданный Тельбергом из Америки, был подхвачен в Париже». К сожалению, эту подлую клевету А. Ирина, вследствие опрометчивого доверия Р. Вильтону, не первый год поддерживает историк С.В. Фомин https://sergey-v-fomin.livejournal.com/225854.html

Будучи занят другими вопросами, не сумел должным образом вовремя отреагировать на каждое утверждение А. Ирина, полная проверка всегда требует много времени. Есть опасения, что версии Ирина не опровергнутыми успели войти и в новые книги С.В. Фомина «Царское Дело Н.А. Соколова и Le prince de l’ombre» (2021, Т.1-2 и Т.3 «Царские мощи»). Тем не менее, выход таких книг явление самое полезное, судя по предварительному варианту сетевой публикации, поскольку они устанавливают множество ценных фактов и открывают целые горизонты исследовательских направлений. Тем более важных, что движение это происходит не совсем в сторону моих сюжетных линеек про П. Краснова, И. Горемыкина, Н. Некрасова, А. Мильнера, Т. Престона и теперь Ф. Маккаллага применительно к Екатеринбургскому злодеянию. Общий охват рассмотрения источников становится от этого более объёмным.

Следуя своей обязанности заниматься сравнительными характеристиками версий, вынужден дать новый ряд поправок насчёт А. Ирина. Сергей Фомин даёт точную ссылку на публикацию Тельберга в филадельфийском еженедельнике в подтверждение слов А. Ирина. Однако, воспользовавшись ценной подсказкой С.В. Фомина и открыв указанный им номер журнала, мы не обнаружим ни следа участия Тельберга в кампании еврейской невиновности и в зловредной антимонархической пропаганде, хорошо известной по перечисленным примерам с Бернштейном. Взятый журнал принципиально отличается от регулярно прославляющих Я. Шиффа нью-йоркских газет. Поскольку в Нью-Йорке проживало около миллиона евреев из населения в 4 млн., это определяло исключительный облик прессы города.

Евреи в этом филадельфийском номере за 150 страниц не упоминаются ни разу никем кроме Кобылинского, рассказывающего о большевиках. Зато именно здесь, в одном номере с Тельбергом, впервые были опубликованы воспоминания адмирала М.И. Смирнова, посвящённые А.В. Колчаку, с такими характеристиками: «Дитерихс считался наиболее способным и опытным генералом в Сибири», «мы не сомневаемся что Адмирал Колчак вошёл в историю как благородный патриот, отдавший жизнь за благополучие русского народа» (текст отличается от парижского издания М.И. Смирнова 1930 г.).

В журнале опубликован подробный допрос полковника Кобылинского, который замечательно характеризует Царскую Семью, показывая её доброту и преданность христианскому вероучению. К допросу прилагаются изумительной красоты фотографии жертв Екатеринбургского злодеяния, какие распространители ненависти к русским монархистам в газетах совсем иного толка, никогда не помещали. Короткое предисловие уведомляло, что вся Царская Семья убита по приказу Екатеринбургского совета рабочих депутатов. «Теперь, во время политического триумфа большевизма в России, эти документы потеряли юридическое значение, нет возможности продолжить расследование, но их историческая ценность огромна и не поддаётся оценке. Нет необходимости комментировать или подвергать обработке материал. Можно ли оценить такие страдания или человеческую жестокость? Никакое слово не в состоянии вполне передать трагическую картину, когда бывший Самодержец России, под угрозой револьверов, держа за руку единственного обожаемого сына, был приведён к месту казни». «Много ошибок и поводов для критики допущено во время правления Императора Николая II. Но даже если Царь ответственен за них, читатель увидит, как он искупил их за последний год жизни» [G.G. Telberg «Last Days and Death of the Russian Emperor and His Family. Told in Offficial Documents» // «Saturday Evening Post» (Philadelphia), 1920, Vol.193, №5, July 31.  P.6-7].

Отчётливо видно, насколько сильно расходится позиция Тельберга со всем пропагандируемым рьяными февралистами. Даже предполагаемая политическая вина Государя осторожно поставлена под сомнение, как и в книге Маккаллага. Позиция Тельберга типична для правых либералов и конституционалистов, которые не разделяют убеждения монархистов, но подходят к ним со сдержанной критикой, с примесью одобрения и симпатии к Николаю II.

Лишь отдельные мелкие выражения Кобылинского, сделанные поспешно и неизвестно насколько точно зафиксированные на бумаге Н. Соколовым, нельзя назвать вполне удачными. Например, видеть слабость в любовном отношении Государя к Царице совсем не уместно. Соколов ухватился именно за такие неточности, легкомысленно раздувая их для формирования злонамеренно негативной политической репутации Николая II, хотя Кобылинский говорил только о их взаимоотношении в домашнем кругу, что никак не может быть распространено на характер Самодержавного правления. Аналогичную подтасовку совершил Соколов насчёт хорошо известного чисто-физиологического болезненного состояния Государыни невралгического характера. В то время как Кобылинский обращает внимание на сугубо медицинский характер возрастного явления, доходя даже до упоминания «климактерического периода», Соколов переводит телесные страдания Царицы в область сугубо душевного истерического нездоровья. Кобылинский тоже местами проявил неделикатность и мог не вполне точно по памяти пересказать доводы Е.С. Боткина. Но до бестактности Н. Соколова Кобылинскому далеко.

Версия Старынкевича провалилась потому что ни один авторитетный свидетель не поддержал его вымысла о давлении на следствие и невиновности евреев. Если бы Тельберг действительно сделал приписываемые ему Булыгиным заявления, об этом писатели бы все европейские газеты, что всплыло бы и при обсуждении книги Соколова в 1924 г. Но Тельберг нисколько в подобном не повинен.

Можно определить, что именно вызвало бешенство А. Ирина (А.С. Резанова, опиравшегося на сообщения П.П. Булыгина) и недовольство Р. Вильтона. Соколов, продвигавший версию о всеобщей ненависти к Г.Е. Распутину, распространил её и на детей Императора Николая II. Соколов хотел бы захоронить свидетельства о Царской Семье, но своевольные публикации Тельберга разрушили его планы. Русские, американские, английские читатели благодаря замечательным стараниям Тельберга получили возможность прочитать фрагмент допроса Кобылинского, который Соколов в своей книге скрыл: он касался разграбления могилы Г.Е. Распутина, из гроба которого похитили икону с подписями «Александра, Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия, Аня». «Я её видел сам».

Тельберг и Кобылинский подорвали ложную конструкцию Соколова. Но в изуверской логике А. Ирина, надо понимать, всё было наоборот, демонстрируя близость всей Царской Семьи к Г.Е. Распутину, Тельберг якобы занимался еврейской пропагандой. Всё не так, клевета поборников революции сводилась к тому, что Распутин агент Германии. Этого тезиса нет у Тельберга, зато Вильтон и Соколов взаправду оказываются теми кто осуществлял распространение типичной американо-еврейской пропаганды ненависти.

Убедимся в этом далее на примере других тезисов А. Ирина (А.С. Резанова). Он берёт на себя ответственность за поездку Соколова к Форду, которой на самом деле не происходило. И такую же выдуманную ответственность, за публикацию «Убийства» Соколова сперва на французской языке.

Ложными следует считать утверждения А. Ирина: «Пайо внимательно выслушал своих доброжелателей, но вынес из разговора с ними совершенно обратное впечатление: он понял, что появление книги почему-то очень беспокоит как князя Львова, так и Маклакова с Милюковым». Ирин старается убедить русских монархистов, собравшихся в Белграде, будто упомянутые лица хотели подорвать доверие французского издательства к Соколову и сорвать печатание его книги.

Но оснований для такого утверждения не имеется. Львов, Маклаков и Милюков фигурируют на самом видном месте книги Соколова. Согласившись предоставить свои показания, не имеющие никакого отношения к определению ответственности убийц, но напрямую направленные на компрометирование памяти мучеников, они фактически превратились в соавторов Соколова. Их концепция о Распутине – немецком агенте, была полностью принята Соколовым. Им полагается приветствовать желанное издание Соколова. Что известно по примеру ещё одного соавтора Соколова, Керенского, очень довольного позицией следователя по еврейскому вопросу и по распутинскому. Так что либо А.С. Резанов повторяет выдуманную Соколовым и Булыгиным издательскую историю, либо всё обстояло ровно наоборот, Львов, Маклаков и Милюков дружно ходили просить за издание Соколова. В пользу чего указывает рецензия Рейнака, где все они благополучно упомянуты.

С.С. Старынкевич появлялся на похоронах Г.Е. Львова в числе друзей и почитателей покойного [«Последние Новости», 1925, 11 марта, с.3].

Западную либеральную интеллигенцию волновал, судя по Рейнаку, главный вопрос: насколько прав Старынкевич. Левой партии Милюкова и Керенского потому крайне важно выпустить против Дитерихса Соколова и устроить дело без низвержения Старынкевича. Учитывая, как тепло встретила европейская либеральная пресса книгу Соколова, внимание русских монархистов понадобилось запорошить анонимной дезинформацией, ибо иначе доверие справа к следователю Соколову могло и зашататься. Книга свидетельствовала против автора, поэтому А.С. Резанов накручивает мнимые закулисные интриги вокруг Соколова. Нельзя позволять такими махинациями обманывать монархистов.

Рейнак посвятил Старынкевичу не только разбор книги Соколова, но и рецензию на Жильяра в 1922 г., где он и преподавателя Цесаревича упрекает в игнорировании истории с отстранением следователя Сергеева. Рейнак тогда озаботился выпустить перевод на французский письма Старынкевича из «Манчестер гардиан», 18 августа 1920 г.: «Русские военные круги с самого начала яростно настаивали, что убийство Царской Семьи осуществлено евреями, и что этот факт следствие обязано установить. Они начали собственное расследование и добивались довести его до конца, без постороннего вмешательства. Министр юстиции вынужден был встретиться со значительными трудностями, добиваясь, дабы расследование вели должностные лица из его администрации. Их беспристрастному расследованию продолжало затруднять работу вмешательство военных. Таким образом, когда первый назначенный следователь Сергеев не нашёл никаких следов причастности к преступлению евреев, эти военные деятели сильно возмущались и намекали, что Сергеев сам является евреем. Их усилия приняли настолько ожесточённый настойчивый характер, что министру юстиции пришлось отозвать Сергеева и назначить другого следователя. Но и тот не сумел обнаружить следов участия евреев в убийстве Царской Семьи».

СК РФ даже не потрудился привести этот текст, используемый им в пересказе Бланка. Впрочем, полная неубедительность Старынкевича и Бланка совершенно одинакова. Оба распространяли заведомую ложь, как и СК.

В докладе 1 февраля 1919 г. Сергеева Дитерихсу представлено его видение истории работы следствия. Там нет ничего общего с обманом Старынкевича. Сергеев пишет что начальник Екатеринбургского уголовного розыска А.Ф. Кирста вёл собственное расследование, независимо от Сергеева. А начальник гарнизона генерал-майор В.В. Голицын передал Сергееву только в октябре 1918 г. 3 тыс. руб., а в январе 1919 г. ещё 6 тысяч. Кроме указаний на слабое финансирование, никаких жалоб на военных Сергеев не озвучивает. Зато отмечает отсутствие поддержки со стороны уральского областного правительства. Сергеев даже обвиняет интеллигенцию в запуганности и косности, но никак не военных в антисемитизме [«Дело об убийстве императора Николая II», 2015, Т.1, с.300]

Рейнак, которого полностью удовлетворяла критика Григория Распутина и Анны Танеевой со стороны Жильяра, обнаружил, что книга Жильяра начисто опровергает Старынкевича: «Свердлов был головою, Юровский – рукою. Оба они евреи». Это пишет Жильяр, которого нельзя заподозрить в единомыслии с Дитерихсом. Жильяр придерживается скорее антимонархических настроений, но он хорошо знаком с Сергеевым, Соколовым и Дитерихсом, пересказывает их выводы не из антисемитских соображений, а поскольку к тому пришло следствие, не исключая и Сергеева. По-видимому, Соколов внушил Жильяру, будто Юровскому помогали 7 австро-германцев, а не латышей. Жильяр не противопоставляет Сергеева и Соколова: «Старынкевич поручил ему продолжать дело, начатое Сергеевым». Всю мифологию Старынкевича о военных-антисемитах, мешающих следствию, Жильяр игнорирует: следствие Сергеева «протекало нормально, но трудности были значительны. Сергеев всё больше и больше склонялся к мысли о гибели всех членов семьи» [П. Жильяр «Император Николай II и его семья» Вена, 1921, с.255-257, 268, 274].

Здесь мы опять видим прямое опровержения заявлений Г. Бернштейна и С. Старынкевича о Сергееве. Упомянутые трудности происходили не от военных-монархистов. Это сложности обнаружения доказательств факта убийства, проблемы связанные с поиском тел, свидетелей и убийц.

А. Ирин в 1924 г. тоже старался вызвать недоверие к Сергееву, утверждая, будто в Омске все знали, что Сергеев еврей вопреки тому как Старынкевич поставил это под сомнение. Покуда псевдоним А. Ирина оставался не раскрыт, не представлялось возможным проверить достоверность сообщения про Омск, это могла быть произвольная спекуляция на тексте Дитерихса или Вильтона. Если бы Ирин блеснул знаниями про отца Сергеева в Симбирске, любые подтверждаемые детали сработали бы в его пользу. Но уже то как Ирин ссылается на неопровержимость мнения о Сергееве всех судебных следователей Омска, а не Екатеринбурга, показывает фантастичность его доводов.

Зловредный характер всей серии статей Ирина подтверждается особенно явно в наименовании им Дитерихса роковым «для адмирала Колчака и всего русского дела в Сибири». Окружая сомнительное имя Соколова мифологическим заслоном небывалой высоты, Ирин стремится низвергнуть авторитет по-настоящему заслуживающего одобрения русских монархистов генерала Дитерихса, опорочить его выдающиеся контрреволюционные заслуги, каких и близко нет у Соколова. Причём Ирин использует против Дитерихса мало кому известные достоверные сведения об изъятии Дитерихсом через капитана Булыгина следственного производства у Соколова в декабре 1919 г. Эта подробность вскрывает тайно тлеющее противостояние Соколова Дитерихсу, скрытно-враждебное отношение Соколова, которое постоянно выявляется при анализе книги Соколова 1924 г. и явствует из содержания переговоров Соколова с Керенским в 1920-м.

Поскольку отобрание дела полновластным руководителем, М.К. Дитерихсом, является чем-то несомненно достоверным, это можно считать зацепкой к определению источников сведений А.С. Резанова. В сохранившемся приказе Дитерихса имя Булыгина не упоминалось, значит составление клеветнической статьи А.С. Резанова не могло обойтись без содействия верного оруженосца Соколова, П.П. Булыгина.

В 1921 г. П.П. Булыгин публиковал стихотворения в журнале «Двуглавый Орёл» Высшего Монархического Совета, т.е. можно подозревать, что его мнения о еврействе не сильно отличались от М.К. Горчакова. Однако после опыта сотрудничества с Соколовым Булыгин ушёл печататься в левых газетах и в одном томе с Керенским, не поддерживая связи с ВМС.

Контрразведчик А.С. Резанов имеет за собой некоторые патриотические заслуги. Но в данном случае нас интересует негативная роль, которую он сыграл под псевдонимом А. Ирина и поставщика ложных сведений для книги Н.А. Соколова. На Урале и в Сибири Резанова не было, следовательно в качестве А. Ирина он не является самостоятельным мемуаристом, а пересказывает чужие сведения (П.П. Булыгина). Следователь допрашивал его 15 апреля 1921 г. в Париже. В протоколе отсутствует формулировка вопросов Н.А. Соколова, но они явно касаются мифических связей Г.Е. Распутина с Германией – его навязчивой идеи. А.С. Резанов, встречавшийся с Распутиным, не имел ровно никаких данных против него, но решил поддержать революционную легенду, за которую цеплялся следователь, издавна страдавший тяжёлой формой истерии. «Для меня в результате моей работы и моего личного знакомства с Распутиным было тогда же ясно, что его квартира — это и есть то место, где немцы через свою агентуру получали нужные им сведения. Но я должен по совести сказать, что я не имею оснований считать его немецким агентом». Показания А.С. Резанова звучат потрясающе саморазоблачительно: «для меня, как юриста, было ясно, что то, что у нас именуется объективной виновностью, было в его поступках налицо, но я по совести не могу сказать, что существовала его и субъективная виновность. Дело это мало, конечно, меняло: результаты все равно были одни — им руководили другие лица в интересах врага». Преступная клевета А.С. Резанова раскрывается окончательно, стоит ему назвать хотя бы одно имя: «Немецкая агентура, бывшая в связи с Распутиным, представлялась многими лицами. Одним из главных таких лиц был известный банкир Дмитрий Рубинштейн, еврей. Он был в личных и весьма интимных отношениях с Распутиным».

Подобными обвинениями нельзя разбрасываться безнаказанно. Поэтому по требованию берлинского либерального издательства Н.А. Соколов вынужден был исключить ложь А.С. Резанова о шпионстве Д. Рубинштейна. 16 октября 1924 г. Н.Е. Парамонов писал, что исправления необходимо внести в текст его книги, т.к. Д. Рубинштейн будет иметь все основания обвинить Н.А. Соколова в клевете: воспоминания С.В. Завадского в «Архиве Русской Революции» оправдывают его [М.И. Вебер «Жизнь и смерть Николая Соколова (1882-1924)» Екатеринбург, 2019, с.77].

Статьи А. Ирина про Н.А. Соколова лишаются минимального доверия, поскольку А.С. Резанов его не заслуживает. Вот что писали русские монархисты о Батюшинской комиссии, принадлежностью к которой гордился А.С. Резанов: «Членами этой комиссии были: Манасевич-Мануйлов, полк. Резанов, прапорщик Орлов, Барт, Логвинский и др.». «Полный произвол, самоуправство, неуважение к закону было принципом ген. Батюшина и его комиссии. Этот генерал первый начал производить экономический и промышленный разгром России». «Батюшин подверг аресту целый ряд промышленных, финансовых и общественных деятелей, не имея возможности предъявить к ним каких-либо обвинений». «Участие Батюшина в какой-либо общественной организации не может быть допустимо» [Вас. Сремский «Белградская компания» // «Русское Дело» (София), 1922, 4 мая, с.2].

К «доносу, ставшему краеугольным камнем обвинения Рубинштейна в предательстве, было затем пристёгнуто другое, ещё более фантастическое» [Р.Р. Раупах «Лик умирающего» СПб.: Алетейя, 2007, с.94].

Всё это своевременно обязан был установить следователь Н.А. Соколов и понять, на какой груде революционной лжи он выстроил своё «Следственное дело». Однако он сознательно выбрал сторону А.Ф. Керенского, П.Н. Милюкова и А.С. Резанова.

Ирин в начале статьи «На могиле Н.А. Соколова», называя помощниками следователя в Париже только Н.В. Орлова и М.К. Горчакова, умалчивает о Булыгине, замыливая его роль в составлении статьи. Но в другом месте А.С. Резанов из двух офицеров называет только Булыгина, а не есаула А.А. Грамотина, добавляет излишние подробности, что они были увешаны оружием, угрожали револьверами, а один Булыгин потом просил прощения у Соколова. Слишком много мелких деталей, известных только Булыгину. События, где Булыгина не было, описаны мельком на огромных скоростях, внезапное крупное масштабирование на себе выдаёт источник сведений Резанова.

В «Убийстве Романовых» Булыгин одного себя считает «единственным полным свидетелем работы Соколова как в Европе, так и в Сибири. Я единственный выживший свидетель поистине титанического труда следователя» [A. Kerensky, P. Bulygin «Murders of Romanovs» London, 1935 P.156].

Очень своеобразны перемещения Булыгина из добровольческого Ледяного похода – в красный Екатеринбург, откуда бежал из тюрьмы в Петроград, в Крым к Е.И.В. Марии Фёдоровне, оттуда в Лондон и через Владивосток в Омск к Колчаку и Соколову. Порядком путешествия объясняется весьма экстравагантная отсылка А. Ирина на мнение не екатеринбургских, а омских юристов о еврействе Ивана Сергеева. Весь период следствия Сергеева Булыгин провёл в скитаниях, и в Омск приехал только в августе 1919 г., следовательно, он не имел никакой возможности сослаться на мнение коллег Сергеева из Екатеринбурга. Достоверность полученных от Булыгина данных следует занизить, поскольку в такое время в Омске массе людей не имело смысл обсуждать еврейство Сергеева, и знать о нём в Омске некому. В лучшем случае, Булыгин мог услышать это от Соколова, но прямых подтверждений Соколов не оставил.

Закономерно, что в книге Соколов ни разу не упомянул имени Старынкевича, а Булыгин не позволил себе критиковать его под своим именем. Похоже что договорённость Соколова с Керенским насчёт Старынкевича каким-то образом связывала руки и Булыгину. Дитерихс сразу же выступил в печати против Старынкевича. Чего же ждали Соколов и Булыгин?

Под псевдонимом А. Ирина, полковник Резанов скупо сообщает что Старынкевич пытался помешать ходу следствия, не предоставляя ему деньги и подсовывая Соколову, помимо цареубийства, «чрезвычайно запутанное дело коммерческого характера, подчёркивая своими запросами его экстренность». Даже зная зловредность социалиста Старынкевича, трудно поверить что он мог настолько прямо мешать расследованию Екатеринбургского злодеяния. Соколов обязан был сразу же в 1920 г. опубликовать эти сведения под своим именем. Но, как мы знаем, Соколов тогда принял сторону масона Керенского и мирового еврейства.

Принял и Булыгин. Поэтому в издании 1935 г. с Керенским под боком и под конвоем Пэрса Булыгин не смеет ни развернуть критику Старынкевича, ни заикнуться об еврействе Сергеева. Предшественник Сергеева в «Убийстве Романовых» Булыгина лишён имени и всего лишь «не показал достаточной активности».

Ни Резанова, ни Булыгина в Екатеринбурге тогда не было, значит пересказ про Старынкевича дан со слов Соколова. Весьма вероятно, что эта история правдива, но Соколов, Булыгин и Резанов сделали всё чтобы затруднить её убедительное использование против Старынкевича.

Ирин пишет что Соколов воспользовался деньгами купца-благотворителя, дабы иметь возможность продолжать расследование до получения прямой поддержки Колчака. Помощь купца подтверждает более раннее интервью Жанена 1924 г. в «Le Matin», которое могло быть использовано Резановым.

Характерно, что начав с назначения Колчаком Соколова, Ирин пропускает все полгода его основной работы и моментально переходит к эвакуации Омска. Т.е. к тому моменту, когда Булыгин прибыл к Колчаку и стал охранником Соколова.

Критика атамана Г.М. Семёнова, приводимая Ириным, распространена среди противников монархистов, но и апологеты Колчака к ней прибегают. Ирин указывает на защиту атаманом в Чите дочери Распутина и Бориса Соловьёва, которого Соколов лживо обвинил «в предательстве Царской Семьи». Центральный мифологический сюжет Соколова и Булыгина об измене Соловьёва у Ирина налицо. Далее Ирин намекает на какой-то предосудительный политический договор между монархистами М.К. Дитерихсом и Г.М. Семёновым. Что в нём было такого нехорошего, Ирин побоялся раскрыть даже анонимно. Уникальная осведомлённость Ирина указывает на его причастность к данным событиям источника статьи, т.е. на присутствие там Булыгина: «только хитростными уверениями Дитерихса Соколову удалось вновь завладеть своим драгоценным детищем». По выражению Ирина, не чувствуя себя в безопасности при генерале Дитерихсе, Соколов «решил бежать» от него с документами следствия.

Утверждая, будто так они окончательно расстались, А.С. Резанов со слов Булыгина сознательно преувеличивает разрыв Соколова с Дитерихсом, стремясь опорочить последнего. Хотя широко известно сообщение Жильяра, что далее в Харбине Дитерихс и Соколов вместе заботились о вывозе следственных материалов. Дитерихс участвовал в переговорах с Жаненом, а Булыгин, чьего имени Жильяр не приводит, помогал грузить чемоданы в поезд Жанена. В июне 1924 г. многие французские газеты перепечатывали интервью Жанена из «Matin», где также рассказано о взаимодействии Дитерихса и Соколова в Харбине при увозе царских реликвий.

В 1924 г. Ирин пишет, что далее на пути в Париж Соколову удалось «благополучно миновать многочисленные политические интриги, расставленные на его пути». Булыгин в 1935 г. повторяет текст Резанова: в Париже Соколову пришлось «распутывать сложный и тонкий узел личных отношений и интриг, затруднявших его работу в Европе».

Давно связанный с Императрицей Марией Фёдоровной Булыгин также мог рассказать Резанову о материальной поддержке Соколова с её стороны. Хотя насчёт событий в Европе Резанов может начать ссылаться и на собственное общение со следователем. Можно поверить указанию Ирина на неверие многих монархистов в убийство Царской Семьи. «А вдруг явится Государь или Вел. Кн. Михаил Александрович – ведь недаром же так упорно говорят, что они живы?» [Рейхенхаллец «Письмо в редакцию» // «Детинец» (Берлин), 1922, Сб.1, с.204].

Учитывая настоящие отношения Булыгина и Соколова с Керенским, не удивительно что пришлось прятаться за псевдоним Ирина, чтобы напечатать упрёк: Львов, Милюков и Керенский «расчистили дорогу большевицкому хамовластию». Но утверждение, будто от Соколова отшатнулись февралисты – далеко не полная правда. Кто-то наверняка отшатнулся, упомянутые Пасманик и Слиозберг, но не Керенский.

Вновь возвращаясь к критике Старынкевича и его сторонников, Ирин обвиняет их в подмене ответственности Я. Свердлова на Ленина и Дзержинского. А.С. Резанову следовало бы раскрыть книгу Соколова и получше вчитаться, что именно Соколов для поддержки концепции Керенских и Милюковых против генерала Дитерихса, подверстал к Свердлову коллективное советское руководство. Но Резанов хотел, чтобы правые читатели Соколова не заметили эту теорию, адресованную левым.

Ирин 1924 г.: «Я был в курсе всего, что творилось вокруг Соколова. Я также знал, что сердце его износилось в борьбе с интригами и в борьбе за право торжества истины».

Очень близко к его тексту выражается Булыгин 1935 г.: «Он сам чувствовал, что долго не протянет». «Передо мной его последние письма, написанные незадолго до его кончины: «Старый двигатель изношен… Нужно закончить работу, и это будет конец… Почему ты так далеко, дорогой друг?».»

Ирин: «Меня в это время во Франции не было и я не знаю всех последующих обстоятельств этого события» (мифической поездки Соколова к Форду). В то же время и Булыгин уехал в Абиссинию,

Ирин заканчивает: «Кровь Царственных Мучеников, пролитая озлобленным фанатизмом руководителей мирового еврейства, вопиет о возмездии». Полного текста писем Соколова, которые могли бы подтвердить хотя бы самое минимальное противостояние Соколова с Керенским, а не с Дитерихсом, Резанов и Булыгин так и не привели. Потому что никаких документальных доказательств борьбы с Соколовым кого-то помимо передовой когорты небольшого закоулка «Еврейской трибуны» у них нет.

Трудно найти весомые подтверждения и монархизма Соколова. Булыгин во время гражданской войны работал с Шульгиным, возможно подозревать и у Соколова убеждения шульгинского предательского типа. А Шульгин имел наилучшие отношения с масоном Маклаковым и легко вошёл в ВКГД с Некрасовым, Керенским, Милюковым. Нельзя отрицать одновременно и определённых заслуг в деятельности Шульгина и Соколова. Но оба могут считаться кем-то вроде французских орлеанистов, которые формально зваться монархистами могут, но фактически выступали против основного роялистского легитимистского движения, их подрывная работа во многом способствовала успехам революции и устранению Бурбонов.

Поверить Резанову-Булыгину, что Львов и Милюков препятствовали выходу книги Соколова в Париже станет совсем невозможно, когда мы взглянем на то, как выходила собственная книга Булыгина про Соколова. Львов тогда уже упокоился, но настолько же левый как и Милюков Керенский, равноценно с ним фигурировавший в книге Соколова, предоставил своего сына Глеба для перевода булыгинского «Убийства Романовых» (1935). Книга, как в случае с Соколовым, направлена на обработку западного общественного мнения, первоначально вышла на английском языке, но потом даже и не выпускалась в эмиграции на русском. Сочинение Булыгина было издано под одной обложкой с книгой А.Ф. Керенского «Дорога к трагедии». А предисловие к обоим написал Б. Пэрс. На всё это изумительное сочетание имён справедливо обратил внимание историк С.В. Фомин, который приводит из предисловия Пэрса фразу: «Опубликование этих двух статей (Керенского и Булыгина) в одной книге всего лишь издательский монтаж, не свидетельствующий о сотрудничестве авторов…» https://sergey-v-fomin.livejournal.com/276597.html

Напомню, это тот самый Б. Пэрс о котором дальневосточный журналист Всеволод Иванов писал что он входит в невероятно могущественную подрывную организацию (Мильнера), частью которой управляет в Екатеринбурге консул Томас Престон. Что более чем подтверждается результатами моих расследований.

Естественно, что Б. Пэрс лжёт. В 1928 г. статьи Булыгина, составившие «Убийство Романовых», выходили в тождественной направлениям Керенского и Милюкова газете «Сегодня» (Рига), где верховодили пресловутые Р. Словцов и Соломон Поляков-Литовцев, которые регулярно печатались у Милюкова и беспрерывно клеветали на русских монархистов. В том же 1928 г. царский камердинер Волков вынужден был писать протест против оскорбительных статей Полякова-Литовцева, где этот мерзавец писал про мнимую грубость ума Волкова и его необразованность. Гнусной брани Волков подвергся за его преданность Царской Семье и разоблачение им лживых мифов о Г.Е. Распутине.

Нельзя не заметить, что в предисловии к книге Волкова, Е.П. Семёнов (Коган), утыкавший воспоминания камердинера вреднейшими ссылками на Милюкова, полностью противореча всему написанному Волковым, разражался проклятиями в адрес «членов кружка Распутина», т.е. приближённых Царской Семьи, знавших настоящего, а не выдуманного Распутина. Но интересно не столько поведение сомнительных нечистоплотных издателей, одержимых революционными мифами, сколько следующее выражение из предисловия Е.П. Семёнова (Когана), сотрудника газеты «Последние Новости», об исторической роли Распутина: «Историк П.Н. Милюков, общественный деятель Пуришкевич, В.А. Маклаков и др., князь Ф. Юсупов, следственная комиссия [Временного правительства], Н. Соколов и другие внесли много света, каждый по-своему, в литературу по вопросу» [А.А. Волков «Около Царской Семьи» М.: Анкор, 1993, с.11, 15, 207].

Если Алексей Волков, чудом спасшийся от красных убийц, несомненно был честнейшим монархистом, безукоризненно описавшим наблюдаемую им жизнь Святых Царственных Мучеников, но невольно попавшим в плохие редакторские руки оформителей издания, то о Соколове и Булыгине такого сказать уже невозможно. Ибо Волков в «Сегодня» печатал только опровержения, а не текст воспоминаний. А перечень имён носителей света, к кому присоединили Соколова, а не Дитерихса, говорит сам за себя, в чьих интересах выпущены сочинения Соколова и Булыгина.

Вопреки Соколову и Булыгину, А.А. Волков с симпатией отзывается о следователе Сергееве, как и о командующем войсками Голицыне, не подтверждая клевету Старынкевича, подхваченную Вильтоном. Сергеев обещал Волкову квартиру и содержание, упрашивая остаться, обещал лично приехать к Сергееву для взятия показаний. Примерно так Волков отзывается и о любезностях Соколова. По книге Соколова, в октябре 1918 г. он был при Сергееве во время опросов Волкова в Екатеринбурге. Волков на то время не отмечает Соколова, вспоминая его только по допросам в Омске в августе-сентябре 1919 г. В те же 4 недели достоверными рассказами Волкова о Царской Семье интересовались А.В. Колчак и М.К. Дитерихс.

У себя в эпилоге, допуская свойственные ей регулярные ошибки, МакНил пишет, что помощник Соколова Павел Булыгин пытался издать книгу «о своей деятельности в Екатеринбурге», не обращая внимание на обстоятельство, что в Екатеринбурге Булыгин при Соколове отсутствовал. МакНил ссылается на неопубликованные бумаги Булыгина в Гуверовском институте. Там Булыгин обвинял Милюкова и Керенского в «попытках остановить публикацию книги» (слова Булыгина) в начале 20-х. МакНил поняла так, что речь идёт о книге Булыгина, которая не была написана в начале 20-х, в отличие от книги Соколова. В таком случае связь с А.С. Резановым подтверждается, Булыгин повторяет им же распространяемый миф о борьбе Керенского и Милюкова с Соколовым.

Но допустим, МакНил ошибается, сменив конец 20-х на начало, или начало 30-х на 20-е. Тогда получится ещё хлеще. Булыгин, пользуясь старым шаблоном А. Резанова, повторяет заведомую ложь уже о борьбе с ним самим Керенского и Милюкова, а не с Соколовым. Настолько эта легенда ему понравилась. Булыгин имел репутацию монархиста, некоего сумасбродного типа монархистом является и Резанов, так что открытое наглое сотрудничество Булыгина с целым семейством Керенских потребовалось прикрыть тем же фиговым листком, что и более умело сокрытое сотрудничество с Керенским Соколова.

Резанов не сам сочинил Соколову прикрытие. Имеется запись 21 ноября 1923 г. Савича в Париже: «Шебеко рассказывал, что следователь Соколов хочет издать следствие об Екатеринбургской трагедии и нашёл француза-издателя. Последнего пригласили Львов, Милюков и Маклаков, хорошо угощали и уговаривали не издавать, говоря что это дело здесь не интересует и он прогорит. Издатель, узнав, что причиной – нежелание еврейства, — решил издать во что бы то ни стало». Публикатор дневника В.Ж. Цветков к этому добавляет, что материалы Н.А. Соколова были подготовлены к печати ещё в середине 1922 г. [Н.В. Савич «После исхода» М.: Русский путь, 2008, с.410, 538].

В дневнике Савича имеется дословное повторение версии Булыгина, которая будет опубликована через год в Белграде. Она восходит к рассказам самого Н. Соколова в Париже. Уж точно здесь не выдумка Н.Н. Шебеко, который вместе с М.И. Горемыкиным прилагал все мыслимые усилия, чтобы предотвратить вреднейший раскол между монархистами на кириллистов и николаевцев. Савичем опровергается попытка Резанова (А. Ирина) взять на себя вину за французское издание. Конечно, это было желание Соколова. Что же до противодействия Милюкова и евреев, то имея на руках дневник Савича уже 10 лет, мне ни разу не пришло в голову положительно сослаться на такое обстоятельство как на реальное, ввиду того, как невероятно оно звучит.

Если В.Ж. Цветков прав и с середины 1922 г. книга готова (а она действительно игнорирует великое множество опровергающих Соколова публикаций за 1923-й), то чего же тогда следователь ждал до ноября 1923 г.?

Ситуация на русском книжном рынке такова, что если бы Н. Соколов обратился в любое эмигрантское монархическое издательство Парижа или Берлина, любой европейской столицы, он не мог встретить там никаких Милюковых и евреев, способных помешать его публикации. Революционная легенда о Г.Е. Распутине успешно ввела в заблуждение большинство монархистов, что и сделало возможной революцию 1917 г. Всестороннего разоблачения февралистских мифов тогда ещё не состоялось, и монархисты не имели причин препятствовать изданию Соколова, интерес к которому у русских будет несомненно велик. Элементарный пример, берлинский монархический «Град Китеж», основанный соратником Краснова генералом С.В. Денисовым и затем финансируемый герцогом Г.Н. Лейхтенбергским в 1922 г. издал поэтический сборник «Стихотворения» П.П. Булыгина, а в 1923 г. издал Р. Вильтона. Вдруг, Соколова не устроит история сотрудничества Лейхтенбергского с Красновым, можно найти в Париже сколько угодно вариантов, не причастных к Германии. Хотя Булыгин в воспоминаниях очень хвалит атамана Краснова за организацию им охраны Романовых в Крыму.

Но Соколов не обращается к монархистам, иначе как с целью наврать им с три короба, ибо не желает по-настоящему сотрудничать с ними. Он ориентируется на западную либеральную прессу, которая русских монархистов игнорирует или отвергает. С проектом издания на французском языке в очень крупном издательстве Соколов действительно мог испытать трудности в затяжных переговорах относительно предполагаемой коммерческой выгоды. Книга Соколова написана слишком узко-специально и юридически скучно для отвлечённого иностранного читателя, не имеющего причин переживать о судьбе Царской Семьи. Это заметно с первого взгляда. Даже П.П. Булыгин, восхваляющий Соколова во что горазд, признал в «Убийстве Романовых»: «его книга является довольно тяжёлым чтением для широкой публики».

В 2015 г. в предисловии к сборнику документов следствия Л.А. Лыкова повторяет абсурдную версию, будто Г. Львов, П. Милюков и В. Маклаков боялись издания Соколова, а не приветствовали его. Нелепая попытка приписать работе Соколова ложный авторитет. Вот что бывает когда историки не хотят утруждать себя проверкой достоверности используемых источников. Лыкова сослалась даже не на А.С. Резанова, П.П. Булыгина или Н.В. Савича, а на «Дело жизни судебного следователя Николая Соколова» Авдонина.

Занимаясь распространением среди монархистов мифа о борьбе евреев с издательством, Соколов в 1923-м и Булыгин в 1924-м ещё могли пытаться кого-то одурачить. Но уже в 1925 г. «Убийство Царской Семьи» Соколова вышло на русском языке не в правом монархической издательстве, а в еврейском, И.В. Гессена и А.И. Каминки, которое регулярно печатало мемуары, стремящиеся к дискредитации русских монархистов всеми способами. Даже украденные части дневников Императора Николая II за 1890-1906 г. издатели «Слова» в 1923 г. насыщают откровенно революционного толка комментариями: «личность последнего царя находилась в трагическом соответствии с тлетворным распадом».

Книги издательства «Слово» горячо расхваливались рецензентами в «Последних Новостях» П.Н. Милюкова за этот революционный дух, свойственный воспоминаниям вроде «От крепостного права до большевиков» Н.Е. Врангеля. Если Соколов хотел противопоставить Дитерихсу звание следователя, то еврейские издатели решили украсть у М.К. Дитерихса название книги и переименовали «Судебное следствие» Соколова. В результате, например, в книге монархиста И.П. Якобия «Царь и революция» возникает значительный перевес ссылок на Соколова, очередное многократное повторение допросов Львова, Милюкова и Керенского, а имя Дитерихса оказывается почти забытым.

То что действия Соколова в Париже соответствовали интересам Милюкова невозможно отрицать, как нельзя закрывать глаза и на откровенное прославление имени генерала М.В. Алексеева в его газете, максимально враждебной Белому Движению и русским монархистам. Под своей подписью Милюков дал статью об Алексееве, лицемерно озаглавленную «Страстотерпец», где Алексеев оценивался как «прирождённый руководитель и вождь», чем его культ откровенно противопоставлялся православному почитанию святости Императора Николая II и его политических достоинств. Милюков до нелепостей перевозносит Алексеева, утверждая, будто он читал доклады Царю как своему «ученику». Стремление Милюкова, принизить царское достоинство Николая II, показать что тот не соответствовал занимаемому положению Монарха, разделял Н.А. Соколов, находившийся под влиянием его «Истории» и дававший из неё цитаты, с единственной поправкой насчёт спиртных напитков, но без малейшей политической критики Милюкова и его чудовищной «Истории».

За идейную близость Милюкову и партии к.-д., и в особенности за участие в заговоре против Императора Николая II, покойный Михаил Алексеев удостоился почётного именования достойным вождём и от масона думской ложи И.П. Демидова. А также другой подробной статьи, «Большая душа». Пока прямые признания А.Ф. Керенского о заговоре Львова-Алексеева не были обнародованы, Милюков насыщал свою апологию намёками на эту измену: «у самого Алексеева не было предрассудков и предвзятых идей. Его мысль была поистине широка и свободна – и не упиралась в психологические препятствия, непреодолимые для большинства. Оттого его решение всегда бывало индивидуально и гибко» [«Последние Новости» (Париж), 1924, 12 октября].

Прямые, не оставляющие уже иных толкований сообщения о заговоре Алексеева Милюков сообщил в интервью Б. Николаевскому в 1927 г. относительно работы масонских организаций, во главе которых стояли Н.В. Некрасов и А.Я. Гальперн.

В неподписанной передовой статье давалась специальная оговорка: «мы, впрочем, не хотим этими замечаниями монополизировать ген. Алексеева для того политического течения, которое представляем». Вовсе нет, руководя социалистической газетой, Милюков хотел чтобы как можно больше русских, в особенности монархистов, присоединялись к прославлению предателя, сыгравшего одну из самых главных ролей в победе февральской революции и разрушении России. Точно так республиканец Корнилов Милюковым объявлялся стоящим вне партий объектом патриотического культа. А Деникин получал хвалу за отход от Белого Движения, когда оно явно стало реставрационным.

Подобную заинтересованность Милюков, несомненно, имел и в том, чтобы книгу следователя Н.А. Соколова тоже поддержало как можно больше монархистов.

Советский историк Генрих Иоффе, выдумавший версию, будто Сергеева и Намёткина убили колчаковцы за их «эсерство», легковерно последовал ложному следу Булыгина, взяв совершенно ошибочную линию и с тем, будто следствие Н.А. Соколова раздувало монархические чувства и потому не соответствовало задачам Милюкова: якобы «только откровенно монархические круги ещё проявляли интерес» к его изданию [Г.З. Иоффе «Великий октябрь и эпилог царизма» М.: Наука, 1987, с.363].

Невозможно поверить в сказки Соколова и Булыгина о противостоянии изданию их книг, зная где и как они выпущены в 1925-м и 1935-м. Ладно бы перевод Булыгина осуществлял С.С. Ольденбург, нанимавшийся, например, в 33-м переводить на французский книгу Г.В. Вернадского. Но когда перевод принадлежит Глебу Керенскому, увольте.

Г.А. Керенский добавлял от себя такие примечания к тексту Булыгина, повествующего про Николая Дегтярёва, прибывшего в Тобольск из Омска во главе красного отряда для укрепления советских сил. По утверждению Булыгина, большевик Дегтярёв был сыном тобольского губернатора, со школьных лет известен как крайний монархист и член Союза Михаила Архангела. Глеб Керенский влезает тут с уточнением для английского читателя: «наиболее реакционная и антисемитская организация дореволюционной России, основана депутатом Г. Думы Пуришкевичем, убийцей Распутина» (1935, стр.204).

Комментируя этот прекрасный творческий тандем, надо обратить внимание, что Булыгин стремится здесь опорочить русских монархистов ничуть не меньше чем семейство Керенских. Булыгин утверждает, как это принято в либеральной и социалистической прессе, тождество большевиков и черносотенцев. Лживые легенды выдумывались самые беспардонные, в «Последних Новостях» печатали даже о работе на большевиков прокурора Виппера, обвинителя по делу Бейлиса, которого красные убили.

Аналогичную заведомую ложь мы встречаем в случае с П.П. Булыгиным. Из-за внимания к Г.Е. Распутину все тобольские губернаторы на слуху. Легко удостовериться, что никакого губернатора Дегтярёва в Тобольске никогда не существовало. А если проверить Булыгина по материалам следствия, окажется, что свидетели именовали Дегтярёва студентом и бывшим тобольским комиссаром юстиции («Гибель», 1987, с.301, 434).

А отнюдь не сыном губернатора или деятелем монархических организаций. Левые студенты и даже школьники делали в ту пору большую карьеру в ЧК и во главе разного рода карательных частей. Булыгин здесь откровенно лжёт, как он делает это всегда когда речь заходит о Б. Соловьёве и монархистах, находившихся в связи с Анной Танеевой и Юлией Ден. В отличие от Булыгина, М.К. Дитерихс правильно называет Дегтярёва студентом.

Ложь о черносотенцах придумана из-за управления другим отрядом, прибывшим из Омска, евреем Заславским. В конфликте Дегтярёва с Заславским комиссар Яковлев поддержал Дегтярёва – рассказывая об этом Булыгин опирается на достоверное свидетельство. Из этой сцепки с Яковлевым Булыгин и устроил новое мифотворчество. Ложь Соколова о связи Яковлева с немцами и монархистами он решил подкрепить дополнительным бесчестным вымыслом об антисемитизме Дегтярёва.

Книга Булыгина крайне редко используется исследователями Екатеринбургского злодеяния из-за её малодоступности и бесполезности. Совершенно убийственно сочинения Булыгина, кумира апологетов Соколова и отрицателей участия генерала Алексеева в революционном заговоре, характеризует С.П. Мельгунов, одинаково обвиняя Соколова и Булыгина в полной неспособности отделять достоверные свидетельства от ложных. Шаг за шагом Мельгунов опровергает клевету Булыгина на Бориса Соловьёва: «предположения и домыслы повествователя, навеянные, быть может, беседами, преподносятся, как данные следствия». Мельгунов элементарно доказывает, что вопреки утверждениям Соколова и Булыгина, Соловьёв не мог никого передавать в тюменскую ЧК. Методы использования источников Булыгина Мельгунов разоблачает так: «очевидно, дату свадьбы Булыгин почерпнул у Симановича, приписав её к данным следствия». «Булыгин вводит в рамки более точные, путая все хронологические даты». Сравнивая воспоминания настоящего честного монархиста, С.В. Маркова, с вымыслами проходимца Булыгина, Мельгунов делает очевидный выбор: «слова Маркова вызывают у меня несравненно больше доверия». Всегда, когда Мельгунов цитирует Булыгина, обнаруживается «разыгравшаяся фантазия мемуариста-следователя». Идя по стопам фальсификатора Соколова, Булыгин обвиняет Ярошинского в германской ориентации, что Мельгунов полностью опровергает воспоминаниями княгини О.В. Палей, с которыми даже Соколов мог успеть ознакомиться. Булыгин придумал, будто граф Мирбах навязал Свердлову своего агента Яковлева. На это Мельгунов отвечает, что в Москву тогда Мирбах ещё не приехал.

В общем, всегда нужно держать в уме, что наряду со следователем Соколовым, капитан Булыгин – вреднейший фальсификатор.

Мог ли выйти с предисловием Б. Пэрса и в соседстве с сочинением Керенского том Дитерихса в Лондоне? Вот и ответ о самой принципиальной разнице между Дитерихсом и Соколовым-Булыгиным. МакНил в эпилоге уместно ссылается на Марину Грей, дочь Деникина, которая тоже справедливо обвиняет Соколова и Булыгина в умышленной клевете на монархиста Бориса Соловьёва.

В «Убийстве Романовых» Булыгин продолжает отстаивать самые позорные тезисы Соколова: «Зять Распутина лейтенант Соловьев, который, как показало Следствие, был одним из главных действующих лиц в последовавшей ужасной трагедии» (1935, стр.196). Г.Е. Распутина Булыгин именует святым чёртом в цитатных кавычках, следуя традиции названий книг Илиодора и Фюлопа-Миллера.

Можно ещё обратить внимание на обстоятельство, что П.П. Булыгин, вспоминая о своём побеге из Екатеринбурга летом 1918 г., пишет что в Петрограде обратился к политической организации, которая «надеялась на помощь Германии против большевиков», с предложением участвовать в планах спасения Царской Семьи. И после этого Булыгин ещё что-то выдумывает о немецком агенте Соловьёве.

О полном тождестве с Керенским Соколова и Булыгина никто и не думает. Их союз чисто тактический, как прогрессивный блок, куда спокойно могли войти Пуришкевич и Шульгин к Милюкову и Керенскому. В эмиграции газета Керенского старалась опорочить Юсупова, Маклаков всё время полемизировал с Милюковым, отношения с Г. Львовым при его жизни у них тоже были сложные, но разногласия внутри левого лагеря не мешали им дружно нападать на монархистов.

Новый блок скрепляла вражда к М.К. Дитерихсу и Г.Е. Распутину. Если Старынкевича Соколов по тайному соглашению обязался пощадить от избиения, то взамен, Распутина и его сторонников предлагалось совместно обстреливать из всех орудий, от социалистических до, так сказать, патриотических. Общими усилиями Дитерихса приговаривали к низвержению с заслуженной позиции первого лица, выяснившего и опубликовавшего правду об убийстве Царской Семьи. На этот пьедестал решили возвести Соколова. Мы можем твёрдо выявить это по опубликованному содержанию книг следователя и его охранника.

Поскольку разногласия Соколова и Булыгина с левым лагерем были достаточно ощутимы, не исключено даже формальное закулисное соглашение, по примеру того как внутренняя цензура социалистического журнала «Современные Записки» поставила перед правым либералом В. Маклаковым условия избегать личной полемики с Милюковым, прямой критики Керенского и восхваления Столыпина [«Современные записки». Париж 1920-1940. Из архива редакции. М.: НЛО, 2014, Т.4, с.124].

Для характеристики ситуации с европейской издательской политикой можно сослаться и на примеры, что Т. Масарик не только подвергал цензуре чешский перевод мемуаров М. Жанена, но добился устранения неугодных ему мест даже из французского издания Жанена. Об этом пишет биограф Масарика Е.Ф. Фирсов в 2012 г. А собственные воспоминания президента Масарика беспрепятственно выходили одновременно с чешским на английском, французском и немецком языках.

Более известна цензура воспоминаний Бьюкенена относительно отказа английского правительства принять Царскую Семью. Независимое русское издание М.К. Дитерихса при таких обстоятельствах оказывается дополнительным значительным достоинством его книги.

Дабы никто и не подумал открыть книгу Дитерихса, Булыгин в 1935 г. старается создать такое предубеждение: «расследование убийства Царской Семьи вёл не сам генерал Дитерихс, а следователь Н.А. Соколов. Дитерихс был просто покровителем».

Разумеется, такое утверждение несправедливо. Можно сказать иначе, Соколов просто следователь, служащий министерства юстиции, один из множества лиц, главным образом уголовного розыска МВД и чинов прокураторы, чья совокупная деятельность привела к возможности раскрытия факта совершения злодеяния и установления лиц, ответственных за неё. Проводилась огромная работа, за самую малую часть которой несёт ответственность Соколов. До назначения Колчаком генерала Дитерихса не существовало одного руководящего лица, объединявшего это межведомственное взаимодействие.

Химический анализ досок с пулевыми отверстиями из комнаты, где совершилось злодеяние, проводил не следователь Соколов, а раздельно Уфимский бактериологический институт и Омская диагностическая лаборатория, доказавшие наличие следов человеческой крови и факт совершения убийства в Доме Ипатьева. Свидетельские показания о составе жертв, ответственности большевика Юровского и привлечённой им команды латышей были получены благодаря личным стараниям полицейского сыщика С.И. Алексеева, выследившего и задержавшего бывших охранников Ф.П. Проскурякова и П.С. Медведева. Приказ о выдаче П.Л. Войкову 4 ящиков серной кислоты для обезображивания святых ликов выявил агент уголовного розыска И.М. Сретенский. Ключевую телеграмму Свердлову и Голощёкину о назначении команды убийц-латышей во главе с Юровским предоставил следствию прокурор Екатеринбургского окружного суда, вероятно, Иорданский. Важные документы присылала следствию также контрразведка штаба ВГК, местный военный контроль.

Мелких непосредственных наблюдений или записей допросов М.К. Дитерихс не производил. Зато, получая в своё распоряжение ровно ту же совокупность сведений, что и Соколов, оказывался в положении руководящего лица, способного сделать собственные выводы, ни в чём не уступающие Соколову по степени обоснованности. Дитерихс выступил в роли историка, более важной, чем следователя или судьи.

О соотношении этих ролей, сходстве и отличиях, можно посмотреть рассуждения в книге итальянского автора К. Гинзберга «Судья и историк» М.: НЛО, 2021.

Соколов умышленно сделал вираж в сторону критики Распутина и проведения весьма малоценных допросов в Европе для получения материала, отсутствующего у Дитерихса. Блеснуть оказалось нечем, доверие к Керенским и Юсуповым погубило книгу Соколова.

В 1935 г. Булыгин использует любой повод осудить М.К. Дитерихса. Он приводит жалобу полковника Кобылинского на ссору с ним друзей и сторонников Дитерихса. Дитерихс осуждал Кобылинского за работу тюремщиком, содержавшим под стражей Царскую Семью при Временном правительстве и первое время при большевиках. Соколов и Булыгин при таком описании тщательно отделены от сторонников генерала Дитерихса.

Общность ударов по Г.Е. Распутину просматривается по совместному изданию Булыгина и Керенского. А.Ф. Керенский пишет отдельную главу «Власть Распутина», Булыгин главу «Приёмный сын Распутина, лейтенант Соловьёв». Тандем работает.

Б. Пэрс в предисловии отмечает: «я давно общаюсь с обоими авторами, и глубоко уважаю их за искренность убеждений». В 1928 г. Булыгин прислал Пэрсу фрагмент своих воспоминаний для публикации на английском. Зачем бы монархист Булыгин обратился именно к Пэрсу? Кто и зачем его надоумил, если это не февралисты типа Керенского, не понятно. «С Керенским я много лет поддерживаю тесные отношения», признаёт Пэрс, чья фигура для характеристики Булыгина ничуть не менее компрометирующая, чем сам Керенский. Разница между ними не обнаруживается в предисловии Пэрса, представляющем сплошную апологетику Керенского во главе Временного правительства.

Возможна и обратная закономерность, к Б. Пэрсу левые писатели обращались за помощью для организации переводов на английский язык, он и мог свести Булыгина с семейством Керенских. Направленность их общего издания против русских монархистов, а не большевиков, ясна уже из того факта, что в 1936 г. Б. Пэрс осуществил очередной дружественный визит в сталинскую Москву [Т.В. Марченко «Русская литература в зеркале Нобелевской премии» М.: Азбуковник, 2017, с.308].

Великая Княгиня Ксения Александровна, сестра Императора Николая II, писала в апреле 1935 г. о подобном поиске дружбы английского правительства с советскими убийцами: «какое сумасбродство – все эти заигрывания с советами – встреча Идена со Сталиным, какие-то переговоры и общение, как будто можно им верить! И вообще вести с ними разговоры». «Просто кричать хочется от отчаяния и от сознания своего полного бессилия» [«Письма 1918-1940 к княгине А.А. Оболенской» М.: Изд. им. Сабашниковых, 2013, с.298].

Зато П.П. Булыгина и А.Ф. Керенского такие заигрывания Пэрса с большевиками не беспокоили.

Отношение к Г.Е. Распутину объединило Пэрса, Керенского и Булыгина под одной обложкой. Поскольку остаётся дискуссионным вопрос, совершили англичане убийство Распутина потому что действительно верили в революционную легенду о сепаратном мире (как считал Н.Д. Жевахов), или это было лишь оправдательное прикрытие (что доказывает предлагаемый анализ английской политики в ходе Гражданской войны), возьмём пример Пэрса как агента Мильнера и Престона. Комментируя то как Керенский и Булыгин в 1935 г. всё ещё дудят в одну трубу о Распутине – немецком агенте, Бернард Пэрс позволяет себе вольнодумство и говорит что нисколько не верит тому в чём Соколов и Керенский дружно пытались уверить своих читателей.

Пэрс издевательски выставляет напоказ ничтожность основных доводов, выдвинутых в 1924 г. следователем Соколовым с опорой на Керенского: «Керенский упоминает, но не подтверждает теорию о том что Распутин находился в сговоре с немецкими шпионами. Я сам не нахожу ничего, что можно назвать доказательством этой теории». Показания Юсупова, которым доверился Соколов, Пэрс «всегда» считал фантастическими, как и повторяемые Керенским рассказы А.Н. Хвостова. Даже не упоминая следователя Соколова, а разбирая исключительно книгу Керенского, Пэрс как будто специально разбил всю доказательную базу Соколова, пользуясь Керенским только как предлогом. Не понятно, пришёл ли Пэрс к таким выводам лишь в недавнее время в результате изучения всех последних данных о Распутине. Судя по отдельным выражениям, общая теория Керенского и Соколова никогда не вызывала у него доверия. Пэрс подверг критике и мнение Керенского, будто после февральского переворота Николай II полностью потерял поддержку в народе. Этот пункт, отражая реальные противоречивые настроения эпохи Гражданской войны, объясняет причины продолжения системной борьбы английских агентов с русскими монархистами и в разгар революционного пожара.

Мотивы написания Пэрсом такого предисловия можно оспаривать, но они демонстрируют, на одной из немаловажных персон, что те кто сбил с русского дерева плоды февральской революции, отнюдь не верили в ложь, спускаемую для обманного натравливания сторонников революции на Царскую Семью. В то время как Керенский, Соколов и Булыгин, направляемые подобной ложью, служили марионетками в революционном спектакле.

Всё это, однако, не значит что Пэрс вдруг прекратил использовать антираспутинскую мифологию для дискредитации Царской Семьи. Пэрс не пощадил только ту начальную примитивную версию, которая имела хождение к 1917 г. и пускалась в ход организаторами февральского переворота. Следователь Соколов её лишь местами скорректировал. Книгу Соколова время не пощадило, но остальная распутинская революционная мемуаристика, не связанная с немецким шпионством, продолжала процветать. «На остающихся трёхстах [страницах] имя Распутина почти не сходит со страниц книги» Б.Пэрса за 1939 г. Там А.Ф. Керенский снова обрисован «в благоприятном освещении». Пэрс и другому своему приятелю, Милюкову, даёт «неумеренно высокую оценку» [П.Н. Милюков «Русский европеец». Публицистика 20-30-х гг. ХХ века» М.: РОССПЭН, 2012, с.153, 161].

Думаю, никаких вопросов более не должно быть, насколько интересам Керенского и Милюкова сочинения Соколова и Булыгина соответствовали.

К концу 30-х подделки Соколова и Булыгина о связи Распутина и Соловьёва с Германией вновь оказались востребованы во Франции. К 20-летию злодеяния крупнейшая парижская газета выпустила статью со спекуляцией на изображении креста Царицы Александры, который необоснованно отождествлялся с появившейся уже после Екатеринбургского злодеяния символикой НСДАП. Новая волна вражды к немцам побудила либералов выдвинуть обвинения о связи монархистов с нацистами. «Раскрытие тайны использования гамматического креста в Тобольске и Екатеринбурге может подтвердить мотив, озвученный большевиками, насчёт внезапной казни Царской Семьи, вызванной заговором с целью её похищения». Следствие Соколова якобы доказало «тесный контакт с высшим немецким командованием» монархической организации, использовавшей этот крест [Henry Rollin «La Tragedie D’Ekaterinbourg» // «Le Temps» (Paris), 1938, 20 Juillet].

Подобно Соколову, такие французские либералы указывали на вражду Царской Семьи к Германии и весь свой удар направляли не на умолкнувших августейших мучеников, а на живых русских монархистов. Анри Роллин, выпустивший в 1931 г. двухтомную историю «Русская революция – её истоки – её результаты», всю эту статью свёл к противопоставлению «несчастного Государя» его русским сторонникам: «урок для эмигрантов». Книга Соколова несомненно изначально написана для этих же целей борьбы с монархистами.

В 1939 г. А. Роллин выпустит книгу о «Протоколах сионских мудрецов», предлагая новую разновидность версий об их происхождении, где Рачковский только похитил рукопись Циона, но не сфабриковывал её содержание. Это немного правдоподобнее более распространённых разухабистых левых обвинений в адрес русских монархистов, основывающихся на преднамеренных и противоречивых лжесвидетельствах, справедливое недоверие к которым и побудило Роллина предложить свою гипотезу.

Тем не менее, непременное навязывание включения в такие теории Рачковского остаётся совершенно необоснованным. Вымысел о связи «Протоколов» и борьбы Рачковского с Филиппом настолько же произволен как и клевета о намеренной фабрикации «Протоколов» Рачковским в целях антисемитской пропаганды. Противопоставление Нилуса Филиппу также совершенно нелепый вымысел либералов, ровно ни на чём не основанный. И такой ерундой наполнены книги о «Протоколах» типа П.-А. Тагиеффа.

Через 20 лет про Старынкевича все уже забыли, поэтому многие читатели Соколова сейчас не представляют, какое значение имела реакция на объявление Старынкевича и как её ждали от Соколова.

Рейнак вынужден был признать, что Старынкевича единогласно выставляют лжесвидетелем Жильяр, книга Вильтона, донесение Нокса (не считая замалчиваемого Дитерихса). Но он продолжал цепляться за соломинку Старынкевича, ожидая, что появится кто-то другой, способный установить «истину». Наиболее желанной для Рейнака версией было бы подтверждение сведений насчёт никогда не существовавшего советского суда над цареубийцами в Перми, на реальности которого Рейнак продолжал настаивать [S. Reinah «Pierre Gilliard Le tragique destin de Nicolas II et de sa famille. Paris, Payot» // «Revue critique d’histoire et de littérature», 1922, 1 Janvier. №1. P.8].

Неспроста, ибо только версия про Пермь подтверждала Старынкевича. Одна подделка подкрепляла вторую.

Рейнак также проигнорировал важное свидетельство Маккаллага. В рецензии на журнальную статью Френсиса Маккаллага «Юровский и убийство Царя» указывалось: «Царь и вся его семья были убиты в Екатеринбурге 16 июля 1918 г. евреем-большевиком Юровским, который стерёг узников. Большевики в Москве согласовали это злодеяние, но впоследствии заявили, будто убийца был предан суду и расстрелян в 1919 г. Капитан МакКаллаг, однако, видел Юровского в этом марте в Екатеринбурге и беседовал с ним о политике. Убийца и его соучастники приложили немало стараний, чтобы уничтожить все следы своего подлого деяния, как будто понимая, что в ближайшем будущем наcтанет противодействие террору, жертвами которого стали Царь и лучшие люди России» [«Spectator» (London), 1920, September 4. P.310].

Уместно отметить закономерность насчёт Юровского и латышей, что их роль французские коммунисты сознательно подменяли. «Надёжный революционер, рабочий Верх-Исетского завода Пётр Захарович Ермаков заведовал казнью Романовых» [«La fin des Romanov» // «L’Humanité: journal socialiste quotidien» (Paris), 1922, 3 Aout. P.3].

В позднем СССР Касвинов уже не мог допустить настолько очевидную подмену и признал руководство Юровского, но приписывал ему командование группой вооружённых рабочих.

Пример реакции одного Рейнака может показаться недостаточным, поэтому полезно взглянуть на другие отзывы французской прессы. М. Жанен дал интервью поэту Андре Сальмону, где прорывается свойственная ему неприязнь к Колчаку. Жанен прямо противоречит предисловию Соколова, который утверждал, будто следствие опиралось не на военную власть Дитерихса, а на Верховную Колчака. Покрывая своё предательство адмирала, Жанен бросается в столь же неубедительную противоположную крайность: «Заброшенный Колчаком, Соколов не смог бы добиться своего без помощи частных пожертвований». Это очень странное утверждение Жанена, поскольку обвинение следует адресовать министру юстиции Старынкевичу. Жанен говорит, будто Дитерихс «помогал Соколову», обвинив Тельберга в преждевременной публикации документов, которая «помешала расследованию» Соколова. Здесь Жанен поддерживает дезинформацию Вильтона, скорее пользуясь его книгой, чем собственными воспоминаниями. Иначе Жанен нашёл бы другие примеры помощи Дитерихса. Переходя от воспоминаний о своём участии в вывозе добытых следствием материалов, непосредственно к книге Соколова, Жанен главным видит в ней «заключение Соколова, что Германия несёт ответственность за убийство», указание на патриотизм Русской Императрицы, обнаружение надписи из Гейне и подписи венгров [Andre Salmon «Comment le general Janin ramena en France les cendres de la famile imperial russe» //«Le Matin» (Paris), 1924, 17 Juin. P.1].

Газету «Матен» большевики ненавидели наравне с «Аксьон франсез» за принципиальный антикоммунизм, национализм и критику демократии [С.А. Стегарь «Дипломатия Франции перед второй мировой войной» М.: Международные отношения, 1980, с.152].

Строители нового мирового порядка закрыли газету в 1944 г.

В данном интервью из книги Соколова перечислены чаще ошибки, чем полезные выводы. Сама по себе книга вызвала мало внимания, использовалась только как повод напомнить о присутствии М. Жанена среди великих исторических событий. Подчёркивалось, что Жанен лично знал Императора Николая II. Генерал Краснов и М. Жанен были крупнейшими европейскими политиками, которые открыто опубликовали разоблачения заговора А. Мильнера, стоявшего за февральским взрывом 1917 г. через подкуп солдат и управление ими через студентов. Как показывает противостояние Жанена Колчаку, своё разоблачение Жанен делал не из русских, а из французских интересов, предупреждая об опасности со стороны Британии для её союзников. Зная об участии Т. Престона в перевороте Колчака, Жанен использовал эти данные для оправдания своей неприязни к лидеру Белого Движения в Омске.

Ссылка Жанена на антинемецкие настроения Императрицы Александры косвенно направлена против мотивировки совершения февральского переворота для её отстранения от власти. Но не следует думать, будто Соколов наносил таким выводом урон Милюкову и Керенскому, сколько-нибудь сравнимый с разоблачениями Мильнера Жаненом. Ещё до Соколова публикация самими либералами и большевиками переписки Царской Семьи разбила легенду о германофильстве Её Величества. Это сделала и Анна Танеева в приложении писем Святой Царицы к своим воспоминаниям. Февралисты вынуждены были перестроить прежнюю бернштейновскую антираспутинскую риторику, оставляя её в остальном в прежнем ключе, чему вполне соответствует «Убийство» Соколова. Критикуя частности, Соколов не задевает базовую идеологию революции.

Для разнообразия можно привести французскую рецензию, подписанную буквами R.N., с антисемитским оттенком, в медицинском журнале: «памятник научной честности, воссоздающий самое отвратительное преступление в истории, даёт жертвам мученический ореол и обрекает убийц на презрение и унижение. Пусть однажды кровь этих невинных детей упадет на иудео-немецкий союз, который с помощью террора правит в Петрограде!». Однако в политическом отношении чтение Соколова не может мотивировать такого читателя бороться с феврализмом, он загипнотизирован важнейшим тезисом Соколова, что при всех нравственных качествах Николай II «был полным отрицанием идеи самодержавия», т.е., находясь не на своём месте, политически непригоден, в отличие от демократов, которые добивались демократии и её идее соответствовали. Это работает на оправдание революции и устранения монархического режима. Рецензент далее с полным доверием относится к показаниям князя Юсупова, который является одной из скульптур в упомянутом памятнике идеальной научной точности. Нет нужды повторять, что показания Юсупова целиком направлены на политическое оправдание феврализма. Повторяется и тезис Соколова и подобранной им группы свидетелей-февралистов о Распутине – немецком агенте. В плачевном итоге: «Николай Соколов имеет право на признание со стороны тех, кто ценит справедливость и истину» [R.N. «Enquête judiciaire sur l’assassinat de la famille impériale russe, par Nicolas Sokoloff» // «L’Association médicale. Organe de l’Association médicale mutuelle de la Seine» (Paris), 1924, P.260].

Не приходится сомневаться, что нагнетаемое европейской прессой внимание к книге Н.А. Соколова всецело соответствовало интересам февралистов, примерно одинаково влияя на самые разнообразные общественные силы. Такое воздействие приходится подозревать и за множеством политически-нейтральных рецензий крупных левых газет, которые увидели у Соколова в первую очередь подтверждение факта убийства всей Царской Семьи. В правой французской роялистской христианской печати, которая поддерживала романы генерала Краснова, встретить отзывы на Соколова мне пока не получается.

Белоэмигранты иногда жаловались на излишне высокомерное пренебрежительное отношение французских правых к русской монархической культуре, но полного единомыслия в этом плане не наблюдалось и можно встретить разнообразие позиций. Никто не увидел в книге Н.А. Соколова поддержку правых идей, ибо там её нет.

Газета Шарля Морраса, по-видимому, ничего не зная о мифическом противостоянии левых сил изданию Соколова, проигнорировала его книгу и предпочла уделить внимание дневникам Императора Николая II. Оппонируя революционным комментаторам берлинского еврейского издательства «Слово», которое посмертно издаст Н.А. Соколова, рецензент обращает больше внимания на старательность Царя в исполнении им монарших обязанностей. Отрицая клевету о пассивности или слабоумии Царя, французский правый националист и антисемит Абель Манувриз пишет о величайшей преданности Николая II идее государственного служения, коренным русским политическим заветам и христианской жертвенности. Но вместо активного изобличения революционного обмана и насилия, ответственного за падение Российской Империи, и прославления имён верных монархистов, автор увлекается идеями о фатуме и неотвратимом проклятии [Abel Manouvriez «La confession impériale» // «L’Action française» (Paris), 1924, 2 septembre. P.2].

Написавший альтернативные Вильтону «Последние дни» большевик Быков запросто ссылался на книгу Соколова, когда нужно было подобрать материал, создающий видимость критики Николая II. Так Быков поспешил воспользоваться указанием Соколова о спокойствии Государя в февральские дни [П.М. Быков «Последние дни Романовых» Свердловск: Уралкнига, 1926, с.28].

Соколов и Быков, оба не заинтересованные в полноценной реконструкции последовательности событий, вворачивали такое наблюдение с одной и той же присущей всем сторонникам революции целью несправедливо показать слабую информированность или легкомысленность Императора. В противном случае Соколов выразился бы таким образом, чтобы исключить возможность подобного использования своей книги.

Есть с чем сравнить. С.С. Ольденбург пишет, что Николай II 25 февраля «сразу понял необходимость самых энергичных мер» (обоснование: приказ Хабалову). «Государь, всегда отличавшийся исключительно выдержкой, сохранял и теперь внешнее спокойствие; но он предчувствовал беду» (с убедительной ссылкой на «мучительную боль в груди» 26 февраля, упомянутую в письме Царице). Н.А. Соколов считает иначе: беспокойство «пришло только» 27 февраля.

В таком случае уместно сослаться и на базовые идеи, воспитавшие невозмутимость Императора Николая II: «Господь апостолам и всем христианам предлагает: не токмо-де Мне идти следует на крест, но и вам и прочим, слово Моё приемлющим, надобно последовать за Мною, и готовыми быть ко всякому злостраданию» [«Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского» М.: Синодальная типография, 1889, Т.5, с.131].

Подтасовка времени наступления беспокойства ничуть не нужна для выявления виновности убийц Царской Семьи. Но Соколов писал свою книгу с несомненными февралистскими мотивами, в чём сошёлся с апологетом убийц Николая II Быковым. У Соколова Быков нашёл ещё несколько таких моментов, на которые ему было удобно сослаться, вроде свидетельства Г.Е. Львова о стремлении Временного правительства защитить пленного Государя от революционного гнева.

Рассказы Керенского и Соколова насчёт измены Распутина не мог проигнорировать собиратель и производитель подделок Касвинов. На всякий случай повторяя клевету из книги Соколова, Касвинов уравновесил её мнением М.Н. Покровского, который логично отрицал, что преданный Романовым Распутин мог быть иностранным агентом. К большому стыду Соколова, даже Касвинов и Покровский оказались тут точнее следователя [М.К. Касвинов «Двадцать три ступени вниз» Фрунзе, 1989, с.201].

Как выясняется, записки Покровского не первый раз вернее Соколова.

Сторонники популяризации книги Соколова добились своего и задвинули на второй план исследование М.К. Дитерихса. Несравненно более серьёзно обоснованная, чем книжечка Вильтона, именно позиция Дитерихса должна была долгие годы оставаться основным исследовательским трудом, пока кто-то другой не проанализирует заново следственные тома и более новую документально-историческую литературу. Поэтому противникам Дитерихса так важно было выпустить против него Соколова.

Ибо влияние Дитерихса приводило к появлению во французской прессе статей, максимально несхожих с рецензиями на Соколова. По пересказу опубликованного в «Таймс» отчёта генерала Дитерихса («Liderichs»), «расследование, проведённое специальной комиссией, признало невиновность царя в предъявленных ему обвинениях». «Шая Голощёкин, доверенный товарищ Свердлова, сопровождал узников и привёл их в Дом Ипатьева». «Последняя неделя их жизни скорее всего была наиболее ужасающей для Романовых. Юровский и его банда охраняли их, как коты мышей». «Всё было готово к убийству; Юровский и его люди ожидали только сигнала Свердлова» [«L’Impartial français: commerce et industrie, droits et devoirs» (Paris), 1920, 11 Septembre].

Никаких тебе интервью Керенского, Милюкова, Юсупова, измен Распутина, немецкого агента Соловьёва, слабоволия Царя, истерии Императрицы, замалчивания Старынкевича, надумывания соучастников Свердлова – без джентльменского набора Соколова история Екатеринбургского злодеяния предельно проясняется. Меньше всего этого хотелось бы врагам генерала Дитерихса.

Рецензии на книгу Р. Вильтона тоже имели специфический вид: «Царь и вся его семья были убиты в Екатеринбурге 16 июля 1918 г. евреем-большевиком по имени Юровский, по приказу еврея-большевика Свердлова, который был главой центрального исполнительного комитета в Москве, пока в прошлом году его не линчевали взбунтовавшиеся рабочие» [«Spectator» (London), 1920, October 30. P.572].

В журнале «Спектейтор» появлялись рекламные объявление о продаже книги Вильтона с приложением допросов, опубликованных Тельбергом.  Однако следов поддержки книги Дитерихса в том же издании и вообще в британской прессе не заметно. Новый выпад против убийцы Юровского с именованием его евреем появился только в рецензии на П. Жильяра 11 марта 1922 г. О вине Юровского одним из первых рассказал и капитан Френсис Маккаллаг в «The Nineteenth Century».

Но если заходила речь о выводах следствия, то честь раскрытия тайны злодеяния справедливо приписывалась М.К. Дитерихсу, а не кому-либо ещё: «мы узнали результаты расследования генерала Дитерихса о кровавой драме в Екатеринбурге» [«La Presse» (Paris), 1922, 6 Aout. P.1].

В европейской прессе Р. Вильтон продолжал поддерживать своего знакомого, на непродолжительное время с августа 1922 г. вставшего во главе Белого Движения на Дальнем Востоке. Вильтон замечал «программное единство между генералом Дитерихсом и Великим Князем Кириллом, претендентом на Русский Престол, который рассчитывает на подтверждение своих прав Земским Собором» [Robert Wilton «La Russie en Extrême-Orient» // «Journal des débats politiques et littéraires» (Paris), 1922, 17 Aout. P.2].

Даже здесь Вильтон промахнулся, поскольку преданный Династии Романовых легитимист М.К. Дитерихс не признал сомнительных прав Кирилла Владимировича и не присоединился к Корпусу Императорской Армии и Флота, который привлекал многих белоэмигрантов явным монархизмом, без непредрешенческого аполитизма. 19 июня 1930 г. Дитерихс станет начальником Дальневосточного отдела РОВС, враждебного кириллистам [В.И. Голдин «Генералов похищали в Париже» М.: РИСИ, 2016, с.230].

М.К. Дитерихс при этом даже чрезмерно активно прославлял принципы непредрешенчества РОВС, обвиняя кириллистов в феврализме, пустословии и умножении партийной розни между русскими, ссылаясь на свой опыт борьбы 1918 г. и 1922 г. [«Царский Вестник» (Белград), 1931, 4 октября, с.2-3].

Во Владивостоке Епископ Нестор основал монархическую организацию «Вера, Царь и Народ». Были установлены связи с образовавшимся на съезде в Рейхенгалле Высшим Монархическим Советом и духовенством сопровождавшей эвакуацию Белых Армий РПЦЗ.

У либеральных русофобских историков Гражданской войны сейчас одинаковую ненависть вызывают все правые политики: Император Николай II, Адмирал Колчак, генерал Дитерихс не исключение. Православные взгляды Дитерихса апологеты разной демократической сволочи вне всякой научной логики зовут фашистскими [Иван Саблин «Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации» М.: НЛО, 2020].

Немецкий историк тут, видимо, придерживается наиболее сумасбродных взглядов, близких к Зюганову, относительно того, кто первый фашист.

Примерно до распространения влияния книги Соколова у многих представления об убийстве Царской Семьи сводились к тезисам не Старынкевича, а Дитерихса. «Преступление совершено по заказу председателя ВЦИК Свердлова, под руководством Голощёкина и коменданта Юровского, который лично расстрелял Царя и Цесаревича». «Преступление было предрешено двумя неделями ранее, когда Юровскому было приказано заменить всю русскую охрану Дома Ипатьева из опасений насчёт их ненадёжности, палачами-мадьярами из ЧК». «Тела были полностью уничтожены, Юровский забрал головы Царя, его жены и сына как доказательство для Свердлова» [«Anniversary of Tsar’s Murder» // «The Paris Times», 1924, July 17. P.5].

Такие краткие итоги хорошо передают значение проведённого Дитерихсом расследования. Он верно определяет персональную ответственность Свердлова, организационную связь через Голощёкина, максимальную роль в непосредственном злодеянии Юровского, недоверие к русским рабочим. Это уже составляет огромное достижение Дитерихса. Но есть и второстепенные неточности. Под влиянием Соколова Дитерихс ошибся, заменив латышей на мадьяр. А использованные им чужие публикации об отрезанных головах не нашли в дальнейшем ни одного подтверждения со стороны свидетелей или вещественных улик. Вопреки нелепым спекуляциям противников монархистов, никаких целей злонамеренной дезинформации Дитерихс не преследовал. Он ничем не доказывал безусловную правоту использованных материалов, сообщая, что это лишь «слух».

На то время такой слух смотрелся предпочтительнее сравнительно с иными появлявшимися в печати недостоверными сообщениями, если брать, к примеру, бесчисленные версии о спасении, годами находившие себе сторонников среди западных либералов, противников расследования Дитерихса. Если сосчитать, то может оказаться, что о спасении Царской Семьи или отдельных её представителей на Западе книг написали больше, чем об убийстве. В сопоставлении с ними книга Дитерихса написана несравненно более качественно.

Ввиду затруднений с доступностью ко всей эмигрантской прессе нет возможности сопоставить все отзывы на Соколова. Одним из первых откликнулся П.С. Боткин, брат убитого святого доктора: «читал не отрываясь и всё ещё нахожусь в чаду, как после ужасного кошмара». «Сомнений больше быть не может. Государь, Императрица, Царские Дети и те, кто при них оставались, погибли. Они умерли, как в древние времена умирали христианские мученики». «Злодеяние совершилось перед цивилизованной христианской Европой, которая просто закрыла глаза и отвернулась». П.С. Боткин говорит о протоколах следственной комиссии Адмирала Колчака, т.е. справедливо отрицает за Соколовым единоличные титанические заслуги, воздавая должное всем кто содействовал Соколову и стоял над ним. «Фигуры князя Львова, Керенского, Свердлова сливаются вместе с палачами Юровским, Голощёкиным» [«Новое Время» (Белград), 1924, 10 апреля, с.2].

Н.А. Соколов действительно заканчивает книгу на связи между арестом Царя Временным правительством и его убийством большевиками. Но февралистов никакие жертвы революции не смущают, а дают им повод для гордости, как и в случае с излюбленной ими революцией французской. Милюкову очень льстила теория о начале революции его речью 1 ноября. Керенский прямо похвалялся заговором Г. Львова с ген. Алексеевым об аресте Императора. Указывая на последствия ареста, Соколов нисколько не вредил самолюбию февралистов.

П.С. Боткин выразил символ веры Зарубежной России о Святости Царской Семьи, чего и близко нет у Н.А. Соколова, а также высказал претензии западным демократическим странам, к чему не склонен Соколов, написавший книгу для иностранного, а не русского читателя. Претензии к политическим деятелям Франции в книге Н.А. Соколова выдвигает только сам П.С. Боткин, по-видимому, специально предоставивший Соколову своё письмо во французский МИД от 2 июля 1918 г. Соколов же в книге прямо спорит с П.С. Боткиным, утверждая, что французское правительство не должно было даже и пытаться спасать Царя из-за революционной легенды о сепаратном мире.

В более подробной чем газетная, журнальной статье, П.С. Боткин вынужден был коснуться и худших страниц книги Соколова, которые смаковал Рейнак и вся либеральная печать. Доверяя Соколову, П.С. Боткин подтвердил, будто Б. Соловьёва следователь вывел «на чистую воду» [«Русская Летопись» (Париж), 1925, Кн.7, с.211].

Февралисты такое воздействие книги Соколова на монархистов могли только приветствовать. К тому же отказ англичан принять Царскую Семью необычайно активно использовался Милюковым и Керенским для выступлений в прессе. Им книга Соколова давала огромную положительную рекламу. Даже в монархическом журнале П.С. Боткин, разбирая книгу Соколова, начал цитировать Милюкова и Керенского целыми страницами, что им только на руку. Книга М.К. Дитерихса мобилизовывала политическую публицистику в совершенно ином, подлинно русском монархическом направлении.

Несмотря на такое разнообразие отзывов, манёвр Соколова в 1924 г., разумеется, не мог удовлетворить весь левый лагерь. Особенно еврейский, держащийся целиком за фальсификации Старынкевича и Бланка. Милюков и Керенский, поддерживая Соколова, рассчитывали повлиять на другую, несравненно более широкую аудиторию, особенно обмануть монархистов. Было понятно, что заведомую ложь Старынкевича далеко не протащить, трудно скормить, нужна другая приемлемая для либерального интернационализма версия.

Реакция еврейской пропаганды на выход «Судебного следствия» Соколова предсказуема, но ни для кого не убедительна. Она так и осталась витать в еврейском мифологическом закутке. А.М. Кулишер из партии к.-д. выдал такую рецензию: «эта книга скорее обвинение против русской революции», антисемит Соколов «состроил целый еврейский заговор» (более честный еврей Рейнак ничего такого не увидел). Доводы против Соколова, будто во главе убийства стояли непременно не евреи Голощёкин и Свердлов, не объясняют, почему же предлагаемый Кулишером Белобородов не ездил к Ленину. Верховенство Белобородова и Ленина противники Соколова не потрудились долго доказывать, сославшись на советский мифологический культ Ильича без его привязки к реальности. «Если бы эта судьба действительно решалась в Москве, было бы смешно полагать, что она могла быть решена без согласия Ленина». Желая разоблачить Соколова, критик не заметил, что ломится в открытую дверь, ибо Соколов с ним тут согласен, в отличие от Дитерихса. Но максимально абсурдно выглядело отстаивание до последнего патрона тезиса Старынкевича, что Юровский не является евреем: будто бы найденные Соколовым родственники Юровского не настоящие, однофамильцы [A. Koulicher «L’Assassinat de la Famille Impériale Russe» // «La Tribune juive» (Paris), 1924, 20 Juin. P.1-3].

Милюков и Керенский, зная насколько серьёзно представленное Дитерихсом обоснование, не могли себе позволить так подставляться, суясь в бой с заведомо негодным оружием. Версия Соколова им подходила намного больше, чем Старынкевич или Кулишер из «Еврейской трибуны».

Единственная справедливая претензия Кулишера, что Соколов не уловил связи смены караула на латышей с убийством, никак не способствует версии Кулишера о Белобородове и Ленине, ибо телеграмма, посланная в отсутствие Голощёкина, доказывает что всем распорядком подготовки убийства давно руководил Свердлов. Который и затребовал себе Голощёкина для дачи именно ему последних распоряжений без телеграфного следа улик.

«Еврейская трибуна», как всем понятно, «служила прежде всего специфическим еврейским интересам». Непомерную требовательность запросов Кулишера для обычных февралистов в пародийных тонах исчислил А. Ренников в 1930 г., от имени Кулишера обратившись к Милюкову: «Во-первых, несмотря на наши предупреждения, ваш помощник Демидов в газете слишком много пишет о православии. Во-вторых, слово «национальный» вы опять не всегда ставите в кавычки. В-третьих, описание таких случаев, как казаки на могиле Неизвестного солдата, у вас приводится в благожелательных тонах. В-четвертых, ваш сотрудник Лукин неизменно подписывается капитаном второго ранга, а не бывшим капитаном бывшего второго ранга, как мы того требуем» [«Псевдонимы русского зарубежья» М.: НЛО, 2016].

Критику Соколова со стороны Кулишера поэтому не следует принимать за голос Керенского и Милюкова. Кулишер не даёт правильных оценок книге Соколова и настраивает на её восприятие как левыми так и правыми в самом неверном направлении.

Кулишер беспрерывно печатался в газете Милюкова, но его критический отзыв на «Судебное следствие» не был помещён в несравненно более влиятельных чем «Еврейская трибуна» «Последних Новостях. Миф о борьбе Милюкова со следователем Соколовым не находит подтверждения на страницах его газеты.

Зато его прямо опровергает мгновенная реакция на «Судебное следствие» рецензента из редакции Милюкова. «Соколов продолжал свою работу и уже за границей собрал целый ряд очень важных показаний. Он поэтому с полным правом говорит в предисловии к книге», что знает истину лучше других. «Книга Соколова является, по её происхождению, основным пока источником для истории трагедии» (отменяя М.К. Дитерихса, как будто его уже не существует). «Книга даёт в систематическом изложении сводку огромного следственного материала». «Екатеринбургская трагедия – думает он — была результатом соглашения немцев с большевиками». Всецело симпатизируя Соколову, рецензент Милюкова признаёт, что обвинения в адрес Германии и гипотеза о комиссаре Яковлеве слабо обоснованы косвенными уликами. «Это, конечно, только догадки». Совсем другое, тезисы о Г.Е. Распутине: «несомненно, немцы через окружающих его людей, пользовались “старцем” в своих целях». Это и есть те очень важные показания, собранные в Европе. «Роль Соловьёва не вызывает сомнений». Пересказав все вымыслы Соколова о связи Соловьёва с Яковлевым, рецензент далее развивает тему связей монархистов с немцами, рассказывая о ходатайствах А.Ф. Трепова и А.В. Кривошеина перед графом Мирбахом. Кто и как осуществил само злодеяние, в рецензии не указано [Р. Словцов «Три попытки спасения царской семьи. Следственные материалы об Екатеринбургской трагедии» \\ «Последние Новости», 1924, 30 марта, с.2-3].

Все вымыслы о борьбе Милюкова с Соколовым ожидаемо рассыпаются. По отзыву можно вновь выявить части «Судебного следствия», наиболее полезные февралистам. Нейтральные и спорные моменты легко проигнорировать, во всяком случае, не имея причин начинать газетную войну против Соколова, вроде того как будет встречена Милюковым газета «Возрождение», регулярная активность П.Н. Краснова, Высшего Монархического Совета.

Более чем фантастический образ Соколова, следуя традиции Кулишера и Хейфеца, в связи с версией ритуального убийства дают современные левые либералы. Следующая всем западным программам культурного марксизма «Медуза», вечно полная   ненависти к русским монархистам и особенно к Императору Николаю II, получив сведения от Московской Патриархии, Следственного Комитета и эксперта-культуролога из РГГУ, сформулировала последнее слово современной науки: «Версия о «ритуальном убийстве» царской семьи и её свиты впервые была озвучена во время расследования, которое вело Белое движение и состоявший в нём следователь по особо важным делам Николай Соколов. Он считал, что план убийства семьи императора возник «за много лет до революции», а проводником этой идеи служил приближенный ко двору крестьянин Григорий Распутин, который, по версии Соколова, был «центром немецкой агентуры».» https://meduza.io/feature/2017/11/29/sk-proverit-antisemitskuyu-versiyu-o-ritualnom-ubiystve-nikolaya-ii-i-ego-semi-na-etom-nastaivaet-rpts-i-patrioticheskaya-obschestvennost

Следователь Соколов допустил немало заблуждений, но нагородить настолько чудовищный бред можно только под диктовку СК РФ и выдающихся либеральных экспертов в критике прочтения Энелем каббалистической надписи.

Крупнейшие либеральные информационные ресурсы в РФ либо прямо финансируются чекистами и обслуживают их, или действительно, как «Инсайдер», отрабатывают иностранные гранты, т.е. являются такой же продажной прессой как и официальная советская (путинская) печать, заведомо неспособной на критику западных демократий, зато активно распространяющей ненависть к русским монархистам и к Императору Николаю II. Других либералов у нас нет. https://readovka.news/news/83685

Фантастически лживое утверждение об отсутствии евреев среди убийц Царской Семьи появилось в 1920 г. неспроста. Судя по сделанным СК ссылкам на защитников Бейлиса в 1913 г., чекисты из СК полностью берут сторону единого либерально-советского лагеря отборных обманщиков и относительно этой акции, направленной на дискредитацию русских монархистов. Крупная агитационная кампания по делу Бейлиса наряду с распутинским мифом и пропагандой мнимых достоинств демократии являлась одним из основных направлений информационной войны против Императора Николая II, ведущей в конечном счёте к его свержению и убийству.

СК пишет: «См.: Заключение профессоров Троицкого, Коковцова, Тихомирова по делу Бейлиса. На процессе зачитывался и текст заключения профессора-протоиерея А.А. Глаголева» [«Преступление века», 2021, Т.2, с.199].

Понять, как в действительности связаны убийство А. Ющинского и убийство Царской Семьи и их расследования, предлагаемые Следственным Комитетом заключения не помогут. Но можно обратить внимание на другие параллели.

С делом Бейлиса связано много устоявшихся предубеждений, т.к. его активно использовали для разжигания ненависти к русским монархистам. Как и со множеством других случаев параноидально ложной революционной пропаганды, она совершенно искажает подлинную последовательность событий. Какие-нибудь В. Маклаков или А. Тагер, выслуживающиеся сначала перед либеральным общественным мнением, а затем с тем же усердием и бесчестностью, перед сталинизмом, напрасно навязываются в облике непререкаемых моральных или научных авторитетов в отношении дела Бейлиса, поскольку элементарное сопоставление их публикаций, разрекламированных мошенниками пера, с широко доступными стенограммами судебного процесса вполне доказывает, что они придерживались ложных теорий, которые рассыпались при перекрёстной полемике обвинения и защиты, при сопоставлении фактов в ходе рассмотрения дела судом присяжных. А новых фактов в продолжение расследования в СССР не выявили, в основном спекулируя на допросах ЧСК, документах министерства юстиции и высокопоставленных чиновников, не имеющих отношения к следственным материалам.

Георгий Замысловский, как можно убедиться по его выступлениям на этом процессе, так и по образцам его полемики с левым к.-д. Н.В. Некрасовым и другими социалистами в Г. Думе, очень серьёзный и заслуживающий внимания русский правый политик. Подготовленная до революции и успевшая выйти в 1917 г. тщательно продуманная и красиво написанная книга «Убийство Андрюши Ющинского» – настоящий шедевр криминальной документалистики, что становится несомненно при сопоставлении с лучшими современными отечественными и зарубежными работами в данном жанре. Г.Г. Замысловский соответствует самым высоким стандартам в изложении наиболее важных фактов, в постановке острейших вопросов и их строго документальном разрешении (можно определить качественный уровень книги, имея представление о других лучших жанровых образцах, например, из моей книжной подборки https://www.livelib.ru/selection/1776844-kriminalnaya-dokumentalistika).

Насколько Маклаковы и Тагеры совершенно искажают дело Бейлиса, можно установить, сравнив все их сочинения с книгой Замысловского, помимо отдельно изданных стенограмм суда. Вопреки голословным клеветническим заявлениям разбойников печати о том, будто монархические власти стремились подтасовать дело и обвинить заведомо невинного человека, документы дела Бейлиса указывают на совершенно иное.

Как описывает Замысловский, власти сначала подозревали родных убитого. Это соответствует криминалистической практике, т.к. в подавляющем большинстве случаев родственники, супруги, родители или дети являются авторами преступлений из-за наибольшей сравнительно с посторонними, вовлечённостью в регулярные семейные конфликты и материальные интересы. Однако полиция при всех её стараниях, даже с указанными Замысловским процедурными нарушениями, потратив важное время, не смогла выявить вину никого из родственников и пришла к окончательным выводам о полной их непричастности из-за фактической, физической невозможности совершения ими убийства.

Так что следствие довольно долго добиралось до Бейлиса, отвлекаясь на различные версии. Тело убитого Андрея найдено 20 марта 1911 г., а Бейлис впервые был предан суду в январе 1912 г., но в июне дело было отправлено на доследование. Вторично Бейлиса привлекли к суду только в мае 1913 г. и процесс против него начался в сентябре 1913 г. [А.С. Тагер «Царская Россия и дело Бейлиса» М.: Терра, 1996, с.49, 310].

Есть все основания считать, что власти опасались межнациональных конфликтов и обострений, поэтому старались оттянуть следствие и обвинение по адресу Бейлиса, хватались за любого другого потенциально ответственного, несмотря на то что по всем объективным данным, ввиду несомненной невиновности родственников, по своим располагаемым возможностям совершить похищение, скрытно совершить убийство на заводе и затем спрятать тело в пещере, именно Бейлис оказывается основным подозреваемым. Это не какой-то злонамеренный вымысел, а вполне реально обоснованное заключение. Замысловский с полным основанием осуждает полицию, что она слишком долго поступалась принципами справедливости по филосемитским соображениям, а никак не по противоположным.

Чудовищные спекуляции на антисемитизме со стороны либеральной прессы и левых партий вызваны исключительно тем, что подозреваемый Бейлис оказался евреем. Это нельзя назвать иначе как возмутительно лживой дезинформацией и препятствием правильному честному спокойному следствию и суду. Соображение, что Бейлис не мог быть убийцей только потому что он еврей, поражает наглостью, как выражалась в таких случаях Ханна Арендт, от которой захватывает дух. Нельзя не обратить внимание на подлость стараний замести следы, незаинтересованности в установлении истины и выявлении настоящего убийцы.

В полном соответствии с материалами следствия и суда Замысловский излагает бесконечный поток спекуляций, подлогов, подкупов, лжесвидетельствований, подделок улик, лихорадочно сменявших одна другую взаимоисключающих версий. Фальсификаторы готовы были обвинить кого угодно, разрушить любую жизнь, только бы отвести внимание от Бейлиса. Хотя лучше следовало бы ни на что не отвлекаясь, без шовинистической антирусской истерии, доказывать непричастность Бейлиса и найти настоящих убийц. То и другое стоглавой гидре защитников Бейлиса не удалось. Зато многие свидетели, опасные для Бейлиса, были запуганы, избиты, умерли загадочной смертью. М. Бейлис по принципу разумных сомнений не был приговорён из-за недостаточности прямых улик, это не даёт оснований утверждать о его невиновности, ибо она ничем не доказана. Громкое, интригующее, получившее огромный политический резонанс дело так и осталось не раскрытым [Г.Г. Замысловский «Убийство Андрюши Ющинского» Пг.: Тип. А.С. Суворина, 1917].

Невозможно не заметить полное тождество между утверждениями либералов и революционеров, будто Бейлис ни при каких обстоятельствах не может оказаться убийцей, поскольку он еврей, и заявлениями Старынкевича, Бланка, Вольфа, Кулишера, поддержанными СК, что среди убийц Царской Семьи ни одного еврея не обнаружено.

Связь с делом Бейлиса становится ещё более ощутимой, если обратить внимание на выход в 1926 г. в Нью-Йорке мемуаров М. Бейлиса «История моих страданий». Предисловие для Бейлиса написали Герман Бернштейн и Арнольд Марголин. Бернштейн специализировался на распространении лжи о Царской России. И ровно таким же фальсификатором проявил себя Марголин в деле Бейлиса.

Именно Марголин пытался подкупить Веру Чеберякову за 40 тыс. руб., чтобы она взяла вину на себя и вывела Бейлиса из судебного разбирательства. За это преступление Марголина исключили из адвокатского сословия Российской Империи. Такими методами действовали защитники Бейлиса, не имевшие реальных доказательств его невиновности и потому возводившие поклёп на лиц, не причастных к этому злодеянию [«Убиение Андрея Киевского» М.: Русская Идея, 2006, с.704].

Как действовали защитники Бейлиса можно посмотреть по воспоминаниям адвоката Грузенберга. Б.Л. Гершун в переписке с Гольденвейзером отозвался о книге Грузенберга «Вчера» (1938): «Милюков – страха ради иудейска – напечатал о ней восторженную рецензию», хотя «лучше бы она не вышла», «книга успеха не имеет», «про одного русского мне рассказывали, что он сказал, что, прочитав книгу Грузенберга, стал антисемитом» [Олег Будницкий, Александра Полян «Русско-еврейский Берлин (1920-1941)» М.: НЛО, 2013, с.144].

Социалисту П.Н. Милюкову, который поддерживал сталинскую политику и сообщал в «Последних Новостях» о том что в 1937 г. в СССР наступило возрождение родины, Грузенберг, понятное дело, понравился.

В главе «Срам. (По поводу дела Бейлиса)» Грузенберг описывает схему действия либералов и социалистов: «Короленко, Горький, Милюков быстро сорганизовали движение среди русских учёных, писателей и журналистов. Горький, о котором теперь ходят подлые легенды, отозвался первым».

Защитников Бейлиса прекрасно характеризует, что они, ведя смертельную идеологическую борьбу с Императором Николаем II, преклонились перед сталинизмом. Горький, воспевший ГУЛАГ, террор и голодомор, оказывается, невинная овечка, на которого возвели кровавый навет, хотя он защищал Бейлиса.

Естественно, будущие сталинисты Милюков и Горький, не раздумывая бросившись защищать Бейлиса, не имели никаких оснований считать его невиновным. Как Бланк и Вольф, материалов следствия они начисто не знали. Но ухватились за возможность развернуть новую политическую акцию для дискредитации монархического режима и лично Императора Николая II. Независимо от того, виновен Бейлис или нет, его следовало обвинить заведомо невиновным, поскольку он еврей. А евреи, это каждый знает, никогда никого не убивают.

Вместо того чтобы рассказать присяжным заседателям, какое у Бейлиса алиби (а его у Бейлиса не было), Грузенберг на суде объявил: «Погубить Бейлиса — вы можете, и это в вашей власти. Но опозорить еврейскую религию не в ваших силах».

Не имея оснований говорить о невиновности Бейлиса, его защитники возвели надуманное обвинение на других лиц. Их подделку потом продолжат тиражировать социалисты и либералы в СССР и РФ, не придумав ничего лучше.

«Беспристрастно ведённое Фененко следствие вскоре установило, что убийцы Ющинского принадлежат к воровской шайке, заседавшей в квартире пристаносодержательницы Веры Чеберяк» [О.О. Грузенберг «Вчера» Париж, 1938, с.115].

В действительности относительно упомянутой шайки были проведены розыскные мероприятия на предмет установления их возможной причастности к убийству. Вопреки бессовестной шулерской подмене понятий со стороны Грузенберга, следствие не обнаружило в упомянутой квартире ни одного следа преступления, совершённого с крупным истечением крови. Не выявило свидетелей, способных связать воров с убийством. Но обнаружилось нечто иное.

Грузенберг: «Члены шайки прибегли к способу защиты, диктуемому обычно лишь состоянием крайней необходимости. Все они согласно показали, что как раз в тот день, когда был убит Андрюша Ющинский, они совершили кражу в большом оптическом магазине. Таким образом стало ясно, что они решили купить свою мнимую непричастность к делу об убийстве Ющинского ценой самооговора в другом преступлении. Такой способ защиты со стороны опытных воров укрепил судебного следователя в убеждении, что перед ним убийцы Ющинского» («Вчера», с.116)

Что из себя представляет шулер Грузенберг станет всё яснее, если уточнить, что упомянутая кража в день убийства действительно произошла. Следствие полностью подтвердило её реальность, как и причастность воров, что не удивительно, к краже, а не к жестокому умерщвлению мальчика без всякого мотива.

Таким образом, справедливые или нет, но свидетельские показания, связывающие Бейлиса с убийством Андрея, для судебного разбирательства имелись. Без такого же относительно воров. Алиби у Бейлиса не оказалось, хотя он жил и работал на кирпичном заводе, где по всем данным, совершено убийство. А кража и последующий отъезд из Киева в пользу непричастности воров свидетельствуют.

Но Грузенберг докатился и до такой фантазии: «наиболее важным показался мне следующий, факт: когда главари шайки Рудзинский, Сингаевский и Латышев допрашивались в камере В.И. Фененко и веденный им искусно допрос поставил допрашиваемых в тяжёлое положение, один из заподозренных членов шайки, а именно Латышев, выбросился из окна камеры судебного следователя и досмерти расшибся» («Вчера», с.116).

Вот, оказывается, на каком камне зиждется невиновность Бейлиса. Однако есть документы следственного дела Латышева. Его после задержания 12 апреля 1911 г. по делу об убийстве выпустили, поскольку следствие выявило его непричастность к убийству, вопреки утверждению Грузенберга. Однако в ночь на 28 марта 1913 г. Латышев совершил ещё одну кражу, из-за неё оказался задержан полицией и подвергался допросу именно о новой краже, а не по делу об убийстве. Латышев действительно пытался бежать через окно и разбился, что не имеет к делу Бейлиса никакого отношения.

В общем, читая воспоминания Грузенберга и одобрительно ссылающихся на него фальсификаторов, можно только хвататься за голову и поражаться, насколько плотно революционная пропаганда нашпигована ложью.

Обвинения против воров восходят к нескольким противоречивым версиям, выдвинутым левым журналистом С.И. Бразулем-Брушковским, который, подобно Марголину, занимался подкупом свидетелей и уговаривал В. Черебякову за вознаграждение взять на себя ответственность за убийство. Бразуль-Брушковский привлёк к делу лжесвидетелей, по его заказу заявивших будто убийство совершилось на квартире Чеберяковой. Организованный Бразулем-Брушковским подлог был разоблачён при сопоставлении с показаниями других лиц и после химической экспертизы, не обнаружившей следов крови там, где она должна была остаться по версии лжесвидетелей.

В результате Бразуль-Брушковский был заключён в крепость на год «в наказание за правдивое поведение в деле Бейлиса» [Б.В. Яковенко «История великой русской революции» М.: Викмо-М, 2013, с.87].

Либеральный интернационал не забыл величины преступлений Бразуля-Брушковского и почтил его смерть в Москве от менингита, именуя его небезызвестным журналистом, сыгравшим «большую роль в процессе Бейлиса». «Покойный – одним из первых пошёл работать в сов. газеты» [«Последние Новости» (Париж), 1924, 30 июля, с.2].

До сих пор большевики и либералы включая А.С. Тагера основывают ложную версию о виновности В. Чеберяковой на этих фальсификациях Бразуля-Брушковского, не собираясь искать настоящих убийц.

За распространение заведомо ложных сведений в статье о деле Бейлиса был привлечён к суду Главным управлением по делам печати и кумир либералов В. Маклаков [«Голос минувшего», 1918, №1-3, с.100].

Подобные примеры доказывают, какую огромную ошибку совершает СК РФ, в аналогичном делу Бейлиса случае ссылаясь на феноменально лживую пропаганду либералов и социалистов.

Случаи пропагандистских акций, ведущих к оправданию заведомых убийц по левым политическим соображениям типа дела Бейлиса редкостью не являются. В США постоянно возникают движения в защиту наиболее чудовищных преступников, под предлогом того, что полиция их преследует по религиозным или расовым соображениям. В известном деле о Вест-Мемфисской троице 1993 г. либеральные медиа добились оправдания безусловно виновных в совершении преступления убийц только потому что они были сатанистами. Якобы случилась охота на ведьм, полиция сфабриковала дело, а суд поверил обвинению, т.к. все в провинциальной американской глуши страдают от пещерных средневековых предрассудков и верят в существование сатанинских сект. Строго говоря, сатанизм не имеет никакого значения в деле. Но поскольку он являлся одним из располагаемых фактов, следствие не могло его игнорировать, восстанавливая картину событий. Этим воспользовались либералы для разворачивания антихристианской пропаганды и защиты сатанистов [Mara Leveritt «Devil’s Knot: The True Story of the West Memphis Three» Atria Books, 2003].

Аналогично, в случае с убийствами в Атланте 1979-1981 г. и делом Уэйна Уильямса чёрные активисты непременно желают доказать, что 30 детей негров убивали из соображений расовой ненависти. То что в результате оголтелого антибелого расизма они оказываются на стороне настоящего убийцы-негра и пытаются вытащить его из тюрьмы, их нисколько не беспокоит. В результате в защиту самого чудовищного серийного убийцы детей в истории США выступают знаменитые либеральные адвокаты типа Уильяма Канстлера, который обнимался с убийцей У. Уильямсом под телекамеру и сочинял пустословные обвинения в адрес американской полиции.  Канстлер, икона леволиберального движения при этом оказывался брать дела правых антикоммунистических организаций, объясняясь: «Я защищаю только тех, чьи цели я разделяю». Зато цели серийных убийц детей, бандитов из мафиозных организаций и террористов из «Чёрных пантер» Канстлер разделял.

В случае с Вест-Мемфисской троицей и У. Уильямсом наиболее активно занимается фальсификацией их невиновности крупнейший либеральный медиагигант HBO – прямой аналог антимонархической прессы в Российской Империи.

Гипноз еврейской пропаганды до сих пор заставляет отечественную интеллигенцию распространять ненависть к русским монархистам, пользуясь несколькими заведомо ложными утверждениями, вроде того что «Союз русского народа, Союз Михаила Архангела и другие черносотенные организации» были «зачинщиками» «беспримерных по истории еврейских погромов» [Л. Никифорова, М. Кизилов «Айн Рэнд» М.: Молодая гвардия, 2020, с.18].

В то время как несомненным фактом является, что СРН и СМА не существовали во время революционных погромов 1905 г., возникли как реакция на революционное насилие и оказывали влияние исключительно на прекращение погромов, а не на их возникновение. Политически мотивированное распространение лжи о русских монархистах будет продолжаться, пока революционная, либеральная и социалистическая традиция сохраняет свою зловредную господствующую силу.

Известно что А. Мильнер в январе 1906 г. выступал в Лондоне с речью о положении евреев в России, что указывает давность его вовлечённости в конфликт между русскими монархистами и революционными силами.

Убийцами Нокс звал 10 латышей и 3 евреев. Такой расклад не встречается у Дитерихса. В начале 1919 г. Нокс ещё не мог прийти ни к каким собственным выводам, поэтому он пользуется рассказами следователя Сергеева. Независимое от русских белых расследование Нокса, если позже и пришло к каким-то отдельным своим выводам, то их надо искать или в неопубликованном английском делопроизводстве, или в книге Маккаллага.

По содержанию мемуаров Маккаллага, источником информации, правдивой или нет, просматривается чуть ли ни сам Мрачковский, оставивший какой-то устный аналог записки Юровского. Через первые или третьи руки. Есть во всём этом какое-то живое правдоподобие, помимо возвышенной формы изложения. Никто из красных не стал бы распространять историю последних мгновений жизни Царской Семьи в столь величественно прекрасных тонах. Это антисоветская переработка рассказов красных свидетелей с явным личным почерком Маккаллага.

В английских рецензиях на книгу Маккаллага делался вывод, будто его версия Екатеринбургского злодеяния прямо основана на взятых у Юровского интервью. Рассуждение на первый взгляд логичное, но противоречит используемой книге. В Екатеринбурге Маккаллаг «получил достаточно материала для трогательного и яркого описания последних дней несчастной Царской Семьи. Одни эти главы, сравнимые с хорошо известным описанием жизни Марии-Антуанетты и её детей в Темпле, позволяют книге капитана МакКаллага занять почётное место среди исторических мемуаров» [«The Spectator» (London), 1921, June 25. P.816].

Сам Маккаллаг прямо не называет своего источника. Предположение, что Юровский мог быть настолько откровенным, не выглядит убедительным. Какие-то детали, возможно и многочисленные, Маккаллаг мог почерпнуть из общения с ним. Однако не всю версию. Так что предположение насчёт Т. Престона не самое невероятное.

Юровский в 1920 и 1922, предположительно, мог не счесть нужным упоминать Мрачковского, он старается избегать фамилий соучастников в записках. А потом Мрачковский уходит в такую троцкистскую оппозицию что припоминать его уже никто и не сможет. Авторханов из Института красной профессуры вспоминает о распространении в Москве на гектографе подпольного воззвания к «соратникам и единомышленникам» от Мрачковского в 1927 г. [А. Авторханов «Технология власти» Франкфурт-на-Майне: Посев, 1983, с.172]

В 1936 г. Мрачковский дал заведомо ложные признательные показания на процессе Зиновьева и Каменева: «Ввиду успехов партии, нет другого выхода, как террором убрать Сталина. После убийства Кирова Троцкий лично на себя взял подготовку убийства Сталина, Ворошилова и Кагановича». Намерение Мрачковского убить Сталина подтвердил Каменев [А. Авторханов «Мемуары» Франкфурт-на-Майне: Посев, 1983, с.437, 441].

Касательно Томаса Престона довольно заметным явлением стала статья Джонатана Мэйо из «Дэйли мэйл» – самой популярной британской газеты, чья надёжность слегка сомнительна. К столетию злодеяния в 2018 г. там появилась статья «Минута за минутой» от автора одноимённых книг про убийство Кеннеди, падение Хитлера, крушение «Титаника» и пр.

Так вот, согласно утверждению Джонатана Мэйо, в 8.30 утра Юровский возвращается в Екатеринбург после неудачной попытки обрушить неглубокую шахту с захоронением. А в 9 утра Томас Престон, первый житель Екатеринбурга, узнавший об убийстве Императора Николая II (не уточняется, от кого), с чего-то вдруг полностью уверен в совершившемся и идёт отправить однозначное известие в Лондон, за шесть часов до официального объявления от Юровского.

«Британский консул Томас Престон живёт всего в четырёх домах от Ипатьевского особняка. До него дошли слухи об ужасающем происшествии минувшей ночи, и он пришёл отправить телеграфное сообщение министру иностранных дел Артуру Бальфуру: «Царя Николая II расстреляли этой ночью». Престона узнал советский служащий, который вырвал телеграмму и написал на ней красным карандашом: «Палач Царь Николай II сегодня застрелен — участь, которую он полностью заслужил». Потрясённому консулу ничего не оставалось, кроме как отправить исправленное сообщение» https://www.dailymail.co.uk/news/article-5960717/A-minute-minute-breakdown-doomed-Russian-Tsar-family-executed.html

После всех прежде собранных мною рассказов Томаса Престона нисколько не удивлюсь, если такая телеграмма реально им отправлена, до сих пор где-то хранится в Лондоне. И консул даёт её происхождению такое объяснение. Хотя сцена отправки сообщения Бальфуру через советский телеграф выглядит несколько странно, может быть искажён текст телеграммы и сочинено для самооправдания её принудительное переписывание.

Вообще-то, приведённая сцена описана ещё в 2008 г. в книге Хелен Раппапорт «Ekaterinburg: The Last Days of the Romanovs» (стр. 200), которую я прежде и без того очень часто использовал в качестве важного источника о деятельности Т. Престона. Хотя в остальном она предельно дурна.

Книги Хелен Раппапорт о Царской Семье продолжают выходить в большом числе и получают исключительно положительные отзывы в мировой прессе, поскольку содержат преимущественно клеветнические и грубо антимонархические оценки Императора Николая II, его супруги, самодержавного правительства и всего что воплощает русскую политическую культуру, противостоящую террористической революции и эгалитарной демократии. Раппапорт признаёт заведомо ошибочными любые положительные суждения о Императоре Николае II и рекомендует опираться исключительно на литературу, враждебную Царской Семье. Даже книга Р. Масси, которая довольно далека от русского почитания Николая II, обвиняется в излишней романтизации Романовых.

Раппапорт в последовательном либерализме скатилась ближе к советским обвинениям Роберта Масси, книги «Николай и Александра», одноимённого фильма, в обелении действий царского правительства и представлении Николая II «этаким добреньким и милым семьянином» [В.Е. Баксаков «Сражающийся экран» М.: Просвещение, 1984, с.123].

В этом явная разница компромиссно расположенного подле монархизма, сколько-нибудь правого республиканизма, и левой явно антимонархической непреклонности Х. Раппапорт, в отличие от Сьюзан Масси, которую Р. Рейган назначил советником по советским делам.

С русской точки зрения, книга Р. и С. Масси хотя и важный шаг в сторону от революционной традиции, но всё же недостаточный, как и все другие попытки изобразить Николая II лишь хорошим семьянином, но не выдающимся политиком и почитаемым святым.

Среди недостатков книги Р. и С. Масси называли повторение слов Керенского «не будь Распутина – не было бы и Ленина», в то время как «Распутина создали Керенский и подобные ему клеветники» [«Николай II в воспоминаниях и свидетельствах» М.: Вече, 2008, с.214, 225].

При сравнении с Д. Мэйо надо отметить, что точного времени в 9 утра Х. Раппапорт не приводит. Но действительно, сполна доверившись неведомому источнику, Престон рано поспешил к телеграфному аппарату на пересечении Главного и Вознесенского проспектов. Он приготовил «вероятно кратчайший и безусловно самый драматичный отчёт в моей карьере», – Х. Раппапорт цитирует рассказ самого Т. Престона. Однако у телеграфного аппарата Т. Престон неожиданно сталкивается с Ш. Голощёкиным. Очередь оказалась такая короткая.  Голощёкин схватил Престона за руку, проверил какой текст заготовил консул и заново переписал карандашом на приведённую выше цитату. Что это был не просто большевицкий сотрудник из почтовой обслуги, а предполагаемый организатор убийства Царской Семьи, в «Дэйли мэйл» решили умолчать.

По версии Престона, он хотел отозвать телеграмму, сказал, что передумал её отправлять. Однако в Лондон ушёл самый драматичный отчёт в карьере Голощёкина, а не только Престона. Или их совместный рапорт. Престон далее рассказывает, что эта их телеграмма об убийстве Николая II вряд ли добралась до Лондона. Официально, первым кто информировал английское правительство, считается Локкарт, вечером 4 (17) июля получивший известие от НКИД и поверивший, что это правда.

«Локкарт был первым, кто телеграфировал об этом потрясённому внешнему миру», – пишут в биографии его любовницы авторы «Очень опасной женщины», ссылаясь при этом на мемуары самого же Локкарта. Нет, первым был Т. Престон, но его отправка, как всегда, шла по неофициальным каналам. Поверить что Голощёкин стоял в телеграфной очереди проблематично. Скорее они встретились как-то иначе.

Стоит ли разъяснять далее, насколько важна история о тесном общении Престона и Голощёкина и совместном информировании начальства (Престон в действительности прямо подчинён Мильнеру, а не Бальфуру, значит и писал ему). Английский консул, вероятно, и не стал бы рассказывать про такую достойную внимания каждого кто интересуется обстоятельствами убийства Царской Семьи эпохальную встречу с Голошёкиным, но риск что подлинная телеграмма со столь чудовищным текстом всплывёт без разъяснительных комментариев слишком опасен. Настолько, что контакт с Голощёкиным пришлось раскрыть. А он по принципу домино сваливает и тезисы об угрозах жизни Престона со стороны большевиков, придуманные для прикрытия их союза. Красные якобы обещают его расстрелять, а он спокойно ходит к ним на телеграф.

Это прямо квинтэссенция всего моего расследования цареубийства по английским источникам и месте в нём Т. Престона. Снова из двух радикально разных варианта прочтения источника более убедительны тесные союзнического типа взаимодействия Престона с большевицкими властями, чем случайная встреча у единственного телеграфного аппарата. Голощёкин, главный представитель Свердлова, только и мог быть тем самым первым по осведомлённости и одновременно максимально надёжным источником, который сразу убедил Престона, что Николая II более нет в живых. Это понятнее невообразимо откуда взявшегося у Престона рано утром доверия к новой череде слухов до официального объявления.

По материалам следствия как будто упоминается всякий раз лишь один телеграф Екатеринбургской почтовой конторы. Но нет никаких данных о том что Престон пользовался им, да ещё и ходил лично, а не посылал сотрудников консульства. От иностранных дипломатов обнаружено всего одно наименее информативное дежурное уведомление Бояра французскому консулу о проживании у Престона.

Вскоре после переворота Колчака Бояр закрыл французское вице-консульство в Екатеринбурге и ушёл работать военным атташе при штабе генерала Гайды. Францию остался представлять только генеральный консул в Омске [«Урал» (Екатеринбург), 1918, 26 ноября, №8, с.3].

Даже если до Лондона та телеграмма Престона не дошла, её копия должна была сохраниться среди всего, что следствие получило в своё распоряжение, несколько поздно, в январе 1919 г. Сознавая их важность, сотрудников телеграфа белогвардейцы пытались разыскать и опросить, но красные командировали их в различные штабы РККА. Кто был всё же обнаружен, выражал неверие в состоявшееся убийство всех Романовых и передавал слухи об увозе в Пермь [«Гибель Царской Семьи» Франкфурт-на-Майне: Посев, 1987, с.213, 240].

Это очень важно, т.к. даже если какие-то телеграммы были изъяты или уничтожены, служащие всё равно бы знали их содержание, если не использовался цифровой код. Обнаружение зашифрованных телеграмм указывает на то что зачистка едва ли производилась. А если и так, то кому и зачем понадобилось бы скрывать донесения Престона в Лондон?

Телеграфные сообщения без шифровки от уральского облсовета сообщали заведомую ложь одинаково об эвакуации жены и детей Императора Николая II «в надёжное место» и о его расстреле по постановлению местного президиума. Поэтому версии увоза придерживался телеграфист Сибирев, через которого проходили сообщения Свердлова Белобородову. Имеются воспоминания Белобородова за 1923 г., однако страницы с описанием убийства Царской Семьи из них вырезаны и уничтожены [«Скорбный путь Романовых. 1917-1918» М.: РОССПЭН, 2001, с.201, 224, 245].

Следует считать, у Белобородова о евреях и латышах было написано что-то крайне неугодное пропаганде о русских рабочих. Или о роли троцкиста Мрачковского. И о переговорах Голощёкина и Свердлова в Москве без Ленина с полной договорённостью о схеме убийства и захоронения. Иначе никто не стал бы истреблять его показания.

Белобородову приписывали организацию расстрела Царской Семьи, когда он весной 1924 г. посещал Краснодар. По сведениям лагерников, которые могут быть не точны, Белобородов в 1937 г. сошёл с ума под пытками в Ростове-на-Дону [И.М. Павлов «1920-е: революция и бюрократия. Записки оппозиционера» СПб.: Петербург – XXI век, 2001, с.35].

Сообщение «Последних Новостей» 15 января 1925 г. о проезде через Брюссель Белобородова, касаются, по всей видимости, его однофамильца.

Данные с разных сторон указывают на то что самые существенные донесения, секретные для большевиков или англичан, переправлялись не через чиновников единственной телеграфной конторы. Шифр тоже всегда оставлял угрозу потенциального раскрытия, его использовали редко и в обтекаемых выражениях. По всем перечисленным показателям, в полной честности рассказа Престона о Голощёкине вновь следует усомниться.

В «Последних днях» (2008) Х. Раппапорт упоминается, что Престон испытывал перебои с получением телеграмм, которые перехватывали большевики. И что красные в Екатеринбурге, грабительски присваивая все частные предприятия, захватили не одну, а несколько телеграфных станций. Их множество делает встречу Престона с Голощёкиным менее случайной, если считать, что она действительно состоялась на телеграфе, а не где-либо ещё.

В советской литературе упоминается забастовка чиновников телеграфа, начавшаяся 30 октября 1917 г. и оставившая Екатеринбург без внешней связи. Количество телеграфных аппаратов, однако, не уточняется [«Урал в огне революции» Пермь, 1967, с.158].

Захват всего телеграфа – наглядный пример водворения приблизительного равенства в доходах населения в условиях социалистического порабощения, что является не достоинством, а одним из главных недостатков всех лет существования СССР.

Социалистическая монополия по сути и является числом Зверя, без которого нельзя ничего купить и продать, как христианством определяются признаки тоталитаризма, противоположного капитализму.

Опытный историк Георгий Чернявский в духе Ханны Арендт вносит важную поправку в неправильность намеренно ошибочно распространяемой либералами терминологии: «тоталитарной диктатуры быть не может. Может существовать тоталитарная социальная система, охватывающая все составные части общества» [Г. Чернявский, Л. Дубова «Аллен Даллес» М.: Молодая гвардия, 2021, с.186].

«То, что либералы отождествляют тоталитаризм с авторитаризмом и попутно имеют склонность видеть “тоталитарные” тенденции в любом авторитарном ограничении свободы, объясняется давним обыкновением путать авторитет с тиранией, а легитимную власть – с насилием» [Х. Арендт «Между прошлым и будущим» М.: Институт Гайдара, 2014, с.146].

Важно видеть, хотя бы на примере телеграфа и сравнения красных и белых властей, что диктатура и авторитарность даже близко не является синонимом тоталитаризма, в отличие от внедрения одинаковости, обязательной всеохватности, товарно-денежной монополии. Поэтому белые военные диктаторы всюду боролись с водворением тоталитаризма, а красные его насаждали.

Убийца Я. Юровский лично занимался социалистическим грабежом и водворением утопии. В начале 1918 г. он с группой чекистов напал на особняк братьев Агафуровых, владельцев нескольких крупных магазинов в Екатеринбурге, похитил у них около двух пудов золота, много серебра, жемчуга, бриллиантов, переданных П.Л. Войкову [«Ленинская гвардия Урала» Свердловск, 1967, с.509].

Ленин лично призывал Дзержинского арестовывать в Петрограде всех владельцев уральских заводов и потом захватывать сами предприятия.

В итоге построения социализма на том же Урале «коррупция во всех её проявлениях в середине 1930-х годов приняла угрожающие масштабы, как раковая опухоль, поразила все жизненно важные органы общественного организма, включая его «мозг» – управленческий аппарат. Начальство на всех уровнях властной вертикали – областном, городских, районных — использовало имевшийся доступ к финансовым и материальным ресурсам в личных целях» [А.В. Сушков «Империя товарища Кабакова: уральская партноменклатура в 1930-е годы» Екатеринбург, 2019, с.265].

В книге Раппапорт «Стремление спасти Романовых» (2018) есть выдержки из неопубликованных записей Престона, что летом 1918 г. он время от времени отправлял зашифрованные сообщения о Царской Семье через секретных курьеров в Архангельск. Престон использовал для шифровки англо-русский словарь. Вызывает недоумение сообщение, что большевики, перехватившие его донесения, не сумели раскрыть несложный код. Звучит как очередное противоречие. Откуда бы Престон узнал про их неудачу. Большевики прямо ему сознались? И главное, предъявите уже, кто-нибудь, эти шифрованные сообщения.

Нетрудно предположить, Т. Престон тем или другим способом отправил А. Мильнеру донесение про заслуженную казнь палача, т.к. полностью разделял приблизительно пересказанный текст. Версия Престона не объясняет, куда тогда делись все остальные его донесения непосредственно до и после 4 (17) июля, перед посещением Владивостока и отправлений Альстона с ссылками на первые версии Престона, где нет подтверждений ни этого, ни множества иных противоречивых мемуаров консула. Может и в других телеграммах и письмах слишком много впритирку тесного вмешательства Голощёкина?

Сокрытость донесений Престона объясняется их направлением Мильнеру, а не в МИД. Поскольку Мильнер предписывал всем своим агентам как минимум поддерживать отношения с большевиками, и втираться в более тесное сотрудничество, не удивительно, что мемуары Престона всегда будут расходиться с тем что происходило на самом деле. Красные создали себе такую чудовищную репутацию, что изображать для антикоммунистической публики фактически существовавший союз с ними не представлялось возможным.

Историю с телеграммой Престона остаётся поместить в гущу сложностей английской двойной игры с белыми и красными.

Для проверки моих тезисов о Т. Престоне в предыдущих трёх частях «Сравнительных характеристик версий Екатеринбургского злодеяния» полезно взять другие новые работы.

Историк Евгений Сергеев выпустил заслуживающую всестороннего критического рассмотрения внушительную книгу «Большевики и англичане. Советско-британские отношения, 1918—1924 гг.: от интервенции к признанию» СПб.: Наука, 2019. Но есть смысл расширить её хронологические рамки. Советские спекуляции на обличиях внешних врагов всегда составляли важную часть антирусской пропагандистской риторики, монтировали однообразие обмана идеологической основы меняющихся с каждым десятилетием типов большевицкого режима. Поэтому важно не остановиться на самом важном в очередной реконструкции интервенции 1918 г., но подобным образом наметить, как далёк от реальности советский образ иностранных вражеских сил в более позднее время. Особенно в связи с настоящими причинами падения СССР и вплоть до текущего момента.

Книги Е.Ю. Сергеева восхищают уровнем проработки, хотя и оставляют немножко неудовлетворённым. Исследование Сергеева о русских агентах «Военная разведка в борьбе против Японии» М.: КМК, 2010, замечательно их характеризует, но нельзя не отметить неуместно необоснованные проходящие вскользь обобщающие характеристики Русского Императорского правительства, заимствованные из расхожих пересудов или ненаучных, но институционально продвигаемых революционными политическими силами, идеологических доктрин.

Книга Е.Ю. Сергеева «Большая игра, 1856-1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии» М.: КМК, 2012, претендует на первенство в точности раскрытия этого грандиозного противостояния, сравнительно со всеми иными попытками его изложения. Загвоздка в том, что исследование обрывается на 1907 г., за которым последовали неверные выводы. Заключение формального союза не означает действительного прекращения ожесточённого политического противостояния между Британией и Россией, оно явилось лишь сменой тактики и попыткой, укрепив свои позиции в С.-Петербурге, прокравшись в крепость врага, задушить его в объятиях.

Не менее изумительно глубокая работа Е.Ю. Сергеева «Джордж Натаниэль Кёрзон. Последний рыцарь Британской империи» М.: КМК, 2015, отличается, при продуманном портрете, сомнительно неудачным заглавием. Все такие книги или фильмы, где кого угодно напропалую именуют рыцарями, непременно последними, опрометчиво неточны. Более существенный, хотя и понятный промах, обусловлен тем что в качестве главного объекта исследования взят не лорд Альфред Мильнер. Это провело взгляд историка мимо его роли в организации февральского переворота 1917 г.

Появление работы «Большевики и англичане» от столь серьёзного автора кажется значительным событием. Потому не могу не содействовать привлечению внимания читателей к каждой из перечисленных работ историка. И попробовать сопоставить с моими исследовательскими результатами наиболее значительное, что обнаруживается в этой объёмистой книге на более 800 страниц.

Е.Ю. Сергеев начинает с 1918 г., снова пропуская участие (и сведения о таковом) английских агентов А. Мильнера и С. Хора в революционном движении в Петрограде 23 февраля – 3 марта 1917 г. Не буду снова останавливаться на этом вопросе, т.к. помимо моих книг «Генерал Краснов. Монархическая трагедия» (2013-2018) и «Революция и заговор. В окружении Последнего Императора» (2019), этот сюжет развёрнут в политической биографии масона Н.В. Некрасова (2020) https://stzverev.ru/archives/808

Перейдём сразу к октябрьскому перевороту 1917 г., когда даже для социалистов «самое страшное, чего можно было ожидать, совершилось – захват власти Лениным и Троцким» (П.Б. Аксельроду 19 ноября) [Ю.О. Мартов «Письма и документы 1917-1922» М.: Центрполиграф, 2014, с.39].

Е.Ю. Сергеев подкидывает любопытные версии относительно того, что декларация Бальфура о еврейском очаге в Палестине направлена на завоевание Лондоном симпатий новообразованного СНК («Большевики и англичане», с.20). Т.е. начиналось всё отнюдь не с интервенции, с Лениным собирались сотрудничать, совсем как с Керенским.

В английской литературе можно прочитать, что команда Мильнера видела в Российской Империи до её падения своего противника в Палестине наравне с Германией. Ближайшие сотрудники А. Мильнера, Ф. Керр, Л. Эмери, М. Сайкс (последние двое евреи) «видели в сионизме способ поддержать союзников Великобритании на Ближнем Востоке, где они надеялись, еврейское присутствие в Палестине заблокирует немецко-турецкое, а также французское и русское влияние в регионе» [David P. Billington Jr. «Lothian Philip Kerr and the Quest for World Order (Contributions to the Study of World History)» London: Praeger Security International. 2006. P.50].

Декларацию Бальфура объясняют беспокойством А. Мильнера, что Британию может опередить Германия в привлечении на свою сторону евреев США и революционной России [Нил Фергюсон «Дом Ротшильдов. Мировые банкиры. 1849-1999» М.: Центрполиграф, 2019, с.621].

Поддерживая мировое еврейство, английские политики во главе с Мильнером действовали против британских интересов. Джордж Оруэлл утверждал по этому поводу: «евреи-сионисты везде ненавидят нас и относятся к Британии как к врагу больше, чем к Германии» [Ф.С. Сондерс «ЦРУ и мир искусств» М.: Кучково поле, 2013, с.381].

По итогам Второй мировой войны евреи при помощи Сталина добились учреждения своего государства и начали бесконечный палестинский конфликт. Ради этого они выиграли у Британии отдельное сражение, включая по праву считающийся отвратительнейшим взрыв террористом М. Бегином иерусалимской гостиницы «Царь Давид» 22 июля 1946 г., унесший жизни 91 человека [Михал Гедройц «По краю бездны. Хроника семейного путешествия по военной России» М.: Астрель, 2013, с.231, 264].

С той поры и теперь существует весьма опасная проблема, что США всегда поддерживают Израиль, независимо от того, «прав он или нет» [Ли Куан Ю «Из третьего мира – в первый» М.: Манн, Иванов и Фербер, 2016, с.398].

Учитывая, какую ведущую роль играют Соединённые Штаты в мировой политике, невозможно не рассматривать это еврейское влияние как одно из наиболее значимых.

Еврейское лобби среди прочего обеспечивает и господство революционной идеологии, как её, например, излагает Ронен Бергман в книге «Восстань и убей первым. Тайная история израильских точечных ликвидаций» (2020) с прославлением еврейских террористических акций по всему миру, с родословной от поклонников «Народной воли» и антирусских погромов 1905 г.

Неоднократно историки уже писали и о том, что британские политики принимали свои решения, полагая, что без содействия еврейского могущества невозможно победить в Первой мировой войне. Роберт Сесил утверждал: «не думаю, что можно преувеличить международную власть еврейства». Исследователи, придерживающиеся либеральных взглядов, традиционно способствующих разжиганию этнического и расового шовинизма, утверждают, что Бальфур не был преисполнен добрыми намерениями к евреям и даже был антисемитом [David Cronin «Balfour’s Shadow. A Century of British Support for Zionism and Israel» London: Pluto Press, 2017].

Установить во всех реальных подробностях такое подчинённое положение английских политиков относительно мирового еврейства исключительно важно ввиду значения заговора А. Мильнера в Петрограде, который также должен находиться в определённой соподчинённой системе взаимоотношений с международным еврейством. Тип взаимодействия еврейства с английскими министрами можно увидеть на рассмотренном выше примере с письмами Люсьена Вольфа от имени англо-еврейского комитета Керзону, когда в результате писем Вольфа английское военное министерство и министерство иностранных дел дружно исполняют всё требуемое в интересах еврейской пропаганды, отрекаясь от А. Нокса, возводя клевету на генерала Дитерихса, подделывая результаты расследования убийства Императора Николая II.

Такие данные подводят историков к различным теориям, от действия политиков под воздействием еврейских лоббистов до предположения о их стремлении избавить Европу от еврейства или о их намерении поддержать союз с большевиками, о чём пишет и Кронин. Он отмечает нежелание Ллойд Джорджа допускать в Палестину Францию, что следует распространить и на Российскую Империю, христианский характер государственного устройства которой предопределял русские политические ориентиры не только на Константинополь, но и на Иерусалим.

Британский генеральный консул Уордроп, как и многие в английской элите, вместе с Черчиллем разделял теорию еврейского мирового господства, начало красного террора против монархистов тоже считал частью жидомасонского заговора (Е.Ю. Сергеев «Большевики и англичане», с.641).

Не менее интересны утверждения Е.Ю. Сергеева, что Я. Шифф, культовая фигура в легендах о 1917 г., действительно поддерживал большевиков, деятельно добивался официального признания Антантой их преступной узурпации в России, ведущей к гражданской войне и массовому террору. Как и всегда, большевиков поддерживают самые отъявленные враги России и русских.

Получивший в 1905 г. японский орден, в 1917 г. Шифф всё ещё предпочитал возлагать вину за войну на Россию и Австрию, но не Германию. 10 августа 1917 г. он писал: «Особенно огорчает меня Россия», «боюсь беспорядки в России будут способствовать продлению войны» [Сайрус Адлер «Джейкоб Генри Шифф. Гений финансового мира и главный спонсор русских революций» М.: Центрполиграф, 2017].

Но если никакое влияние Шиффа на события Гражданской войны пока что отследить невозможно, приходится рассматривать реально ощутимое воздействие со стороны английских политиков.

П.Н. Милюков, прибыв в Харьков в конце 1918 г., сообщал про агентов Антанты: «в 1917 году все их представители настаивали, чтобы мы объединились с большевиками на предмет сокрушения немцев». В.А. Амфитеатров-Кадашев сам слышал в ноябре 17 г. во французском посольстве: забыть разногласия и воевать за Францию с большевиками заодно. Схожее он слышал и от военных представителей союзников в Москве летом 1918 г. Это прямо соответствует всем наблюдением о союзе агентов Антанты с большевиками на момент убийства Императора Николая II. [«Минувшее», 1996, №20, с.553-556].

Тем самым более чем обусловлен выбор атамана П.Н. Краснова вести борьбу в 1918 г. с большевиками, а не с Германией. Ввиду самой серьёзной угрозы победы социалистических партий посредством демократических выборов, только реставрационный монархический проект Краснова действительно предотвращал коммунистическую угрозу не только военными средствами, но и политическими.

Министр исповеданий гетмана Скоропадского относительно поворота в сторону Германии уместно замечал: «наши прежние союзники серьёзно не ставили себе задачи военной ликвидации большевизма» и вели «несерьёзную игру», изображая помощь Белым Армиям [В.В. Зеньковский «Пять месяцев у власти» М.: Крутицкое патриаршее подворье, 1995, с.130].

Так мы видим вовсю разворачивающуюся двойную игру, какую я подробно описывал прежде в книге «Генерал Краснов. Гидра контрреволюции» и в «Сравнительных характеристиках версий Екатеринбургского злодеяния 1918 г.». Линейное изображение чего-либо от интервенции к признанию или наоборот, явно будет неверным.

Фердинанд Врангель, в нейтральной Швейцарии писавший о предательском участии Бьюкенена в свержении Императора Николая II, также считал прежние связи со странами Антанты разорванными: «Царь заточён в Сибири. Обязательства по отношению к союзникам были взяты на себя царём, слово царя больше ничего не значит. А союзники  — они нам ещё более чужие, чем противник» [Ф.Ф. Врангель «Война. Революция. Россия. Историко-публицистические труды 1914-1918» СПб.: Блиц, 2017, с.196, 350].

Посол Бьюкенен в начале декабря 1917 г. подал прошение об отставке, какое было принято. Он выдал дежурные антисоветские заявления, но поскольку через месяц собирался покинуть гибнущую и опасную для жизни революционную страну, Бьюкенена сменяли те кто поддерживал бы взаимоотношения с большевиками на бесконфликтном уровне.

Позиция Бьюкенена, при сопоставлении исследований разных авторов, получает новые уточнения. Оказывается, Бьюкенен был против поддержки нарождающегося Белого Движения на Юге России, что и стало последней причиной отзыва его Р. Сесилом, который хотел вернуть Бьюкенена из Петрограда ещё весной 1917 г., т.к. он не имел влияния на Временное правительство [Gaynor Johnson «Lord Robert Cecil: politician and internationalist» London: Routledge, 2016].

Среди тех англичан, кто выступал против всяких взаимодействий с красными, Е.Ю. Сергеев называет Дж. Керзона, У. Черчилля, Р. Сесила, А. Нокса. Это позволяет считать, поскольку английская политика в целом не придерживалась их взглядов, что они занимали более низкопоставленное и менее влиятельное положение. Особенно, конечно, это касается А. Нокса.

Сугубо подчинённую роль играл и Р. Сесил. Его биограф Г. Джонсон описывает, что А. Мильнер двигал Сесила на место Бальфура, чтобы позволить Ллойд Джорджу получить «полный контроль» над МИД. Сесил, хотя и согласился занять высокий пост, не горел желанием участвовать в его комбинации и писал Мильнеру: «Я чувствую себя предателем». Сесил готов был в любой момент оставить министерский пост, на который его толкнули.

В декабре 1917 г. с предложением Черчиллю оказать помощь А.М. Каледину обратился О. Локкер-Лампсон, ещё одна знаковая фигура. Дневник близкого к А. Мильнеру Леопольда Эмери, выдержку из которого приводит Е.Ю. Сергеев, 22 декабря прямо указывает, что поддержка нарождающегося Белого Движения была вызвана необходимостью направлять русские силы против Германии, а не большевизма: «для предотвращения доступа Германии к продовольствию из Одессы и нефти из Батума надо что-нибудь предпринять с целью недопущения контроля большевиков за Южной Россией, даже если мы не сможем оказать им эффективное сопротивление».

Тут всё максимально точно выражено: большевизм враждебно воспринимается Англией не сам по себе, а поскольку он может вступить в союз с Германией. Как об этом и писал Р. Ульман, характеризуя Ллойд Джорджа. Вести с коммунистами настоящую борьбу Лондон с самого начала не намерен, но пусть кто-нибудь из русских настоящее сопротивление развёртывает.

Среди тех, кто, в отличие от перечисленных выше сторонников полного разрыва, отстаивал взаимодействие с СНК, обнаруживается согласно изложению Е.Ю. Сергеева, лорд А. Мильнер и его единомышленник генерал Я.Х. Смэтс. Т.е., консервативные оппоненты лейбористской партии смыкались с её проленинской позицией с целью ведения двойной игры. Это особенно интересно сопоставить с тем, как корниловский заговор Мильнера, облегчивший приход большевиков к власти, был направлен против Керенского якобы для установления более сильной антисоветской диктатуры. Такое распространённое прочтение действий агентов Мильнера в августе 1917 г. не очень-то сочетается с поступками Мильнера как в феврале, так и в декабре 1917 г., а потом во всём 1918-м. Более уместно утверждение, что заведомо провальная авантюра Корнилова запущена в интересах укрепления большевизма, во всяком случае на деле получилось именно так, независимо от того как задумывалось. Как и в случае с февральским переворотом Мильнера, у нас больше данных о фактических действиях Мильнера, нежели о его мотивах.

Е.Ю. Сергеев мимолётно в примечаниях упоминает негласную поддержку Лондоном Корнилова, не разворачивая её содержание (с.596).

Наиболее известные факты о благословении Мильнером Корнилова советские историки никак не углубили, пересказывая одно и то же от зарубежных авторов [Richard Ullman «Intervention and the War» Princeton, 1961. P.11]

Про перешедшего на сторону Мильнера бурского генерала Яна Смэтса (J.C. Smuts) не помешает отметить, что февральский переворот в Петрограде стал для него самым значительным событием войны: «если бы ничего больше и не произошло в результате её, то и в таком случае потомство наше сказало бы, что война велась не впустую» [«Русское богатство», 1917, №11-12, с.300].

Относительно большевиков Смэтс предлагал держаться дружественного нейтралитета (Е.Ю. Сергеев, с.249). Генерал Смэтс сыграет важную роль в создании сначала Лиги Наций, а затем ООН в качестве строителя нового пантеистического мирового порядка вместе со многими политиками из окружения Мильнера.

Бьюкенен, несмотря на его громы и молнии против большевиков, согласно Е.Ю. Сергееву, попал в один соглашательский список с лейбористами и А. Мильнером. К ним оказался близок и Ллойд Джордж. На Ллойд Джорджа оказывал ощутимое влияние известный сторонник большевизма американский полковник Уильям Томпсон («Большевики и англичане», с.606).

Томпсон прямо писал о дружбе большевиков, Ленина и Троцкого, с Америкой, и о необходимости оказать им, то есть именно большевикам, а не Белым Русским, щедрую помощь. «Старая, консервативная, самодержавная Россия ушла безвозвратно и назад ей уж никогда не прийти» [У.Б. Томпсон «Правда о России и Большевиках» Нью-Йорк, 1919, с.20-21].

Как на подбор, следующий глава американской миссии красного креста, бывшей замаскированной политической миссией в России в 1917-1918 г., Раймонд Робинс тоже вошёл в контакт с Лениным и считал его «величайшим человеком, величайшим вождём во всей мировой истории» [Е.И. Крутицкая, Л.С. Митрофанова «Полпред Александр Трояновский» М.: Политиздат, 1975, с.226].

Советский историк М. Покровский в 1927 г. признавал, что Ленин стремился к союзу со всеми странами Антанты: «Дневник Садуля, воспоминания Робинса служат непререкаемым свидетельством, что Ленин искал всюду, где можно было надеяться найти, оружия, денег, съестных припасов, технического руководства» [М.Н. Покровский «Империалистическая война. 1915-1930» М.: Либроком, 1930, с.250].

С американской администрацией большевики пытались наладить связь через Бернарда Баруха, который сделал карьеру за счёт знакомства матери с сотрудниками предприятий Я. Шиффа [Б.М. Барух «От биржевого игрока с Уолл-стрит до влиятельного политического деятеля» М.: Центрполиграф, 2015, с.99].

Б. Барух звал себя самым могущественным человеком в США во время Первой мировой войны. Д. Эйзенхауэр преклоняется перед Б. Барухом в мемуарах о Второй мировой.

Английские антисемиты, обвиняя американские и английские демократические власти за преступный союз с большевизмом во Второй мировой войне, среди прочего, объясняли поддержку сталинизма «связями Черчилля с представителями международных финансов, такими как Бернард Барух». Не предоставляя, впрочем, никаких существенных подробностей [Arnold Leese «The Jewish War of Survival» Guildford, 1947. P.45].

А. Мильнер, как замечали в его окружении, в апреле 1918 г. вёл себя осторожно в отношении большевиков, не видя причин сильно доверять Троцкому. Приходилось вести себя более сдержанно именно из-за агрессивной заносчивости коммунистов.

На Дальнем Востоке англичане какое-то время поддерживали и атамана Г.М. Семёнова, но поскольку Япония заняла более последовательную позицию, между союзными странами возникло закулисное оппонирование [Г.Е. Катанаев «На заре сибирского самосознания» Новосибирск: НГУ, 2007, с.213].

С тех пор как Япония вступила в союз с Российской Империей, отношения её с Британией разладились.

Двойная игра наблюдалась отовсюду. Во Владивостоке представитель британской военной миссии майор Дейнлоп распорядился о запрете вывоза грузов из порта, однако эвакуация грузов благополучно продолжалась до 27 июня 1918 г. и была остановлена командиром английского крейсера «Саффолк» всего за 1 день до захвата власти в городе чехами [В.С. Познанский «Сибирский красный генерал» Новосибирск: Наука, 1972, с.174-175].

Генерал А.В. Сыробоярский, бывший начальник броневых частей на Белом Дальнем Востоке в 1918-1919 г., вспоминал: «характерно, что Адмирал Колчак, имея в своём распоряжении весь золотой запас России, ни за какие деньги не мог приобрести у союзников ненужные им за окончанием войны танки». Уже после перелома в войне перед самым падением правительства Колчака, несколько танков союзников прибыли во Владивосток, но без карбюраторов, и ими невозможно было пользоваться, их захватили большевики. Зато в апреле 1930 г. в разгар насильственной истребительной коллективизации и голодомора стало известно о передаче Сталину 40 танков, произведённых по заказу английского военного министерства [«Двуглавый Орёл» (Париж), 1930, №39, с.1869].

Ровно такая же история с неисправными английскими танками, доставленными без необходимых запчастей в распоряжении генерала Юденича.

Определённое противостояние велось и между Англией и Францией. Александр Дикгоф-Деренталь, август 1924 г. рассказывал: «в Омске преобладающую роль играли англичане. Главным образом, генерал Нокс – начальник английской военной миссии. Он же и был главным верховодителем колчаковского переворота. Французы, поставившие свою ставку на эсеров, интриговали против сибиряков. Англичане поддерживали сибиряков против французов» [«Борис Савинков на Лубянке» М.: РОССПЭН, 2001, с.402].

Русские эмигранты в Париже, отвергая обвинения, будто они содействовали интервенции, объясняли, что «район действий генерала Деникина находился в зоне влияния Англии», «распределение зон влияния между Англией и Францией было произведено самими союзниками без русского участия и без объяснения мотивов» [Ю.Ф. Семёнов «Франция, Россия и Советы» // «Вестник Русского Национального Комитета» (Париж), 1923, №2, с.17].

Когда закончилась Первая мировая война, ведомая для разделения мирового господства, Российская Империя Мильнером уже оказалась устранена, поэтому дороги Англии и Франции разошлись особенно отчётливо. Эмигрантские газеты вроде «Последних Новостей» регулярно уделяли внимание хронике дипломатической схватки, которая, не исключалось, могла перерасти и в настоящую новую войну. Так что ни малейших иллюзий относительно союзнических отношений Британии и Российской Империи до февраля 1917 г. питать не приходится.

Известный меморандум Сесила-Мильнера, одобренный Клемансо 23 декабря 1917 г., предписывал «немедленно вступить в контакты с большевиками через своих неофициальных эмиссаров». Поэтому на примере Т. Престона и других агентов Англии в России мы видели отличные отношения с большевиками, согласно приказам А. Мильнера.

То, что именно Мильнер курировал русские дела, подтверждает факт назначения именно им в Петроград московского генерального консула Роберта Локкарта. Напомню, Мильнер во время визита в Россию, награждал Локкарта орденом в Москве, где Мильнер пробыл три дня и лично познакомился там с Г. Львовым и М. Челноковым, лицами, которые вовлекли в заговор против Николая II ключевую фигуру, генерала М.В. Алексеева.

Через Н.В. Некрасова этот заговор был одновременно связан с вовлечением в измену генерала Н.В. Рузского через масона Д.П. Рузского.

Точных данных о том, чтобы посол Бьюкенен был человеком Мильнера, как Локкарт, пока не выявлено, скорее это не так. Локкарт же считал Мильнера своим кумиром и покровителем, восхищался им. Перед отъездом Локкарта из Лондона, Мильнер вёл беседы и наставлял его ежедневно. Прибыв в Москву, Локкарт настолько активно добивался признания большевицкой власти Лондоном, что Бальфур счёл его изображения красных разбойников смахивающими на «ангелов света» («Большевики и англичане», с.38, 611).

Весной 1918 г. английские войска появились на Севере России. Согласно высказываниям лорда Мильнера и суждениям его биографов, главной причиной тому была необходимость удержать немецкие войска на Восточном фронте после Брестского мира.

Согласно некоторым мнениям зарубежных историков, на которые ссылается Е.Ю. Сергеев, интервенция проводилась для того чтобы избежать поражения большевиков от Белых генералов, находящихся в союзе с Германией. Т.е. интервенция целила в монархиста Краснова, а не в коммуниста Ленина. Е.Ю. Сергеев считает такие суждения спорными. Должен отметить, что к 2015 г. я пришёл к схожим, но явно положительным выводам на основании собственного расследования о Т. Престоне. В определённом смысле и раньше, в разделе «Гидра контрреволюции» биографии П.Н. Краснова, написанном в основном к 2010 г., где показано, насколько велика была роль интернационалистов на стороне красных, сравнительно с имитацией поддержки белых интервентами.

Насколько коммунисты старались сохранить отношения с Антантой показывает заявление Ленина, что Брестский мир подписан СНК, а не партией. Что открывало простор для продолжения контактов большевиков с англичанами.

Усиление присутствия британских военных в Мурманске, с полного согласия Ленина и Троцкого, произошло в апреле 1918 г. в связи с высадкой немцев в Финляндии. Особенно активно Локкарт сотрудничал с Троцким. Тогда же была отменена поддержка Г.М. Семёнову, который продолжал проявлять себя как самый деятельный противник коммунизма и к тому же стремящийся к монархической реставрации Династии Романовых.

9 мая 1918 г. лорд Мильнер, ставший военным министром, написал послу Берти в Париж: «желательно как можно лучше работать с находящимся у власти большевистским правительством».

Восстание чехословаков усложнило взаимоотношения, но не разорвало их.

В июне А. Керенский встретился с А. Мильнером: «Лорд Мильнер весьма любезно меня принял и внимательно выслушал все мои сообщения, ни в чём не выдавая своего к ним отношения». Вспоминая произошедший много лет спустя разговор с Ллойд Джорджем, Керенский приводит его слова о безраздельном внешнеполитическом господстве А. Мильнера: «Я об этом ничего не знал. Во время войны военное министерство вело у нас свою собственную международную политику» [А.Ф. Керенский «Потерянная Россия» М.: Вагриус, 2007, с.275].

В прошлом Мильнер и Ллойд Джордж были непримиримыми политическими врагами, с бурской войны, но потом второй сменил радикализм и сблизился с господствующими элитами, как было и с Клемансо во Франции [«Русские записки», 1917, №2-3].

Как и Ллойд Джордж, Черчилль тоже не имел возможности принимать самостоятельные решения и тем более не управлял ходом интервенции, его наступательные планы начисто отвергались правительством [Норман Роуз «Черчилль. Бурная жизнь» М.: АСТ, 2008, с.185-186].

Некий слом в отношениях с большевиками состоялся хронологически после убийства Царской Семьи в Екатеринбурге, которое Е.Ю. Сергеев подробно не рассматривает в цепи событий и кратко ставит в ряд с казнями, произведёнными летом 1918 г. интернационалистами. Арестованный С. Рейли подтверждал, что прямиком до конца июня 1918 г. Локкарт придерживался союза с большевиками.

Непосредственно в день Екатеринбургского злодеяния 4 (17) июля Р. Локкарт в Москве обратился в НКИД с нотой, что по сообщению из Вологды, не было никакого расстрела представителей коммунистического Совета в Кеми, и представители Совета в Архангельске уже выехали туда по приглашению англичан в этом убедиться. Характер взаимоотношений показывает полное отсутствие вооружённой борьбы.

9 (22) июля Г. Чичерин всё ещё упорствовал, продолжая упрашивать дипломатов Антанты вернуться из Вологды в объятия Москвы. Опасаясь, что послов могут арестовать, советский наркоминдел заботился, чтобы они поскорее и беспрепятственно выехали в Архангельск [I. Moffat «The Allied Intervention in Russia, 1918-1920. The Diplomacy of Chaos» London: Palgrave Macmillan, 2015].

Надо полагать, о безопасности Т. Престона в Екатеринбурге красные власти беспокоились не меньше.

Подтверждая, что довольно долго английские агенты стремились поддерживать антинемецкий союз с большевизмом, М. Литвинов откровенничал: «точно так же, как и в мартовской революции, капиталистическая Англия долгое время не хотела видеть в октябрьском перевороте ничего иного, как протест русского патриотизма против недостаточного и неэнергичного ведения войны, против маленьких недочётов большого механизма». «Если Ленина и Троцкого могли «купить» немцы, отчего бы и нам этого не сделать? Ведь наши сундуки потяжелее немецких» [«Известия», 1918, 6 ноября, №243].

Реальным примером подкупа является то как военно-морской атташе Френсис Кроми предлагал взятки для подрыва русского флота. За отказ уничтожить Балтийский флот и его спасение Щастный был приговорён в июне 1918 г. и казнён палачами-китайцами (отнюдь не русскими рабочими) [«Дело командующего Балтийским флотом А.М. Щастного» М.: Белый город, 2013, с.51, 68].

Уделяя много внимания слабому авантюристическому пшику заговора Локкарта-Рейли, не представлявшего большевикам никакой угрозы, Е.Ю. Сергеев катастрофически ничего не сообщает ни о консуле Престоне в Екатеринбурге, ни о любых действиях англичан в пользу спасения Царской Семьи или её уничтожения. Ни даже об определённых действиях Мильнера в июле-августе 1918 г. на момент кажущегося перелома отношений.

События августа 1918 г. интересны только вялой попыткой подкупа латышских интернационалистов, основной опоры большевиков. Это тоже бросает некоторый отсвет на Екатеринбургское злодеяние.

Из новых публикаций, не могу пройти мимо рапорта тайного агента «Джона». Его приходилось упоминать в Ч.2 «Сравнительных характеристик» в 2015 г. Теперь появилось его донесение о разговоре с Т. Престоном 11 июля 1919 г. на Екатеринбургском вокзале, сам рапорт датирован 4 августа 1919 г. От убийства Царской Семьи уже далеко по времени, но не помешает определить по дополнительным источникам, что из себя представлял Престон в стане Белых.

«Престон стал мне рассказывать про отношения русских властей, резко переменивших свою политику по отношению к союзникам, что это стало заметно на каждом шагу. Между прочим, разговор коснулся японской ориентации» (Учитывая, насколько сильно Адмирал Колчак и окружавшие его генералы-монархисты были разочарованы в Антанте, это правда).

«Очень недалеко то время, где возгорится новая война Америки и Англии с Японией» (снова прелесть союзнической верности).

«Мое глубокое убеждение, как всех нас, англичан, что Россия ещё не доросла до республики, и, чтобы водворить в ней порядок, необходим строгий конституционный строй во главе с монархом. Это, по-моему, необходимо и чем скорее это будет, тем лучше для России. Самый подходящий человек – это великий князь Михаил Александрович, который в настоящее время находится в Чите и живёт в доме атамана Семёнова. Вы увидите, что пройдёт не больше одного-двух месяцев и это будет. Я считаю, момент самый подходящий. Полный крах на фронте, который больше не восстановится, могут быть маленькие временные удачи, но не значительные, полный хаос в тылу, полная неспособность настоящего правительства и теперь при перевороте, если будут у власти действительно государственные мужья, а таковые безусловно явятся при Михаиле Александровиче, моё глубокое убеждение, что в России восстановится порядок» (теряюсь как такое можно комментировать).

Подданный Георга V сначала записывается в республиканцы, подразумевая, что демократия является высшим идеалом, к которому все обязаны стремиться. Но потом снисходит до того, что поражение Колчака и развал Белой Армии приведёт не к республиканскому, так хоть к конституционному правлению. Помимо того, что Г.М. Семёнов и его сторонники вели деятельное продвижение монархической идеи, никакой иной косвенной привязки к реальности благих последствий ожиданий побед красных нельзя дать.

Публикатор документов М.И. Вебер указывает что «Джон» это агент французской разведки Эмиль Земан, возглавлявший с 22 августа 1918 г. отделение чешской разведки в Екатеринбурге. Она действовала отдельно от русской контрразведки и находилась в плохих отношениях с русскими белыми властями.

Стало быть, Престон временами откровенно морочит голову заведомому шпиону? Престон вёл борьбу за политическое влияние как с представителями Франции, так и с лидерами чехов.

Возможно, Престон в репликах периодически подстраивается под белое окружение и старается если не о настоящем, то о будущем сказать хоть что-то оптимистичное. К примеру, есть свидетельства как Гайда высказывался за конституционную монархию. Престон аналогично мог вести себя и с красными в 1918-м. Или запись сделана спустя долгое время и потому содержит серьёзные искажения беседы. С.П. Мельгунов, к примеру, вообще считал рапорты «Джона» в лучшем случае полуфантастическими и не заслуживающими пересказа, хотя опубликовал их в своём журнале, и далеко не напрасно.

Затем «Джон» встречался с Престоном 10 августа, а рапорт отправлен без большого зазора, 12-го.

Престон: «Всё равно ничего теперь не выйдет, все пропало, это ясно. Фронт слишком скоро двигается по 40-50 и более вёрст в день, и я чувствую, что здесь получится история хуже, чем в Екатеринбурге, и власть такая же. Всё вранье… это у русских в крови… ведь нет ни одного человека, который посвятил бы во всё адмирала» (а как же В.К. Михаил Александрович?).

К Престону в этой беседе обращается с характерным посылом капитан Стивени: «Одного нужно теперь опасаться – лиц, окружающих генерала Дитерихса, ведь это почти все ваши екатеринбургские деятели. Я Вас уже давно просил дать мне краткую биографию всех этих личностей, ведь это очень важно» (новое указание на сильнейшее противостояние Т. Престона и его окружения с руководителем расследования убийства Царской Семьи. Подробное мнение Престона о генерале Дитерихсе тоже надо где-нибудь ещё найти).

Престон: «Я знаю мнение сэра Элиотта, я неоднократно говорил с ним об этом, потому что мы не можем быть простыми зрителями, если это произойдет, он определенно высказывался в том смысле, что он займёт в этом случае выжидательное положение. Я боюсь, что чехи себе этим шею сломают. Я – не Вы, капитан, я за последнее время убедился в противном в чехах и часто говорил об этом сэру Элиотту… Чехи – искренний народ, и скажу, что 95 % из них не способны на обман. Ведь вся антипатия к ним создалась с ноября месяца, когда за подписью некоторых появился протест относительно смены Директории, и скажу откровенно, что весь Национальный Совет состоял из людей почти не способных вести какую-либо политику. Разве мыслимо было делать такие вещи, раз чехи – союзники, так каждый шаг должен быть сделан сообща. Но заявить официально английскому политическому представителю, как это сделали в свое время доктора Кудела и Свобода, что он не имеет права вмешиваться в их политику, что англичане могут делать свою политику в Индии и в колониях, а не в России… это действительно слишком».

Других сообщений о Престоне в сборнике нет [«Фронт и тыл колчаковской армии в документах разведки и контрразведки (июнь 1919 – март 1920)» Екатеринбург: УрО РАН, 2019, с.186-191].

Симпатии к иркутским планам монархической реставрации в России дали бы ключ к самой положительной оценке деятельности Т. Престона на Белом Востоке, если британский консул отъявленный монархист и зря его оклеветали все, кто крайне негативно оценивал его деятельность в Екатеринбурге при белогвардейцах. И подозрения о его тесном союзе с красными до июля 1918 г. можно объяснить тактически шагами разведчика.

Но почему тогда Т. Престон не берёт сторону генералов-монархистов, составлявших главную опору Адмирала Колчака?

Х. Раппапорт сообщала в «Последних днях», что когда Белые войска взяли Екатеринбург, Т. Престон кричал им с балкона консульства лозунг партии социалистов-революционеров «Да здравствует Учредительное собрание». Хотя его можно трактовать и как конституционный, однако Х. Раппапорт приписывает его определённой террористической партии.

От имени Короля Георга V среди чехов высший орден Бани получили после колчаковского переворота генералы Гайда и Сыровой, для других чешских офицеров было прислано 10 английских орденов и 600 различных медалей. Их передали с письмом генерала Вауса, представителя британской миссии при чешской армии [«Урал» (Екатеринбург), 1918, 11 (24) ноября, №7, с.2].

Об этом награждении К.В. Сахаров вспоминает разговор с А.В. Колчаком.

Реплики Т. Престона в пользу чехов интересно сопоставить с его же сообщением Ч. Элиоту в Омск 4 января 1919 г. о целом всплеске мятежей: солдатские комитеты 5-го чехословацкого полка, части 6-го полка и весь 7-й полк отказались отправляться на фронт. 25 июня 1919 г. в меморандуме о положении в Екатеринбурге отмечен уже самый прямой конфликт Гайды с Адмиралом Колчаком и генералами-монархистами. Чехи передали Престону рапорт о тайном совещании Колчака с Дитерихсом и Сахаровым, с постановлением об увольнении Гайды и возможном придании суду. В меморандуме Т. Престон, по-видимому, намеренно искажает эту информацию, отправляя сообщение о секретной конференции Дитерихса и Сахарова, которые готовы первым устранить Колчака, если тот откажется убирать Гайду. Первоисточником Престона считается более точное чешское донесение, поскольку Колчак всегда был на стороне генералов-монархистов против Гайды, и ставить требование в такой форме не имело смысла. Интерпретация событий консулом тоже носит клеветнический характер, Т. Престон усмотрел в предпринятом укреплении власти Колчака и устранении угрозы со стороны Гайды «попытку государственного переворота со стороны правых». Крайне негативно Т. Престон отзывался о каждом генерале-монархисте, не исключая и правление С.Н. Розанова во Владивостоке [Jonathan D. Smele «Civil war in Siberia: the anti-Bolshevik government of Admiral Kolchak, 1918-1920» Cambridge University Press, 2006. P.196, 477, 561].

Наблюдаемое стравливание чехов и русских монархистов со стороны Престона может служить объяснением и того, почему консул принял участие в омском правом перевороте в пользу Колчака. С одной стороны, Престон убирал Директорию, которая не подчинялась ему должным образом: Болдырев пишет в дневнике 7 ноября 1918 г., что Престон в Чехосовете угрожал эсеровской партии, что в Англии за прокламации подобные выпускаемым черновским ЦК расстреливают. Ссылаясь на Нокса, Престон шантажировал эсеров, что «напишет, чтобы сюда не давали не копейки». Болдырев: «по правде сказать, от этого мы мало пострадаем: всё равно ничего не дают». Тем не менее, Престон регулярно использовал политический рычаг давления умозрительными посулами, добиваясь подчинения своему влиянию. Именно так он запугал Сибирское правительство, устранив Гришина-Алмазова.

С.П. Мельгунов об этом писал, как всегда игнорируя Т. Престона, что эсеры-черновцы готовы были свергать Директорию, и их подрывная тактика компрометировала другие группы эсеров и вообще социалистов в Белой Сибири: «подводила фундамент под действия заговорщиков справа», т.е. мотивировала и монархистов на свержение Директории и выдвижение Колчака [С. Мельгунов «Ответ г. Чернову» // «Последние Новости», 1925, 9 мая, с.2].

В конце ноября 1918 г. на Ясском совещании Гришин-Алмазов упоминал о своём конфликте: «английский консул в Екатеринбурге Престон, замешанный в истории шпионажа», не мог терпеть возле себя националиста Гришина, утверждавшего насчёт влияния Антанты: «чем меньше иностранных войск, тем лучше». «Копия с документа о Престоне, что он германский шпион, сыграла провокаторскую роль относительно меня». Из слов Гришина можно сделать вывод, что это донесение о Престоне дали ему чехи: «у чехо-словаков отношение к союзникам нечто болезненное», «всюду видели призраки немецкой провокации» [«Чехо-Словацкий корпус. 1914-1920» М.: Кучково поле, 2018, Т.2, с.885-888].

Престону приходилось лавировать между русскими монархистами, социалистами, либералами, чехами, стравливая их между собой для утверждения своего влияния и устраняя неподчиняющихся ему.

Английские агенты вели так себя везде во время Гражданской войны в России, натравливая на атамана Краснова антантиста Деникина и враждебные русскому монархизму партии левых областников в Донском Войсковом Круге. Или на Кавказе: «Английский офицер желал меня убедить, чтобы я не переходил границ «Территории Юго-Запада Кавказа», и задал мне такой вопрос: «А не считаете ли Вы, что, вступая в войну с «Территорией Юго-Запада Кавказа», государством, находящимся под покровительством Англии, Вы этим самым поднимаете руку против Англии». Я ответил, что так считать не могу, ибо, если я буду рассматривать свои военные действия, направленные против этого государства, как действия против Англии, то в таком случае нападение этого самого государства и разорение, произведенное им в Ахалцихском и Ахалкалакском уездах, я должен буду рассматривать, как нападение, произведённое на нас Англией» [Г.И. Квинитадзе «Мои воспоминания в годы независимости Грузии 1917-1921» Париж, 1985, с.107].

Нет возможности установить, привёл ли переворот Колчака именно к тем последствиям, которые желал Престон. Но во всех донесениях, отправленных Престоном, которые приводит Джонатан Смеле, консул объясняет отказ чехов продолжать борьбу с большевиками переворотом Колчака. Умалчивая, что сам Престон и несёт за него ответственность.

В пользу полной предсказуемости таких последствий имеется мотивировка против устранения Директории, мгновенно выраженная М.К. Дитерихсом. Досконально знавший чехов Дитерихс после 18 ноября 1918 г. оказался прав, когда сразу однозначно отреагировал, что на подчинение чехов Адмиралу Колчаку рассчитывать не придётся ни в коем случае, их лучше сразу вывезти из Сибири. При том что чехи уже после первого периода свержения большевиков в Сибири отстранились от активной борьбы и остались в тылу, мешаясь там. 9 сентября 1931 г. генерал Дитерихс в Шанхае вспоминал об этом в письме редактору «Царского Вестника» Н.П. Рклицкому: «меньше чем в месяц вся беспредельная Сибирь была очищена от большевиков». «Не прошло и трёх месяцев, как от былого могучего и стихийного добровольного подъёма не осталось ничего». Он утверждает, что чешские легионеры в момент восстания ещё не были затронуты «политиканствовавшими лидерами».

Критику чехо-словаков со стороны К.В. Сахарова всецело поддерживает русский мемуарист Хартлинг, который, давно зная генерала Сахарова, лучшим образом характеризует его личность и работу. Хартлинг чехов, эсеров и американцев, по их деятельности во Владивостоке, одинаково определяет врагами Адмирала Колчака и национальной контрреволюции [К.Н. Хартлинг «На страже Родины. События во Владивостоке. Конец 1919 г. — начало 1920 г.» Шанхай, 1935].

Известно заявление М. Жанена, что «англичане, поставив Колчака у власти, приложили руку так же удачно, как когда свергли Николая II. Без того, не знаю, одержали бы мы победу над большевизмом в России, но у нас бы удалось, я в этом убеждён, спасти и обустроить Сибирь» [M. Janin «Fragments de mon journal siberian» // «Le Monde slave» (Paris), 1924, №11. P.238].

Сравнения последствий февральского развала 1917 г. с тем как переворот Колчака укрепил Русскую Контрреволюцию в Сибири и разогнал социалистический сброд, совершил несомненный разворот в сторону Российской Империи, может вызвать недоумение. Здесь снова Жанен покрывает своё предательство Колчака обвинениями в его же адрес. Пусть реставрационные успехи Колчака и не столь велики, как у атамана Краснова. И тем более ни один белогвардейский лидер и близко не достиг политических достижений Императора Николая II. Однако надо признать, что относительно чехов, и только насчёт них, тезис Жанена о негативных последствиях свержения Директории консулом Престоном имеет полную силу. Колчак также объединил против себя всех левых, социалистов и демократов, но они не имели за собой военных сил, подобных чешским легионерам.

Точно по смыслу, значит вполне достоверно, эту зафиксированную по документам Смеле мысль Престона, что Колчак сам настроил против себя чехов, повторяет и агент «Джон». В свою очередь, имеющаяся у «Джона» жалоба Престона на отказ чешских лидеров исполнять его колониальные приказы находит подтверждение в рассказе Гришина-Алмазова об интригах чехов против Престона. Поскольку само разворачивание в 1917 г. чехословацкого корпуса и дальнейшее его финансирование англичанами напрямую связано с планами А. Мильнера, естественно, что его представитель Т. Престон рассчитывал на подчинение чехов себе.

В итоге получается, что в рамках двойной игры, делая ставку на Колчака, Престон мог рассчитывать, что управлять единоличным диктатором будет проще, чем оказавшейся строптивой Директорией. Одновременно Престон выводил непослушных антиколониально настроенных чехов из политического уравнения, противопоставляя их Колчаку и тем самым ослабляя Верховного Правителя, развязывая новый долгоиграющий конфликт и продолжая стравливать всех игроков между собой: Колчака, чехов, русских генералов.

Что точно не удалось Т. Престону, так это подчинить своему влиянию А.В. Колчака, М.К. Дитерихса, К.В. Сахарова, С.Н. Розанова и других монархистов, уж точно не менее чехов возмущённых колониальной политикой Британии. В этом консул несомненно просчитался. Контроль над расследованием Екатеринбургского злодеяния от него тоже ускользнул. Хотя уже выдвигались предположения о возможных негативных влияниях Престона и там. Но если они и совершались, то с чёрного хода, а не через прямой контроль над Дитерихсом.

Вполне естественно полагать, что только монархический принцип в состоянии покончить с февралистским развалом, социалистической камарильей при Омской власти и с самим большевизмом. Но действия Престона всегда направлены против русских монархистов, на предотвращение победы над революцией.

Л.Н. Новосильцев в докладе о поездке в Москву, датируемом не ранее сентября 1918 г., указывал: «во всех политических партиях замечается большой сдвиг вправо, и не только правые социал-революционеры, но даже социал-демократы меньшевики уже начинают соглашаться на восстановление монархического строя в России. Беспартийная масса вся настроена монархически» [«Источник», 1999, №3, с.37-38].

В ноябре 1918 г. на томском церковном соборе «огромное большинство», по выражению отъявленного социалиста Андрея (Ухтомского) составили монархисты, «соответственно с этим главным догматом о необходимости и неизбежности восстановления царской власти и начались работы этого Томского собрания» [Д.В. Олихов «Временное высшее церковное управление Сибири (1918-1920)» СПб.: Сатисъ, 2017].

Историк С.Б. Веселовский уже после поражения Белого Движения писал в дневнике 8 января 1922 г. по ст. ст.: «Мне кажется знаменательным это постоянное недоговаривание слова царь, которое я и раньше наблюдал у людей, несомненно имевших в виду необходимость монархии. Главную роль, конечно, в этом играет страх перед шпионами чрезвычайки». «В умолчании о царе скрываются, как мне кажется, другие чувства и мысли: стыд и сознание некоторой виновности за свержение и смерть Николая и его семьи. Этим объясняется нежеланье поверить, что он действительно убит и упорное желание (что я много раз замечал) верить, что он спасся». «Не случайность то, что голод постиг как раз те губернии, где не было ни Краснова, ни Колчака, ни Деникина, где после распада эсеровской учредилки в 1918 г. большевики хозяйничали бесстрашно и исключительно» [«Вопросы истории», 2000, №10, с.125-126].

Атаман Семёнов в 1919 г планировал восстановить монархический строй и в Китае, на что рассчитывал и Унгерн [С.Л. Кузьмин «История барона Унгерна» М.: КМК, 2011, с.93-94, 111].

Насчёт того что В.К. Михаил Александрович жив, надеяться на это первое время могли Роман Унгерн и Пётр Краснов. Но со всей определённостью подтверждать? Сын революционного обер-прокурора В. Львова вспоминал, что в сентябре 1918 г.  в Бугуруслане состоялся «приезд к папе адъютанта Великого князя Михаила Александровича, рассказавшего, что Государь и вся Царская Семья убиты, но что Вел. кн. Михаил Александрович спасся и направляется на Восток. В нашей семье долго верили этому известию и долго ждали появления Вел. кн. Михаила Александровича» [Епископ Нафанаил «Воспоминания о времени русской революции и Белой борьбы» https://www.rp-net.ru/book/ebook/arkhivnye_materialy/episkop_nafanail_lvov_v_v_vospominaniya_o_vremeni_russkoy_revolyutsii_i_beloy_borby_/].

Относительно Престона, не понятно, является ли он жертвой подобной дезинформации или сознательно ей подыгрывает. М.К. Дитерихс упоминает, что обман о спасении В.К. Михаила Александровича распространяла княгиня Вяземская возле атамана Г.М. Семёнова.

В 1939 г. И.Л. Солоневич предлагал штабс-капитанам напрячь воображение, и попробовать представить появление в СССР самозванцев, выдающих себя за Милюкова или Керенского, тогда как советская печать регулярно продолжала сообщать о поиске НКВД кого-либо, выдающегося себя за Цесаревича Алексея. Такое сопоставление уместно и для 1919 г.

«Никто из крестьян не верил тому, что царь убит, и я слышал много различных народных легенд о его спасении» [С. Лифарь «Страдные годы» Париж, 1935, с.128].

Тирада Престона, что Великий Князь Михаил жив, Колчак потерпит поражение, но конституционная монархия всех спасёт, напоминает пассаж из моего любимого литературного шедевра: «Муж с женой. Познакомлю. Сволочи, гады, капиталистическая интеллигенция. Она русская по происхождению. Белоэмигрантская сволочь. Золотая женщина. Умница. Любит Россию. Пушкина шпарит наизусть. Фашистка» (В.А. Солоухин «Последняя ступень»).

Т. Престону, учитывая его крупнейшее политическое влияние в лагере Колчака, приходилось осторожно выражаться. Консулу следовало особо опасаться русских белых контрразведчиков, следивших за политической деятельностью и лояльностью Престона, уже заменившего в 1918 г. два белых правительства в Омске. Естественно, что за потенциальными новыми угрозами с его стороны белые обязаны были присматривать и осуществлять перехваты разговоров. Как выяснилось, обострены были отношения Престона и с чехами, на которых работал агент «Джон». В такой ситуации трудно ожидать от Престона честности и откровенности, ему не свойственной и в более комфортной обстановке. Это ещё один апофеоз английской двойной игры, когда каждое действие может быть истолковано по разную сторону смысла, и оно же будет противоречить действиям предыдущим, последующим и соседним.

В основном историки, однако, разобрались в английской двойной игре. Политика Мильнера и его единомышленников вела к расчленению России социалистическими и демократическими силами, но не к монархической реставрации Дома Романовых.

Т. Масарик, связанный с А. Мильнером, ещё в 1915 г. предупреждал, ссылаясь на «мнение одного влиятельного английского политика», «что ближайшей войной, возможно, станет столкновение Англии и Германии с Россией. Сближение Италии с Англией также будет направлено против России. Вероятно, и Франция окажется втянута в эту комбинацию». Враждебные русским монархистам английские политики вроде А. Мильнера вполне могли вести подобные переговоры с Т. Масариком, поскольку тот зарекомендовал себя в качестве противника Российской Империи и усиления её влияния на славянство [Е.П. Серапионова «Карел Крамарж и Россия» М.: Наука, 2006, с.242, 268].

Прямо перед поездкой в Россию в мае 1917 г. Масарик встречался с А. Мильнером, который, по воспоминаниям Масарика, информировал «меня о положении дел в России», в т.ч. «о начале формирования легионов». Стефанек, прибывший из России, на встрече с Мильнером передавал мнение «выдающихся русских военных деятелей, что теперь выступление армии против германцев должно идти успешнее, ибо германофильским влияниям пришёл конец»  [«Президент Масарик и русская революция» // «Последние Новости» (Париж), 1925, 23 апреля, с.5].

Такую мотивацию имел М.В. Алексеев, оправдывая своё участие в революционной измене.

Необходимо следить за ролью Масарика, поскольку он имеет связующие нити и с английской ветвью мировой закулисы, и с большевиками, и он же выдвигал генерала Дитерихса, очевидно, не ставшего его послушной марионеткой. Ш. МакНил утверждает, что подчинённый Масарику Дитерихс в 1918 г. «находился на содержании британцев», это МакНил увязывает в один узел со связью Т. Масарика с У. Вайзманом и миссией К. Дигби-Джонса. Мак-Нил себе приписывает выявление «дополнительной информации» о финансировании Дитерихса, хотя не уточняет её архивного источника.

Известно о довольно длительных союзнического типа отношениях с большевиками чехословацкого корпуса. Советский южный главнокомандующий Антонов-Овсеенко 3 (16) марта 1918 г. выпускал приказ: «революционные войска не забудут той братской услуги, которая оказана была чехословацким корпусом в борьбе рабочего народа Украины». Чешское командование предприняло «буквально всё, чтобы доказать советской власти безусловную политическую лояльность». Сталин от имени СНК обещал им в ответ «всякое содействие» [В. Голечек «Чехословацкое войско в России» Прага, 1919, с.7, 11, 13].

Посвящённые Масарику исследования показывают, что его просоветская позиция в 1918 г. имела давние корни. Ещё в 1910 г. перевод антирусской книги Масарика «Россия и Европа» готовил ближайший к Ленину большевик В. Бонч-Бруевич, который в 1905 г. был связан с японскими правительственными агентами, в 1913 г. присутствовал на судебном процессе по делу Бейлиса и обвинял эксперта Д. Косоротова в антисемитизме, в мае 1918 г. принял в Москве английского агента С. Рейли, а потом будет рецензентом записанного Сыромолотовым засекреченного рассказа Юровского о Екатеринбургском злодеянии.

Современный историк, симпатизирующий февральской революции и Т. Масарику, в его переписке видит определённую «незаинтересованность в сохранении сильной России». В июле 1919 г. Масарик писал Крамаржу: «я же не верил в победу России», «я ждал революции» [Е.Ф. Фирсов «Т.Г. Масарик в России и борьба за независимость чехов и словаков» М.: Индрик, 2012].

Обозначенная выше связь Масарика с антирусскими политиками из Англии может указывать на его осведомлённость о подготовке февральского переворота А. Мильнера.

Масарик прямо писал, что его и политику Мильнера поддерживает мировое еврейство: «Англия в ноябре 1917 г. сделала великолепный ход, заявив, что она за национальное еврейское государство в Палестине – этим были привлечены сионисты и вообще евреи всего мира». «В Америке, как и везде, поддерживали меня евреи» [Т.Г. Масарик «Мировая революция» Прага, 1927, Т.2, с.7, 36].

А. Мильнер, согласно его биографиям, в июне 1918 г. активно следил за событиями в России и неоднократно обсуждал в правительстве происходящее в Сибири.

Для победы сепаратистов и их западных покровителей требовалось «враждебное отношение к большевизму у себя дома, и снисходительное к большевизму вовне, как фактору, ослабляющему мощь России и косвенно содействующему самостоятельности окраины» [«Всероссийский Национальный Центр» М.: РОССПЭН, 2001, с.301].

Такое отношение имелось среди правителей Антанты, его высказывали и в Германии: «некоторые немецкие публицисты пропагандировали идею, что путём поощрения большевизма Германии удастся в конце концов разрушить и обессилить Россию». Немецкий посланник признаёт что во время Гражданской войны в России Германия противоречиво частично оказывала содействие созидательным силам Краснова на Дону, но в то же время поддерживала и большевицких убийц в Москве [К. Гельферих «Из воспоминаний» Пг.: Мысль, 1922, с.15-16].

Интересно что в 1919 г. Мильнер выступал против суда над Вильгельмом II за развязывание мировой войны. Его мнение оказалось более весомым чем противоположное Керзона. Аналогично в случае с Константинополем. Если Ллойд Джордж, Бальфур и Керзон считали нужным изгнать турков из Европы, то Мильнер был на противоположной стороне, разрешая им сохранить Константинополь и Анатолию [G.H. Bennett «British Foreign Policy during the Curzon Period, 1919-24» London, 1995].

Однако Мильнер, Керзон, Чемберлен и Сесил добивались отчленения окраин России, такая политика в целом Британией и проводилась (Сергеев «Большевики и англичане», с.198).

Тут имелись самые давние традиции действия. Во время продолжительной войны на Кавказе английские эмиссары приезжали вдохновлять горцев на войну с русскими. В конце 1830-х таким агентом был Биль. «Агитация Шамиля, турок и англичан имела на правом фланге Кавказской линии полный успех» [Я.А. Гордин «Кавказская Атлантида. 300 лет войны» М.: Время, 2011, с.288, 291].

Известный историк Лиддел Гарт признаёт, что на протяжении всего XIX века Англия помогала Турции оружием для направления её против России [«Лоуренс Аравийский» М.: АСТ, 2002, с.299].

«Как англичане старались для красных за Кавказом, достаточно известно. Чтобы связать руки белой армии, они возбуждали против неё грузинское правительство и правительства других эфемерных республик. Главное командование вынуждалось беречься нападения с тыла, где хозяйничали английские комиссары, не меньше, чем нападения красных с фронта». В той же последовательности находится и заключение договоров с большевиками прямо во время Кронштадтского восстания [«Новое Время» (Белград), 1924, 10 апреля, №887].

Даже относительно белых русских беженцев британцы вели себя максимально недоброжелательно. 25 сентября 1919 г. датирована запись об этом: «нынешняя английская разведка и паспортные правила – умопомрачительны».  Что, конечно, не распространялось на Абрама Животовского, который «при участии и помощи» Л. Троцкого «вывез большую часть своего состояния» и в марте 1918 г. «хочет дело устроить в Англии» [К.Н. Гулькевич «Письма к Олафу Броку 1916-1923» М.: НЛО, 2017, с.64].

В связи с этим нельзя не вспомнить, насколько абсурдно выглядит противопоставление А. Деникиным и его апологетами ориентира на Антанту как якобы более предпочтительного для России в условиях 1918 г., сравнительно с политикой атамана Краснова, с которым боролись левые областники. На Юге России именно Деникин проявил себя сепаратистом, не сумевшим в самый нужный момент соединить контрреволюционные силы на Московском направлении. В сепаратиста невольно превращает Деникина и союз с силами Антанты, ввиду их вожделений к расчленению России.

Ллойд Джордж, Бальфур, Керр, лейбористы вовсе стояли за признание и мир с большевиками. Но все, Керзон и Ллойд Джордж, мечтали о федерализации России, разбивке её на штаты. Получилось – на союзные социалистические республики. Оформление их государственности означало отчленение от России и запуск нацбилдинга отдельных политических наций, прежде не существовавших. Учитывая, что образование новых этносов происходит по краям существующих в процессе метисации, смена имперской русской политической модели на союзную советскую республиканскую затем неизбежно должна была вести к распаду СССР.

Держа оборону по периметру советской оккупации, Британия и США давали активный отпор любой советской экспансии, но когда было нужно, записывались в первые союзники СССР.

Как отметил Ю.Ф. Семёнов, «Англия склонна поддерживать Советскую власть, ибо при ней Россия может быть лишь слабой, что, по-видимому, желательно для англичан» [«Протоколы заграничных групп конституционно-демократической партии. 1922 г.» М.: РОССПЭН, 1999, Т.6, Кн.1, с.122].

После описания довольно неплохо прежде изученной дипломатической рутины начала 1920-х, имя Т. Престона впервые появляется у Е.Ю. Сергеева на стр. 437 со ссылкой на его донесения из Петрограда о закрытии храмов и преследовании духовенства. Кто такой Томас Престон, что он делал в 1918 г. в Екатеринбурге и какие имел отношения во время Гражданской войны с белыми и красными, историк не поясняет.

Во всяком случае, Евгений Сергеев дальше некуда вознёсся над традициями советской историографии и разоблачает её на каждом шагу. Это прекрасное зрелище.

Нет больше сведений о действиях Теренса Киза. Бьюкенена. Альстона, многих других, кто вмешивался в дела Белого Движения. Прибывший к Престону Дигби-Джонс, по словам Хелен Раппапорт, вскоре умер от испанки. Впервые о пандемии заболевания объявили в Испанском Королевстве в мае 1918 г., а сам грипп стал распространяться с января 1918 г., так что теоретически это возможно. Есть мнение что и Я. Свердлов сгинул из-за испанки. Сведения М.К. Дитерихса об убийстве Свердлова рабочими пока не получают подтверждений. Пока в этом вопросе нет ясности, по-прежнему правдоподобны и версии что Свердлова убрали в рамках борьбы внутри партии большевиков, где власть Свердлова оказалась непомерна велика.

Встречаются сведения о распространённости болезни в Екатеринбурге: когда город оставляли колчаковские части в 1919 г. в одной их семей умерло сразу двое детей от испанки [А.А. Матвеева «Горожане. Удивительные истории из жизни людей города Е.» М.: АСТ, 2017, с.46].

Относительно Чарльза Кенелма Дигби-Джонса, Х. Раппапорт в последней книге «Стремление спасти Романовых» (2018) утверждает, что он не успел прибыть в Екатеринбург ко дню злодеяния 3 июля (что утверждалось другими авторами), т.к. начал двигаться из Архангельска только 27 июня. Если это так, то нужно сделать поправку и снять гипотезу о его связи с Царской Семьёй, выдвинутую А. Саммерс и Т. Мангольд. Согласно зашифрованной телеграмме МИД, сообщает Раппапорт, его миссия заключалась в установлении связи с чешскими легионерами и направлении их в Вологду.

Это ничего не меняет относительно значения Престона и его связи со множеством иных агентов. Дигби-Джонса сопровождал лейтенант Лайонел Рид.

Когда закончилась гражданская война и мировая революция захлебнулась, в конце апреля 1921 г. британский МИД представил большевикам список 8 сотрудников торговой миссии во главе с Робертом Ходжсоном. 31 июля они прибыли в Москву (Е.Ю. Сергеев, с.325).

Евгений Сергеев игнорирует прошлое Р. Ходжсона, который вместе с М. Жаненом участвовал в выдаче революционерам на смерть Адмирала Колчака.

Портрет Ходжсона можно увидеть в советском журнале «Огонёк», 1923, №3.

Как и Престон, он выпустил свои воспоминания. Неподъёмно много английской мемуарной и политической литературы остаётся совершенно неизвестной среди русских читателей, что постепенно исправляется.

Напомню, чего нет в книге Евгения Сергеева. В 1901-1904 г. Ходжсон работал в Алжире, в 1904-1906 г. в Марселе. С 1906 г. стал торговым агентом во Владивостоке и с 1911 г. консулом. Обнаруживается всё больше общих черт с биографией Престона. Ходжсон тоже взял себе русскую жену, Ольгу Беллавину, во время пребывания в России. В 1919 г. Ходжсон перевёлся в Омск, столицу Адмирала Колчака, в качестве исполняющего обязанности верховного комиссара. После предательской выдачи Колчака получил английские ордена Св. Михаила и Св. Георгия. Прежде никто, насколько мне попадалось в литературе, не обращал внимание на закономерности в назначениях Престона и Ходжсона в Петроград и Москву после их враждебной Белому Движению деятельности на Востоке. Если имена английских консулов изредка где-то встречались, то раздельно о деятельности при красных и белых, как будто это не одни и те же лица. Поведение в период Гражданской войны неплохо объясняет почему эти двое – наиболее приемлемые для большевиков представители Британии.

Среди суждений белоэмигрантов помимо множества обвинений Англии в сотрудничестве с СССР интересно отметить, что сразу после Мюнхенского путча Хитлера 20 декабря 1923 г. Илья Фондаминский писал З.Н. Гиппиус, будто это национал-социалистическое движение управлялось со стороны британских агентов: «Людендорф не в своей воле — над ним секретарь английского посольства» [«Современные записки». 1920-1940. Из архива редакции. М.: НЛО, 2013, Т.3, с.223].

Такая аналогия напрашивается, если брать официальные английские публикации о финансировании С. Хором Б. Муссолини и доказанную мною роль английских денег в Петрограде на февраль 1917 г. Не понятно, какие основания имел Фондаминский, весь год находившийся на юге Франции в Грассе при Иване Бунине. Фондаминский питал надежды на генерала Людендорфа в плане борьбы с коммунистами. Людендорф вместе с Хитлером руководил путчем, и имел гораздо большую известность, нежели будущий фюрер и канцлер. Однако сам Людендорф представлял скорее реваншистское движение военных-монархистов, которых никогда не поддерживали англичане в подрывных целях, в отличие от левых социалистов, к которым относятся Муссолини и Хитлер. Фондаминский обвинял Людендорфа и в признании большевиков, сделанном ещё до Муссолини, но это он про 1918 год. Эта связь Хитлера с немецкими военными-монархистами и служит причиной совершения многими белоэмигрантами ошибок относительно действительной политики НСДАП.

Иван Ильин в 1923 г. видел в швейцарских газетах сообщения о финансировании Людендорфа Генри Фордом из антисемитских соображений. Если вспомнить отзыв Сиднея Рейли на запрос английской разведки об опасности союза русских монархистов с Людендорфом, то британские агенты вполне могли так или иначе постараться влиять на Людендорфа в желательном для себя направлении. Советские чекисты в те же годы интересовались, реален ли слух о финансировании Г. Фордом русских монархистов.

В газете Милюкова Б. Мирский пугал союзом реставраторов – Э. Людендорфа и Н.Е. Маркова, выдумывая «картину русско-германского монархического заговора» и находя её истоки в переписке Николая II с Вильгельмом II [«Последние Новости» (Париж), 1924, 3 января, №1133, с.2].

С положительной стороны имя посла обычно вспоминают в связи с заступничеством за Патриарха Тихона и другие жертвы религиозных гонений. 8 мая 1923 г. Ходжсон вручил СНК ультиматум английского правительства, подписанный Керзоном, с угрозой дипломатического разрыва [«Письма Блаженнейшего Митрополита Антония (Храповицкого)» Джорданвилль: Тип. преп. Иова Почаевского, 1988].

С апреля по август 1924 г. в Лондоне проходила англо-советская конференция, которая урегулировала многие конфликты. Англичане официально отказались от претензий на остров Врангеля, на который прежде водружали свой флаг и объявляли принадлежностью короны Георга V [Б.И. Мухачев «Вымпелы революции» Хабаровск, 1980, с.140].

Роберт Ходжсон писал в «Мемуарах официального агента», что провёл переговоры по коммерческим вопросам, которые бы предшествовали политическому урегулированию. Он расхвалил любезность Г.В. Чичерина, о коем сохранил «самые приятные воспоминания».

В феврале 1925 г. в английские газеты попадали сообщения о совещании Ходжсона с Чичериным и Раковским.

О смерти Альфреда Мильнера, наступившей 13 мая 1925 г., «Последние Новости» сообщили: «в последние годы лорд Мильнер устранился от активной политической деятельности. Имя лорда Мильнера хорошо известно в русских кругах».

На другой же день после известия о смерти 71-летнего А. Мильнера в той же газете внезапно появились новости про Александра Гальперна, до 1917 г. работавшего, как прежде его отец, на британское посольство в Петрограде, т.е. являвшегося наиболее надёжным потомственным агентом английского правительства, а также руководителем политического масонства в России, связанным с февральским заговором Мильнера.

Сразу после смерти Мильнера торгово-промышленное товарищество «Англо-Азиатик» еврейского миллионера Д.В. Высоцкого осуществило сенсационную в финансовом мире продажу СССР банка «Commerciale pour l’Europe de Nord» за 130 тыс. английских фунтов. Д.В. Высоцкий, А.Я. Гальперн, Ф.В. Высоцкий, вице-председатель В.А. Чаманский и Э.Л. Фельдзер входили в состав правления банка и оставили должности вместе с передачей банка красным. В 1921 г. этот банк был приобретён группой Высоцкого, которая увеличила его капитал с 1 млн. франков до 15 млн. [Я.К. «Продажа банка Высоцких большевикам» // «Последние Новости», 1925, 15 мая, с.2].

Вкладчики банка были возмущены таким решением и начали забирать из него свои деньги, а Д.В. Высоцкий был исключён из эмигрантского Русского торгово-промышленного и финансового союза по единогласному решению его 35 участников.

Следует добавить, что «The Anglo-Asiatic Company Limited» управлялась из Лондона сионистским лидером Ахад ха-Амом, которого в те годы называли одним из лидеров мирового еврейства.

Во французской газете «Gentile Tribune» Л. Фрай в апреле 1921 г. утверждала, будто Ашер Гинцберг (Ахад ха-Ам) является не автором, а составителем «Протоколов сионских мудрецов». А.Д. Нечволодов считал что Ахад ха-Ам «среди вождей современного иудаизма» имеет «значение не меньше» Я. Шиффа. «И если значение последнего в особенности определяется его ненавистью к России и теми значительными денежными средствами, которые он истратил на борьбу с ней, то Ахада ха-Ама, со своей стороны, можно рассматривать как духовного вождя современного Израиля». По утверждению Макса Нордау, Ахад ха-Ам являлся изобретателем тайного сионизма, противопоставляемого им Т. Герцлю, сотрудничавшему с В.К. Плеве и Русским Императорским правительством. По сведениям Л. Фрай, в начале 1917 г. в Англии ко времени организации февральского переворота Ахад ха-Ам возглавил «Политический комитет», при котором центр сионизма переведён из Лондона в США [А.Д. Нечволодов «Император Николай II и евреи» М.: Институт русской цивилизации, 2013, с.320, 358, 360].

Книга Нечволодова выходила на французском в 1924 г. и сделанные им утверждения об организации февральской революции еврейской мировой закулисой, Я. Шиффом, Ахад ха-Амом, Высоцким, не получали никакого конкретного фактического подтверждения по событиям в Петрограде. Ни Мильнер, ни Гальперн ни разу не упоминались генералом Нечволодовым, осуждаемая им измена М.В. Алексеева Государю не раскрывалась в прямой связи с ними. Нечволодов больше занимался полемикой с парижской «Еврейской трибуной» и Люсьеном Вольфом, относимом им к этой же могущественной еврейской закулисе. Как мы видели на примере с подчинением Л. Вольфу английского военного министерства и МИД относительно М.К. Дитерихса и ответственности за убийство Николая II, не напрасно.

Нечволодов обоснованно опровергал либералов и социалистов, в т.ч. Л. Вольфа, обвинявших П.И. Рачковского, доверенного сотрудника И.Л. Горемыкина, в составлении «Протоколов». Активно в этом мифологическом направлении проявил себя В.Л. Бурцев, столь же убедительно, как при отрицании принадлежности Я. Юровского к евреям. Как известно, эти фальсификации либералов против Рачковского потом полностью опроверг историк масонства Б.И. Николаевский, разоблачавший политические методы Н.В. Некрасова.

Уже один несомненный факт работы А. Гальперна на Ахад ха-Ама должен увести обсуждение от споров вокруг авторства «Протоколов» к реальной истории февральского переворота. Как я доказал в книге «Генерал Краснов» в 2015 г., английский агент Гальперн объединял центр заговора лорда Мильнера с масонской организацией Некрасова, а Некрасов дотягивает линию связи через Г. Львова до М. Алексеева, что делает возможным проведение государственного переворота. Теперь же Гальперн и Мильнер оказываются связаны и с крупнейшими еврейскими идеологами и финансистами. Т.е. деньги компании «Англо-Азиатик» тоже могли финансировать февральский проект или наоборот, они получали от Мильнера вознаграждение за участие.

Продажа банка Высоцкого большевикам сразу после смерти Мильнера больше всего походит на раздел наследства Мильнера между соучастниками февральского заговора. Заинтересованными в усилении позиций СССР во Франции.

То что русские монархисты упустили из виду эти обстоятельства, не позволило им выступить с более убедительными разоблачениями организаторов революции. Но нельзя не признать что в конечном итоге они оказались правы.

По-прежнему остаётся неясна роль Я. Шиффа, соединение имени которого с Ахад ха-Амом Нечволодовым выглядит логичным, но не обоснованным на конкретных примерах. Зарекомендовав себя критиком недостоверных конспирологических спекуляций олегоплатоновщины, Михаил Назаров ссылался на наиболее весомые признания внука Я. Шиффа о трате 20 млн. долларов на революцию в России [М.В. Назаров «Тайна России» М.: Русская идея, 1999, с.51].

Такую версию можно держать в уме, хотя она требует дальнейшего обоснования, ибо не имеет конкретной привязки к каким-то определённым лицам и событиям в России, чтобы выглядеть убедительно. Рассказы детей и внуков спустя десятилетия нельзя вполне сбрасывать со счетов, они могут сохранять уникальную информацию, особенно такого типа, какая прежде не могла быть открыто опубликована, но к ним следует относиться с повышенной подозрительностью, как в случае с мифологией М.М. Медведева о цареубийстве, которая сбила с толку значительное число историков Екатеринбургского злодеяния. Риски ошибиться с такими источниками остаются велики.

Но общая организационная еврейско-масонская схема происхождения революции и её финансирования, десятилетиями обосновываемая русскими монархистами, в т.ч. М.В. Назаровым, подтверждается результатами расследований о А. Мильнере и Т. Престоне со значительными корректировками в сторону повышения достоверности делаемых заключений.

Взятые сюжеты с Мильнером, Некрасовым, Гальперном, Алексеевым, Ахад ха-Амом следует продолжать развивать, пока что это самое перспективное направление изучения подлинной истории свержения Императора Николая II, обусловившего убийство Царской Семьи.

Написать полноценную биографию А.Я. Гальперна пока не представляется возможным, но его значение подчёркивает хотя бы тот факт, что именно на квартире Гальперна проходили ключевые переговоры масонов-социалистов Керенского, Чхеидзе, Скобелева, Н.Д. Соколова с представителем петроградской организации большевиков Шляпниковым о подготовке направления протестов 14 февраля к Г. Думе – прощупывался сценарий, осуществлённый 27 февраля. Самюэль Хор тоже заранее, ещё 12 января 1917 г. докладывал в Лондон: «Дума и армия могут провозгласить Временное правительство» [С.П. Мельгунов «На путях к дворцовому перевороту» М.: Айрис-пресс, 2007, с.174, 242].

Т.е. С. Хор уже получил сведения о том что к середине декабре 1916 г. М.В. Алексеев дал согласие на свержение Императора Николая II. С тех пор заговорщики ждали только рокового возвращения Алексеева в Ставку, состоявшегося 22 февраля.

Как говорил Н.В. Тесленко в феврале 1924 г. к очередной скорбной годовщине: «Николай II отрёкся от престола не вследствие происходившего в Петербурге и Москве бунта, не потому, что этого требовали Родзянко и Шульгин, а потому, что отречения потребовала армия. Армия высказалась за отречение голосами штабов» [«Протоколы заграничных групп конституционно-демократической партии. 1923-1933» М.: РОССПЭН, 1999, Т.6, Кн.2, с.231].

Об измене начальника штаба ВГК С. Хор и А. Мильнер должны были узнать тоже от Гальперна, который в интервью Б.И. Николаевскому в 1928 г. рассказал, что «главным образом Некрасов» делал для масонского руководства доклады о сговоре Г. Львова и М. Алексеева насчёт ареста Царя. Там же Гальперн признавался, что проводил в Англии «почти каждое лето» до 1917 г. Но ни разу не упомянул в интервью не то что о тайном заговоре Мильнера, но даже о своей официальной работе на Бьюкенена [Б.И. Николаевский «Русские масоны и революция» М.: Терра, 1990, с.68, 75].

Узнавать о ней приходится из других источников.

В некрологах сообщалось что Гальперн был «юридическим советником британского посольства в Царской России», а потом занял довольно значительный пост в мировой еврейской номенклатуре, возглавив «Всемирный союз ОРТ» – управляемое из Лондона крупнейшее благотворительное общество, стремящееся повлиять на положение евреев во всех странах их проживания [«Jewish Telegraphic Agency Daily News Bulletin» (New York), 1956, 4 July. P.4].

Само масонство Гальперна тоже скрывалось в эмиграции, его так и не установил С.П. Мельгунов. В силу множества подобных препятствий ему и С.С. Ольденбургу вовремя вскрыть заговор Мильнера не удалось. Керенский даже в воспоминаниях 1965 г., вынужденно признав только своё масонство, ни разу не упомянул Гальперна. Хотя масонские руководители, Гальперн, Некрасов, Керенский все важные решения принимали совместно во время февральских событий.

Зная правильную хронологию событий, можно точно определить, когда именно Гальперн начинает обманывать Б.И. Николаевского и историков, которые оказались не в состоянии дать фактические поправки к важнейшему интервью. Гальперн рассказал, что до 26 февраля включительно «мы мало понимали смысл февральских событий», т.к. никто не видел в уличных событиях ничего особенного, что бы угрожало свержением Монархии.

Не причастные к заговору противники режима и сами власти с полным основанием полагали, что после воскресенья 26 февраля демонстрации затихнут, как всегда в подобных случаях и происходило. Глупейшие вымыслы о каких-то допущенных Николаем II ошибках поэтому не имеют никакой силы относительно происхождения настоящей революции.

Гальперн рассказывает, что 26 февраля он не посетил собрание масонского Верховного Совета на квартире Коновалова, а бегал за врачом для младшей сестры Саломеи Андреевой (1888 г.р.) Маруси. У которой в достаточно молодом возрасте якобы случился сердечный припадок.

Выглядит уже не очень убедительно, но в пределах возможного. Пока не доходит до самого важного момента: вывода солдат на захват арсенала ГАУ. Гальперн этот момент по времени указывает точно, но подменяет его надуманным прикрытием: «меня разбудила в 6 утра по телефону жена Некрасова. Она звонила по просьбе мужа, чтобы сообщить, что только что ему звонил из Государственной думы Родзянко о получении указа о роспуске и вызвал срочно в Государственную думу для совещания; Некрасов уже убежал туда». «Я спросил, передано ли это Керенскому. Она отвечала что не знает».

Прикрытие Гальперна наложено здесь на подлинные события, и мы при тщательном их распознавании получим возможность установить схему заговора Мильнера.

Из интервью следует, что в глазах Некрасова Гальперн имел приоритет над Керенским по срочности звонка и вызова. Этого невозможно объяснить вне роли Гальперна — связного между английским и масонским смежными заговорами. В 6 утра 27 февраля уже готовился, но ещё не состоялся, вывод силами английских агентов солдат из казарм в сторону захвата оружия. Некрасов оказывается об этом ключевом моменте переворота заранее осведомлён и вызвал к себе Гальперна. Нечто похожее я описывал в биографии Некрасова, когда, по воспоминаниям В.Н. Ипатьева (брата владельца Дома), А. Нокс пришёл в ГАУ рано утром непосредственно перед тем как туда были приведены восставшие солдаты.

Здесь нет гарантии точности слов Гальперна. Но если жена Некрасова по его срочному поручению действительно звонила в 6 утра 27 февраля, а не наоборот, то это доказывает полное вовлечение масона Некрасова в операцию Мильнера. Эта часть выглядит весьма достоверно.

Но абсолютно точно ложью является придуманное Гальперном прикрытие. Гальперн не мог раскрыть Б.И. Николаевскому подлинную историю заговора Мильнера и сказать что предметом телефонного звонка было предупреждение о начале обмана солдат мотивами борьбы с изменой Царского правительства, о подкупе деньгами и английским союзническим авторитетом, о старте свержения Империи (на 23-26 февраля фальшивые хлебные демонстрации и организованная скупка хлеба создавали лишь дезинформационное прикрытие этому будущему восстанию).

Согласившись на интервью, не подлежащее огласке, Гальперн недостаточно хорошо к нему подготовился и не придумал убедительного прикрытия звонку жены Некрасова. Дело в том что указ о роспуске Г. Думы был выпущен ещё 25 февраля.

По причине чего есть основания подвергнуть полному сомнению и рассказ Гальперна о проигнорированном масонском собрании у Коновалова 26 февраля. Об этом дне Н.Н. Суханов пишет, что к вечеру 26 февраля казалось: «царизм снова выиграл ставку и движение будет раздавлено». «Все депутаты сидели безвыходно в Думе, куда доступа не было». В квартире Керенского был только масон Н.Д. Соколов [Н.Н. Суханов «Записки о революции» М.: Политиздат, 1991, Т.1, с.63-65].

Описанию 26 февраля Гальперном, следовательно, поверить можно только насчёт ощущения разгрома уличных демонстраций. Все масоны думской ложи, включая Коновалова, находились в Таврическом дворце так раз потому что поступил приказ Царя о роспуске. Депутаты опасались покидать Думу и решали как быть дальше. Н.Д. Соколов и А.Я. Гальперн депутатами не являлись, и в тот день не могли попасть к Некрасову и Керенскому.

В интервью Гальперн сознательно искажает последовательность событий и их смысл, чтобы скрыть настоящую историю революции.

Гальперн, пропуская всё самое важное, вновь переходит к достоверным впечатлениям от привода солдат уже после захвата арсенала ГАУ, к Г. Думе. Керенский после 10 утра каждые полчаса звонил Гальперну и Н.Д. Соколову. «Мы сидели и ждали. Вскоре увидели на улице под окнами беспорядочные толпы вооружённых солдат; помню, кто-то сказал: “да это настоящий бунт”. Настроение у нас было более чем пониженное – так лидеры русской революции готовили эту революцию».

Здесь с Гальперном снова можно соглашаться. Как я доказал в «Генерале Краснове» и «Н.В. Некрасове», цели и методы масонского заговора ВВНР и английского заговора Мильнера разошлись. Гальперн подтверждает причины этого и предоставляет важнейшие доказательства, что утром 27 февраля основная операция вывода войск для переворота производилась английским и масонским руководством совместно. И только в следующие часы уже после свержения Императорского правительства масонское руководство обнаружило, что ему придётся иметь дело с никем не управляемыми толпами солдат, рабочих и остальной присоединившийся публики.

По предварительному масонскому плану, 27 февраля и все последующие дни отряды революционных солдат, управляемые студентами, захватывали правительственные учреждения и арестовывали опасных для заговорщиков монархистов. Существовал даже список, по которому осуществлялся их поиск по квартирам. Но многие солдатские массы, выведенные на улицу, оказались брошены без руководства, что привело к анархии, дальнейшей политической нестабильности и падению масонского Временного правительства.

Очевидно, представители заговора Некрасова и Гальперна рассчитывали, что тысячи английских агентов военной миссии Самюэля Хора останутся во главе выведенных ими солдат и обеспечат полный порядок, соблюдение дисциплины, устранят уличные грабежи и погромы. Но в заговор Мильнера не входила только смена власти, он добивался революционного разрушения России. Поэтому английские агенты оставили руководство солдатами и растворились в хаосе, порождая его политические последствия. Мильнер не собирался официально брать на себя ответственность за переворот, поэтому вывод солдат и рабочих под управлением студентов остался прикрыт мифологией народной революции, выдуманным голодом и возмущением от немецкой измены Царя и правительства Империи.

А. Мильнер настолько был уверен в могуществе Британии, которое только укреплялось вследствие падения Российской Империи, что в 1917 г. делал максимально оптимистичные заверения: «Египет станет в будущем такой же частью Британской Империи как Индия или Нигерия» [Keith Jeffery «The British Army and the Crisis of Empire, 1918-22» Manchester University Press, 1984. P.111].

Скрыть заговор такого масштаба невозможно, поэтому существует сколько угодно мемуарных свидетельств о нём: «где бы я ни оказывался, в Америке, в Китае, в Японии, в Сибири, мне все говорили, что революция в России начата… английским послом» [J. Lasies «La Tragedie Siberienne. Le Drame d’Ekaterinenbourg. La Fin de l’Amiral Koltchak» Paris, 1920. P.161-162].

Так пишет бывший участник военной французской миссии в Сибири, который печатался в «Le Matin» и оспаривал утверждения Вильтона и Соколова о возможности полного уничтожения тел Царской Семьи кислотой. Он свидетельствует о ведении активной пропаганды в Сибири против монархистов, составлявших опору Адмирала Колчака. Борьбой с монархическими настроениями среди белогвардейцев активно занимался и М. Жанен.

Остаются неизвестны источники сведений Л. Фрай, на которую ссылается генерал Нечволодов. Некоторые другие французские авторы, используемые Нечволодовым, довольно слабо ориентировались в истории издания «Протоколов», вопреки Л. Фрай и А. Нечволодову, связывали происхождение «Протоколов» с Т. Герцлем, а не Ахад ха-Амом [Ernest Jouin «Le Péril Judéo-maçonnique» Paris, 1932].

По другим изданиям не прослеживается источник утверждений о редактировании «Протоколов» Ахад ха-Амом [«L’Actualité catholique», 1921. 21 avril. P.249].

Биограф и ученик Ахад ха-Ама Леон Саймон в 1927 г. не вносит ясности в этом вопросе, рассказывая только о перепечатывании этих заявлений с французского в 1923 г. в Германии, в т.ч. графом Ревентловым. Заявляя о существовании русского оригинала изданной в Мюнхене анонимной брошюры «Еврейский фюрер», Л. Саймон не привёл ни русского автора, ни даты, по которой можно удостоверить первенство публикации. Однако апологет Гинцберга указывает что версии о «Протоколах» предшествовали обвинения Ахад ха-Ама со стороны других еврейских идеологов, что тот считает себя новым Моисеем.

Брошюра «Тайный вождь иудейский», которую упоминает Л. Саймон, не анонимна, а имеет псевдоним родившейся в Париже американки Лесли Фрай (Луиза Чендор, 1882-1970), которая указала на работу Ахад ха-Ама с Высоцким: «переехал в Англию, где и поселился, под видом якобы представители торгового дома Высоцкого, еврея, крупного Московского чайного торговца» [Л. Фрай «Ахад-Хам (Ашер Гинцберг). Тайный вождь иудейский» Берлин, 1922].

Л. Саймон, следовательно, ошибается или обманывает читателей насчёт русского оригинала. Немецкое издание 1923 г. могло использовать это издание Ф.В. Винберга, но по имеющимся датировкам исходные французские публикации сделаны не русскими авторами. Оригинал оказывается американским. Л. Чендор, хотя и жила в России в 1906-1917 г., не является русской, её родители американцы, которые занимались торговлей в России. Спасаясь от революции, в 1917 г. она переехала в США. Утверждение Л. Саймона аналогично тому, когда антисемиты евреями называют П.Л. Войкова или В.М. Молотова.

В более поздних книгах Л. Фрай подробнее описывает историю сионистского движения и обстоятельства запрещения изданий «Протоколов» в разных странах, приравнивая большевизм и фашизм как социалистические идеологии. История февральской революции 1917 г. там полностью игнорируется.

Есть сведения, будто Л. Фрай в 1920-е ездила в СССР к С.А. Нилусу, но ей не удалось с ним поговорить. Сама она об этом не рассказывает.  Современные, даже либеральные, историки довольно высоко оценивают часть сведений Л. Фрай относительно «Протоколов» [Михаэль Хагемейстер «В поисках свидетельств о происхождении «Протоколов сионских мудрецов»» // «Новое Литературное Обозрение», 2009, №2].

Среди заметных недостатков Л. Фрай можно назвать неуместную опору на М. Палеолога относительно антираспутинской мифологии, близкой к Н.А. Соколову. «Воды текут на Восток» Л. Фрай в 4-м издании 1953 г. включают также множество ссылок на западную либеральную идеологию, но не на русский православный монархизм.

Л. Фрай ничем не обосновала своё утверждение, будто «Гинцберг составил планы обеих революций, бывших в России, — 1905 и 1917 годов». Для 1905 г., когда Гинцберг жил в Одессе, совсем нет таких данных. По февралю 1917 г. теперь обнаруживается связь Гинцберга через Высоцкого с Гальперном и Мильнером, которую Л. Фрай и её сторонники совершенно упустили.

Сближает А. Гинцберга с А. Мильнером и другое упомянутое Л. Фрай имя Леона Саймона. Как теперь выясняется, сын раввина и главный последователь Ахад ха-Ама Л. Саймон 17 июля 1917 г. в Лондоне написал проект декларации Бальфура, который будет утвержден сразу после октябрьского вооружённого восстания большевиков.

Подтверждается связь между свержением Императора Николая II и подготовкой создания еврейского государства. В результате победы Российской Империи в Первой мировой войне и вследствие приобретения Русским Царём Проливов, именно русские, а не англичане, получали ключи к Палестине и планировали определять её будущее. Заговор Мильнера в Петрограде передавал Палестину из рук Николая II под управление Британии, министры которой всецело старались услужить желаниям Люсьена Вольфа и Леона Саймона. Поскольку Временное правительство ещё пыталось претендовать на плоды победы Николая II, требовалось дождаться его свержения, чтобы в ноябре 1917 г. объявить декларацию Саймона (Бальфура). Единственный рукописный черновик декларации Бальфура написан Саймоном.

Всё это опять-таки оставалось неизвестным противникам Ахад ха-Ама и Леона Саймона в Европе. В 1927 г. Л. Саймон довольно часто пишет о поддержке Ахад ха-Ама Высоцким и финансировании его проектов. В написанной им биографии Ашера Гинцберга обнаруживается их прямая финансовая и организационная связь с Якобом Шиффом. То чего не смогла выявить Л. Фрай, раскрыл Л. Саймон.

Он пишет что давний покровитель Ахад ха-Ама Кайман Высоцкий, умерший в 1904 г., завещал сумму, которая каждые 5 лет обеспечивала бы создание нового еврейского учреждения на сумму в 100 тыс. руб. Распоряжаясь этими суммами согласно завещанию, Гинцберг основал фонд, в который он и привлёк деньги Я. Шиффа. Тот «внёс щедрый взнос в фонды предприятия» [L. Simon «Ahad Ha-Am Asher Ginzberg. A biography» Skokie, 2002. P.225].

Аналогично А. Мильнер оказался управляющим фонда С. Родса по его завещанию. Линия от масонов Некрасова и Гальперна через Мильнера, Гинцберга и Высоцкого всё же дотягивается и до Я. Шиффа. Как пишет далее Л. Саймон, во время войны 1914 г. Ахад ха-Ам был противником союза Англии с Россией: «связь деспотической России с либеральными Великобританией и Францией, их будто бы борьба за свободу и справедливость казалась ему пустым издевательством над правдой». Следовательно, участие в свержении Николая II более чем соответствует его убеждениям и намерениям. От литературной деятельности в ходе войны Гинцберг отошёл, занимаясь финансовыми делами в фирме Высоцкого и влиянием на английских министров: «к началу 1917 г. усилия Вейцмана и Соколова по завоеванию симпатий британских государственных деятелей к сионистам достигли значительных успехов». Гинцберг вошёл в упомянутый Л. Фрай сионистский Политический Комитет. В биографии на 1917 г. затем сияют крупные дыры, в ней ни разу не упоминаются А. Мильнер и февральская революция 1917 г. Аналогично, Л. Саймон ничего не говорит о том, что именно он первоначально написал декларацию Бальфура и что его проект далее подготовляли А. Мильнер и Л. Эмери в сентябре-октябре 1917 г.

«Именно Эмери в качестве секретаря правительства составил, под руководством лорда Мильнера, декларацию Бальфура. Как и Мильнер, Эмери всегда симпатизировал идее еврейского национального дома в Палестине». А. Мильнер навестит завоёванную благодаря его усилиям Палестину в марте 1920 г. и ещё раз проведёт там несколько месяцев в 1922 г. [V. Halperin «Lord Milner and the Empire» London: Odhams Press Limited, 1952. P.172, 210].

А. Гинцберг из-за окончательного отъезда в Палестину тогда же отказался от должности управляющего лондонского филиала предприятия Высоцкого, но оставался в дирекции его фирмы.

В более поздней книге Л. Фрай уточняет состав Политического Комитета, образованного 7 февраля 1917 г. (н.ст.) в доме доктора Моисея Гастера. На первой встрече присутствовали Лайонел Ротшильд, Джеймс Ротшильд, Марк Сайкс, Герберт Сэмюэль, Герберт Бентвич, Гарри Сакер, Джозеф Коэн, Хаим Вейцман и Наум Соколов. Писательница не предоставляет биографические данные о них [L. Fry «Waters Flowing Eastwood. The War Against the Kingship of Christ» London, 1953. P.48].

Герберт Бентвич участник сионистского движения «Ховевей Цион» и член англо-еврейского тайного ордена «Древние Маккавеи», ещё в конце 1890-х начал добиваться целей, провозглашённых в декларации Бальфура, воздействуя на английских политиков и организуя переселение евреев в Палестину. Герберт Самюэль, родственник одновременно и Г. Бентвича и Л. Ротшильда, был назначен в 1920 г. первым британским верховным комиссаром Палестины. Адвокат и предприниматель Г. Сакер известен как идеолог предоставления Британии мандата на создание Эрец-Израиля ввиду неготовности евреев к самостоятельному созданию еврейского государства: демократический принцип, обеспечивавший численное большинство проживающим в Палестине арабам поставил бы их в господствующее положение над евреями. Судя по имеющимся пересказам его брошюры, в 1919 г. Г. Сакер напоминал что в случае победы Императора Николая II Россия претендовала бы на палестинский мандат, но февральская революция, обеспечившая развал страны, вывела русских из числа претендентов.

Из этого списка Альфреда Мильнера напрямую представляет как минимум М. Сайкс, которого в декабре 1916 г., войдя в правительство, Мильнер сразу назначил секретарём кабинета министров вместе с Л. Эмери. В Палестине лорд Мильнер встречался с Г. Самюэлем и затем, защищая политику осуществления сионистского проекта, утверждал, будто комиссар Палестины одинаково следует интересам арабов и евреев. Известно к чему подобные заявления Мильнера привели.

Лайонел Ротшильд, которому была адресована декларация Бальфура, имел самые тесные коррупционные финансовые отношения с Мильнером. Об этом можно узнать в официальной истории крупнейшей мировой металлургической компании «Рио Тинто», принадлежавшей Ротшильдам в Испании до правления Ф. Франко.

«Ротшильды Лондона и Парижа собрались в июне 1920 года, чтобы настоять на реорганизации правления «Рио Тинто». Вскоре после этого многие обязанности Филдинга были делегированы лорду Мильнеру и сэру Артуру Стил-Мейтленду, недавно назначенному управляющим директором компании» [Charles Harvey «The Rio Tinto Company. An Economic History of a Leading International Mining Concern. 1873-1954» Penzance: Alison Hodge, 1981. P.171].

Смысл такого сотрудничества в использовании политических связей Мильнера. Он ненадолго приезжал в Мадрид в конце 1921 г., в феврале 1923 г. и феврале 1924-го. Историк не скрывает что должность Мильнера в качестве председателя правления была номинальной и он не занимался фактическими делами компании. Поэтому официально Мильнер получал от «Рио Тинто» всего 3 тыс. фунтов в год, примерно 180 тыс. долларов в современных ценах. В подобных денежных суммах Мильнер не нуждался, отказываясь от предложений книжных издательств написать мемуары за 5 тыс. фунтов. Мильнера также более не интересовали министерские посты в мирное время после завершения передела мирового господства. Незадолго до смерти Мильнер отказывался и от председательства в крупнейшей алмазной корпорации «Де Бирс», оставшейся от С. Родса.

Имена А. Мильнера и А. Стил-Мейтленда показывают, насколько английские министры и партийные лидеры Великобритании коррумпированы Ротшильдами. А. Стил-Мейтленд в 1911-1916 г. возглавлял Консервативную партию в 1911-1916 и вошёл в коалиционное правительство Ллойд Джорджа в одно время с А. Мильнером в 1915-1919, работая в министерствах по делам колоний и внешней торговли.

Следовательно, влияние финансовых возможностей Ротшильдов могло распространятся и на февральские события 1917 г., помимо лоббирования передачи Палестины еврейству.

После смерти лорда Мильнера, во время активных путешествий по всему миру заразившегося загадочным вирусом летаргического энцефалита, принципы английской двойной игры не были отброшены, а продолжали процветать.

«Английский поверенный в делах СССР г. Ходжсон ездил в Персию и на обратном пути останавливался в разных городах Кавказа и юга России. Советские газеты всё время печатают заявления г. Ходжсона об успехах советской промышленности и вообще о процветании стран под коммунистической властью. Последняя беседа с г. Хождсоном в Одессе напечатана в «Правде» от 12 июня. Он опять высказывает своё удивление быстрому ходу развития и бакинской нефтяной промышленности и производству цемента в Новороссийске, его поразило оживление на бакинской ярмарке.

Конечно, каждый по-своему наблюдает и волен делать собственные заключения. Правда, несколько странно, что наблюдения г. Хождсона, официального представителя в советской России, совершенно расходятся со всем тем, что пишут английские газеты всех направлений (за исключением рабочих) о состоянии России.

В последней своей беседе с советскими интервьюерами г. Ходжсон сделал, однако, заявление, которое уже вызывает полное недоумение. Он сказал: «к новому строю нам (т.е. англичанам) надо привыкнуть. Всякое начало трудно. Надеюсь, что привыкнув, мы найдём общий язык не только по частным вопросам, но и по общим. Мы рады достигнуть полного соглашения и найти линию, удовлетворяющую обе стороны»

В то время, когда английский министр пользуется всяким удобным случаем, чтобы осудить коммунистические принципы и их пропаганду, английский представитель в Совдепии обещает большевикам найти общий язык по общим вопросам!» [«Возрождение» (Париж), 1925, 16 июня, №14].

Ходжсон при этом оставался не послом, а поверенным в делах. Назначить посла, по запросу лейбористов, Чемберлен отказался. В течение 1925 г. Чемберлен уведомлял Ходжсона, что несмотря на все причины разорвать отношения с красными, делать этого пока не следует. В июне 1925 г. Ходжсон благополучно завершил объезд Закавказья и южно-русских городов.

Как и следовало ожидать, английские политики совершенно проигнорировали убийство большевиками 75-летнего князя Н.Д. Голицына, последнего председателя Совета Министров Российской Империи. В 1918 г. красные держали его в тюрьме в Екатеринбурге вместе с Г.Е. Львовым [«Церковь. Богословие. История» Екатеринбург, 2017, с.55].

В берлинской газете «Руль» появились воспоминания про Н.Д. Голицына: «светлый образ почти подвижника». Этого «благородного, прямого и честного человека», показавшего духовную красоту величественной покорности, «претерпевшего всячески мучительства при временном правительстве», нашли и арестовали в Москве в 1920 г., но после нескольких недель в тюрьме, выпустили. Состоявшееся в 1925 г. «жесточайшее убийство с заранее обдуманным намерением, есть одно из величайших и бессмысленных злодеяний», которое показывает деградацию большевизма даже в более худшую сторону, чем прежде, отнюдь не эволюцию.

Действительно, в этом новом злодеянии следует видеть ростки усиления тоталитаризма и построения сталинизма.

Довольно спорным является вывод историка, будто после прекращения возможности работы в Москве Хождсон в июне 1927 г. получил назначение в маленькую Албанию, т.к. не проявил себя талантливым дипломатом (Е.Ю. Сергеев, с.326).

Возможно здесь есть отзвук газетной критики Ходжсона: ещё 29 октября 1924 г. «Последние Новости» Милюкова пересказывали слух «Дейли Телеграф», будто английское правительство думает «назначить на его место более энергичного дипломата». Этого в то время не произошло, и оценивать дипломатическую работу по таким источникам весьма опрометчиво без полного выяснения мотивировки сомнительных тезисов. Если Ходжсон недостаточно активно оппонировал большевикам, то это вполне может объясняться точностью исполнения правительственных инструкций.

Подобно тому как Престон переместился в соседнюю пока не занятую большевиками Прибалтику, Ходжсон получил такую же близкую к коммунистическим республикам восточноевропейскую страну. Незачем бороться во имя уничтожения большевизма, когда есть санитарный кордон, который обезвреживает расползание коммунистической угрозы. Следить за этой важной функцией в пограничных СССР странах кто-то должен, это не менее сложная работа, чем во время пребывания внутри Советского Союза.

Перед тем как покинуть Ленинград, Томас Престон в 1927 г. сообщал в Лондон: «аресты не ограничиваются каким-то отдельным классом или частью населения. Буржуа, офицеры старого режима, домашняя прислуга, консьержи, члены коммунистической партии, даже сами агенты ОГПУ страдают в равной мере» [О.В. Великанова «Разочарованные мечтатели. Советское общество в 1920-х» М.: РОССПЭН, 2017, с.85-86].

Русские монархисты видели закономерность в использовании советской властью английской политики «для разложения России» при одновременном предотвращении переползания красной заразы через санитарный кордон. Утверждалось, что британская разведка заделала прорыв в линии Малой Антанты в Литве перед приездом туда Т. Престона: влияние СССР в Литве устранено «Ковенским антибольшевицким переворотом. Что этот переворот был организован заботами английского Intelligence Service сомневаться не приходится» [И. Якобий «Новый курс Англии» // «Двуглавый Орёл. Вестник Высшего Монархического Совета» (Париж), 1926, 24 декабря, №2, с.9].

Некоторый ориентир направления деятельности наследников А. Мильнера представляет биография Лотиана Керра, по преимуществу, старавшегося развить отношения с США, преодолевая разногласия элит. Имеется и небольшой эпизод с посещением Керром Москвы в июле 1931 г., после чего он уведомил советского посла в Лондоне, что надеется в дальнейшие годы увидеть «прогресс в строительстве коммунизма». В большевицкой жестокости, о которой Керр был достаточно осведомлён, он усмотрел моральную привлекательность. Керр планировал сделать ещё один визит в СССР, но его не последовало.

До 1933 г. между СССР и Англией продолжало действовать соглашение о взаимной торговле, а британские инженеры строили Сталину социализм. Что закончилось обвинением их во вредительстве. На месте Ходжсона с 1929 по 1933 г. находился Эсмонд Ови [Алек Владимирович «Время умирать. Почему Ян Флеминг убил Джеймса Бонда» Издательские решения, 2020, с.201].

В 1936 г. Т. Престон опубликовал в Лондоне книгу «Экономическое состояние Литвы».

В декабре 1937 г. Ходжсон был переправлен после окончания службы в Албании в качестве агента при правительстве генерала Франко. Но при испанских монархистах он долго не прижился. Вместо него подрывными операциями, подкупом революционеров в Испании занялся Самюэль Хор, ответственный прежде за финансирование социалистического движения Муссолини, а ещё раньше – февральского переворота в Петрограде.

Хорошо известно и о выступлениях С. Хора за соглашение с Германией. Об этом писал посол Чехословакии в том же декабре 1937 г. [«Документы по истории мюнхенского сговора 1937-1939» М.: Политиздат, 1979, с.19]. В 1930-е А. Нокс был сторонником союза с Германией [Н. Барон «Король Карелии» СПб.: ЕУ, 2013, с.292].

В сентябре 1940 г. Т. Престон благополучно приехал в сталинскую Москву, покидая Литву. Затем он добрался до Одессы и Турции. В конце года представил доклад об оккупации большевиками Прибалтики https://blogs.fcdo.gov.uk/hmavilnius/2018/01/31/lithuanian-centenary-the-people-who-built-our-friendship-sir-thomas-preston/

Его сын Рональд Престон стал майором разведки, работал на «Таймс», вошёл в организованную в июне 1940 г. секретную британскую диверсионно-шпионскую организацию «Управление специальных операций», которая занималась нелегальными подрывными операциями в тылу врага и состояла в контакте с НКВД. В частности, УСО стояла за организацией убийства Рейнхарда Гейдриха в Праге. https://www.geograph.org.uk/photo/4366233

Масон А. Гальперн в отличие от своей жены Саломеи, не поддерживал большевизм полностью, но всё же склонялся к симпатиям в сторону СССР [«Русские евреи в Великобритании» Иерусалим, 2000, с.33].

В 1941 г. по заданию британской разведки А. Гальперн был отправлен в Нью-Йорк для организации борьбы с изоляционистскими настроениями и вовлечения США в войну на стороне Британии.

Т. Престон в 1941-1948 г. находился в Каире в качестве советника британского посольства.

Несмотря на организованный в 1941-1945 годы самый тесный английский союз с большевизмом, пропаганда в СССР воспитывала параноидальное старание найти во взгляде приехавшего в Москву Черчилля много «ненависти», являющейся, безусловно, плодом больного воображения [Е.Н. Гоголева «На сцене и в жизни» М.: Искусство, 1985, с.82].

Встречаемый с почётным караулом Черчилль начал объявлять себя создателем РККА и писать Сталину: «нет ничего полезного и разумного, чего бы мы и американцы не сделали для того, чтобы помочь Вам» [В.А. Гоголь «Бомба для Сталина» М.: Воскресенье, 1993, с.75-77].

Пресмыкательство перед сталинизмом привело даже к появлению в 1942 г. в Лондоне памятника Ленину [М. Ефимов, Д. Смит «Святополк-Мирский» М.: Молодая гвардия, 2021, с.168]

«Рузвельт и Черчилль объяснялись на каждом шагу в политической любви «гениальному» Сталину», подобно тому, как раньше зарубежные силы финансировали революцию против Российской Империи [Б. Хольмстон-Смысловский «Первая русская национальная армия против СССР» М.: Вече, 2011, с.119, 130].

По словам Молотова, записанным его помощником, Черчилль «больше других» «преклонялся перед Сталиным», и даже после его смерти выступал с речами типа: «Сталин был самой выдающейся личностью» [В.И. Ерофеев «Дипломат: книга воспоминаний» М.: Зебра Е, 2005, с.205].

Ф. Рузвельт помимо искренней симпатии к дядюшке Джо известен насаждением в США партийной коррупции, использованием госорганов для преследований опасных для него конкурентов типа Х. Лонга, введением провальной социалистической политики, не способной одолеть инфляцию и безработицу, замедлившей развитие капитализма. Превосходная системная критика правления Ф. Рузвельта, имеющая массу актуальных аналогий с ориентирующимся на него путинизмом, изложена у Бертона Фолсома [Б. Фолсом «Новый курс или кривая дорожка? Как экономическая политика Ф. Рузвельта продлила Великую депрессию» М.: Мысль, 2012].

«Белые армии были последней попыткой отстоять Императорскую Россию от заливавших её волн народной смуты», – утверждали либералы, желающие похоронить русский монархизм [А.С. Изгоев «Рождённое в революционной смуте» Париж, 1933, с.15].

Но затем многочисленные монархисты участвовали во Власовском движении. Там были почитатели Императора Николая II, сторонники П.Н. Краснова, И.Л. Солоневича, И.С. Шмелёва, а также иногда и стоявшие «за монархию, за короля, ограниченного конституцией» [А.А. Кохан «Структура и функционирование органов германской пропаганды в Крыму 1941-1944» Дисс. к.и.н. СПб.: СПбГУ, 2019, с.61, 120].

«Среди всех имевшихся групп только две, кажется, вели какую-то пропаганду, а именно монархисты и НТС. К НТС население относилось с подозрением — люди просто не понимали, кто это такие. Однако у монархистов нашлись последователи, например, в Смоленской и Орловской областях» [«Гарвардский проект: рассекреченные свидетельства» М.: Политическая энциклопедия, 2018, с.58].

Значительное число жителей СССР, задавленное тоталитарной системой, не имело фактической возможности принять участие в антисоветской борьбе. К примеру, А.А. Смирнов, в 1906 г. симпатизировавший русским черносотенцам и желавший скорой Реставрации Бурбонов во Франции, в конце 1941 г. считал: «за что мы воюем и гибнем? Неужели за продолжение карикатурного “строительства социализма в одной стране” и за дальнейшее утверждение власти НКВД? Существующее правительство привело бы страну к неминуемой гибели. Только грубейшие политические, стратегические и организационные просчёты Гитлера, может быть, спасут её» [Б. Каганович «Александр Александрович Смирнов 1883-1962» СПб.: Европейский Дом, 2018, с.149-150].

Эти ошибки – максимально ненавидимая русскими монархистами и власовцами нацистская расовая политика, отказ Хитлера поддерживать русскую контрреволюционную борьбу. Никто не критиковал за это нацистов так сильно, как сами власовцы.

Различные русские антисоветские структуры пытались в 1941-1945 г. продвигать «устои царской России», хотя обстоятельства многим этому противоречили [Ю. Торвальд «Очерки к истории Освободительного Движения Народов России» Онтарио: СБОНР, 1965, с.18].

Достаточно много о необходимости сотрудничать с монархистами пишет Фёдор Богатырчук в мемуарах «Мой жизненный путь к Власову».

Как следует из воспоминаний, на советских офицеров оказывали влияние попадавшиеся им в оккупированной Восточной Европе, романы Краснова о прежней Царской России и идеале будущей реставрации. В будущем они переходили на сторону власовцев [Б.Н. Ольшанский «Мы приходим с Востока 1941-1951» Буэнос-Айрес: Наша страна, 1954, с.295].

Объясняя причины критики русского антисталинского сопротивления среди демократов, Г. Аронсон писал: «преобладающее большинство участников власовского движения оказалось… в монархическом лагере» среди эмигрантских организаций [«Часовой» (Брюссель), 1951, март, №306, с.23].

После 9 мая 1945 г. представители Зарубежной Русской Церкви продолжали видеть в Императоре Николае II символ будущего политического спасения России от порабощения большевизмом. Сопровождавшиеся самыми вопиющими преступными акциями коммунистические насильственные оккупации 1945 г. и Православное Царство Романовых являлись полными антиподами [А.А. Кострюков «Русская Зарубежная Церковь 1939-1964» М.: ПСТГУ, 2015, с.277].

Ещё в 1925 г. о. С. Булгаков предупреждал: «церковь не может стоять в стороне, не может не благословить белого движения, если оно начнётся». «Если бы действительно появилась реальная возможность борьбы с большевистским игом, никакому непротивленчеству не было бы места. Советская власть есть иго завоевателей, народ в своих элементах вне коммунистов и ими развращаемых – увы! – уже бесчисленных юнцов “в кожаных куртках” жаждет освобождения. И то тихое, молчаливое гниение, которому сатанинская власть подвергает Россию, духовно ужаснее открытой борьбы, поскольку убийство души страшнее убийства тела» [«Братство Святой Софии. Материалы и документы 1923-1939» М.: Русский путь, 2000, с.98, 218].

Ориентир на Россию Николая II требует самой активной борьбы с насаждаемым советским сталинистским культом 9 мая.

О покрываемых союзниками Сталина массовых убийствах русских большевиками в 1941-1945 г. и позже см. помимо истории РПЦЗ в биографическом словаре М.В. Шкаровского [«Православное церковное сопротивление в СССР. 1927-1988» М.: РОССПЭН, 2013].

Взрывы старинных и крупных церквей без дальнейшей застройки занимаемого ими пространства, только для их уничтожения, продолжались и в 1947 г. [В.М. Слукин «Тайны уральских подземелий» Свердловск, 1988, с.69].

Положение верующих после победы 1945 г. везде оставалось трагическим: «арест красноярского владыки в начале 1949 г. не был случайностью: как и по стране в целом, в Красноярском крае политика властей по отношению к Церкви вновь изменилась» [Г.В. Малашин «Красноярская (Енисейская) епархия РПЦ. 1861-2011» Красноярск, 2011, с.405].

Рассорившийся со всеми социалистами из-за поддержки Власовского движения историк масонства Б.И. Николаевский об этом писал 14 мая 1945 г.: в СССР «идёт быстрым темпом процесс оформления советского строя как наиболее последовательной из всех, какие когда-либо знала история, форм тоталитаризма». Февралист И.Г. Церетели, противник власовцев, полагая что критикует их, на самом деле приводил Борису Николаевскому в 1948 г. убедительные доводы в пользу русских контрреволюционеров нового поколения: «к демократии они смогут прийти только в том случае, если поймут, какая бездна отделяет их путь от путей подлинной демократии» [«Из архива Б.И. Николаевского» М.: Памятники исторической мысли, 2012, Вып.2, с.210, 293].

Союз с монархистами и националистические убеждения – лучшее подтверждения наличия бездны между правыми власовцами и левыми февралистами.

Антанта в 1918 г. «больше всего запятнала себя предательством в отношении поверженной России». Ровно тот же упрёк демократы-победители заслужили и за Потсдамский мир 1945 г. [Е. Месснер «Мир без мира» Нью-Йорк: Всеславянское издательство, 1967, с.10]. Американский президент Гарри Трумэн неоднократно выражал свою ненависть к русскому монархизму: «диктаторский режим в России ужасен так же, как всегда был ужасен царский» [Г. Чернявский, Л. Дубова «Трумэн» М.: Молодая гвардия, 2016, с.260].

При таком отношении западных демократических властей к русским монархистам, не удивительно, что они сохраняли все причины оставаться противниками либерализма, следуя примеру Императора Николая II. Полковник П.В. Данильченко князю Императорской крови Гавриилу Константиновичу, стороннику Власовского Движения, в 1949 г. писал: «я верю, что в числе новоявленных причисленных к святым» будут и Николай II, и о. Иоанн Кронштадтский [«Константиновичи Российского Императорского Дома Романовых в изгнании. 1917–1950 гг.» М.: Буки Веди, 2017, Кн.II, с.352].

Англо-советские контакты и после 1945 г. заслуживают пристального внимания. Как оказалось, отношения Томаса Престона с большевиками не прекратились. В 1948 г. Престон начал службу в секретариате Совета по иностранным делам, состоял штатным сотрудником в британском представительстве НАТО.

В марте 1956 г. три недели провёл в Англии Г. Маленков, и Т. Престон оказался тем, кто сопровождал ближайшего соратника и преемника Сталина с инженерами-энергетиками [«Journal of The Royal Central Asian Society», 1957, Vol.44. P.102].

Большевиков охраняли 50 полицейских на мотоциклах, снайперы и патрули на крышах зданий.

Прежняя двойная игра продолжалась и в холодную войну. О чём придётся поговорить отдельно, поскольку большевики и их пособники распространяют недостоверные сведения о советско-американских отношениях в 1945-1991 или 1992-1999, пополняя свою коллекцию вымышленных заговоров и следуя школе фальсификаций, представляющей в превратном виде рассмотренные здесь ранние англо-советские связи.

2019-2021